Плащ я отдать не мог. Решил упаковать его в ручную кладь. Должна же быть у этого долбанного профессора хоть какая-то ручная кладь?
Энек швырнул в меня шёлковую рубашку, расшитую обезьянками (!). Бред!
— Плащ упакуй с другими ненужными вещами, — сказал эрцог, засовывая ногу в мой комбинезон. — Нельзя его оставлять. Будет обыск, возникнут ненужные вопросы. Я потом пришлю твои вещи.
Я мотнул головой.
Плащ я просто не мог отдать и всё тут. Браслет — пожалуйста. Пусть там и были все мои эрго.
Браслет восстановят через пару недель, а с голоду Дьюп мне сдохнуть не даст. Но плащ — не мой. Его нужно было вернуть.
— Ты хоть знаешь, из кого этот плащик? — кривясь, спросил Энек.
Я кожей ощутил его недовольство. Не такое, как у Дьюпа. Мягче. И он не давил, а словно бы зажужжал, как раздражённая пчела.
Плащик... Да Хэд его знает, что это за плащик.
— Парни говорили, что из кожи змеептицы. Это экзотианская тварь какая-то ... — я осёкся — такое нехорошее лицо стало у Энека.
— Это тварь могла быть разумнее тебя, — огрызнулся он. — А уж рангом — точно повыше. Из кого попало плащики не делают. Ты хоть с кровати убери этот труп!
Я взял плащ, прижал к себе. Испугался, что сейчас Энек расскажет 'из кого' он, а мне нечего будет ответить. Враньё это или правда — плащ я не брошу. У Дьюпа я видел не так-то много личных вещей, а что-то своё он мне вообще доверил впервые. Плащ обязательно надо вернуть. А багаж может потеряться, всякое бывает.
Энек посмотрел на меня, как на психа, поморщился, но предложил:
— Давай хотя бы сдадим его в чистку, чтобы он не демаскировал тебя. Вызовешь горничную, скажешь, что автоматика не справилась, пусть чистят вручную. Тебе вернут его к концу рейса, чтобы больше не успел придраться. Раз ты — не я, на Крате тебя ссадить не посмеют. Им нужен скандал с Домом Аметиста, а не скандал на пустом месте.
Оставалось согласиться с этим планом, за неимением другого.
Я положил плащ на стол. Надел пахнущую чужим телом рубашку. Розовое масло заглушало запах, но я знал, что он есть, и этого было уже достаточно для разгорающегося раздражения.
— Волосы! — напомнил Энек.
Он вызвал голограмму, и я ужаснулся от положенного профессору нагромождения косичек и прядей. Три большие косы и всякая хрень по бокам!
— Я так не сумею!
— Я сделаю.
Он пихнул мне плавающий табурет, открыл кейс со щётками и прочей парикмахерской дребеденью. Ну, да, ему по рангу положено, наверное, всё это уметь. Раз есть вариант разъездов без свиты.
Секунда — и я понял, что у меня проблемы. Большие проблемы.
Эрцог не мог не ощутить, что шерсть у меня встала дыбом от одной только занесённой руки со щёткой для волос.
Он вздрогнул — я вздрогнул. Мы переглянулись.
— Аверен се тагери, — сказал Энек. — Я отделяю себя от тебя, когда прикасаюсь. Это — пословица.
Я кивнул. Надо было как-то стерпеть. Иначе — зачем мы всё это затеяли?
— Успокойся как-то, — сказал он. — Нет времени возиться с тобой. Молитвы знаешь? Медитация?
Я кивнул, но собраться с мыслями и волей всё равно не смог.
Вот так самый хитрый план может обрушить глупейшая мелочь. Я позабыл в этой суете, что после Ориссы мне было вообще не в тему, чтобы меня кто-то касался руками. Особенно без плёнки. Особенно в районе мозга.
Но дело надо было делать.
Я сгрёб плащ, прижал его к себе, пытаясь представить, что эрцога здесь нет, а есть обычный разъяренный Дьюп. Шерсть дыбом? Ну так — не привыкать...
Пока я занимался ментальной гимнастикой, а эрцог, терпеливо втирая мне что-то про моду в Содружестве, приступил к причёсыванию бешеной собаки.
