Полуночница (общий файл)

— Я слышала, на плантациях используют рабов,— заметила Тэйса,— закованных в магические ошейники.

— Браслеты,— поправила я, вытягивая, наконец, нужные стаканчики.— И по правде сказать, я не одобряю рабство.

— Да, именно браслеты,— подтвердил алхимик.

Стукнули чашки. Я открыла стаканчик и перелила густую жидкость в одну из них. Шоколад сочился медленно, неохотно, словно делая одолжение, чуть не капал.

— Даже если рабами становятся такие разбойники, как те, что напали на вас сегодня?— осведомилась Тэйса.

— Лучше смерть, чем рабство,— чуть резче, чем ожидалось, высказалась я, взбивая палочкой напиток в чашке.— Ваш шоколад, господин Сноруд. Ваш шоколад, госпожа Сноруд,— поставила я перед ней чашку, куда предусмотрительно посыпала немного красного перца.— Фабрика Бондея, лакричный привкус.

И поспешила отвернуться, чтобы не видеть лица Тэйсы после того, как она распробует напиток. Хоть и маленькая, но до чего же приятная месть! Тэйса тяжело и часто задышала. Я скрылась за прилавком. Закатав рукава платья, торопливо присела, ища якобы случайно уроненную на пол палочку. Видит Божич, я бы улыбнулась. Если б смогла.

— Воды...— пробормотала, чуть не дыша огнем, Тэйса. Ее расширенные глаза перебегали с одного лица на другое. Лованна вскочила и, быстро заполнив кружку водой, поднесла ее Тэйсе. Пока та жадно глотала, Фиора и Люнеси начали обсуждать предстоящий праздник.

Я поднялась и увидела за прилавком Стамира. Алхимик в джинсах допил свой чай.

— Боюсь, я у вас засиделся,— негромко сказал он.— Алхимическая лаборатория требует своей порции внимания.

— Заходите в "Жидкое золото",— чинно произнесла я.— Вам здесь всегда рады.

— Ох, пора и нам,— заторопилась Тэйса, еще не пришедшая в себя после шоколада с перцем.

— Наверно, это был испорченный напиток,— посочувствовала я ей.— Дома непременно выпейте воды еще.

— Да, да, конечно...

— Мы обязательно пришлем Вириета вечером,— пообещал Глед.

Я скрипнула зубами, но попрощалась с уходящими так любезно, что чуть сама не поверила в свою искренность. В "Жидком золоте" остались Лованна и сестры Зеналь. Девочка уже занималась работой — подметала пол. Я подошла к Люнеси с Фиорой, и те тут же набросились на меня с шепотом.

— Что у тебя со Стамиром?

Я уставилась на них.

— С чего вы взяли, что у меня с ним что-то есть?

— С того,— многозначительно подняла палец Люнеси,— что мы застали тебя с ним, когда пришли.

— Ну и что?

— Сильвинесса,— подала голос Фиора,— ты же не хочешь, чтобы пострадала твоя репутация? Ты — девушка, которая заслуживает большего, чем этот алхимик. Твой элитный магазин...

— Твоя внешность,— подхватила Люнеси.— Знаешь, как я иногда хочу иметь твою внешность на сцене? Ты — красавица.

— И не слушай тех, кто называет тебя бледной немочью,— снова заговорила Фиора.— Белая кожа — признак аристократизма. Это мы рыжие.

— Мы знаем тебя уже два года,— Люнеси отодвинула чашку.— И ни разу не видели тебя с мужчиной. Только с охранником Сартором однажды. Но ведь ты же не святая! Ты имеешь право на любовь, на создание семьи.

— Но не с алхимиком, умоляю тебя!— всплеснула руками Фиора.— Иначе вся твоя жизнь протечет в его лаборатории!

Я, так и не решив, плакать или смеяться, воскликнула.

— Да нет у меня с ним ничего!

— Когда мы стучали в дверь, то слышали грохот, как будто кто-то упал. Пойми, мы не хотим делать неправильные выводы.

— Но ты заслуживаешь большего, чем алхимик,— упрямо повторила мысль Фиора.— Алхимик не мужчина.

