Жалобы, которые время от времени все-таки доходили до Валларикса, обычно исходили от ее наставницы, месс Лэнгдем.
Элиссив сдавленно вздохнула и подумала, что в следующий раз месс Лэнгдем будет жаловаться на нее правителю уже сегодня вечером.
— ...Скажи, сэр Ирем: когда ты последний раз участвовал в турнире? — спросил Валларикс, пока рыцарь закрывал за ними дверь библиотеки.
Коадъютор на мгновение задумался.
— Я пропустил турнир, который состоялся позапрошлой осенью, так что, наверное, лет пять назад, — сказал он, хмуря лоб. — Хотя нет, припоминаю, что года три назад я случайно попал на турнир Золотой Розы в Бейн-Арилле. За первый день я поучаствовал в шести боях, а во второй уехал, так что чемпиона объявляли без меня. А вы, мой лорд?..
— Не спрашивай, — мрачно ответил Валларикс. — Давно. Очень давно. Наверное, прошло уже лет восемь или девять.
— Ваш отец считал, что королю надлежит судить такие состязания, а не участвовать в них самому.
— Считал, — хмыкнул император. — Но он же выбил Родерика из Лаэра из седла так, что тот перелетел через барьер. А на турнире в честь захвата Плегны даже поучаствовал в общем бою, хотя это самый мало подобающий правителю вид состязаний. Не хотел бы показаться непочтительным, но у отца слова нередко расходились с делом.
— Значит, вы с ним не особенно похожи. Никогда не видел, чтобы вы сказали что-нибудь одно — а поступили по-другому. Именно поэтому Воителя любили больше... Люди, распивавшие вино с вашим отцом и охранявшие его шатер, когда он приводил туда какую-нибудь иллирийскую крестьянку, чувствовали в нем ту же живую плоть и кровь, что и в самих себе, и шли за ним. А вас, с вашей чрезмерной щепетильностью, простые люди никогда не будут чувствовать своим. Но я давно склоняюсь к мысли, что лучший правитель для своей страны — это не тот, кто пользуется наибольшей популярностью в народе, а тот, кто всегда остается верен — государству, женщине, идее... самому себе, в конце концов.
Валларикс слабо улыбнулся.
— Придворные льстецы могли бы поучиться у тебя, сэр Ирем. Так искусно прикрыть сразу несколько упреков одним комплиментом не сумел бы ни один из них, хотя они и упражняют свои языки усерднее, чем ты — свой меч. И все же, возвращаясь к разговору о турнире... Думаю, награду победителя на этот раз придется вручить кому-нибудь из Островных лордов с Островов. Из наших рыцарей надежды подает один Финн-Флаэнн, но он слишком молод.
— А вы сами, государь?...
Валларикс отрицательно качнул темноволосой головой.
— Нет, Ирем. Я пока еще могу охотиться на кабана, но я не имею права выехать на состязание, в котором будут принимать участие рыцари с Островов. Это бы значило подвергнуть наш союз с Томейном неоправданному риску. Если меня ранит кто-нибудь из наших лордов, это назовут несчастным случаем. Если же я ненароком пострадаю в схватке с кем-то из островитян, то скажут, что это намеренное покушение на мою жизнь. Такого допускать нельзя, сэр рыцарь.
— Согласен. И, однако, вы желаете, чтобы победу одержал один из наших рыцарей?
— Да. Не хотелось бы опять отдать всю славу этим чужакам.
— Ну что ж, пойду велю герольдам внести меня в турнирный список. И предупрежу Эрлано, чтобы был готов прислуживать мне перед состязанием.
— Он все еще твой оруженосец?.. — вопрос был вполне невинным, но и сам Валларикс, и его собеседник понимали его подоплеку. Коадъютор скрестил руки на груди.
— Только не начинайте снова, государь. Я вам уже ответил. И менять свое решение не собираюсь.
— Но слушай, Ирем...
— Нет!
— Не понимаю, — вздохнул Валларикс. — Конечно, я не могу приказать тебе взять нового оруженосца. Но ведь ты мне сам сказал, что собираешься освободить Эрлано от его обязанностей.
