— Я перестану уважать себя, если задержусь здесь сверх необходимого. В своих письмах к севастопольцам я постоянно писал, что непременно побываю у них. Теперь же, когда к этому нет никаких препятствий, моя совесть не позволяет мне быть лицемером перед своими подданными, прикрываясь выдуманными причинами к бездействию.
Вслед за самодержцем российским, на юг непрерывным потоком двигались полки, ранее стоявшие без действия в Прибалтике и под Петербургом. Время тревожных ожиданий британского десанта полностью закончилось, и теперь все силы русской армии устремились в Крым, где решалась судьба этой войны.
Мать русских городов Киев, встретил монарха торжественным перезвоном всех своих многочисленных колоколен и звонниц. Празднично гудели колокола древней Печерской лавры во главе с Успенским собором. Им вторили Андреевская и Десятинная церковь, церкви Подола и Дарницы, вознося весть горожанам о прибытии императора.
Властно и величественно приветствовал своего далекого потомка сам легендарный Владимир Красно Солнышко. Его статная фигура, недавно установленная по приказу императора на высокий гранитный постамент, гордо возвышалась над неторопливыми водами седого Днепра. Подобно грозному и неусыпному стражу наблюдал Креститель за прибывшими по реке гостями.
Царь вместе со своей походной свитой остановился в Лавре, как это некогда сделал император Петр Великий, направляясь к Полтаве на битву с Карлом XII. Отстояв в Успенском соборе молебен о даровании победы русскому оружию над неприятелем, царь принял приглашение монахов отобедать в монастырских покоях.
— Мой пращур Алексей Михайлович сражался с польским королем, мой прадед Петр Алексеевич бился со шведским королем. Моя бабка Екатерина Великая громила армии турецкого султана, а мне приходиться воевать сразу с двумя правителями; английской королевой и её премьер министром, — шутливо говорил император, сидя за трапезным столом лавры рядом с киевским митрополитом.
— Государь позабыл назвать ещё французского императора, турецкого султана и сардинского короля, — быстро поправил Николая один из церковных чинов, явно желая польстить царю, но тот с ним не согласился.
— Эти правители и мизинца англичан не стоят. Куда им против вредности и коварства британцев, для которых уничтожение России стоит на самом первом месте, — с вздохом молвил Николай и неловким движением руки опрокинул на пол кружку с поданной ему монахами медовухой. За столом сразу наступило гробовое молчание. Все напряженно молчали, не зная, что и сказать, ибо пролитие медовухи считалось дурным знаком.
От смущения Николай сразу пошел красными пятнами, но тут в дело встрял один из монахов лавры. Вскочив с места, он радостно воскликнул:
— Вот так как эту кружку, государь сбросит наших заклятых врагов в Черное море! Эти слова разом сняли тревожное напряжение за столом и словно в подтверждении этого пророчества, через час, государю была доставлена реляция Паскевича об успешном форсировании Дуная. Узнав радостную весть, киевский губернатор предложил Николаю Павловичу дать торжественный прием, но получил от императора твердый отказ.
— Не настало ещё время праздновать, — коротко молвил царь. Обрадованный победой Паскевича, он вечером следующего дня отбыл в Екатеринослав, любимое детище легендарного князя Потемкина, чья преждевременная смерть не позволила этому городу стать третьей столицей России.
Выбирая 'южную Пальмиру' в качестве своей временной ставки, Николай преследовал вполне определенные цели. Во-первых, он наглядно демонстрировал недругам полную уверенность в своих силах, не побоявшись оставить Петербург, в то время как союзный флот продолжал упрямо бороздить воды Балтики.
Во-вторых, присутствие государя императора рядом с театром боевых действий заметно вселяло твердость и решительность в сердцах его подданных, растерявших эти душевные свойства за время первых военных неудач. Ну и, в-третьих, нахождение царя на юге страны, по мнению графа Ардатова, заставит живее крутиться господ губернаторов, через чьи земли проходили дороги, связующие Крым с остальной частью страны.
Состояние дорог было ужасным, несмотря на специальный указ царя, изданный год назад. Из-за этого Севастополь, да и вся Крымская армия с самого начала боевых действий испытывали острую нужду буквально во всем, начиная с пороха и бомб, и кончая сапогами и шинелями.
Сам же Михаил Павлович в это время энергично готовился нанести новый удар по врагу. Личная разведка графа в лице балаклавских греков своевременно донесла Ардатову о намерении англичан начать эвакуацию своих войск. Это неожиданное сообщение вызвало бурю эмоций в Бахчисарае.
Ободренный последними успехами армии, князь Горчаков намеревался отдать приказ о немедленной атаке отступающего неприятеля, однако встретил резкое сопротивление со стороны Михаила Павловича. В начале Ардатов и сам думал атаковать своих 'любимых' британцев, но после взвешивания всех 'за и против', граф отказался от этой мысли.
Как не сильно грело сердце Михаилу Павловичу известие о грядущем отступлении грозного противника, он не поддался всеобщей эйфории, хорошо помня, как опасен зверь, загнанный в угол. Поэтому он решил атаковать англичан в тот момент, когда они будут наиболее незащищенными перед внезапным ударом.