Он говорил — я его не слышал: сердце стучало, на висках выступила испарина. "Не в бою, — повторял я себе. — Ничего нет. Нет никакого эрцога. Иллюзия. Здесь только Дьюп, а ему голову доверить можно".
— На! — сказал вдруг Энек и взмахнул для пущего контакта ладонью у меня перед носом. — Смотри теперь на себя!
Я перевёл дыхание. 'Смотреть' на то, что из меня получилось — совсем не хотелось.
— Квэста Дадди! — выругался я.
Посмотрел же всё-таки. Любопытный, хэдова Бездна.
Из зеркала на меня таращился придурок с головой, заплетённой в несколько кос, перевитых между собой так хитро, что я побоялся, что потом не распутаюсь.
Но долго примериваться не пришлось, Энек принёс пригоршню украшений:
— Перстни. Вот этот, тёмный, на левую руку на указательный палец, эти два на средний — один за другим. Этот — на мизинец правой. Ну а этот.... — он повертел в пальцах уже знакомый мне манипулятор с глазом хуга. — Сам знаешь.
Было ли в его голосе сожаление?
Энек порылся в вещах:
— Возьми ещё сафо. Это накопители из жидкого металла, вроде брошек. Носятся в волосах. Частично заменят тебе твой браслет. Оставишь сафо себе, когда заложишь мой коммуникатор в камеру на Депраде. Смотри на голограмму — цепляй, как там. Сам цепляй, чтобы настроились на тебя. Они пустые. Сейчас мы перебросим туда часть необходимых кодов. Иначе как ты попадёшь на свой корабль, если система тебя не опознает? Не дёргайся, шифрование сигнала не хуже, чем на браслете. Они сольются с твоими параметрами и для других станут нечитаемы.
Дождавшись, пока я налеплю украшения, оглядев внимательно, он рухнул в кресло и уставился на меня исподлобья.
"Псих", — было написано у него на лице.
Ну, да, я совершенно не оценил нового наряда и не скрывал этого. Отвратительный был наряд, скользкий, вонючий.
— Это же шёлк. Натуральный живой шёлк, — покачал головой Энек. — Ты — весь в синтетике. Думаешь — она лучше?
Я взял с ковра одну из рубашек "профессора" и вытер с лица пот. Впитывала она нормально.
Пожал плечами.
Была и у нас на корабле 'не синтетика', а вполне себе живая форма. Компрессионная, например. Так что не надо из меня дикаря с окраины делать. Не в шёлке дело, а в том, что противно мне это всё — тряпки, косы....
Я посмотрел ещё раз на голограмму причёски, потом на себя в зеркальную часть гологаммы. Морда как-то выдержала сеанс парикмахерии, но глаза были совершенно бешеными, даже побелели слегка. А ведь Энек — старался...
Я вздохнул. Извиниться? Так он и сам понял, что я — не нарочно. Аллергия у меня на руки, тянущиеся к голове.
— Уважаемые пассажиры. Наш корт вышел из зоны Метью. Просим приготовиться покинуть свои каюты. Экипаж желает вам удачного отдыха.
Я так и подскочил: надо не забыть отдать плащ горничной! Живая горничная — Хэд!
Погладил мягкий текучий металл сафо, повертел головой, вглядываясь в зеркало. Поработал эрцог достойно. За сорок минут он уплёл меня, как паук. Может, ему не в эрцоги надо было идти?
Взгляд назад...
Эрцог даже не возмутился. Фыркнул.
Вошёл в роль? Он теперь — я. А я? Кто — я?
— Сверху ещё халат накинь. Вон тот, вышитый. Так принято.
Пришлось надевать ещё одну шёлковую хрень.
Теперь я был в пять слоёв увит тончайшим шёлком — нижняя рубашка, верхняя рубашка с рукавами, верхняя рубашка без рукавов, жилет... Теперь ещё и халат.
Глянул на себя и не узнал. Бесформенное тело, обмотанное вышитым шёлком, белая от закрепителя башка в мелких косичках. Приснилось бы — испугался.
Энек кинул мне мой браслет:
— Сбрось себе самое необходимое. Быстрее. И эрго не забудь.
Я усмехнулся: он думал и об удобстве, я — только о том, чтобы сохранить наши шкуры.
Скачал данные в сафо, вернул браслет Энеку.
