Адашев. Северские земли

[3] Сейчас — Ржавец 2-й, деревня в Суворовском районе Тульской области. В летописях известна с 1507 года.

* * *

Переговоры вели вчетвером — от Москвы были князь Воротынский с Адашевым, Литву представляли князь Трубецкой с каким-то молодым долговязым дворянином, представленным как 'белёвский тиун Оксаков'. Тиун, впрочем, место своё знал и рта практически не открывал — когда орлы клекочут, мухи не жужжат. Семён Адашев тоже большей частью отмалчивался — но не из-за худородства, а потому, что трезво оценивал свои возможности в дипломатических переговорах. Это тебе не саблей махать, тут свои умения требуются, поэтому пусть опытный переговорщик Воротынский отдувается, а мы на подхвате побудем.

Литовский князь после традиционных приветствий на правах родственника поинтересовался у Адашева, поздорову ли его жена и сын.

— Спаси бог, полторы недели назад были живы и здоровы — осторожно ответил Семён. — А как княгиня Алина — в добром ли здравии?

— В добром, но сразу после похорон она порешила отправиться в долгое паломничество по святым местам — молиться о душе отца своего, князя Гаврилы. Вы же наверняка слышали о заклятии крови. Впрочем, давайте сначала дела обсудим — предложил белёвский 'оккупант'.

Официальные переговоры пошли на удивление легко — Трубецкой, как сказали бы сегодня, 'занял конструктивную позицию'. Он даже не стал отрицать прав Адашевых, полностью согласившись с Воротынским в том, что воля старого князя Белёвского священна:

— Единственное, что попрошу — давайте относиться друг к другу с уважением, и учитывать обстоятельства не только свои, но и второй стороны. — доверительно высказывал рюриковичу гедиминович. — Вы исполняете волю своего государя, но у меня тоже есть царь, и его поручение ко мне совершенно недвусмысленное — я не должен допустить отпадения Белёвского княжества от Литвы.

И он предъявил грамоту Вигунда Второго, которую Воротынский с интересом изучил.

— Я понимаю, что она была подписана, когда о завещании князя Гаврилы ещё не было известно. Но, как известно, до Бога высоко, до царя далеко — а вопрос нам надо решать здесь и сейчас. Поэтому у нас с вами два варианта: либо поставить во главу угла царскую волю и решить вопрос силой оружия...

— Либо... — сделал многозначительную паузу московский князь.

— Либо вспомнить, что почти все мы здесь — удельные князья. — отчеканил Трубецкой, глядя прямо в глаза Воротынскому. — Мы с вами ими рождены, а мой родственник Семён, надеюсь, станет им в ближайшее время. И у нас тоже есть общие интересы. Один из которых состоит в том, чтобы цари не забывали нехитрую истину — есть вещи, в которых воля князя выше воли царя.

Князь Воротынский, пристально глядя на собеседника, спросил:

— Мы не жалованные?

— Мы не жалованные! — утвердительно кивнул литовский князь.

— Однако... — крякнул москвич. — У меня, сами понимаете, возражений нет, это вы подставляетесь...

— Мои отношения с Государем — это мои отношения, — мягко улыбнулся молодой литвин.

— Вне всякого сомнения! — замахал руками москвич. — Я к тому, что если смогу оказаться полезным в этом деле — сочту за честь оказать любую помощь.

— Благодарю, — коротко поклонился Трубецкой. — Но я не думаю, что возникнут какие-то проблемы. Литовские князья на Северщине не хуже вас помнят, что мы не жалованные. Думаю, с подписями проблем не возникнет, и через месяц-два я уже повезу грамоту в Вильно.

Он опять широко и обаятельно улыбнулся и продолжил:

— Я надеюсь, Семён, когда ваши права на Белёв получат подтверждение и в Литве, лично сообщить вам об этом. Давно пора познакомиться поближе — не чужие, чай, люди! Ладно, не благодари, потом отдаришься. Свои люди — сочтёмся! А теперь, извините — дела.

