Глава 3: Я тоже никогда не был в дальних краях.
Слегка сбавив шаг, я, вскоре, остановился. Дневная беготня и нервные потрясения вконец измучили меня и, плюнув на все, я решил никуда не спешить. Что толку стараться прийти пораньше туда, куда и так опоздал? И пускай господин звездочет сожрет меня с потрохами или того хуже — заставит всю ночь считать эти треклятые звезды...Я соглашусь на все! Но больше, ни за что в жизни не ускорю шаг.
Тяжело дыша, я поднял голову и растерянно уставился в небо, где уже давным-давно сверкала целая армия крохотных похожих друг на дружку звезд. Или, совсем разных? На миг я замер, заворожено вглядываясь в белые хрусталики далеких светил. Неужели они и вправду огромные земли, висящие прямо над нашими головами?! Лично мне трудно было в это поверить.
Помню, как однажды, один из старых, вечно хрипящих и кашляющих отцов-надзирателей, моего первого приюта: говаривал, что мол, звезды на небе видны там, где дровосек прорубил топором дырки. Я, конечно же, не верил в эту ахинею. Но при этом, я не разделял мнение и старого ворчуна, господина Карвина. У меня на этот счет была своя теория...
Часто, когда я закрывал глаза и засыпал, мне снилась одна чудесная долина. Она была скрыта от постороннего взгляда и была только моей. Там я мог исполнить любые мечты и желания. Там я был всемогущ, если такое вообще возможно. Ночная мечта — вот чем были для меня звезды. Крупинки множества неисполнимых желаний, которые видны лишь в сумерках наших грез, когда сон легкой рукой сметает прошедший день и погружает нас в мир прекрасных и загадочных сновидений, где трудно различить: явь и странную иллюзию, приходящую к нам во снах. Подобные мысли посещали меня всегда, как я вспоминал свою звездную долину.
Одно из небесных светил приветливо сверкнуло и, став совершенно бледным, исчезло с небосвода. Я, выпучив глаза, остановился как вкопанный. Может быть, виной всему была моя дикая усталость, но раньше я никогда не видел, чтобы звезды вот так вот просто брали и исчезали в никуда.
— Ну и дела... — рассеяно произнес я в пустоту леса, и одинокий ветер, гуляющий меж высоких крон, поддержал мое удивление протяжным гулом.
И дело было даже не в исчезнувшей звезде, а в самом небе. Оно казалось мне чужим. В сердце закралась неприятная мысль. Не хотелось верить, но весь сегодняшний день был просто напичкан странностями: словно кто-то решил удивить весь мир, затеяв настоящую чехарду магических фокусов на вроде тех, что мне удалось сегодня наблюдать на базарной площади. И если я был прав — то могущественный волшебник устроил здесь настоящую игру! Неужели это тот, кто прибыл в наше захолустье и повстречался моему приятелю Таку?
Внезапно, меня пробрал жуткий озноб — вспомнился и Нав, и клин ворон летящих странным образом. Поежившись, я испуганно огляделся по сторонам — лес был спокоен и безмятежен. Даже возвышающаяся впереди Одинокая гора не казалась такой далекой и недосягаемой. В любой другой день я и глазом бы не моргнул и, добравшись до подножья, легко поднялся по выдолбленным ступенькам, и оказался у господина звездочета; но сейчас меня одолевало слишком много сомнений.
Вот также и в детстве, когда какая-нибудь особо искусная сказительница ведала беспризорным ребятишкам страшную историю, о колдунах и ведьмах, я, пугаясь собственной тени, и прислушиваясь к каждому шороху, шел в приют, пытаясь забыть страшный рассказ.
Во мраке ночи мне то и дело мерещились злобные призраки и ужасные чудовища, заставляя коленки подгибаться, а сердце проваливаться в пятки.
То же самое происходило со мной и сейчас; и я, во что бы то ни стало, старался развеять тревожные мысли.
