То были старые береговые крепости, построенные по проектам французских инженеров в конце прошлого века по приказанию блистательного султана Селима III. По клятвенному заверению строителей они были совершенно неприступны для атаки с моря, что вполне устроило как султана, так и его последующих наследников.
Вполне возможно, что к моменту создания крепостей все так и было, но время неумолимо идет вперед, а человеческая натура, обуреваемая ленью, часто не поспевает вслед за ним. Сия злокозненная тенденция не миновала и босфорские крепости, прозванные 'Европой' и 'Азией'. С каждым прошедшим десятилетием они незаметно ветшали и дряхлели, а отпущенные на их реконструкцию деньги без зазрения совести разворовывались прожорливыми османскими чиновниками. Поэтому они только на бумаге оставались неприступными укреплениями, а на деле уже давно утратили столь высокий статус.
Такова была оценка босфорским крепостям русской разведкой к средине 1853 года, когда планировался внезапный удар по проливам и у Павла Степановича Нахимова, не было оснований предполагать, что за прошедший период времени турки что-либо серьезно изменили в своей обороне.
Дав свое согласие на проведение операции, адмирал в глубине души так до конца и не верил в заверение Ардатова, что коалиция не помешает русским кораблям покинуть Севастополь. Однако чудо случилось и теперь все зависело только от него одного.
Перед грядущим сражением, Нахимов честно поделил все имеющиеся в его распоряжении силы. Корабли 'Париж', 'Чесма' и 'Императрица Мария' под флагом самого адмирала должны были привести к молчанию укрепления 'Европы', тогда как 'Константину', 'Ростиславу' и пароходам под флагом вице-адмирала Новосильцева предстояло атаковать 'Азию'. Брандеры капитана Шахова Нахимов оставил в резерве, так как на этот момент от них не было никакой пользы.
Корабли русской эскадры ещё только приближались к Босфору, когда адмирал вызвал к себе на мостик графа Ардатова.
— Перед тем как идти в бой, я хотел бы прояснить один важный вопрос, Михаил Павлович, — без всяких обиняков начал разговор Нахимов, — я намерен атаковать врага не с обычного расстояния в орудийный выстрел, а с более близкого. Такова моя тактика и отступать от неё я не намерен. Однако кроме моряков на борту кораблей находятся солдаты, и потому я хотел бы узнать ваше мнение относительно их. Намерены ли вы требовать, чтобы они были спущены на берег до боя или предпочитаете сделать это после?
Граф озадаченно помолчал, а затем сам спросил собеседника:
— А как вы сами считаете, Павел Степанович, следует поступить в этом деле?
— Конечно выгрузка десанта перед боем сильно свяжет нам руки и эффект внезапности будет утрачен. Вне всякого сомнения, в этом случаи мы понесем сильный урон при подавлении береговых батарей. Однако если солдаты останутся на борту кораблей, то подвергнут большому риску свои жизни, а они буду очень вам нужны в последующем. Вам решать Михаил Павлович.
— Значит, решать мне, — протянул Ардатов и, глядя в осунувшееся лицо адмирала, произнес, — в таком случае я полностью вверяю наши жизни в ваши руки, Павел Степанович.
Трудно было сказать, обрадовался Нахимов этому или нет, он только сухо поклонился графу и приказал своему адъютанту собрать офицеров корабля на совет. Ардатова туда не пригласили, на что граф не сильно обиделся. В морской тактике и стратегии он плохо разбирался.
Со страхом и ужасом наблюдали турки, как корабли под флагом самого 'Нахим-паши' медленно приближались к их укреплениям. Несмотря на всю свои неподготовленность к внезапному нападению грозного врага, турки все же первые открыли огонь по русским кораблям, плывущим прямо на дула батарейных орудий.
— Аллах повредил разум неверных! Они сами идут навстречу своей смерти! — вскричал Мушавер-паша, комендант крепости, наблюдая за кораблями противника.
Турецкие батареи дали один залп, второй, третий, а русские корабли все шли и шли вперед, не обращая никакого внимания на падавшие на них ядра. Из всех кораблей эскадры особенно заметно пострадал идущий головным 'Париж'. Вражеские ядра повредили его такелаж, несколько парусов и фальшборт. Матросы корабля бывшие на верхней палубе с тревогой поглядывали на мостик, где находился адмирал Нахимов, выказывавший полное пренебрежение к грохочущей вокруг него смерти. Держав в правой руке свою неизменную подзорную трубу, он время от времени проводил счисление расстояния и отдавал команды.
Рядом с ним стоял граф Ардатов, который на предложение моряка спуститься вниз, неизменно отвечал категорическим отказом.
— Я считаю, Павел Степанович, что вполне заслужил право находиться рядом с вами в столь важный для истории момент, — говорил он, с интересом рассматривая вражеский берег в подзорную трубу.
— Но, это очень опасно для вашей жизни, Михаил Павлович — упорствовал адмирал.
— Не беспокойтесь, меня есть, кем заменить. И здесь, и в свите государя — отрезал Ардатов, и на том прения прекратились.
