— Может нам все же стоит сесть за стол переговоров и выслушать их мирные предложения? Положение Пелесье под Севастополем не столь блестяще как об этом говорится в сводках публикуемых в парижских газетах — осторожно спросил Морни, несмотря на столь бурное негодование брата.
— Как ты не понимаешь, что мирные переговоры нужны в первую очередь русским! Николай, пользуясь, случаем отчаянно пытается выскочить из капкана, в который он угодил. Сейчас нам невыгодно садиться за стол переговоров с русскими, так как у нас нет возможности диктовать им свои условия. Будь в наших руках Крым или хотя бы Севастополь, я бы согласился немедленно начать переговоры со своим августейшим братом. Но пока в наших руках только часть побережья Крыма и Кинбург, а это чертовски слабые козыря в нашей игре — убежденно воскликнул Наполеон.
— Значит, передать посланнику Зеебаху наш отказ?
— Да. Но сделай это как можно вежливее. Как говорили римские цезари, оставь надежду проигравшим и они, будут более сговорчивыми при заключении мира — изрек свой вердикт Наполеон и удрученный Морни покинул покои императора. Возможно, все так бы и закончилось, как говорил французский правитель, но русские предприняли совершенно нестандартный ход. Через день копии письма Николая к французскому императору появились на первых страницах двух парижских газетах, находящихся на тайном содержании Петербурга.
Опубликование письма русского монарха произвело форменный взрыв в парижском обществе. Газеты с текстом послания расхватывались как горячие пирожки под громкие крики уличных торговцев. Во второй половине дня министр внутренних дел отдал приказ о конфискации всего тиража газет, но было уже поздно. Прибывшие в газетные типографии полицейские сумели изъять лишь малую часть тиража, все остальные экземпляры было распроданы. Так парижане узнали о намерениях русского императора, начать мирные переговоры.
О тщательной подготовки русскими этой акции, говорил тот факт, что когда к редакторам пожаловали прокурорские чины для выяснения причин явного сотрудничества с врагом, там их уже ждали лучшие парижские адвокаты. Честно отрабатывая свой высокий гонорар, они не позволили своим клиентам и рта раскрыть, в два счета доказав полную невиновность газетчиков.
Оказалось, что накануне, в редакции газет поступили письма от неизвестного анонима. Их содержимое ни коим образом не подпадало под гриф секретности, и не задевала честь и достоинство французского императора. Поэтому, согласно закону о печати французской империи, господа редакторы были совершенно свободны в своих действиях. Они честно предупредили своих читателей об анонимности источника этих сведений. Правда, мелким шрифтом и внизу страницы, но это было сделано и потому, никакому судебному преследованию, они подвергнуты быть не могут.
У господ следователей еще была масса вопросов как к редакторам, и они намеривались получить на них ответы любыми путями, однако неожиданное появление у дверей редакции толпы репортеров, заставило их ретироваться. Кто позвонил в парижские редакции о готовящемся аресте их собратьев, осталось неизвестным. Репортеры подобно коршунам мгновенно слетелись к дверям редакций в ожидании сенсации, но она не состоялась. Это впрочем, не помешало газетам поместить в вечерних выпусках громкие заголовки.
Запретительные действия полиции в отношении газетчиков только разожгли бурный интерес столичной публики к громкой сенсации. И чем сильнее власти пытались замять это дело, тем большее внимание оно вызывало у парижан. Запретный плод всегда сладок.
Очень многих французов подкупал в послании уважительный тон русского императора к их стране. Особенно приятен был для сердца столичного обывателя факт, публичного признания Николаем императора Наполеона равным себе монархом, пусть хоть и запоздалый. В свое время парижане ничуть не меньше самого Луи Бонапарта были уязвлены отказом русского царя, признать легитимность власти их императора.
Также их очень подкупало готовность вернуть Франции часть пленных без всяких условий. Конечно, часть парижан понимали всю пропагандистскую подоплеку этого шага, но ни один из них не мог противиться возможности поскорее обнять своих мужей и детей, оказавшихся в страшном русском плену, о котором у французов была масса нелицеприятных воспоминаний.
Интерес столичных жителей к посланию Николая был очень высок. В эти дни стало правилом хорошего тона говорить о нем за чашкой кофе и обсудить то или иное предложение русского правителя к французскому монарху. Распроданные экземпляры газет моментально стали редкостью и как следствие этого, по Парижу стали гулять рукописные тексты этого письма.
Если народу интересно, то нет ничего постыдного, в желании заработать на этом. Видя, растущий интерес публики к этой теме, ведущие парижские газеты не смогли остаться в стороне и по прошествии двух дней поместили текст письма на своих страницах. Теперь о протянутой руке русского императора узнала вся Франция.
С первого же дня публикации столичный бомонд загудел подобно потревоженному рою пчел и гул их, с каждым днем все громче и громче. К исходу второго дня, граф Морни уже не мог делать вид, что ничего не произошло. Уж слишком большое количество людей, спрашивали его о послании русского царя и намерен ли императора начать мирные переговоры с Николаем. В ответ на эти вопросы регент только многозначительно вздыхал и призывал парижан не торопить события.