Добравшись до крутого подъема, я, тяжело отдышался и начал свое очередное восхождение. Каждый раз, с трудом перенося последний рубеж к дому господина звездочета, сегодня, я на удивление легко преодолел этот путь. Ноги привычно ломило от боли; упав на траву, я вдохнул полной грудью холодный воздух, принесенный с вершины горы неугомонным ветром. Осталось немного — пройти поляну, через небольшой ручеек и по вырезанным из камня ступенькам выбраться к тяжелой деревянной двери.
Рядом уже слышался шум водопада. Господин Карвин говорил, что вода здесь пронзает Одинокую гору, вырываясь прямо из толщи камня.
Я ему верил. Да и стоило ли сомневаться, если люди издревле называли водопад — Камнем желаний. Правда не одно из моих желаний так и не сбылось, но я продолжал верить, что когда-нибудь водопад смилостивится и исполнит одну детскую мечту.
Слегка отдохнув, я зевнул и открыл глаза. Отсюда, в такой близи от вершины, звезды казались еще ближе.
Положив руки под голову, я устремил свой взор ввысь, на семь маленьких звезд, а они в свою очередь разглядывали крохотного человечка. Огромный мир сжался до невозможности. Только я и эти семь крупинок — четыре расположенные вытянутым ромбом, две по краям, и одна чуть ниже всех шести. Кажется, это созвездие называлось Иваре — или привычнее моему слуху 'Ворон'. Я запомнил лишь его, когда случайно заглянул в карты господина Карвина Глида. Все остальные наименования были либо слишком сложными, либо носили имена, которые мой язык наотрез отказывался выговаривать. Да и на небе 'Ворон' всегда находился надо мной, куда бы я ни шел и откуда бы ни смотрел. Правда сейчас, неизвестно почему, последняя звезда находилась не снизу, а сверху — словно 'Ворон' стремился не ввысь, а наоборот падал, прямиком в здешнюю лощину. Возможно, я ошибался; хотя мне ли разбираться во всех этих небесных круговертях.
Поднявшись по ступеням, по привычке, я отряхнул штаны и направился к двери, ведущей в каменную Авсерваторию господина Карвина Глида (если я в очередной раз не перепутал название), где меня ждала неминуемая расплата за непростительное опоздание.
Понурив голову, изобразив на лице раскаянье и готовность к любой самой жуткой каре, я постучал в дверь Авсерватории и, не дождавшись ответа, осторожно отварил ее.
Покашляв, я тихо произнес:
— Простите, господин Глид, можно? Это я, Курт. Можно войти?
Из-за двери мне ответила лишь тишина. Ни единого шороха или иного звука. Заглянув в непроглядную темноту, я удержал дверь полуоткрытой и на мгновение, сам не понимая почему, застыл на месте. За моей спиной раздалось резкое кап-кап-кап — я неровно обернулся, пытаясь отыскать среди нависшей части скалы крохотную струйку, стекающую на каменный пол. И, хвала звездам, мне это удалось.
Я осторожно продолжил открывать дверь.
Раньше, господин звездочет никогда не оставлял вход в свою Авсерваторию незапертым, — мелькнула в голове беспокойная мысль.
Дверь предательски скрипнула. Я затаил дыхание и еще раз заглянул внутрь, но меня и здесь поджидала лишь тьма...
Раньше господин Глид никогда не оставлял огромный зал без горящих свечей, вырвалось на волю еще одно недоброе сомнение. И, между прочим, звездочет так боится темноты, что готов хоть весь мир осветить светом свечей лишь бы не оказаться в месте, где властвует мрак.
Я опасливо зашел в зал и первым делом попытался почуять запах воска, но, увы, в воздухе повисла лишь тяжесть сырого помещения. Неужели господин Глид сегодня еще не зажигал свечи?!
Этого просто не могло быть.
Что-то случилось!
Аккуратно вступая на холодный пол, я осторожно, на ощупь, двинулся вперед. Дойти до лестницы и не получить при этом пары синяков для меня не составило особого труда. Я знал нижний зал как свои пять пальцев — на второй этаж господин Глид не приглашал меня никогда. Заставляя ожидать его в прихожей. И мне ничего не оставалось, как только долгие часы ожидания разглядывать и изучать здешнюю обстановку. Вот и сейчас маленькими шажками добравшись до лестницы, я обернулся, и постарался оглядеться. Лунный свет, прорвавшись через старые, неимоверно дырявые занавеси, упал на древний, сильно вздувшийся паркет.