Тем временем, русские корабли вышли на выбранную Нахимовым дистанцию, которую все называли 'пистолетный выстрел'. Это был излюбленный маневр адмирала, когда безопасность кораблей приносилась в жертву стрельбе с близкого расстояния, и теперь все зависело от мастерства русских комендоров. Павел Степанович свято верил в своих матросов, и они в очередной раз не подвели своего командира.
Величаво развернув свои борта к берегу, русские артиллеристы дали ужасающий залп по позициям врага. Миг, и турецкие укрепления окутались дымкой от разрывов русских бомб. Настал долгожданный момент истины, в котором верх одержала русская сторона.
Прошедшие отличную школу адмирала Нахимова, получив бесценные навыки стрельбы при Синопе и Севастополе, русские комендоры уже со второго выстрела накрывали свои цели. Под их метким огнем, одно за другим замолкали турецкие орудия на берегу, но это отнюдь не означало быструю и легкую победу.
В течение сорока минут вражеский берег продолжал огрызаться орудийным огнем, нанося урон русским кораблям. До конца не веря в своё поражение, турки упорно продолжали стрелять по противнику, но результативность их канониров в разы отличалась от пушкарей грозного 'Нахим-паши'. Время, отведенное судьбой этому бою, миновало. Необычная тактика русского адмирала вновь сделало своё дело. Батареи противника были приведены к полному молчанию, а уцелевшие от обстрела турецкие солдаты бросились в тыл, дабы известить султана о своем поражении.
Примерно по такому же сценарию развертывались события в колонне вице-адмирала Новосильцева, штурмовавшего азиатские укрепления противника. Его корабли так же благополучно вышли на 'пистолетную' дистанцию и полностью подавили сопротивление врага. С единственной только разницей, что ученик в отличие от учителя затратил на уничтожение батарей противника около часа.
Обрадованный благополучным исходом боя, Нахимов уже приказал начать высадку на берег десанта, как в это время на поле сражения, возник новый персонаж, появление которого никто не ожидал.
Так случилось, что в это время в Стамбуле находились три французские плавучие батареи. Это были последние творческие изыскания европейских инженеров, стремящихся сказать новое слово в деле кораблестроения. Получив положительный результат при обстреле укреплений Свеаборга, французы решили повторить испытание своего изделия под стенами Севастополя.
Однако в отличие от прежних батарей, пытливые европейские умы внесли решительные изменения в конструкцию своего детища. Все борта кораблей были покрыты железными листами укрепленных на деревянную подкладку что, по мнению изобретателей должно было сделать их неуязвимыми от вражеских ядер и бомб. Подобными железными листами была частично выстлана палуба, превращая, таким образом, батарею в настоящий броненосец.
Застигнутые осенним штормом в Мраморном море, они стояли на рейде Стамбула в ожидании прибытия союзных кораблей из Севастополя, чтобы вместе с ними совершить длительных переход через море. Едва только в турецкой столице стало известно о появлении русской эскадры у Босфора, как командир отряда, капитан Монседи, отдал приказ атаковать врага. Узкий пролив и наличие паровых машин, по мнению командира, давал батареям огромный шанс на победу.
Все три батареи носили грозные названия; 'Лава', 'Опустошающий' и 'Гремящий', и это были не пустые слова. Каждая из батарей имела на своем борту шестнадцать пятидесятифунтовых орудий и два носовых двенадцатифунтовых орудия.
Всю силу и мощь нового оружия врага первыми на себе пришлось испытать русским пароходам из отряда Новосильцева. Принудив к молчанию азиатский берег, они совершили разворот и, двигаясь к кораблям адмирала Нахимова, оказались на пути вражеских батарей.
Русские пароходы смело вступили в бой с противником. Казалось численное преимущество на их стороне и при мастерстве корабельных комендоров исход боя предрешен. Однако все было не так просто. Ядра и бомбы, выпущенные с русских кораблей, точно падали на борта и палубу батарей, но при этом не наносили никакого ущерба противнику. Все, что смогли достичь русские пушкари, так это вывести из строя три орудия путем прямого попадания в орудийные порталы.
Ущерб, производимый противником, был куда более серьезен и опасен. Только маневренность русских кораблей значительно уменьшала число попаданий снарядов неприятеля, но если бомбы или ядра всё же падали на пароход, повреждения для этих малых судов были весьма существенными.
Желая помочь своим товарищам в борьбе с диковинными монстрами, в бой вступил 'Ростислав', но и его ядра ничего не смогли сделать против творения французских инженеров. Плавучие батареи неприятеля оставались неуязвимыми для русских пушек.
Стоя на капитанском мостике 'Парижа' Ардатов с огромной тревогой наблюдал за завязавшимся боем. Вместо вполне предсказуемой победы, русские корабли получили бой с совершенно неясным исходом. Перевес в орудиях был явно на стороне русских, но какая-то таинственная сила мешала им реализовать его.
