— Нет, Селим, — убежденно говорил паша своему командиру пехоты, — Гяуры стремятся обмануть нас, демонстрируя свою активность у Измаила. И все их действия сводятся только к одному: удержать здесь как можно большее количество наших солдат, в то самое время, когда грозный меч пророка Омер-паша угрожает им на Кавказе.
Я уже получил от великого визиря Юсуфа фирман султана с требованием отправить на Кавказ часть наших сил, застоявшихся без дела на берегу Дуная. Транспортные суда уже прибывают в Констанцию, чтобы взять на борт корпус янычар и перебросить их в Батум. С их помощью Омер-паша непременно возьмет Тифлис, заставит русских снять осаду с Карса, а потом с божьей помощью и вовсе вышвырнет их с Кавказа.
— Возможно, не стоит торопиться отправлять на Кавказ наших лучших воинов. Пошлем берберов, албанцев или боснийцев, а янычар оставим здесь на Дунае, — осторожно предложил начальник пехоты, но Мурад отверг этот совет.
— Визирь приказал дать Омер-паше наших лучших воинов, и он их получит, — непреклонно произнес паша. — Мы и так потеряли здесь много времени впустую, ожидая нового наступления дунайской армии русских. Хотя с самого начала было ясно, пока идет война в Крыму, они вряд ли попытаются вновь форсировать Дунай. Перебрось мы хотя бы треть сил нашей армии на Кавказ весной или в начале лета, то без сомнения, эти земли полностью вернулись бы под власть нашего блистательного султана. Теперь же, нам надо хотя бы частично наверстать столь глупо упущенное время и возможности.
— Но если... — начал говорить Селим, но паша прервал его.
— Я знаю, что ты скажешь, Селим. Что албанцы и боснийцы не вполне надежны, и они храбры только против мирного населения, когда надо кому-то перерезать горло или задрать юбку. Ты считаешь, что, отдавая корпус янычар, я сильно ослабляю оставшуюся армию. Так?
Начальник пехоты промолчал, но по его лицу было видно, что паша абсолютно правильно угадал ход мыслей своего помощника.
— Так, — довольно констатировал паша и, выждав паузу, продолжил. — Знаешь, в общем, ты даже и прав, но в отличие от тебя я твердо верю, что на этот раз мы сможем одолеть нашего давнего врага. Сегодня за нашими спинами открыто стоят сразу две великие европейские державы, чего раньше не было никогда. Благодаря мудрым советам нашего главного военного советник генерала Конроя прошлым летом мы выкинули русских за Дунай, хотя многие очень сомневались в неприступности стен Рущука и Силистрии и прочности наших укреплений южной Добруджии.
Слушая слова своего командира, Селим, мог высказать в ответ много контраргументов касающихся мудрости советов англичанина и крепости турецких укреплений, однако не пристало бею пехоты спорить с бунчужным пашой. Он только покорно склонил голову перед Мурад-пашой, признавая истинность сказанных им слов. Спорить с начальством на востоке всегда было опасно, даже если ты хоть в чем-то был прав.
Госпожа судьба часто сдает свои карты столь замысловатым пасьянсам, что порой трудно понять, это простая случайность или кривая насмешка ветреной дамы. Так случилось и с Мурад-пашой. Русские начали своё наступление, ровно через два дня, после того как корпус янычар стал грузиться на транспортные корабли в Констанции.
В целях введения неприятеля в заблуждение, все два дня, предшествовавших наступлению, дивизион полковника Зурова в нескольких местах играл сигнал к атаке и сосредотачивал перед турецкими батареями большое количество лодок. Одновременно с этим, русские артиллеристы проводили кратковременный обстрел турецких береговых укреплений, нанося им различные повреждения.
Все это было расценено Мурад-пашой и его английским советником генералом Конроем, как отчаянная попытка Паскевича не допустить отправку янычар на Кавказ и вернуть их на берега Дуная.
— Русские шпионы хорошо работают у вас под носом — недовольно фыркал британец. — Не успели ваши янычары отправиться в Констанцию, как об этом уже стало известно врагу, и он всеми силами старается воспрепятствовать этому. Надо немедленно навести порядок в приграничных селах. Именно оттуда русские узнают всё, что твориться на нашем берегу.
— Не волнуйтесь господин генерал. Завтра же я отдам приказ своим албанцам как следует прочесать все приграничные селения, и уверяю вас, что у тех, кто уцелеет, очень долго не будет желания сотрудничать с гяурами.
Утро 25 сентября на берегу Дуная так же началось с движения русской конницы, подачи сигналов к атаке, приготовления лодок к переправе и обстрела из пушек противоположного берега. Приученные за эти дни к подобным действиям противника, турки даже не открывали ответного огня, терпеливо ожидая, когда настырный враг угомониться. Затишье наступило ровно через два часа, и обрадованные солдаты стали дружно расходиться по палаткам, с твердой уверенностью, что на сегодня ничего нового больше не будет. Оставшись в лагере, они с сожалением вздыхали вслед тем, кто по приказу паши двинулись грабить близлежащие села.