Молодой князь легко взлетел в седло и, дав лошади шенкеля, поскакал к своим дружинникам.

— Княже... — осторожно начал Семён.

— Что? — рассеянно откликнулся его недавний сюзерен.

— А что такое 'мы не жалованные'? Я просто никогда не лез в эти дела — зачем это воину? А теперь, судя по всему, придётся разбираться...

— Ну и вопросы у тебя... — хмыкнул князь. — Об этом стараются особо не болтать, но тебе, как будущему соседу — объясню.

И в Литве, и в Москве цари берут всё больше власти — и без этого, похоже, никуда, иначе державу не поднять. Северские земли — наверное, последнее место в русских землях, где власть и того, и другого царя — слаба. Здесь всегда властители старались не брать князей за горло, а если уж взяли — не давить слишком сильно. У нас всё-таки — Пограничье, чуть за кадык передержал — а князь, глядишь, и отъехал в другую державу. Некоторые княжества по три-четыре раза сторону меняли, сам, наверное, знаешь.

Но в своих княжествах мы по сей день всё решаем сами. Мы не жалованные, мы эти земли не от царя получили, а от предков — это НАША земля. Почему в Северщине никому земли не жалуют? Потому что нет здесь царских земель, все земли здесь — наши!

Князь понизил голос, и, осмотрясь, сказал:

— У царя, понятно, свои интересы, но и у нас — свои! Есть старый закон: только сам князь решает, кому отдать княжество. Нам с тобой он сейчас, сам понимаешь, на руку, а вот свояк твой, о древних правах своих вспомнив, перед царём своим подставился. Собрался напомнить ему о старых правах. Не от себя, понятно — от всех литовских северских княжеств грамотку повезёт. И Вигунд волю князей уважит, права подтвердит, никуда не денется. Но и зарубку себе на память оставит.

Воротынский посмотрел вслед литовскому князю, и задумчиво проговорил:

— Хотел бы я знать — почему он тебе княжество считай что за так отдал? Да не просто даром, но ещё и себе в урон? В благородство его не верю — не та у Трубецкого репутация...

Воротынский, несмотря на возраст, легко вскочил в седло и уже там закончил: — Зассал, похоже. Проклятия крови испугался. Так что поставь тестю за упокой свечку потолще!

Глава 13. "Деньги идут к деньгам"

Выслушав новости, привезённые мужем, Арина плакала несколько дней. Как понял Ждан из обмолвок — плакала даже не столько по отцу не провоженному, сколько по принятому им на себя посмертному проклятию. В механизме действия проклятия древней крови младенец так окончательно и не разобрался — информации не хватало, но вот про плату мать при Ждане объясняла Клуше прямым текстом. Согласно общему мнению, за заклятие древней крови князья платили самую страшную цену — лишались посмертия. Задолжавший аристократ не уходил за грань, в мир небесный. Он оставался в мире тварном в виде призрака, а вот навсегда, или просто на долгий срок — никто толком не знал. Показываться людям призрак мог не раньше, чем через десять лет после смерти, при этом — показываться мог крайне редко, только кровным родственникам и только тем из них, кого он никогда при жизни не видел. Поэтому шансов вновь увидеть отца, к которому она даже не приехала на похороны, у Арины не было, из-за чего та никак и не могла успокоиться.

В сердцах она даже хотела отказаться от наследства — слишком уж дорогой ценой доставалось ей княжество. Остановило её только то, что в таком случае жертва отца становилась не только непомерной, но и зряшной — ведь именно ради будущего дочери и внука он и пожертвовал собой.

В общем, обстановка в доме была нервная. Ждану спокойствия не прибавляло и то обстоятельство, что игра в исправление будущего явно обострилась — средства со счёта списывались чуть ли не каждый день. Сейчас на счету лежало лишь немногим более тридцати тысяч — 34 650, если быть точным.

Самое обидное — младенец понятия не имел, выигрывает или проигрывает в данный момент таинственный старикашка, наступает он или обороняется.