Когда-то, со слов моей заносчивой хозяйки, часто любившей похвастаться перед знакомыми своим муженьком, именно здесь господин Карвин Глид принимал самого короля. Наверное, тогда, зал выглядел совсем иначе: более аккуратно и пафосно. Однако время немилосердно. Король давно мертв, а там где ступала его нога — все поросло мхом.
Мой взгляд остановился на старых, нещадно изуродованных временем картинах. Сейчас, в темноте, на них едва угадывались образы неких знатных персон в богатых одеяниях. Сначала шли портреты короля и королевы с принцем. Сейчас этот мальчуган пяти или шести лет отроду, с крохотной игрушечной шпагой покоящейся на изящной красно-синей перевязи, уже правил всей Итаргой. Солвен де Оль — вылитый отец, и теперь на его поясе уже отнюдь не деревянная игрушка, а настоящая салькская сталь.
Следующие пары портретов я быстро пропустил: на одном красовался мой дражайший господин Карвин Глид, а на другом, в такой же черно-синей мантии украшенной серебряными звездами и темном берете, с шикарным белым пером грозно хмурился пожилой незнакомец. Седой и худощавый старик с короткой аккуратной бородой, раньше казался мне гораздо приветливее. Может быть, все дело в свете? Ведь раньше я взирал на него исключительно при розовых лучах заката, а не в полумраке луны — и в место приятного румянца, портрет в данную минуту выглядел мрачно-бледным, словно рисовали его с настоящего покойника.
Дальше висели еще четыре портрета незнакомых мне людей: на первом позировала женщина в строгих, почти мужских, одеждах, ее длинные русые волосы аккуратно лежали на плечах. Правая рука, на которой виднелся уродливый шрам, покоилась на великолепной, украшенной драгоценными камнями шпаге, левая — приоткрывала крышку золотых часов. Конечно, сейчас было невозможно различить истинный цвет ее глаз, но я помнил портрет наизусть, — один темно-зеленый, а другой голубой. Первая примета Истинного мага. Данную подробность я запомнил сразу же, как только увидел эту прекрасную незнакомку. Призрачный взгляд нарисованного полотна властно глядел на меня с высоты.
Следующие два портрета я обычно не разглядывал с такой тщательностью, не заостряя своего внимания на пугающих меня лицах. Изображенные на них хмурые господа, исподлобья взирали с полотен, будто специально не позволяя рассмотреть их лучше. Мороз пробежал по коже, когда я вспомнил, как впервые, увидел эти картины.
Темные, смоляные глаза показались мне тогда бездонными колодцами, а лица выражали такую мудрость, словно принадлежали глубоким старцам. Лишь последний портрет давал мне возможность без лишних эмоций взирать на темноволосого господина уныло смотрящего куда-то вдаль. Одет он был, не хуже самого короля, и даже огромный лучезарный орден, украшающий его грудь, выглядел изящнее нагрудного символа власти Канля де Оля. Сначала я думал, что этот уважаемый господин один из представителей королевского рода, но если мне не изменяла память у покойного Канля, не было братьев.
Я устало зевнул и, оставив рот открытым так и замер напротив знатного незнакомца, которого я считал представителем королевского рода. Его лицо, столь изменившись, даже теперь было мне слишком знакомым. С последнего портрета на меня взирал Нав. Вот почему в 'Придорожном весельчаке' он показался мне таким знакомым! Вот почему я никак не мог вспомнить, где же я видел этого господина раньше?!
Создавалось впечатление, что смотрящий с портрета человек, в полумраке залы, взирает на меня живыми глазами. Его тонкие вытянутые в линию губы, застыли в ехидной насмешке, заметной мне одному, и никто меня не мог переубедить в обратном. Я действительно видел перед собой живое изображение.
Мое сердце забилось с десятикратным ускорением. Нарастающее не спокойствие заставило меня забыть даже о том месте, где сейчас нахожусь.
