Краска стыда залила лицо начальника штаба, который при всех шероховатостях и трениях, довольно лояльно относился к своим британским союзникам. Это очень не понравилось Пелесье.
— Вы меня поняли? — спросил он генерала.
— Да, — коротко ответил Бертран.
— Вот и отлично. Прикажите подать коней. Мы немедленно едем к генералу Симпсону, выразить своё соболезнование по поводу оставления Балаклавы, — торжественно произнес Пелесье. Жизнь продолжалась.
Глава VII. Большой блеф как искусство войны.
В октябре рано вечереет, и потому стол, за которым восседали трое военных, был уставлен несколькими массивными серебряными канделябрами. Их хозяин, князь Горчаков, не любил отказывать себе в комфорте. Даже находясь в осажденном врагом Севастополе и потому, всегда возил с собой массу 'очень нужных' на войне вещей. Правда, его штаб-квартира находилась на Северной стороне города, но этот факт, по мнению Михаила Дмитриевича не имел никакого особого значения.
Вторым человеком, сидевшим напротив командующего Крымской армии, был граф Ардатов. Именно по его настоянию, собственно говоря, и был собран этот маленький военный совет, которому предстояло разрешить вопрос о скорейшем завершении войны, шедшей без малого вот уже третий год. Об этом в частном письме Ардатова просил государь император, и Михаил Павлович был полностью согласен с мнением российского самодержца. Несмотря на все военные победы, скорейший мир со странами коалиции был самым желанным благом для измученной войной России. При этом, естественно, было крайне желательно сохранить высокий государственный статус страны.
Одним словом умри, но сделай. А ещё лучше: сделай и не умирай. Таков был скрытый смысл царского послания, до боли знакомый любому сановнику, будь ты генералом или специальным посланником императора.
За время своего нахождения в Действующей армии, граф без устали трудился на благо общей победы над врагом. Не имея с начала четкого плана действий, он занялся организацией активного противодействия интервентам любыми возможными способами. Твёрдо веря в то, что дорогу осилит идущий и лучший способ обороны — это нападение, Ардатов смело экспериментировал в военном деле и всегда не боялся идти на разумный риск.
Долго, очень долго Михаил Павлович искал свою дорогу к победе и вот, поймав в свои паруса ветер удачи, неудержимо двигался вперед. По твердому убеждению графа, в этом году войну можно было, если не закончить полностью, то хотя бы создать необратимые предпосылки к её скорейшему завершению. Однако сделать это было можно только при помощи и согласии третьего участника совещания, хмуро сидевшего по правую руку от Горчакова.
Это был адмирал Нахимов, прервавший своё лечение в Бахчисарае, и по просьбе графа вернувшийся в Севастополь, вопреки требованию докторов. Раненый флотоводец очень нуждался в продолжительном лечении, однако интересы дела требовали его личного присутствия в Севастополе. Всё дело заключалось в том, что для скорейшего завершения войны Ардатов намеревался использовать план, авторами которого были адмиралы Корнилов и Нахимов.
Суть его заключалась в проведении высадки десанта на Босфор, с одномоментным захватом Стамбула и черноморских проливов. Предложенный Корниловым в марте 1853 года в морское министерство, он не был воплощен в жизнь благодаря сопротивлению Нессельроде. Всесильный канцлер сумел уговорить императора воздержаться от захвата Стамбула, несмотря на то, что за этим планом стоял светлейший князь Меньшиков. Будучи в свое время начальником Главного морского штаба, он принимал самое активное участие в разработке плана по захвату Босфора силами Черноморского флота. Прошло всего три года и вот теперь, Нахимову неожиданно предлагалось воплотить в жизнь замыслы своего погибшего друга.
Глядя на осунувшееся лицо Павла Степановича, оба генерала испытывали неловкость перед ним за то, что потревожили больного раньше времени, попросив приехать в Севастополь. Но если Горчаков опасался, что приезд адмирала в осажденную крепость может окончательно подорвать его здоровье, то Ардатов был уверен, что море и заботы о флоте вольют во флотоводца новые силы.
Прибыв к Горчакову на военный совет, ещё толком, не отошедший от дороги Нахимов, молча просидел почти все время заседания, внимательно слушая своих собеседников. Вернее сказать, Михаила Павловича в основном только и говорившего в этот вечер. Князь Михаил Дмитриевич лишь время от времени подавал различного характера реплики, которые, по его мнению, соответствовали теме разговора.
Болезнь ещё не полностью отпустила своего пленника, и на его смуглом лице четко виднелся отпечаток былых мук и страданий. Однако, не смотря на это, живой интерес к делу светился в глазах адмирала с первой минуты заседания.
— И так, я все сказал. Теперь слово за вами, Павел Степанович, — подвел итог своей речи Ардатов и выжидательно посмотрел на адмирала. Готовясь к проведению операции, граф уже негласно провел самостоятельную оценку сил флота и состояние его кораблей. Но одно дело знать положение вещей и совершенно другое дело вести флот в море и сражаться с противником, и поэтому поддержка адмирала Нахимова была важна графу как никогда.