Если судить по косвенным признакам — дела их семейства, вроде бы, складывались довольно неплохо. Дед, надо отдать покойнику должное, отлично продумал и разыграл операцию с завещанием. Очень сильно усилила их позиции и неожиданная поддержка ждановского дяди, князя Андрея Трубецкого. По последним сведениям, написанное им обращение к литовскому владыке с напоминанием о древних привилегиях подписали все шестеро северских уездных князей, тянущих к Литве, и молодой князь уже собирался самолично вести грамоту в Вильно.

Если там Вигунд II подтвердит своё согласие с волей покойного князя Белёвского -Адашевы могут без препятствий вступать в наследство.

Но возникал резонный вопрос — если всё складывается так хорошо, на какие нужды тогда старикашка снимает очки?

Время меж тем текло незаметно. Вслед за летом промелькнула и осень, с неба полетели белые мухи и в Северщину пришла зима.

Одно морозное утро принесло сразу две новости — со Ждана сняли очередные четыре тысячи, и в село Семёновку, где жили Адашевы, прибыли высокие гости — князь Трубецкой со свитой.

— Я же обещал! — смеялся князь, обнимаясь с роднёй. — Я же так и сказал тогда Семёну — если всё закончится благополучно, я лично приеду к вам в гости — сообщить эту новость. Так оно и случилось! Ознакомившись с завещанием князя Гаврилы и грамотой северских удельных князей, Его Величество Вигунд Второй безо всяких оговорок подтвердил ваши права на Белёвские княжества. Не могу сказать, что он был в восторге из-за утраты территории, но и большого неудовольствия тоже не высказал — воля князя это всё-таки воля князя.

— Мы вам так благодарны, князь! — ответила Арина. — Такого благородства в наши дни почитай что и не встретишь уже. Вы ведь тоже имели права на княжество, однако...

— Прекратите! — голос Трубецкого стал суровым. — Во-первых, никаких прав я не имел и не имею. Единственный человек, который имел право распоряжаться княжеством — это старый князь Гаврила, а он свою волю выразил предельно ясно. Во-вторых, сразу после обнародования завещания мы обсудили его с Алиной и пришли к выводу, что ваш покойный батюшка поступил исключительно справедливо. Мы и без того владеем одним из крупнейших княжеств Северской земли, что даёт нам довольно высокий доход. Ваше же материальное положение, вы уж простите, что я об этом говорю, далеко не столь блестяще. Что должен был сделать любящий отец? Правильно — позаботиться о той из дочерей, которая находится в худшем положении. Так что всё справедливо. К тому же у вас сын, будущее которого должно быть обеспечено, и кто попрекнёт деда, позаботившегося о своём единственном внуке и воспользовавшемся единственным шансом сохранить клан? И, в-третьих — может, будем между собой обходиться без 'князей'? Мы всё-таки родственники, причём близкие, по статусы теперь тоже равны, так что зовите меня просто 'Андрей'.

И молодой князь обезоруживающе улыбнулся.

— Хорошо, Андрей — ответно улыбнулась Арина, и у Трубецкого ёкнуло сердце. Как выяснилось, старая любовь никуда не делась, угли лишь подёрнулись пеплом, но не погасли. Её улыбка по-прежнему сводила князя с ума.

— Вы, я надеюсь, к нам хотя бы на недельку? — вступил в разговор Семён Адашев. — Мы вас быстро не отпустим, имейте в виду! На охоту съездим, медведя на рожно[1] поднимем — есть тут у меня матёрый Потапыч, как раз для самых дорогих гостей берёг!

[1] Рожно — старое название рогатины: раздвоенного, либо просто длинного копья с перекладиной посередине, обычно упираемого в землю. Перекладина либо рогулька не позволяют медведю нанизаться на копьё и дотянуться до охотника лапой. Отсюда и поговорка 'лезть на рожон' — самому нарываться на неприятности.