Когда в четыре часа дня с русского берега вновь загрохотала пушечная канонада, турки не придали этому большого значения.
— Русский паша решил пожелать нам приятного аппетита перед ужином, — зубоскалили записные острословы, вызывая дружный смех среди своих товарищей. Время шло, однако пушки противника не собирались успокаиваться. Наоборот, их голоса становился все громче и громче, а число ядер перелетевших через Дунай становилось все больше и больше.
Минуло около часа с начала возобновлением обстрела, когда русская пехота, до этого умело скрывавшаяся в густых зарослях прибрежного камыша, бросилась к своим лодкам и стала стремительно переправляться через Дунай. Часовые противника слишком поздно заметили смелые действия русского десанта. Когда они подняли тревогу, флотилия челнов уже приближалась к турецкому берегу.
Медленно, очень медленно оживали турецкие батареи, подвергавшиеся все это время обстрелу русских пушек. Когда же они заговорили во всю свою силу, то оказалось, что десант противника уже благополучно высадился на их берегу. Отправив пустые лодки за подмогой, командир ударной группы полковник Москалец быстро построил солдат в боевой порядок и, выслав впереди себя цепь застрельщиков, стал приближаться к передней линии обороны противника.
Уверенность турков, что русские не посмеют форсировать Дунай сегодня, была столь велика, что они даже не позаботились поставить часовых перед своими траншеями. Не желая подвергать свои жизни опасности, они отошли в глубокий тыл, куда не долетали русские ядра и бомбы. Поэтому, первая линия обороны была захвачена солдатами Могилевского полка без какого-либо сопротивления. Турки обнаружили своё присутствие лишь, когда могилевцы направились к редуту в Исакчи, главному пункту обороны. Здесь русский десант был остановлен плотным оружейным огнем противника.
Не сумев предотвратить высадку неприятельского десанта, турецкие батареи некоторое время вели сумбурный хаотичный огонь по русскому берегу, стреляя исключительно по площадям, а не по целям. Осмысленность их огня появилась, когда наблюдатели заметили, что русские саперы приступили к наведению понтонного моста, начав выстраивать в широкую линию связанные между собой особые лодки.
Решив, что пехотинцы полностью остановлены, Мурад-паша усмотрел главную для себя угрозу в русском понтонном мосте и приказал разрушить его любой ценой. Турки стали лихорадочно обстреливать противоположный берег из всех орудий, стремясь помешать русским саперам в наведении переправы.
В течение всего оставшегося светового дня, турецкие ядра непрерывной стеной падали на русские предмостковые укрепления, но они были не в силах помешать саперам генерала Кремера выполнить приказ фельдмаршала Паскевича. Невзирая на грохочущую и свистящую смерть, саперы упорно подводили к переправе очередной пролет понтона, накрепко связав его веревками к уже созданной конструкции.
Их мужественную работу с самого первого момента сражения, прикрывали своим огнем полковые батареи, ведя с вражескими пушкарями огневую дуэль. Своим метким огнем русские артиллеристы постоянно заставляли замолкать то одно, то другое вражеское орудие на противоположном берегу реки.
Пока турки были заняты борьбой с наведением понтонной переправы через дунайскую стремнину, русские сумели, незаметно под шумок, на лодках переправить на противоположный берег два батальона Тобольского полка вместе с шестью орудиями под командованием генерал-майора Ушакова. Едва только русские пехотинцы ступили на вражеский берег, как сразу же устремились во фланговую атаку, на прибрежные батареи турок.
Главной ударной силой русского десанта были стрелки, вооруженные штуцерами, которые, находясь вне зоны поражения вражеской картечи, своим огнем могли безнаказанно выбивать орудийную прислугу. Турки мужественно держались под градом русских пуль, по несколько раз заменяя погибшие орудийные расчеты. Едва только солнце село за горизонт, как воины Мурад-паши моментально прекратили обстрел понтонного моста, и отошли к прибрежным возвышенностям, где у них находились редуты.
После отступления врага, работа по наведению моста началась с удвоенной силой, но как не старались саперы, к утру следующего дня переправа еще не была наведена. Главной тому виной было высокая волна в водах Дуная, затруднявшая понтонные работы. Это, однако, не помешало русским за ночь на лодках и паромах переправить через строптивую реку большую часть своей пехоты и треть артиллерии. Полностью же переправа заработала только утром 27 сентября, когда через неё двинулись тяжело груженые обозы.
К этому времени турки уже были выбиты генералом Ушаковым из Исакчи, атаковавшего турецкие позиции с рассветом следующего дня. Под сильнейшим штуцерным огнем врага русские солдаты атаковали вражеские укрепления с двух сторон и, не смотря на большие потери, все же смогли взойти на вал и выбить врага из редута.
Турецкие боснийцы и албанцы были хорошими бойцами сидя в траншее, но едва только они завидели перед собой русские штыки, как разом бросались наутек, не обращая внимания на крики своих командиров.
