Спецоновец не спеша поковырялся в пульте, и тот действительно ожил. Цепи поползли вниз...
Я уже все понял, но почему-то надеялся, что обойдется. Думал, что Мерис может шутить. Щенок доверчивый. С какой стати я питал такие надежды?
— Напоминаю, — предупредил генерал. — Заставлять никого не будем. Откажетесь — ваше дело. Да и с такими, как наш сержант, — он хлопнул меня по нижней части бицепса, — мы и втроем не сладим. Но я его знаю, он упрямый. Он пойдет добровольно. Вэнс, покажите сержанту, что он должен сделать.
Спецоновец подошел к цепям (концы их с магнитными захватами болтались рядом с моим лицом) и вложил в захваты запястья обеих рук.
— Давайте, сержант! — весело кивнул мне Мерис.
Похоже, его радовала возможность еще и отомстить мне заодно по-мелкому.
Почему я не испугался, не знаю. Обычно страх что-то обрывает внутри меня. Но с уходом Дьюпа все, что могло, уже оборвалось. Я, видно, не способен был тогда бояться по-настоящему, думал, что самое страшное уже случилось.
Шагнул, вложил руки куда просили.
Захваты обжали запястья, цепи дернулись вверх. Впрочем, я почти стоял. И все-таки от этой нелепой позы и металлического холода мне стало не по себе.
Мерис достал из кармана цилиндрик электробича, передал второму спецоновцу.
Что ж, боль от боли отличается мало. Да и импульсный бич хуже. У нас на ферме один рабочий попал под направленный импульсный сигнал. Так он орал, что называется не приходя в сознание, с пеной изо рта и галлюцинациями. Но и электробич — тоже ничего, встречались мы с ним. Как-то отец пытался таким способом объяснить мне свое мнение. Я, честно говоря, до сих пор ему этого не простил. Дьюпу простил бы — у него были пару раз серьезные причины. Но Дьюп как раз сдержался. А у отца особых причин не было, он просто по-иному смотрел на жизнь. Но если бы богам хотелось, чтобы мы полностью повторяли родителей, они бы нас клонировали. Так я ему тогда и сказал. Отец спал и видел, чтобы я остался на ферме...
Зато я знал теперь, что нужно глубоко вдохнуть и выдохнуть. Дышать, скорее всего, в ближайшие минуты не придется.
Я не кричал, хотя и не соображал почти. Сначала от болевого шока пропало дыхание, а потом, чтобы выдохнуть, надо было еще как-то вдохнуть. И только когда я услышал, как на ребрах лопается кожа, я смог подумать, что припомню все это Мерису. Обязательно припомню.
Цепи провисли, генерал поймал мой не самый ласковый взгляд, но только хмыкнул. У него свои цели и свои враги, что ему месть какого-то сержанта? Мерис смотрел на меня с чувством глубокого морального удовлетворения, по-моему, не более.
— Вызывайте подкрепление, — бросил он спецоновцам и задрал голову, пересчитывая цепи. — Нужно человек десять, иначе мы тут и за два часа не управимся.
Из набранных генералом бойцов развлечь его персону не отказался никто. Хотя молчать многие не умели. И от этих криков мне было куда больнее, чем от саднящих ожогов на спине и ребрах.
Но заткнуть уши я не мог. Беспамятные боги! Я уже ничего не мог! Только стоял и смотрел, как избивают ребят. Моих ребят. Мерис уже сказал, что я их будущий командир. И я смотрел. И молчал. И, может быть, только теперь начинал понимать, почему Дьюп так не хотел брать меня с собой. Он знал. И навигатор знал. Каким бы я ни возомнил себя в последние месяцы суперменом, изначально я не был приспособлен к службе в спецоне. Даже когда в башке щелкнуло, и я бросил в Баруса кресло, я бросил его не в голову. В стену НАД головой. Как был я добрым доверчивым деревенским щенком, так им и остался. Почему же Дьюп меня не бил, чтобы я хотя бы помнил об этом?!