— Потому что хочу, наконец, пожить спокойно, — закончил рыцарь желчно.
Император улыбнулся.
— В жизни не поверю, что ты относился к нему только как к обузе.
— В жизни не поверю, что вы могли думать, что я возьму вашего племянника в оруженосцы, — не остался в долгу Ирем. — Государь, я обещал приглядывать за мальчиком и исполняю это... в меру своих сил. Но я пару раз беседовал с его Наставником, и, честно говоря, еще ни разу в жизни не сочувствовал кому-нибудь так глубоко искренне, как этому мастеру Хлорду. Крикс неуправляем.
— Да, и в настоящую минуту его неуемная энергия направлена на то, чтобы выуживать из старых хроник то, что ему знать не следует. Не ты ли пару дней назад рассказывал, как выставил его из Книгохранилища?.. — напомнил Валларикс. — И это еще полбеды. Ты знаешь, что Галахосу и Олваргу теперь известно о нем все: и его Истинное имя, и то, что он находится в Лаконе. Князь пообещал присматривать за мальчиком, но Олварг вряд ли станет посылать за ним Безликих. Куда проще взять обыкновенного убийцу или отравителя и заплатить ему за устранение бастарда. А на осторожность Крикса полагаться не приходится, сам знаешь.
— Ну, тогда отправьте его под конвоем в какой-нибудь отдаленный замок, и пусть там следят за каждым его шагом, — мрачно предложил лорд Ирем. — А меня увольте от такой задачи, мне она не по плечу.
— Я не сомневаюсь, что, находясь при тебе, Крикс был бы в бОльшей безопасности, — настойчиво сказал Валларикс.
Рыцарь с трудом удержался от язвительного комментария, что для бОльшей безопасности Крикса следовало бы держать на привязи. И с кляпом. Но из уважения к тревоге сюзерена ограничился неопределенным пожатием плечами.
Император еще несколько секунд смотрел на друга, словно все еще надеясь, что тот передумает. Надо признать, за все двадцать лет их знакомства Ирем чуть ли не впервые так категорично отказывался сделать то, о чем просил его правитель. Валларикс искренне не понимал, чем вызвано такое непонятное упрямство Ирема.
А коадъютор, в свою очередь, считал, что Валларикс не понимает, о чем просит.
— Ну хорошо, сэр Ирем, — сдался Император. — Ты свободен. Отдохни получше перед завтрашним турниром. Мне хотелось бы надеяться, что ты получишь Золотую Ветвь.
Лорд Ирем усмехнулся.
— Имейте в виду, мой лорд — я не намерен возвращать денежный приз в казну. У Ордена и без того серьезные расходы.
XVI
Тихо вещи складывать, горевать,
Чтоб не видел слез, отводить глаза.
Каждый сын сперва покидает мать,
Ни на миг его удежать нельзя.
Он горяч и юн. У него в крови
Эта страсть, что предками зажжена,
Эта жажда подвигов и любви...
Он уходит в край, где идет война.
Он уходит. Ты остаешься ждать,
В горе воздух ловишь горячим ртом.
Каждый сын сперва покидает мать.
А потом — возлюбленных. А потом... (с) *
Выйдя за порог, Фила со смутным беспокойством огляделась — и сейчас же успокоено вздохнула. Темноволосые затылки Близнецов, возившихся за домом, были хорошо видны за покосившимся, рассохшимся плетнем.
Фила уже в который раз подумала, что следует напомнить мужу подновить расшатанную изгородь. Хотя прекрасно знала, что в очередной раз не решится это сделать — потому что Валиор наверняка вернется к вечеру таким же раздраженным, как обычно.