Старый фельдмаршал был очень доволен столь успешным развитием событий первого дня и поспешил ввести в дело свои главные силы. Уже к средине дня в направлении Мачина и Тульчина, двух опорных пунктов турок на Дунае, двинулись колонны пехоты и артиллерия, и везде им сопутствовал успех.
Напуганные угрозой нападения на них врага с тыла, турки в панике отходили к Гирсово, за которым находились добруженские укрепления. Подхватив свой нехитрый скарб и оружие, солдаты султана торопливо отступали на юг, идя без устали днём и ночью, стремясь спасти свои жизни от страшных казаков. С тоской и обидой глядели вслед бегущей налегке пехоте пушкари, чьи тяжелые и неповоротливые орудия не позволяли им столь же быстро бежать.
Их опасения были не напрасны. Едва только переправа через Дунай была наведена, как вдогонку за врагом бросились драгуны полковника Зурова и донские казаки. С пиками наперевес и саблями наголо, они внезапно возникали перед оторопевшим противником и, обрушившись на него всей своей мощью, бились с солдатами Мурад-паши до полного их истребления.
Все, до кого только доставало казачье копье или драгунская сабля, погибали в страшных мучениях, успев перед смертью проклясть своих беев и беков, отправивших их воевать под знамена блистательной Порты. Причина столь необычной для русских солдат жестокости крылась в прибрежных селениях, через которые проезжали кавалеристы, перед тем как пуститься в преследование врага.
Хитрый Паскевич специально приказал двинуть конницу через села наиболее сильно пострадавших от бесчинств албанцев и боснийцев.
— Злее будут, — говорил старый фельдмаршал и был прав. От той ужасной картины, что предстала перед глазами драгун и казаков, кровь стыла в жилах, и сердце яростно трепетало от негодования.
— Не уж-то люди сделали это?! — возмущенно переспрашивали друг друга всадники, с ужасом и отвращением глядя на многочисленные окровавленные тела деревенских жителей, нещадно порубленные турецкими солдатами и сами же, себе отвечали, — Нет, то сделали звери в людском обличии. Так поступим с ними, как они этого заслуживают!
Вот, что гнало вперед драгун и казаков лучше всякого приказа фельдмаршала Паскевича, и горе было тому, кто попадался им на глаза с украшением на шапке или на одежде в виде отрезанного человеческого уха. Подобным образом славные солдаты Мурад-паши вели счет своим победам над беззащитным христианским населением.
Два дня и две ночи шло преследование стремительно отступающего врага. Русские и турки соревновались друг с другом по проворству и быстроте выхода к добруджинским укреплениям. Многим солдатам Мурад-паши во главе с корпусом янычар удалось благополучно добежать налегке до спасительной цепи траншей и редутов. Там, вновь обретя уверенность в собственных силах и позабыв свой вчерашний страх, турки принялись громкими криками поносить своих преследователей, из рук которых они сумели ускользнуть.
Другим воинам турецкого паши повезло куда меньше. Лишь малая часть из них попала в плен к русским солдатам, и тем самым сохранили свои жизни. Все остальные её лишились. Особенно не повезло тем из аскеров, кто попал в руки местных жителей. Узнав о наступлении Паскевича, и бегстве турок, жители Добруджии стали стихийно образовывать партизанские отряды и нападать на разрозненные отряды воинства Мурад-паши, желая свести с оккупантами свои кровные счеты, накопившиеся у них. Результатом их действий были головы солдат султана, насаженные народными мстителями на колья у въезда в их деревни и села. Зрелище было конечно ужасным и отвратительным, но оно подобно зеркалу отражало нравы того времени.
К турецким укреплениям, русские войска полностью вышли в последний день сентября и остановились, выполнив свою главную задачу. Благодаря удачному наступлению старого фельдмаршала, Мурад-паша не только не смог отправить янычар на Кавказ в помощь Омер-паше, но и потребовал себе дополнительного подкрепления в десять тысяч человек, для удержания врагов султана на северном рубеже обороны империи. Генерал Конрой был полностью согласен с требованием паши и последние резервы Стамбула, покинули столицу блистательной Порты.
Как и предполагал император, вторжение русских войск в Добруджию не привело к новому военному противостоянию с австрийцами. Вена ограничилась лишь вялым напоминанием о нейтральном статусе дунайских княжеств, что делало невозможным присутствие русских войск на их землях. В ответ, австрийский посол получил твердое заверение канцлера Нессельроде в полном соблюдении Петербурга статуса княжеств. На том все дело и закончилось, к огромному разочарованию англичан, продолжавших даже в трудное для себя время неустанно плести интриги против России.
Весть об успешных действиях фельдмаршала Паскевича, застала государя Николая Павловича в стольном граде Киеве. Желая придать большей уверенности своим присутствием войскам действующей армии, император оставил златоглавую Москву, и на специальной галере, как некогда его венценосная бабка Екатерина, в сопровождении небольшой свиты двинулся вниз по Днепру. Как не уговаривали императора придворные доброхоты остаться в Москве, Николай был неумолим.