Эти две сестрички словно сговорились сделать из меня вечно изумленную куклу, которая широко раскрывает и хлопает глазами и округляет рот до немого "о".

— Да он лишь морально поддержал меня! У него друг пропал после одного нападения бандитов! И вообще...— я понизила голос, заметив, что Лованна смотрит на меня.— С чего это я должна оправдываться? Ты сама только что сказала: алхимик не мужчина. И Стамир не мой идеал.

Фиора фыркнула.

— Идеальных мужчин не было, нет и не будет. Как и женщин.

— Даже Лилиан и Шредер не были идеальными,— добавила Люнеси.

— То Лилиан и Шредер,— проворчала Фиора.

Лилиан и Шредер... Песни о них в Лефате заучивали уже с четырех лет. Девочки мечтали стать похожими на самоотверженную Лилиан, а мальчики — на благородного красавца Шредера. Оба познакомились слишком поздно, когда Шредер женился на болезненной Анире, а Лилиан стала невестой градоначальника Журды. Шредер, на балу впервые увидев Лилиан, на время лишился дара речи. Он не мог говорить и стоял как пораженный. Встречались женщины красивее, но в Лилиан Шредер увидел гармонию высших сфер, влюбился в нее с первого взгляда.

Чувство оказалось взаимным. Лилиан являлась давней поклонницей Шредера. Он имел громкий успех у публики и актером был превосходным. Но после того, как Лилиан сама похвалила его, Шредер начал играть настолько хорошо, что многим зрителям в театре становилось страшно. Никто не мог поверить, что обыкновенный человек способен с легкостью перевоплотиться в Хитника, а через минуту так же просто выйти в роли короля. Но Шредеру удавалось все. Слава о нем гремела на всех землях.

Лилиан тоже имела талант, однако в те времена актерами могли быть только мужчины. И тогда Лилиан, девушка шестнадцати лет, поклялась, что переиграет самого Шредера, лишь бы добиться права выступать на сцене. Против ее затеи выступали все. Лилиан даже разорвала помолвку с градоначальником, горячо влюбленным в нее. Она верила, что сцена соединит ее со Шредером.

И добилась своего. Лилиан стала первой женщиной-актрисой.

Но Шредер, преклонявшийся перед Лилиан, не мог бросить свою жену Аниру. Благородный муж боялся, что она зачахнет и умрет, если он покинет ее. Лилиан была для него сильной женщиной, Анира — слабой.

Поняв это, Лилиан едва не покинула сцену. Песни стали грустными, и у слушавших буквально текли слезы. Сам король плакал во время ее выступления, что уж говорить о Шредере. Муки и любовь отточили его актерскую игру, но у всего есть предел. Однажды Шредера нашли в харчуге среди пропойц. Он пил беспробудно и вел себя настолько безобразно, что даже супруга отвернулась от него. Только Лилиан осталась рядом. Но сколько она ни уверяла Шредера, что нет никакой вины в их любви, он продолжал терзаться муками совести, называл себя бездарным и отвратительным, и умолял Лилиан забыть его, женатого на другой.

Тогда Лилиан произнесла знаменитую фразу: "Человек может забыть, но история не забудет". И правда, история не забыла. Уже больше века в честь Лилиан и Шредера устраивали праздник, на котором актеры соревновались между собой за право носить звание лучшего. Но пока никто по силе эмоций и таланта не сравнился с этой легендарной парой.

— Возьму на себя ли смелость навеки забыть ваш запах,— пробормотала я, припоминая первые строки самой известной песни Лилиан.

— Угадала! Именно это я буду петь на соревновании,— сказала Люнеси.— Ты ведь не забыла, что завтра праздник?

— О... конечно, нет,— соврала я.

Фиора хмыкнула.

— Надеюсь, ты будешь праздновать не с алхимиком,— заметила она.

— Да, я уже обещала Лованне, что буду с ней,— громко сказала я, чтобы девочка услышала тоже.— И больше ни слова об алхимиках!

Сложно сказать, остались ли сестры Зеналь довольны, или надеялись, что у меня найдется более подходящий поклонник, но попрощались мы довольно мило и весело. Я с облегчением закрыла за ними дверь. С такими подругами, невольно подумалось мне, я скоро полюблю врагов.