— Да, юноша, мрак делает эти портреты совсем иными, — раздался позади меня знакомый голос.
Подскочив на месте, я резко обернулся. Осторожно держа подсвечник, на ступеньках стоял господин звездочет.
— Я слишком хорошо помню этих людей, чтобы их лица преследовали меня каждый день в кошмарных снах. Хотя честно признаться, иногда, мне не хватает их дивного общества. — Отстранено произнес господин звездочет в пустоту, совершенно не замечая моего присутствия.
— Простите, господин Глид... Я и не думал опаздывать. Просто так получилось. В общем, так случилось, что ... — только и смог вымолвить я в ответ.
Господин звездочет отмахнувшись от моих слов, как от назойливой мошкары, стал неторопливо спускаться по лестнице.
— Все это, юноша... Лишь суета нашей бренной жизни. Разве я не прав?
Изумленно раскрыв глаза я даже не нашелся, что ответить. Насколько мне было известно — господина Глида редко когда посещало столь сильное уныние; если он вообще знал, что это такое. И та легкость, с которой он предавался своей работе, больше напоминало приятную непосредственность, когда настоящий мастер, не раздумывая, берется за дело. Но даже если подобную отрешенность можно было списать на банальную усталость господина звездочета, то почему я избежал наказания за столь значимую оплошность, объяснению не поддавалось. Уж, кому как ни мне, было знать, насколько сильно может гневаться господин Глид. Даже его жена вечно ворчливая и недовольная всем на свете госпожа Сакрия, не могла соперничать в этом качестве, со своим дорогим мужем. Поэтому я принял единственно верное решение и продолжил извиняться:
— Простите еще раз, — низко поклонившись, я попытался изобразить почтенный реверанс. Правда, получилось у меня не очень.
— Не утруждай себя глупыми знаками приличия, — спустившись с лестницы, произнес господин звездочет, будто нарочно не замечая моей неуклюжести.
— Я, действительно спешил! Но меня задержали неотложные дела...Там в городе... — попытался было разъяснить я причину опоздания, но не успел.
Звездочет остановил меня одним жестом:
— Расскажешь потом. Сейчас совсем нет времени. Главное, говори потише. — Палец господина Глида застыл возле самых губ. — Пойдем.
Чуть не споткнувшись, я стал быстро подниматься по каменным ступеням, на которых властно расположился старый-престарый ковер, отметивший, по меньшей мере, сотый день рождения.
Тусклый свет свечи, словно крохотный лучик солнца, попавший в царство тьмы, освещал нам сумрачную дорогу. По краям мелькали толстые перила, напоминающие мне тени далеких планет.
— Небойся, главное смотри под ноги, — наставительно произнес господин Глид, даже не повернувшись в мою сторону.
Я лишь кивнул в ответ. Слова оправдания и признания собственной вины сами собой растаяли в полумраке. Меня никто не собирался ругать. Напротив. Господин звездочет вел меня в свой тайный кабинет, — туда, где мне, за год работы так и не довелось побывать. Может быть, он хочет посвятить меня в какую-нибудь тайну, родилась в голове наивная мысль.
— Ступай тише, — послышался шепот.
Я послушно оторвал пятки от пола и осторожно пошел на мысочках.
Небольшой коридор закончился маленькой узкой дверцей с огромным, кованым замком. Господин Глид поднял дверное кольцо и резко дернул на себя. Засов скрипнул. Дверь шумно отварилась, открыв дорогу в крохотную комнатку и заставив меня усомниться в необходимости бесшумного перемещения. Кабинет звездочета оказался не больше моей комнаты: посередине стоял миниатюрный резной столик и один весьма удобный на вид стул с высокой мягкой спинкой и изящными бархатными подлокотниками. И если бы не безумное количество книг небрежно разбросанных по всему полу, и огромный стеллаж с бумажными свитками, я принял бы сию обитель за келью уставшего от жизни монаха. Даже запах в комнате был специфический — так пахла сама старость. Я часто бывал в древних каменных библиотеках приюта Сельны и прекрасно знал, как пахнут пожелтевшие от времени толстенные книжные тома.