Получив слово, Павел Степанович медленно встал, и привычным жестом одернув китель, стал неторопливо говорить.
— По просьбе Михаила Павловича я провел оценку состояния кораблей флота и могу сказать следующее. На данный момент в поход на Босфор могут выйти только четыре корабля, из которых только два линейных. Это 'Париж' и 'Великий князь Константин'. На них обоих осталось половина экипажа и из положенных 120 пушек, имеются 94 орудия. В случаи необходимости, эти корабли можно быстро вернуть в строй.
Что же касается двух других линейщиков 'Двенадцати апостолов' и 'Святослава' то для их полного восстановления потребуется большое количество времени. На сегодняшний день оба корабля превращены в госпиталь и вся их артиллерия вместе с экипажами воюют на берегу.
В число четырех упомянутых мною кораблей входят так же 'Чесма' и 'Ростислав'. Их экипажам не понадобится много времени для подготовки своих кораблей к выходу в море. За это я вам ручаюсь. Что же касается фрегата 'Императрица Мария', то для её скорейшего выхода в море, думаю, будет гораздо полезнее перебросить часть пушек и команды с 'Ягудила'. В своем нынешнем состоянии он не пригоден для похода.
Все это Нахимов говорил совершенно свободно, ни разу не заглянув в листок бумаги лежавший перед ним. Устремив взгляд в окно, выходившее в сторону моря, он любящим взглядом перебегал с одной мачты к другой, безошибочно определяя по ним корабли, о которых только что говорил.
— И это всё? — быстро уточнил Ардатов.
— Возможно, в поход смог бы выйти 'Кагул', но от его сорока пушек боюсь мало, что будет зависеть в этой операции.
— А пароходы? Какие из них вы взяли бы в поход, Павел Степанович?
— 'Владимир', 'Бесарабия', 'Громоносец' и 'Одесса', — стал перечислять паровые корабли Нахимов, — даже при их малом вооружении, они могли составить серьезную силу противнику.
— Вы имеете в виду турок?
— Нет, у турок остался только один 'Файзиле-Аллах', да и он скорей всего находится в Батуми. Я имел в виду господ из коалиции. Они вряд ли оставят свою главную морскую базу без сильного морского прикрытия даже при их нынешнем положении дел. Но не только в этом я вижу серьезное затруднение в реализации наших замыслов. Пусть англичане вывели большую часть своего флота за пределы Черного моря, но не стоит сбрасывать со счетов французов. Их корабли сильны и многочисленны, и блокировать выход наших кораблей из Севастополя они вполне могут. Если же учитывать, что на борту каждого из наших кораблей будет пехота, как-то вы предлагаете в своем плане, то любое морское сражение наших кораблей с противником обернется для нас неисчислимыми потерями.
Нахимов на секунду замолчал, затем вновь одернул на себе китель и, смотря в сторону от Ардатова, глухо произнес:
— Я очень уважаю вас, Михаил Павлович, как человека и как солдата, однако сейчас вынужден отказать вам в поддержке. Захват Босфора — дело конечно очень важное и заманчивое, но на сегодняшний день, это авантюра чистой воды. Вы, конечно, можете поставить во главе флота другого человека, но лично я не собираюсь на авось рисковать жизнями своих офицеров и матросов.
Едва эти слова были произнесены, как оба собеседника графа посмотрели ему в лицо. Однако, если взгляд Нахимова выражал извинение и сожаление, то во взгляде князя сквозила плохо скрываемая радость. Он изначально был против морской операции, предлагая полностью отказаться от активных действий и ждать начала зимы, когда холод и болезни сделают французов с англичанами более сговорчивыми к миру.
Оба члена военного совета ожидали, что после сказанных слова последует бурный всплеск эмоций, и Ардатов броситься переубеждать адмирала. Однако к удивлению собеседников граф был абсолютно спокоен.
— Честно говоря, Павел Степанович, именно это я и ожидал от вас услышать. И очень рад, что не ошибся в своих ожиданиях, — проговорил Ардатов и, вперив свой взгляд в лицо адмирала, проникновенно спросил, — скажите, а если французский флот не покинет Камышовую бухту и не окажет никаких помех выходу наших кораблей из Севастополя. Тогда наша операция будет возможна?
— Это совершенно невозможно, Михаил Павлович! Французы обязательно помешают нам покинуть Севастополь всеми своими силами! Ведь ни малые дети же они!? — воскликнул Горчаков, но Ардатов совершенно его не слушал.
— Ну, а если, чисто теоретически, допустить такую возможность, Павел Степанович? Чисто теоретически, — настаивал граф, не отрывая взгляд от Нахимова.
— Если ни один наш корабль не пострадает от вражеского огня при выходе из Севастополя, то план по высадке десанта на Босфоре вполне реален — честно признал адмирал.
— И чем же вы собираетесь Михаил Павлович преградить дорогу французскому флоту? Уж не своими ли брандерами!? Сколько их у вас осталось? Если мне не изменяет память только четыре или вы чудесным образом сумели перебросить несколько пароходов с Балтики!? — язвительно уточнил командующий.