Дьюп всегда бил расчетливо и наверняка, я — молотил воздух. И никогда не мог смотреть, как кому-то больно. Сам могу терпеть, пожалуйста, но смотреть...
Да и кем он мог меня взять? Ординарцем, что ли? Разве я способен вот так, как этот, со споротыми нашивками, избивать человека только потому, что блажь накатила на его командира? Какой я дурак, Беспамятные боги...
А если бы Дьюп приказал мне..?
Вряд ли. Он бы сделал все сам. Он всегда самую грязную работу делал сам. И мне велел сидеть там, где сижу. Он отвечал за то, что делал. Это я... Что же я натворил. Да кончится это когда-нибудь или нет?!
После экзекуции Мерис велел нам идти за спецоновцами. Они, пока мы драили астероид, развернули в одном из ангаров передвижной госпиталь.
— Но, — сказал генерал, — шрамы по возможности оставляйте. Они вам пригодятся потом, эти шрамы.
Я был зол на него, но понимал — да, шрамы пригодятся. Татуировок на правом виске, положенных в штрафбате, нам делать не будут — не та степень тяжести. Предполагалось, что мы не законченные отморозки, а так, мелочь, сосланная в южное крыло за дисциплинарные проступки. В психологическом аду, который нас ждет, годятся иногда и шрамы — как моральный буфер.
Генерал делал все правильно, просто моя природа не понимала и не принимала такой поганой правильности. И еще я очень хотел знать: когда Мерис делает из нас тех, кто нужен ему, в нем самом остается что-то человеческое?
Генерал набрал двести парней. Пока нас везли, я постарался запомнить всех — кого как зовут, кто что любит, чего боится. Ближе к прибытию Мерис вызвал меня и разложил на столе двести голокарт.
— Расскажи о каждом, — приказал он и закурил.
Рассказать я смог немного, но имена и привычки назвал. Он хмыкнул. Вот так мы с ним и общались.
Добирались восемь суток. И все восемь генерал старался достать нас не мытьем, так катаньем. Устраивал провокации, давал непосильные нагрузки. Если бы не искусственный сон во время проколов пространства в зонах Метью, мы, наверное, не долетели бы живыми.
По легенде, все мы являлись штрафниками-условниками из северного крыла и, наверное, действительно должны были выглядеть подавленными и измученными. Тогда на первых порах сольемся с такими же бедолагами. И Мерис нас к этому готовил. А его спецоновцы показывали запрещенные приемы и стимуляторы. Знакомили даже с наркотиками.
Интересно, Дьюп, то есть Колин, знал, что делает Мерис? У генерала был приказ набирать спецоновцев, а не таких, как я. Возможно, не знал.
Нет, я не хотел, чтобы он узнал. Я свой счет хотел вести сам. Да и делал Мерис, скорее всего, то, что нужно. Но не выносил я его, и все тут. Разные мы с ним были.
И Дьюп не такой, как этот Мерис. Или такой? Нет, Дьюп не побоялся бы сообщить, что он не послушается приказа, если таковой последует. А Мерис струсил. И признался, что не сможет не исполнить приказ. Дьюп, видимо, мог. Может, за это его когда-то и отправили простым стрелком в наше крыло?
Нужно привыкать называть Дьюпа — Колин, а то неудобно когда-нибудь выйдет. Хотя на Юге у него, возможно, другое прозвище.
Перед прибытием в зону дислокации южных генерал собрал нас.
— Полгода вы будете плавать на Юге, кто как сумеет, — сказал он. — Каждого, слышите, каждого через полгода я хочу увидеть живым! Я знаю, так, скорее всего, не выйдет. Но берегите себя. У нас с вами есть более важные цели, чем сдохнуть.
Мерис не знал, что живых останется 183 человека. И я не знал.
Мы прибыли. В магнитных наручниках. Едва стоящие на ногах. В форме со споротыми нашивками. В слишком легкой для здешних мест форме.
Абэсверт. Ледяные миры. Или Миры Белого Блеска, как называют их экзотианцы. Цепочка причудливых негостеприимных планет, одна холоднее другой. Название завораживало, и от него веяло смертью. Однако с одной из планет Абэсверта была родом древнейшая аристократия Экзотики.