Дал обвить плечо коммуникатору эрцога — титановому монстру, более тяжёлому, неприятно холодящему руку.
Ну вот и всё. Теперь я уже и не я совсем. Сто процентов.
Только думать об этом поздно, да и не моё это. Зачем сомневаться, если выбор сделан? Нервы себе покусать?
Выкручусь. Не впервой. На Ориссе было похуже.
Если меня опознают...
Да, не могут меня опознать! Я сам себя уже не опознаю.
Данные, проставленные в визе профессора, — минимальны, остальные фальшивые, но проверить их можно только в посольстве.
Но зачем им дополнительно устанавливать личность профессора, если это точно не эрцог? А я — не эрцог. Несмотря на некоторые генетические совпадения, полная генетическая карта сразу укажет различия.
И всё-таки злость нарастала, мысли были спутаны. Бессонная ночь, очередная глупость... Что мне Дьюп скажет, когда увидит меня с этими косами на голове и в этих шёлковых тряпках?
Хэд!
Стряхнул оцепенение:
— Пойдём, я тебе свою каюту покажу. То есть... твою теперь.
— Дойду сам, — эрцог поднялся из кресла.
Он вёл себя так, словно тоже устал, но улыбался мне. Изображал, что всё у него под контролем:
— Номер и ключ есть в браслете, — Энек поднёс руки к вискам, в поисках своих сафо, но тут же и опустил. Кивнул мне на кресло. — Сядь. Нужно выучить пару фраз, — он оценил меня, скользнув взглядом с головы до ног. — То, что тебя уже трясёт — это хорошо. Профессор был бы взбешен, попади он в такую грязь. Взбешен и беспомощен. Не перестарайся там. Если у нападающих будет ментальная защита — ему нечего будет им противопоставить. Уже сама ситуация настолько дурацкая...
Он одеревенел на миг. И в этот миг я понял — такого не может быть. Не должно. Это значит, что мир в Галактике уже никогда не будет прежним. Что-то случилось с этим проклятым миром, и скоро случится ещё.
Но Энек быстро взял себя в руки. Выдавил:
— Повторяй: "Ас нэмэ консул!"
— Требую консула? — 'Трясёт меня, понимаешь, эмпат хэдов. Тебя самого трясёт!'
— Да. Требуй консула. И больше не говори вообще ничего. Ни про акцент, если уловят. Ни про цель визита. Требуй консула. Изображай истерику. Можешь ругаться. Ругаться умеешь?
— Якяар ак сема! — выпалил я.
— Отлично! — Энек впервые за эти полтора часа улыбнулся.
— А что это значит?
— Что их предки ещё икру метали, когда ты уже носил этот халат. Примерно. Но лучше — молчи, если сумеешь. Я не знаю, кто они. Акцент у тебя на удивление неявный... Но он есть.
16. Возвращение на "Аист"
Энек шагнул за дверь, оглянулся, кивнул мне. Я сцепил руки в замок, мол, всё будет как надо! И, едва только мембрана дверей затянулась за ним, сгрёб со стола плащ, вызвал горничную.
Энека я выбросил из головы, едва он миновал дверной проём. Выбросил с облегчением. Да, я не мог не помочь ему, но как теперь я буду объяснять всё это Дьюпу?
Я не понимал пока, что именно сделал не так, но спиной ощущал бешенство, что накатывало на моего напарника, когда мы расходились в картинах мира.
Да нет же! Я не мог не спасти Энека! Всё, точка! К Хэду имперскую мораль, если она требует убить невинного человека за принадлежность к другому миру!
Я прижал к груди плащ и замер, прислушиваясь: что-то копошилось за дверью!
Мигнул технический сигнал. Горничная!
Я медленно вдохнул. Выдохнул.
Чужой коммуникатор не реагировал на то, что творилось у меня внутри, ему было плевать. Приходилось успокаиваться самостоятельно.
Вошла молоденькая девушка, плотно упакованная в форменный комбинезон с капюшоном, молча выслушала мои сбивчивые придирки, безропотно забрала плащ. Она даже глаз на меня не подняла — не принято. Я же нёс какую-то чушь, заворожённый свежим личиком и тонкими пальчиками, ухватившимися за плащ.
По её ноготкам бегали разноцветные блики, длинные ресницы испуганно трепетали, подхватывали игру искусно наложенной световой косметики.