С этого дня, к Ардатову непрерывным потоком потекли разведывательные сведения различного характера. Ему докладывали дозорные разведчики, проводившие непрерывное наблюдение за позициями врага. Графа информировала балаклавская агентура, которая с огромным риском для жизни, ежедневно передавала сведения о действиях англичан по эвакуации. Не брезговал граф и рассказами дезертиров, чье число в преддверии зимы заметно увеличилось. Подданные трех королей и королев не хотели отдавать Богу душу от холода и болезней, по-прежнему свирепствовавших в лагерях союзников.
Все шло в общее дело. Главным итогом его должен был стать последний удар по врагу, после которого он навсегда бы потерял всякий интерес к штурму Севастополя. А сведения с той стороны поступали довольно интересные.
Как и следовало ожидать, приказ об эвакуации большей части британских войск из Крыма, вызвало крайне негативную реакцию со стороны французов. Не стесняясь в громких выражениях, генерал Пелесье прямо заявил британцам, что они предают их в самый трудный момент войны. Напрасно генерал Симпсон взывал к разуму своего союзника прося понимание обстановки сложившейся вокруг Индии. Пелесье был непреклонен и продолжал упрямо твердить о предательстве европейских ценностей, ради которых, собственно говоря, и была затеяна эта война, обошедшаяся имперской казне в миллионы золотых франков. Изменить его мнение не смогли даже две тысячи солдат дивизии генерала Бентинка, которую англичане оставляли в Крыму, ради поддержания своего союзнического реноме.
Все эти дни, британский командующий только и делал, что наносил визиты в стан французов и выполнял требование Лондона о скорейшей отправке в Индию английских солдат. В целях соблюдения секретности погрузка на корабли происходила исключительно в ночное время, дабы не привлекать внимание русских.
После поражения у Федюхинских высот англичане сильно боялись новых ружей противника, от огня которых они понесли столь чувствительные потери. Поэтому днём, с целью введения врага в заблуждение, они были вынуждены держать возле редутов большое количество войск. С наступлением же темноты, британцы торопливо грузились на транспортные корабли и под прикрытием паровых корветов, отплывали в Стамбул и далее в Индию.
Поздно вечером 28 сентября граф Ардатов прибыл в штаб генерала Попова, войскам которого предстояло штурмовать Балаклаву. Бросив поводья усталого коня подбежавшему солдату, Михаил Павлович напрямик, минуя генерала, направился в палатку к майору Салькову. Этот, специально назначенный графом, офицер отвечал за сбор всех разведывательных данных, поступающих с той стороны.
— Как ведет себя противник? — спросил граф Салькова, который при появлении Ардатова, торопливо вскочил из-за стола с большой стопкой листов бумаги.
— Все по-прежнему, ваше превосходительство. Днем имитируют бурную деятельность в районе редутов, а ночью, скрытно грузятся на стоящие в бухте корабли. Согласно последним сведениям, поступившим от наших наблюдателей этим утром, большая часть английских сил уже покинула Балаклаву.
— Кто будет грузиться сегодня?
— Скорее всего, шотландские стрелки Андерса и кавалерия генерала Скерлета. Интендантам Балаклавы отдан приказ о снятии этих частей с довольствия с завтрашнего числа.
— И что же у нас остается? — произнес Ардатов, перебирая в уме известные ему британские соединения. Быстрым движением руки майор выхватил из бумажной стопки нужный лист и стал читать.
— За исключением турок и сардинцев, в Балаклаве остаётся норфолкская бригада Честертона и соединения дивизии генерала Ингеленда. Согласно приказу интендантов, они должны быть сняты с довольствия 30 числом. Всего же, после эвакуации на довольствии остается дивизия Бернара и вспомогательные части, в основном артиллеристы — Сальков положил лист бумаги на стол, а затем продолжил. — Если следовать всем предыдущим действиям противника, то скорей всего, будущей ночью генерал Ингеленд погрузится на корабли, а их место займет дивизия Бернара, которая в свою очередь передаст французам свои позиции под Севастополем.
— Очень даже может быть, — согласился граф. — Я бы на месте Симпсона именно так и сделал, заменив, на время скрытого маневра, британский гарнизон редутов сардинцами и турками.
— Значит, нам следует нанести двойной удар: по Балаклаве и по английским позициям у 4 бастиона, — развил мысль Ардатова генерал Попов, вошедший в палатку Салькова. Ему уже доложили о прибытии в лагерь Михаила Павловича, и генерал поспешил найти своего старшего товарища и покровителя.
— Совершенно верно. Вечерней атакой на вражеские траншеи у 4 бастиона, мы нарушим планы врага и заставим его повременить с переброской солдат Бернара. У англичан каждый час темноты на счету и потому они будут вынуждены грузиться на корабли, оставив на переднем крае обороны турков и сардинцев. Вот тогда надо ударить по редутам и взять Балаклаву.