Если вдуматься, не так уж много изменилось в Приозерном за последний год. Недавно овдовевший староста Карен женился снова, криворогая соседская корова Минка принесла теленка, энмеррийский городской совет повысил озимую подать на две медьки, а двенадцатилетний Барл — ровесник Безымянного — в начале лета утонул, купаясь в озере. То ли всему виной был никогда никем не виденный холодный ключ, который по рассказам старожилов Приозерного бил где-то в камышах, то ли незадачливый мальчишка просто зацепился ногой за корягу. Фила с ужасом представляла, что на его месте мог быть кто-нибудь из Близнецов, и, несмотря на все негодование последних, запретила им даже смотреть в сторону озера. По счастью, ни один из Близнецов не обладал таким непредсказуемым и независимым характером, как Безымянный. Вот уж кому было бесполезно что-то запрещать... только успеешь отвернуться — только вы его и видели. И уж можете не сомневаться, что он как раз там, куда ему не велено ходить. А нет — так возвращается домой с подбитым глазом и красноречивыми царапинами на костяшках кулаков.
Фила еще раз вздохнула и потрогала висящий поверх платья деревянный амулет.
Безымянный вырезал его из дерева, когда ему было лет девять. А перед уходом положил на самом видном месте, намотав шнурок от оберега на ее любимый гребень.
Фила поняла, что он пытался попрощаться — как умел.
Их дом притих и опустел без перепалок Вали с Безымянным. Теперь Фила склонна была верить Валиору. Высокий светловолосый рыцарь с холодными, насмешливыми серыми глазами, который руководил рекрутским набором, в самом деле был тем самым незнакомцем, который десять лет назад привез им Безымянного. Поэтому он и забрал его с собой, когда приехал в Приозерное с отрядом стражников.
Нашлись свидетели, который рассказывали, что светловолосый рыцарь пресерьезно толковал о чем-то с мальчиком, стоя с ним рядом у ворот.
Частенько, замерев над недостиранной рубашкой или замешивая тесто, Фила пыталась представить, куда незнакомец увез 'ее мальчика', как она по привычке называла Безымянного, чем несказанно раздражала мужа. Валиора мало волновало, куда делся Безымянный. Зато пропажа денег и утрата ранее обещанного рыцарем вознаграждения до сих пор выводила его из себя. Когда он увидел, что его тайник разграблен, то немедля свалил всю вину на каларийца. Он ничуть не сомневался в том, что этот человек — виновник всех его несчастий, и по вечерам, нацедив себе из бочонка пива, раз за разом вспоминал все причиненные им беды:
Навязал ему на шею байстрюка, не то чужого, не то своего собственного, посулив за это золотые горы. И ладно бы обыкновенного мальчишку, а то ведь хуже этого чумазого южанина могла быть только моровая язва. Даром что ли вся деревня до сих пор косо смотрит в его, Валиора, сторону, за то, что тот пригрел у себя это фэйрово отродье? Но и это можно было бы стерпеть, сдержи проклятый калариец свое слово. А что получилось вместо этого?.. Не только не привез обещанного золота, а еще и украл у Валиора честно заработанные деньги!! Да впридачу ко всему привел в деревню рекрутеров, которые лишили их с женой их первенца, единственной надежды и опоры! И исчез!!! Поедешь в крепость, начнешь спрашивать об этом Иреме, а на тебя все смотрят странными глазами — и молчат. Молчат, собаки!...
Распалившись, Валиор со стуком опускал на стол пивную кружку, так что пена перехлестывала через край. Раскрасневшееся и оплывшее лицо бывшего стражника дышало злобой.
Несмелые возражения жены, что рекрутский набор касался всей деревни, а не только их семьи, а Ирем даже не мог знать, где спрятан кошелек с сорока полумесяцами, Валиор и слушать не желал. Сперва Фила надеялась, что он со временем остынет и забудет думать об этих деньгах, но, судя по всему, досада разнимала Валиора даже ночью — он стал плохо спать, ворочался и часто бормотал себе под нос какие-то неясные угрозы, когда думал, что она его не слышит. Потом, неловко отодвинувшись от Филы, поднимался на ноги, шумно пил воду из щербатой кружки и, вернувшись, снова принимался ерзать, вздрагивать и бормотать. Никому в особенности эти смутные угрозы не предназначались, но их главный адресат был ясен безо всяких уточнений. Филу утешало только то, что шансов снова встретиться с тем каларийцем, Иремом, у ее мужа было меньше, чем у Тейна и Тирена — утонуть в мутной и тинистой луже за домом, где они 'рыбачили' с тех пор, как она запретила им ходить на озеро.