— Дипломатия не терпит суеты — подобно заведенному автомату говорил Морни несчетное количество раз, за эти дни, но его слова не оказывали должного воздействия. Парижане, словно маленькие дети, хотели услышать интригующую новость сейчас и немедленно.
Так, граф Морни оказался между двух огней. С одной стороны его припекал горячий азарт парижан желавших начала мирных переговоров, с другой стороны его остужала холодная решимость императора вести войну до победного конца. Его положение усугублял тот факт, что он не мог опровергнуть факт получения императором царского послания. Попытайся Морни объяснить, что появление письма в газетах дело русских агентов и тот час же столицу потряс бы мощный скандал, совершенно не выгодный для власти в нынешний момент.
Регент мужественно продержался до конца ноября, твердо веря, что страсти улягутся, и бомонд, успокоившись сменить тему своих досужих разговоров. Так было всегда, и интерес парижан к миру стал действительно несколько снижаться, однако у судьбы в рукаве еще были неприятные сюрпризы для императора французов.
В начале декабря пришли трагические известия из Крыма, в лагере французских войск под Севастополем возникла новая вспышка холеры. Привезенная войсками союзников из Турции, она исправно опустошала ряды экспедиционного корпуса в течение всего года и к ней, уже успели привыкнуть как к неизбежному злу этой войны.
Благодаря самоотверженным действиям врачей коалиции, распространение опасной болезни удавалось сдерживать на определенном уровне, не позволяя ей, перерасти в широкомасштабную эпидемию. Однако с захватом русскими черноморских проливов все изменилось самым коренным образом.
Раненых и больных стало невозможно эвакуировать, начались проблемы с продовольствием, стала ощущаться нехватка медикаментов и зимнего обмундирования. Все эти трудности по отдельности не были столь уж смертельными проблемами для осажденных войск и генерал Пелесье, с полным основанием надеялся, переждать наступающую зиму. Однако по своей совокупности, они стали тем хворостом, на котором смог вспыхнуть пожар холеры.
Первые холода подвели роковую черту под отчаянными усилиями медиков, пытавшихся сдержать хрупкий баланс заболеваемости в союзном лагере. Число заболевших резко полезло вверх, а вслед за ними увеличилось и количество смертей.
С каждым днем возле лазаретов стали, расти штабеля мертвецов аккуратно завернутых в холщевую мешковину. Вначале умерших военных хоронили в отдельных могилах, затем такой чести стали удостаиваться только офицеры, но вскоре и они лишились данной привилегии. Смертность среди войск коалиции стала достигать двадцать — двадцать пять человек за день и по требованию врачей их стали хоронить в больших ямах. Тела людей укладывались друг на друга рядами, и каждый из них засыпался гашеной известью. Эта мера должна была предотвратить дальнейшее распространение заразы в лагере.
Вскоре к холере прибавилась лихорадка, от которой сильно страдали французы и англичане, прибывшие в Крым в качестве очередного пополнения. В отличие от жителей юга, турков и итальянцев, они были очень восприимчивы к азиатской заразе, безжалостно опустошавшей их ряды. Наступление зимних холодов внесли некоторую справедливость в балансе смертности между северянами и южанами, и все же потери французских войск были весьма внушительны. Подобно легионам легендарного Помпея отступивших от вод Евфрата в результате болотной лихорадки, императорская армия несла потери не от пуль и ядер противника, а от воздействия невидимого врага.
Известие от Пелесье пришли в Париж не в самый лучший момент жизни французского монарха. Приступы почечных колик продолжали упрямо терзать плоть императора, вознамерившегося перекроить земной шар по своему желанию. Измученный приступами боли, император слушал чтение графа Морни с закрытыми глазами. Его осунувшееся и посеревшее от страданий лицо мало, чем напоминало тот парадный портрет человека преобразователя Франции, что был известен каждому её гражданину. Но едва только регент закончил свой доклад, как Наполеон поднял веки и в глазах его, было видно несокрушенное упрямство по поводу правоты своих действий.
— Пелесье высказывает заботу о возможных трудностях предстоящей зимовки, и я полностью разделяю его взгляды. Прикажи военному министру, чтобы ускорил отправку войск для прорыва русской блокады Дарданелл — властно молвил император, потряхивая слипшейся от пота гривой волос.
— Министр докладывает, что на данный момент нет нужного количества солдат необходимого для снятия блокады проливов. Проведение этой операции планировалось на март месяц и пока в нашем распоряжении едва наберется половина от нужного числа — произнес Морни.
— Так пусть ускорит это дело! Пусть начнет дополнительный набор рекрутов во Франции! Пусть обратиться к испанскому маршалу О-Доннелю обещавшему мне свою помощь! Пусть, в конце концов, наймет на службу новое количество зуавов в Африке! Мне, что учить его надо!? — гневно выкрикнул Наполеон и тут же скорчился от боли вызванной неудачным поворотом тела. Морни с сочувствием посмотрел на своего августейшего брата. Ему было жалко Луи, но интересы государства заставляли его, продолжить спор с больным человеком.