Дьюп, как всегда, успел меня предупредить о том, куда попаду. Это была, наверное, последняя его подсказка. Я воспользовался ею, как мог. Прочел то, что удалось прочесть. И спецоновцы Мериса тоже рассказывали. Но я знал, что рассказы и жизнь — это две самые большие разницы.
Особисты выгрузили нас практически пинками. Мы уже не огрызались.
Солнце слепило, но было красное и холодное. Мы сели на Страт, самую удаленную малую планету системы Дайеки, пограничных Абэсверту миров. Атмосфера здесь была, но не более. Зато сила тяжести — всего 0,67 от стандартной.
Страт служил перевалочной базой. Ледяной мир. Пронизывающий ветер и проталины. И привычный запах озона. Здесь, слава Беспамятным богам, была весна.
Мы знали, что не задержимся на Страте. Нас разберут по действующим частям и...
Я обнялся с каждым из ребят. Может быть, они простят меня за то, что будет с нами дальше.
7. История седьмая. 'Зачистка'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Катрин
У каждого в голове есть свой домик с дрессированными мышами. У кого-то мыши шустрят тихо, у кого-то устраивают концерты со стриптизом. А под белесой щетиной сержанта по личному составу Хокинса мыши построили город.
Сержант спал и видел, как его подопечные воруют капсюли с кварцевым порошком для светочастотных установок, пилят его сержантский авторитет и продают по сети алайцам. Более идиотских обвинений в свой адрес я не помню ни до, ни после УСП, условного партената, так это теперь называется. Штрафбат — похуже будет. Условников капитаны раскупают, значит, предполагается, что мы еще чего-то стоим. А штрафников на корабли спускают по разнарядке. И название у штрафника на здешнем жаргоне говорящее — 'мясо'.
Нас купили восьмерых. Молодые пилоты примерно одного призыва — Ано Неджел, Исти Сайл, Янислав Разик и Ален Ремьен — держались плотно. Старший сержант Келли, взрослый неразговорчивый мужик, ходил за мной с тряпкой. Правда, я это не сразу заметил. Еще один пилот — Хьюмо Рос, немногословный, как и Келли, но способный (я уловил это по случайным репликам) дать фору всем нам в плане квалификации, оставался особняком. Восьмым был Джоб Холос по прозвищу Обезьяна — связист. Кряжистый, рукастый. Джоб не выпадал из любого разговора, но и не произносил по сути ничего. Ну а кроме болтовни, мы пока мало что друг о друге знали. Некоторую истеричность я замечал у Ремьена, вот, пожалуй, и все.
Сержант Хокинс пытался донести до нас неведомые ему самому аккуратность и дисциплину. Мы играли ущербных. Потому что путь до Абэсверта, напомню, занял у нас восемь суток.
Пассажирские корты идут из северного конца освоенного рукава галактики в южный примерно два с половиной месяца, военные КК — две-три недели, нас гнали со скоростью четыре прокола в сутки. Восемь суток — тридцать два прокола.
Только Рос без особых потерь перенес этот темп. Остальные парни бродили — краше кладут в ящик для кремации. Вот и я с неделю также воспринимал новые порядки, как после терпел кусучих катрианских мух. На Катрин обитали какие-то особенно поганые мухи.
За эту неделю сержант решил, что я большой и безобидный. Но это были его проблемы.
Катрин — первая искусственно окультуренная планета Империи, можно сказать — проба пера. Не самая гостеприимная и не с самым подходящим климатом. Резкие перепады между жарой и холодом задал неудачный наклон орбиты. Но в первые годы колонизации, в отсутствие самой науки геоинженеринга, рады были и тому, что получилось.
Заселение космоса начали экзотианцы. Когда пришли мы, здесь, на Юге, вообще-то, уже нечего было заселять. Подходящие по массе и близости от своих солнц планеты имелись, но все они требовали доводки — коррекции орбиты, работы с атмосферой. Все это умели экзотианские инженеры и не умели имперские. И Катрин — печальная иллюстрация несоответствия теорий и практики.