— Вы не ошибаетесь, Ваше превосходительство. На данный момент их ровно четыре, — холодно произнес граф — однако если понадобиться, на момент начало операции их будет втрое больше.
— Двенадцать пароходов!? Но каким это образом?! — удивился Горчаков, — вы что, как Христос тремя хлебами накормите всех страждущих?
— Михаил Дмитриевич, если я сказал, что к началу операции у меня будут двенадцать пароходов, значит, они будут. Даю вам слово. Или оно для вас ничего не значит?
— Я полностью доверяю слову Михаила Павловича, и если его брандеры смогут сдержать неприятельский флот, я готов встать во главе похода — твердо произнес Нахимов.
— Значит, решено, — подытожил Ардатов, но с этим был категорически не согласен Горчаков.
— Но это же чистая авантюра! Под угрозой захвата Стамбула, заставить султана заключить мир, имея в своем распоряжении около четырех тысяч солдат, — не сдавался командующий Крымской армии.
— Позвольте вам напомнить, что фельдмаршал Паскевич двадцать с лишним лет назад, был примерно в таком же положении и сумел заставить подписать турок вполне выгодный для нас мирный договор. За что и был соответственно награжден государем— парировал граф.
— Ну а если британцы и французы попытаются выбить вас, что тогда? Откуда возьмешь силы?
— Построим свои укрепления на берегу пролива. Камня там много, пушки и порох возьмем у султана. А, что касается людей, то на первую пору можно привлечь в качестве союзников и местных греков. Их сейчас в Стамбуле чуть меньше половины города думаю, не откажут своим православным братьям.
— И все равно, я категорически против подобных действий — продолжал упорствовать Горчаков. В комнате повисла напряженная тишина, которую попытался разрядить Ардатов.
— Михаил Дмитриевич, мы ведь раньше друг друга хорошо понимали, и это всегда приносило достойные плоды. К чему нам портить отношения сейчас? Неужели ты хочешь, чтобы я сегодня же отправил фельдъегеря к государю в Екатеринослав с просьбой разрешить наш спор? Не думаю, что государь откажет мне и Павлу Степановичу в желании поскорее закончить войну. И представь себе, как могут быть трактованы все твои действия государем, — мирным тоном сказал Ардатов. Наблюдавший за этим разговором Нахимов ожидал, что князь жестоко оскорбится от этих слов, однако к его удивлению взрыва не последовало. Напротив, Горчаков подошел к Ардатову и мягко произнес.
— Знаешь, Михаил, ты много раз доказывал всем нам правоту своего мышления, и всякий раз госпожа фортуна была на твоей стороне. Воистину был прав великий латинянин Фульвий Флак, утверждавший, что безумству храбрых поем мы песни. Но может быть в этот раз не стоит рисковать? Благодаря тебе враг под Севастополем полностью остановлен. Ещё одна зима и у них будет некому воевать. Это же твои слова. Тогда может лучше довольствоваться синицей в руках, чем призрачным журавлем в небе? Ведь всем известно, что лучшее враг хорошему.
Услышав эти речи, Нахимов застыл в напряжении. Сколько раз ранее он слышал подобные речи в адмиралтейских кабинетах, когда поднимался вопрос о захвате Босфора. Сколько раз высокие чины говорили морякам о нецелесообразности подобных действий, предлагая подождать, когда проблема сама собой рассосется мирным путем. И вот теперь, когда оказалось, что можно предварить в жизнь тот смелый план, над которым работал ещё сам адмирал Лазарев, появился ещё один благоразумный человек. У Павла Степановича моментально заныла в груди старая рана, и яростно заколотилось сердце. Устоит ли Ардатов перед разумным соблазном или вновь рискнет поставить все на карту?
Тот малый отрезок времени, который пролег между разумными словами Горчакова и ответом Ардатова, показался адмиралу вечностью.
— Спасибо за добрые слова, Михаил Дмитриевич. Не будь в моем распоряжении брандеров и поддержки со стороны Павла Степановича, я бы, вне всякого сомнения, поступил бы точно так же, как ты сказал. Однако если есть возможность, то почему бы, не загнать в грудь врага осиновый кол полностью? Заняв Босфор, мы не только заставим турецкого султана подписать с нами мирный договор, но сможем полностью изолировать французов под Севастополем и даже возможно заставим их капитулировать.
Горчакову следовало отдать должное. Он мужественно выслушал отказ графа и сокрушенно произнес.
— Бог тебе судья, Михаил. Я честно пытался пробудить голос разума в твоей груди, но видно все напрасно. Жаль, право жаль.
— Значит ли это, что вы отказываетесь поддержать план нападения на Стамбул? — быстро спросил Ардатов.
— Ну, как я могу противостоять такому двойному напору, как ваш с адмиралом. Я согласен, — ответил князь и, дружески обняв Ардатова и тихо, чтобы не услышал адмирал, добавил, — на прежних условиях.
— Вот и прекрасно, ваше превосходительство. Я очень рад, что смог убедить вас, — сказал Михаил Павлович и поспешил откланяться. Его с Нахимовым ждало много дел.