— Я уже обсуждал этот вопрос на закрытой коллегии, и все наши генералы в один голос утверждали, что они смогут собрать армию для помощи Пелесье, никак не раньше февраля — возразил граф.
— Вот как они выполняют приказание своего императора!! Да я их всех выгоню, к чертовой матери! Без пенсии и права ношения мундира! Так и передай этим штабным бездельникам!! — бушевал монарх, отчаянно пытаясь перебороть нарастающую боль.
— Ты зря так кричишь, Луи. Для прорыва блокады черноморских проливов потребуется не десять и не двадцать тысяч человек. И сражаться нам придется с объединенным врагом. Сначала с турецкими крепостями на Дарданеллах, а затем с русскими на Босфоре. Прибавь сюда русские корабли, которые будут ждать наш флот в проливах и тут не будет никакой разницы парусные это суда или паровые. Для уменьшения наших потерь, военные предлагаю высадить десант в Галлиполи, а оттуда двинуться на Стамбул.
— Пока они все это будут делать, Пелесье потеряет половину своих солдат! Поэтому я приказываю начать отправку войск к началу января! Всё!!! — прорычал Бонапарт и, повинуясь жестким требованиям врачей, граф Морни поспешил закончить свой утренний доклад и оставить императора наедине с эскулапами.
Прошла неделя, затем другая, но они не принесли радости и успокоения обитателям стен Тюильри в преддверии Рождества. Войска для спасения французской армии в Крыму все ещё не были готовы, а число заболевших и умерших солдат у Пелесье, росло с геометрической прогрессией. Одновременно с этим подобно крысам бегущим с тонущего корабля, французский лагерь стали покидать бывшие союзники.
Первыми из стана Пелесье ушли турки, ставшие угрожать союзному главнокомандующему открытым бунтом. Затем в сторону Федюхиных высот потянулись подданные сардинского короля, как только русские парламентеры принесли весть о выходе из войны их страны. При этом итальянцы решили покинуть лагерь Пелесье, не дожидаясь поступления официального приказа из Турина. Столь ужасающе действовал на итальянцев провалы братских могил, быстро заполняемые телами умерших.
Уход из французского лагеря столь ненадежных солдат как турки и итальянцы с одной стороны для Пелесье было благом. Едва командир сардинцев сказал командующему о своем решении закончить войну, француз едко произнес: — Я благодарен господу Богу, за то, что он очищает мои войска от трусов, а наши кухни от прожорливых едоков.
Резон в словах Пелесье при нынешнем положении дел, несомненно, присутствовал но, уход итальянцев наносил сильный деморализующий удар, по остающимся под Севастополем французам. Пытаясь поднять дух своего усталого воинства, генерал приказал начать новую бомбардировку Севастополя.
— Пусть мои солдаты очнуться от долгого безделья и покажут врагу свою силу и мощь! Пусть русские дрожат при мысли о новом штурме их позиций! Ведь адмирала Нахимова уже нет с ними — пафосно вещал Пелесье генералам на военном совете и те, покорно кивали ему головой.
И вновь загремели осадные батареи союзников, обрушив на русскую оборону град бомб и ядер. И вновь по ночам в передних траншеях неприятеля трещали барабаны и слышались громкие крики ложной атаки, стремящиеся выманить русские резервы под огонь французских пушек.
Моментами казалось, что вновь возвратились времена былых штурмов Севастополя, но это только казалось. Русские артиллеристы неизменно открывали ответный огонь, нанося урон противнику. Кроме этого, хорошо усвоив коварную тактику Пелесье, севастопольцы не спешили подводить к переднему краю подкрепления, для отражения возможного штурма.
Прогрохотав ровно сутки, батареи союзников умолкли. На более продолжительное представление в условиях блокады, Пелесье пойти не мог. Он очень надеялся, что обстрел Севастополя подтолкнет противника к ответным действиям, и они пойдут в атаку на позиции французов у Сапун-горы или в направлении Карантинной или Лабораторной балки.
Решись русские на этот шаг и последствия для них, были бы весьма плачевные. Противник их ждал, что называется во все оружие, но к огромному разочарованию французского генерала, ничего не произошло. Князь Горчаков, несмотря на активные просьбы находившегося в его ставке цесаревича Александра воздержался от активных действий, любезно предоставив неприятелю право нанесения первого удара. И в этом случаи, его медлительность оказалось благом для России.
Впрочем, обстрел Севастополя имел благие последствия для Пелесье. Его донесение о бомбардировке вражеской крепости составленное в сплошь героических и мужественных тонах, с преувеличением потерь противника, на фоне откровенного предательства союзников оказалось для Бонапарта как нельзя кстати. В этот момент в Париж прибыла первая партия французов освобожденных из русского плена, в качестве д