Я даже покачала головой, удивляясь, как им могло прийти на ум, что между мной и алхимиком что-то есть. Иногда мне казалось, что у Фиоры и Люнеси не мысли, а сплошная каша из мозгов. Правда, они так искренне волновались...

У полуночника нет друзей, одернула я себя. Нет любви. Есть только зависимость от эмоций и чувств. Если я, энергетический вампир, привяжусь к отдельному человеку, он долго не проживет.

— А полуночник после его смерти,— однажды сказал Наузник,— не проживет сам. Энергию другого человека полуночник уже не сможет пить. Голод сожрет его. Вот что такое зависимость, которую глупышки вроде тебя называют любовью, привязанностью и прочей романтикой.

Из-за прилавка показалась головка Лованны.

— Они уже ушли?

— Да,— вздохнула я.— Можешь спокойно говорить.

Все-таки, Лованна комплексовала при других. Когда входил кто-то посторонний, Лованна замыкалась в себе, слова из нее вытягивались чуть ли не клещами. Мне повезло. Правда, везение не обошлось без легкого гипноза, но того стоило. Девочка стала общаться со мной обо всем, и меня это радовало. Я любила ее.

— Да, я хотела...— Лованна запнулась.— Почему вы на меня так смотрите?

Я любила ее. Как мать любит дочь.

Нет. Как вампир любит человека, впадая в зависимость... убивая его медленно и неотвратимо... Наузник ругался бы последними словами. Как я могла это допустить?!

А может, показалось?..

— Что-то не так?— Лованна подняла брови.

Я с трудом взяла себя в руки. Нельзя... нельзя было впускать это чувство. Когда оно пришло? Как? День за днем, помимо моей воли оно упрочивалось... с ужасом я ощутила тонкую связь, которую не смогло бы разрубить даже мое жало. И режущую боль от одной мысли, что эта связь, эта зависимость должна порваться. Срочно нужно удалить Лованну. Лованна, девочка... простишь ли?

— Все не так,— я резко поднялась под наполовину испуганным, наполовину удивленным взглядом Лованны и как можно более сухо произнесла.— Мне надо идти. Продолжай уборку.

— А когда придете?

Хотелось сказать: "Никогда".

— В десять часов. Надо будет открывать магазин.

Когда я уже выходила, Лованна крикнула:

— Помните, завтра праздник! Вы обещали!

Я бессильно прислонилась к стене. Руки дрожали так, что не стирали, а лишь размазывали соленую влагу на щеках. Больше всего на свете в эту минуту мне хотелось убить себя. Но даже это сделать я не имела права.

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Тоненькая тетрадь Лованны ничем не напоминает дневник, в котором девочки описывают свои эмоции, чувства. В ней можно прочитать:

...два плюс два равняется пяти (зачеркнуто) четырем...

...Ух! Уйо! Что за номер! Враг от страха чуть не помер!!!

...сегодня старая кошка смотрела на меня... я говорила с ней обо всем...

...историчка — истеричка...

...Мы ребята бравые! Мы ребята славные!

...Госпожа Сильвинесса очень добра ко мне... очень хочу называть ее мамой... я думаю, она будет этому рада...

и пр. и пр.

Глава 6

СВЕТ И ТЬМА

Как и предрекал Светан, в "Аоли" отказали в предоставлении услуг, невзирая на приличную сумму монет, которую я предложила со своей стороны. Тучный владелец "Аоли", в былое время служивший телохранителем королевских особей, разводил руками и все повторял, что против банды Михула лучше ставить магов, а не обыкновенных стражников.

— Разве что,— добавил он,— Сартор, который раньше работал у вас, мог бы справиться. Но сейчас он охраняет бывшего мага Зельвия Шерхая.

— Бывших магов не бывает,— заметила я, не желая обсуждать Сартора.— Даже с утраченной силой маг остается магом.

— Да, да, конечно! Должен сказать, Зельвий Шерхай сохранил свое влияние. А не утрать он силу лет десять назад, давно стал бы мэром в нашем городе.