Граф в сотый раз подносил к глазам окуляр трубы, когда сильный взрыв потряс морские просторы Босфора. Высокий белый столб воды взметнулся там, где ещё секунду назад находился пароход 'Одесса' извещая о первой потере среди кораблей адмирала Нахимова.
Прошло ещё несколько минут ожесточенного боя и красавец 'Бесарабия' стал зарываться носом и медленно тонуть на глазах у всей эскадры. Это позволило врагу перенести часть огня на 'Ростислава', мужественно пытавшегося поразить коварного врага.
— Прикажите передать Шахову сигнал к атаке вражеских кораблей — обратился к Нахимову Михаил Павлович.
— Вы считаете, что пришла пора использовать ваш последний козырь?
— Иного выхода я не вижу. Если дело и дальше пойдет, подобным образом, противник сорвет нам всю операцию, — сказал граф и адмирал согласился с ним.
— Сигнал Шахову, атака! — приказал Нахимов, и тот час несколько голосов продублировали его приказ.
Все пароходы капитана второго ранга Иллариона Шахова находились в полной боевой готовности. Единственное, что не было сделано ни на одном корабле, так это не были спущены спасательные шлюпки. Наличие больших кораблей противника в Стамбуле не предполагалось. Впрочем, этот нюанс нисколько не смутил командира брандеров. Едва только был получен приказ, как он немедленно приступил к его исполнению, ибо сам видел, что промедление смерти подобно. На флагштоке капитанского парохода взвился сигнал: 'Делай как я', и брандеры устремились в свою первую и последнюю атаку.
В начале французы не в полной мере оценили угрозу, исходившую от маленьких русских пароходов, быстро идущих к ним на сближение. Оставив расстрел малоподвижного 'Ростислава', 'Гремящий' нехотя перенес огонь с лакомой цели на внезапно появившегося противника. Батарея дала один залп, затем другой, но результата не было никакого. Французские ядра ложились далеко в стороне от русского брандера, управляемого Шаховым.
Командующий 'Гремящим' Жером Бюсси слишком поздно понял, что это за пароход вступил с ним в схватку. Несмотря на наличие паровой машины, плавучая батарея была слишком громоздким и малоподвижным кораблем, и потому у французов просто не было времени развернуть судно носом к противнику, дабы уменьшить ущерб от столкновения.
Вся надежда у прозревшего Бюсси была только на крепость брони его корабля. Громко вознес он слова молитвы о помощи всем святым, но они не услышали капитана 'Гремящего'. В извечном споре брони и снаряда, верх одержал снаряд. Вернее сказать, мина, для создания которой русские моряки не пожалели пороха.
Взрыв был такой силы, что железная броня, словно листок бумаги была вдавлена внутрь судна и в образовавшуюся пробоину с шумом хлынула вода. Запас остойчивости у плавучей батареи был невелик, и любая пробоина носила для неё смертельный характер. Не прошло и нескольких минут так грандиозное творение заморских инженеров нехотя завалилось на бок и затонуло.
Внезапная гибель 'Гремящего' стало большой неожиданностью для Монседи. Увлеченный схваткой с 'Владимиром', у которого от вражеского огня были большие повреждения, капитан Монседи просто просмотрел момент столкновения своей батареи с русским брандером, посчитав его взрыв чистой случайностью.
— Скорее всего, русское ядро случайно попало через орудийный порт, предварительно уничтожив находившееся там орудие. А Бюсси в свою очередь уничтожил близко подошедшего врага, — подумал Монседи, продолжая громить орудиями 'Лавы' русский пароход. В своей окончательной победе он не сомневался. Французские канониры уже пристрелялись к 'Владимиру' и их ядра все чаще и чаще поражали борт русского парохода.
Прошло несколько минут боя, как дозорный доложил Монседи о действии нового противника.
— Капитан, русский пароход пошел на сближение с нами, — доложил наблюдатель.
— Прекрасно, господа решили опробовать на нашей броне свой главный носовой калибр, — усмехнулся француз. Он был полностью уверен в силе своей брони и все же приказал перенести часть огня на 'русскую блоху', как он окрестил брандер лейтенанта Колокольникова.
То, что эта 'блоха' гораздо опаснее, чем казалось на первый взгляд, Монседи понял, когда между ними оставалось меньше двадцати метров. На атакующем его пароходе совершенно не было орудий, а на носу крепилось множество черных шаров.
— Брандер, русский брандер, — воскликнул капитан и отдал приказ развернуться носом к плывущей на них опасности. Возможно 'Лаве' и удалось бы уменьшить ущерб от столкновения с врагом, но французам просто не хватило времени. Не обращая внимания на огонь противника, русская 'блоха' все же прорвалась к 'Лаве' и совершила подрыв.
Густо окрашенный черным дымом столб воды стремительно взлетел к небесам, а затем нехотя стал оседать вниз, но, не успев достичь поверхности моря, вновь устремился вверх. Когда же водная пелена спала, взгляду моряков открылась ужасная картина. Русский брандер, а вернее сказать, его чудом уцелевшие останки, горели объятые языками пламени. Рядом с ними находился искореженный взрывом остов 'Лавы'. Но корабль был обречен.