И все же Филе было неспокойно. Прислушавшись к себе, она почувствовала, что неясная тревога относилась не к возившимся у самого забора Близнецам, а к двум ее старшим сыновьям. У Вали, жившего в казарме "Четырех дубов", все было как будто неплохо — ездивший недавно в город Сур привез от него весточку. О том, что сталось с Безымянным, не было известно ничего. На всякий случай Фила призвала милости Всеблагих на них обоих.
Пусть у ее мальчиков все будет хорошо.
* * *
Когда в день столь долгожданного турнира орденские рыцари выехали на площадь Трех колонн, где их отряду полагалось дожидаться появления Валларикса, наметанный взгляд принцепса сразу же выхватил какую-то тревожную неправильность происходящего. Движение процессии, направлявшейся за город, на расчищенное для турнира поле, должно было начаться в противоположном конце площади. Но, несмотря на это, большинство зевак, явившихся с утра пораньше, чтобы занять лучшие места, почему-то собралось возле грубо сколоченной трибуны, предназначенной для коадъютора. С этой трибуны Ирем, выполнявший роль распорядителя на этих торжествах, должен был следить за праздничным кортежем.
Направив своего коня к толпе, принцепс почти сразу увидел, что стало причиной общего веселья. Роль распорядителя торжеств, вне всякого сомнения, играло пугало.
Насаженное на длинную палку, оно было закреплено над аркой Трех колонн и с этой высоты гордо взирало на заполнивших Малую площадь горожан. К одной из растопыренных рук был привязан деревянный меч, и пугало, слегка пошатываясь на ветру, салютовало им толпе. Помимо деревянного меча те же заботливые руки снабдили чучело соломенными волосами, серыми заплатками на месте глаз и светлой курчавой бородкой из белесых стружек. А чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в том, в кого на самом деле метили неведомые шутники, на плечах чучела болтался темно-синий плащ. Судя по цвету и размерам, абсолютно подлиный. Многие из горожан не перестали фыркать и показывать на арку пальцами даже тогда, когда отряд Галларна, растолкав зевак, приблизился к трибуне коадютора почти вплотную.
Принцепс некстати вспомнил, что сэр Ирем, проверяющий дозоры у ворот, должен появиться здесь с минуты на минуту.
— Лестницу! И веревку, — враз осипшим голосом велел Галларн.
Кто-то бросился за лесницей. Подъехавший поближе к принцепсу Алдейн Ралькон негромко предложил:
— Убрать этих болванов?..
Ларн угрюмо дернул подбородком. Горожане собрались на площади, чтобы приветствовать Валларикса. Если рыцари станут разгонять их, то всеобщая досада неизбежно обратиться против Императора. Такое допускать было никак нельзя. Сам Ирем часто повторял, что у хранителей престола не должно быть самолюбия. Другое дело, что Галларн не представлял себе, чтобы лорд Ирем кому-то позволил насмехаться над собой — или, устроив что-нибудь подобное, остаться безнаказанным. Но меньше всего принцепсу хотелось оказаться человеком, который скажет лорду Ирему про шутку, жертвой которой стал коадъютор и весь Орден в целом.
— Лестница, мессер! — радостно сообщил один из меченосцев, бросившихся исполнять приказ. Еще трое волокли к трибуне длинную сосновую стремянку.
Галларн приподнял брови.
— Быстро обернулись, молодцы. Где взяли?
— Тут, недалеко. Ее, наверное, забыли, пока украшали площадь по заказу магистрата.
— Хорошо, — одобрил принцепс, и подумал про себя — а уж не этой ли самой лестницей воспользовались шутники, когда привязывали пугало? — Приставьте-ка ее к стене и уберите эту пакость.