Вспомнив о пропавшем Хавере Шерхае после набега банды Михула на его магическую лавочку, я поинтересовалась, не является Зельвий его родственником, и получила утвердительный ответ:

— Да, да, конечно!

— Надеюсь, Хавера найдут,— сказала я. На этом мы попрощались.

К моему возвращению пол в магазине сиял чистотой, а вещи были аккуратно расставлены по местам. Лованна потрудилась на славу. Девочка успела даже в спальне, где поменяла постель и убрала весь мусор. Испорченную одежду она сложила в кучку.

— Молодец,— похвалила я, без энтузиазма разворачивая новое красное платье, которое купила по дороге домой.— Спасибо. Можешь идти в приют.

— Я не бандитка.

Сказать, что я удивилась такому повороту в разговоре, значит не сказать ничего.

— Я знаю, что ты не бандитка.

Лованна топнула ногой.

— Неправда! Вы меня подозреваете! Я же вижу! Э-эта банда Ми-ихула-а-а...

Дальше она уже ничего не говорила, разревевшись не на шутку. Взрыв ее детских эмоций грозил свести меня с ума, тогда как другой лишь усмехнулся бы. Проклятая вампирская зависимость сделала меня по отношению к Лованне гиперчувствительной.

— Замолчи.

С таким же успехом я могла сказать это ревущему поезду.

Я подошла к ней и, рывком подняв, прижала к груди. Лованна, продолжая лить слезы в три ручья, машинально обвила мою шею ручонками, пахнущими хозяйственным мылом.

— Банда Михула,— сказала я. Лованна напряглась.— Банда Михула — это плохие дяди, а не хорошие девочки.

Лованна всхлипнула.

— Я не плохой дядя,— уже немного увереннее заявила она.

— Вот видишь,— я щелкнула ее по мокрому носу.

— Просто сыскарь сказал...

— Что сказал?

— Что я...— Лованна запнулась, припоминая сложное слово,— подозреваюсь.

— Посмотри мне в глаза.

Лованна послушалась. Я погладила ее по головке.

— Мои глаза видят, что ты хорошая девочка. А Светан слеп. Так ему от меня передай.

— И вы меня не подозреваете?

Вместо ответа я крепко поцеловала ее в щеку.

И продолжила целовать, вдыхая запах, который может быть лишь у ребенка. Я буквально ощущала себя тигрицей, убаюкивающей несчастного детеныша, готовой разодрать каждого, кто решится нарушить его покой. Если б Лованна в эту минуту попросила меня забрать ее из приюта, я согласилась бы без колебаний.

Последняя мысль проскользнула в затуманенном мозгу и вернулась. Я резко оторвалась от девочки и едва не застонала. Своими телячьими нежностями я чуть не выпила ее жизнь. Первое время побледневшая Лованна не могла говорить, тяжело дышала. Я быстро положила ее на кровать и не столько отошла, сколько отшатнулась. Лованна испытывала сильную слабость, головокружение, но думала, что это у нее от счастья.

Я прикрыла глаза. Голод... Сколько так может продолжаться? Нельзя оставлять ее со мной. Девочка, ставшая донором...

— Тебе надо в приют.

Она не сдвинулась с места, продолжая глядеть на меня. Невысказанный вопрос...

— Нет, Лованна, нет. Я не возьму к себе, не проси. Я тебе не сестра и не мать,— получилось грубо, но лучше так, чем никак.— Какая из меня мать? Я обещала, что погуляю с тобой завтра на празднике, но потом ты вернешься в приют. Ты скажешь директрисе, что Сильвинесса Вишенская всем довольна и решила дать тебе шанс. После приюта ты пойдешь учиться в Королевскую Малую академию — деньги выделю. Уверена, у тебя все получится. Ты сама построишь свою жизнь. Она твоя и только твоя. Ты сама построишь свою жизнь,— повторила я.— И поймешь, что со мной умерла бы.

— Почему?

— Потому...— я не знала, как сказать ей правду.— Как себя чувствуешь?

В дверь (удивительно, что она еще держалась) забарабанили. Явились первые покупатели. Но я продолжала смотреть на Лованну. Лицо ее стало жестким, отчужденным. Она поняла лишь то, что я не возьму ее.