— Отличная задумка, ваше превосходительство, — почтительно произнес майор, но Ардатов только несогласно покачал в ответ головой.
— Отлично оно вышло пока только на бумаге, да не стоит забывать про овраги.
— Не думаю, что турки и сардинцы окажут нам серьезное сопротивление. После разгрома французов и англичан на Черной речке настроение у младших союзников никакое, — решительно не согласился с графом генерал Попов.
— И все же удар нужно будет наносить только в тот момент, когда англичане уже будут грузиться на корабли. И ни минутой раньше. Матвей Семенович, — обратился Ардатов к майору, — надо срочно передать приказ нашим агентам в Балаклаве, чтобы они просигналили нам о начале погрузки противника на корабли. Они смогут сделать это?
— Да, ваше превосходительство. В их распоряжении имеются несколько сигнальных ракет.
— Прекрасно, значит, будем наступать по их сигналу. Тогда давайте уточним детали, — подытожил граф.
Как и было задумано, вечером следующего дня, за полчаса до наступления темноты на переднюю линию обороны врага обрушился огонь севастопольских батарей и бастионов. По противнику вели огонь не только пушки 4 бастиона. Грохотали орудия батареи Жерве, Яновского, Геннериха, Язоновского редута, вели непрерывный обстрел вражеских позиций орудия 5 и 3 бастионов.
Французы и англичане, открывшие ответный огонь, пребывали в большом смятении. Никогда за время осады Севастополя, русские не действовали подобным образом, предпочитая действовать исключительно от обороны, сознательно отдавая инициативу в руки союзников.
Огненная дуэль между защитниками Севастополя и противником продолжалась около часа, после чего русские пушки как по мановению волшебной палочки смолкли. Французы и англичане также прекратили огонь, с тревогой ожидая дальнейшего развития событий.
Прошло, полчаса и в передовых русских траншеях неожиданно ударили боевые барабаны, и раздалось многочисленные крики 'Ура!'. Они были столь яростны и громки, что у французов сдали нервы, и они открыли лихорадочный ружейный огонь. Вслед за этим, с обеих сторон вновь заговорили пушки, яростно извергая в темноту ядра и картечь.
Около часа, в тревоге и напряжении ожидали враги наступления русских солдат, но ничего не происходило. Артиллерийская перебранка стала медленно затухать, чтобы прекратиться вовсе.
— Я чувствую, что сегодня нам не удастся поспать! — гневно бросил Пелесье, с яростью смотря в темноту, словно пытаясь прочесть в ней тайные замыслы врага. С самого начала русского обстрела командующий находился передовой, пытаясь определить возможное направление удара противника.
Генерал Хрущев, проводивший этот отвлекающий маневр, постарался не разочаровать ожидания своего визави. Из русских окопов еще дважды раздавался барабанный бой и крики 'Ура!', прежде чем наступила окончательная тишина.
Естественно не о какой рекогносцировки британских солдат с передовой не могло идти речи. Изготовленная для переброски в Балаклаву дивизия генерала Бернара все время простояла перед 4 бастионом, готовая в любой момент отразить атаку русских.
В это время, приготовившиеся к штурму Балаклавы солдаты генерала Попова, с нетерпением ждали условного сигнала. Ночь уже давно вступила в свои права, а ракеты из вражеского тыла так и не взлетали.
— Одиннадцать часов, самое время начинать — осторожно произнес Попов, тревожно всматриваясь в сторону противника.
— Да, по всем расчетам пора, — согласился с ним Ардатов, — однако давайте подождем еще с полчаса, а ещё лучше пятьдесят минут.
— А если опоздаем, и англичане успеют провести замену?
— Риск, конечно, есть всегда и во всем, но давайте все-таки подождем. Если по истечению назначенного мною времени сигнал не поступит, начинаем наступление без него, — приказал граф, и всем присутствующим офицерам сразу стало легче. Решение атаковать Балаклаву принято.
Время, назначенное Ардатовым, подобно песку из песочных часов стремительно улетало в вечность, а сигнал от разведчиков так и не поступал. Что-то не сходилось в безупречных расчетах графа, и это вызывало у него сильное раздражение. Видимо в чем-то враг оказался хитрее его и сумел переиграть. Можно было вообще отменить ночное наступление, но внутренний голос подсказывал Михаилу Павловичу, что наносить удар по врагу нужно было именно сегодня.
— Промедление смерти подобно, — тихо говорил граф, споря сам с собой, нервно шагая по небольшой наблюдательной площадке на склоне Гасфорта. Не желая связывать инициативу генерала Попова в предстоящем бою, Ардатов намеренно остался в тылу, с тревогой поглядывая в сторону позиций врага.
Наступление на вражеские редуты началось ровно в назначенный графом срок. Громкие крики 'Ура!' разрезали крымскую тишину и вслед за этим ночные сумраки озарили сотни вспышек оружейных выстрелов. Как только полки пошли в атаку, Ардатов истово перекрестился и приказал подать себе стул. На данный момент боя от него уже мало, что зависело и теперь оставалось только дожидаться гонцов с донесениями с поля боя.