— Да куда там! — сокрушённо махнул руками князь. — Дня на два-три, не больше. Я ведь из Вильно сразу в Белёв поскакал — торопился всё приготовить к вашему приезду, и чтобы никаких дурных разговоров потом не велось бы. Там я через глашатаев повелел объявить волю Его Величества во всех городах и сёлах княжества. Буквально через пару дней по моему приказу литовские войска организованно покинули Белёв. В день их ухода я торжественно и прилюдно временно передал всю власть над княжеством воеводе Василию — 'впредь до прибытия возлюбленного брата нашего Семёна и дражайшей сестры нашей Арины', как я сам во всеуслышание заявил.

Воеводе передал -потому что тиун белёвский пожелал служить мне, и уехал со мной. Клянусь, это единственное, что я вывез из вашего княжества! — со смехом закончил князь. — Вот, прошу любить и жаловать, сын боярский Антипа Оксаков! Семён с ним уже знаком.

Антипа поклонился.

О том, что уйти с князем тиуну пришлось из-за того, что в Белёве его бы удавили на главной площади на следующее же утро под восторженные крики собравшихся — князь благоразумно промолчал. Никто и никогда не грабил белёвцев так нагло и беззастенчиво, как это делал недавний студент, пользуясь вооружённой поддержкой литовской дружины. Зато внутренний мир медвежьего чучела стал гораздо богаче, наполнившись уже до колен

— Не могу, правда, пообещать, что солдаты были столь же скромны, как я. Вы же знаете солдатню — они сопрут всё, что не приколочено, а что приколочено — оторвут и тоже сопрут. Меня, сами понимаете, в княжестве практически не было — я то подписи собирал, то в Вильно ездил... Не удивлюсь, если ваше княжество за эти четыре месяца неплохо разграбили — да и сейчас продолжают это делать. Сами понимаете, хозяина нет, а принцип 'всё вокруг общинное, всё вокруг моё' не вчера придумали. Кстати, надеюсь, вы не меня не в обиде за привод литовских дружинников? Это было повеление моего Государя, коему я не мог противиться.

— В обиде! — улыбнулся Семён, и хлопнул свояка по плечу. — В обиде, что уезжаешь быстро. А сам что говорил? 'Надо чаще встречаться...'.

— Извини, Семён, тороплюсь. — не поддержал шутки Андрей. — Мы с Антипой сразу верхами к вам поскакали, радостную новость сообщить, что вас княжество ждёт. Пару дней побудем — потом налегке дружинников догонять поскачем. Не дело это, когда дружина без командира по чужим землям шарахается, ты, Семён, человек военный, сам это понимаешь. Да и вам я бы не советовал мешкать. Вещи можно и потом перевести, а княжество там брошенное, белёвцы там новых хозяев ждут, да и вам спокойнее будет, когда уже во владение княжеством вступите.

Князь опять улыбнулся:

— Сына-то хоть покажете?

— Да что мы здесь стоим?! — ахнула Арина. — Пошли же в дом скорее!

В доме князю вынесли полугодового Ждана, на которого все немедленно уставились. Младенец, знакомиться с дядей не желая, недовольно и басовито орал. Кормилице даже пришлось дать ему титьку, на которую тут же вылупился тиун-перебежчик. Там, конечно, было на что посмотреть, но тиун пялился столь откровенно, что кормилица залилась краской и глупо захихикала.

— Ну что... — резюмировал высокий гость. — Орёт знатно, добрый воин будет. А вот скажите мне, родичи, батюшка в церкви вашей здоров ли?

— Да здоров вроде. Поутру нонче на Ивана-горшечника за что-то орал так, что аж колокола гудели, — удивлённо ответил Семён. — А что?

— Духовную я хочу составить, — огорошил хозяев князь. — а вас с Ариной свидетелями взять. Мы, когда с Алиной завещание Гаврилы-князя обсуждали, посудили между собой, порядили, и тоже решили духовную составить. Сами понимаете — человек не просто смертен. Гораздо хуже, что он внезапно смертен! Вот, не дай бог, случись что с нами — кому что из нашего имущества отойдёт? Пересобачится вся родня, перегрызутся. Так зачем людей во искушение вводить? Мы сами все пропишем, как договорились с женой.