Следующий проект мы делали уже силами экзотианских наемных техников. На его примере учили тех имперских специалистов, которые после успешно колонизировали Север. А Катрин до ума довести не срослось.
Население здесь — потомки семей первых инженеров и тех колонистов, у кого не хватило денег перебраться потом на Аннхелл, Мах-ми или Прат. Есть на Катрин и экзотианские поселения. Вот, пожалуй, и все, что я помнил из курса геоистории.
Да, я учил: Юг, в отличие от Севера — место, где существуют смешанные города, и даже города практически полностью экзотианские. Но я не понимал, почему здесь так? Мы слишком разные с экзотианцами. Как мы должны уживаться, если мыслят и чувствуют они иначе, психические мутации дело среди них обычное, да и физические не особо пугают даже медиков? Как можно жить в одном городе с... Ну, ты понимаешь.
В нашей маленькой группе за старшего держали меня. И совсем не потому, что я хоть что-то делал лучше. Люди только кажутся разумными поодиночке. Но поступают, как муравьи или пчелы, бездумно повинуясь приказам. Мерис сказал — я буду старшим, и это прилипло ко мне. Вряд ли я был опытней Роса, практичнее Келли или хитрее Джоба. Меня просто назначили крайним в том стаде, в которое сбились мои товарищи. В первое время мы были рядом, но не вместе.
Взяли нас на ЭМ-112z, эмку, она же — 'завет'. Такие эмки скопированы с экзотианских 'заветов', их основное достоинство — не загрязнять при старте и посадке грунт. Боевые качества — ниже средних. Экипаж — от двухсот до четырехсот бойцов (с учетом десантной группы). При полной огневой нагрузке эмка требует три пары пилотов. Четыре смены — всего двенадцать пар. Но на этой пилотов даже навскидку было гораздо больше. И все равно не хватало, раз капитан купил условников. Он купил бы и больше, да не досталось.
К пультам нас, однако, не подпускали. Под присмотром сержанта Хокинса мы выполняли обычную для палубных работу, а когда сели на Катрин, та же фигня пошла и на грунте.
Согнали вниз, не дав и пяти минут на адаптацию. Велели очищать посадочную площадку от кустарника, разворачивать сигнализацию и ставить сторожевые вышки из подсобного материала. Делали все вручную. Скорее всего, потому что Хокинсу так казалось слаще. Потом уже, почти к закату, сержант приказал копать выгребную яму. Лопатами, словно у него не было ни одной фортификационной машины. Бойцы и обслуга эмки уже разбрелись по койкам. Остались мы и два молоденьких татуированных штрафника, замученных и безгласных.
Пилоты — элита любого корабля. Да, УСП не увольнение, но всему есть предел. Это я читал на лицах своих. И не успел заткнуть Сайла, который сию крамольную мысль озвучил и получил не двое суток карцера, а удар в лицо. Сержант был в доспехе: металлической сетке, по которой бежит импульс, порождающий индукцию домагнитного напряжения. Исти отбросило метров на пять, он ударился головой о ящик, который на его счастье оказался пустым, а я успел схватить за плечо Неджела. И сам почувствовал на предплечье ладонь Келли. То, что устроил нам всем генерал Мерис, было еще свежо в памяти не только у меня.
Яму докапывали в полной темноте — прожекторы оживляли ночь, и сержанту казалось, что светло. Нам же так совсем не казалось. Небытие залечивало раны, как только луч покидал раскопки. Приходилось рыть то в слепящей темноте, то в ослепляющем свете.
На импровизированных вышках перекликались дежурные, и шагов я не услышал. Сообразил, что кто-то движется к нам от мигающей маячками тушки корабля, только когда ветер донес обрывок разговора.
— ...пилоты-то они пилоты, да шейден знает, сколько их придется переучивать. Вон тот, здоровенный, если бы не северянин, я бы сказал, что эрцогский выкидыш, — произнес один.