Неужели я расстроил её? Надо будет извиниться за этот наезд, когда долетим до Депрада.
Горничную я проводил уже в совершенно умиротворённом расположении духа. Живые горничные — это действительно преимущество. Будь у меня побольше времени...
Но времени не было от слова 'совсем'.
Хэдова Бездна, вещи! Я же якобы должен готовиться к спуску на Ивэри/Крат...
Упаковать надо эти тряпки, пока их ковёр не съел...
Ещё? А если со мной заговорят по-экзотиански?
Переводчик? В коммуникаторе есть переводчик... Но ком замигает, активируясь, а мне не надо афишировать, что я пользуюсь переводчиком... Наушники?
Каюта Энека была оборудована всем, чем только можно было представить, и таблетка наушника, конечно же, нашлась и перекочевала поглубже в ухо.
Нужно было ломать комедию, и я снова вызвал горничную, велев уложить мои вещи.
Пришла другая. Кокетливая мерзавка, всё время косившаяся на меня. Обилие шёлка её не смутило — она видела только его манящий голубой цвет. Но этим она не нравилась уже мне. Мне хотелось снова позвать ту, первую...
Внимание, посадка в шаттлы заканчивается. Всех желающих отправиться на поверхность, просим поторопиться к третьему шлюзу.
Я хмыкнул. 'Мы с профессором' совсем не торопились прибыть куда-либо. Даже наоборот: с удовольствием 'прослушали' через десять минут сообщение, что на Крат уходит последний челнок.
А потом я подошёл к сферам, упакованным горничной, и вывалил всю одежду на пол, якобы разыскивая что-то. И не без удовольствия пнул пару раз какой-то особенно пёстрый халат.
Я старательно тянул резину, лелея смутные надежды спасти хотя бы свои вещи. Мне очень недоставало сейчас моего браслета и кителя.
А вдруг эрцог сумеет выкрутиться быстрее, чем мы с ним рассчитали? Вдруг успеет подняться на этот же корт? И мы спокойно поменяемся опять и полетим обратно?
Или корт вдруг задержат, дожидаясь меня?
А вдруг?..
Горничная не торопила меня. Она безропотно собирала разбросанные по полу вещи и укладывала их снова, соблазнительно виляя попой, а я задумчиво созерцал это виляние, когда в мою чудесную каюту ввалилось шестеро двуногих в жёлтых комбинезонах техников, с шокерами и термопистолетами.
Их я и ждал.
Поморщился — термопистолет — это плохо, больно. Хотя... всяко лучше, чем чужие пальцы на темени!
Вспомнил пальцы Энека — и постадреналиновый тремор тут же вернулся ко мне.
— Ай эк тэбэ расамант... — вперёд выдвинулся один из фальшивых техников, широкоплечий брюнет с крошечным шрамом в углу рта.
В ухе пискнуло:
'Господин профессор, я вынужден побеспокоить вас...'
Я отставил ногу, задрал подбородок, как видел в голо про экзотианскую знать. (Не перестараться бы!) Лицо моё и без того кривилось уже от гнева:
— Ас нэмэ консул!
Эту фразу я выучил идеально, с перепадом тонов голоса, с присвистом на 'эс'. Но моё знание экзотианского на ней и заканчивалось.
'Господин профессор, не надо так горячиться, маленькая формальность...'
— Ас нэмэ консул!
Я нахмурил брови и подумал, а не топнуть ли ногой? Или это у них не принято?
'Господин профессор, у координирующей службы имперского генетического департамента есть к вам один маленький вопрос...'
'Урод, да она даже не так называется!'
Страшно ли мне было? Скорее, весело. Мозг, словно чужой, оценивал мощность оружия, сравнивал защиту домагнитки, возможные углы поражения и слепые пятна. А я, ощущая, как тело, не контролируемое браслетом, звереет от выплеска адреналина, готов был расхохотаться.
Я не был сейчас этим, чужим мне юнцом-профессором из Содружества. Он исходил гневом и высокомерием словно бы вне меня, а я стоял рядом и наблюдал за ним и всеми прочими в каюте. За 'техниками' в жёлтом с глазами бойцов, открывающими шкафы и сферы с багажом, за офигевшей от страха горничной, прижимающей к себе надушенное бельё Энека.
