Толпа, замолкшая было, увидев мое внезапное превращение в крутого бойца, сначала неуверенно, а потом, со все возрастающим энтузиазмом, начала поддерживать успехи посланца богов. Варанг, тем временем, совсем выдохся. Я мог зарубить его в любой момент. Вот только зачем? Потому что так сказала Валька? Да хренушки! Не буду убивать. Из принципа. Да и жалко — неплохой, вроде мужик. Вон, даже прибить обещал без лишних мучений. Гуманист, можно сказать. Я остановился, опустил меч к бедру, давая моему сопернику отдышаться. Тот, опершись на меч, жадно втягивал воздух и, с плохо скрытым ужасом, смотрел на меня.
— Неужели, действительно — посланец? — прерывающимся голосом спросил он.
Я пожал плечами и негромко ответил:
— Возможно. Очень может быть.
Варанг попытался улыбнуться своей фирменной улыбкой. Получилось довольно жалко.
— Ладно, делай свое дело, — прохрипел он. — И постарайся сделать это не больно. Я не буду шевелиться.
Он снова попытался усмехнуться. На этот раз получилось лучше. И что делать? Не убивать же его и в самом деле? Однако поединок должен закончиться моей несомненной победой. Ну, что ж.... Я взмахнул мечом и нанес удар сверху вниз, в голову, поворачивая в последний момент меч плашмя. Оглушенный противник рухнул ничком. Я вышел на середину площади и вознес руки к небу, будто благодаря неведомых богов. Впрочем, почему 'будто'?
Глава 9
К месту жительства благодарные болельщики донесли меня на руках. Хорошо не стали подбрасывать — не было, виднимо, здесь такого обычая. Толпа донесла вашего покорного слугу до лесенки, ведущей на балкон. Дальше пришлось самому, ножками. И, слава Богу — не привык я к такой ажитации вокруг своей персоны. До горницы дошли вдвоем с Туробоем, аж светящимся от счастья за своего подопечного.
В горнице нас ждал праздничный обед. Посредине стоял стол, уставленный самыми разнообразными яствами. Причем, судя по наличию блюд, пир рассчитывался человек на десять. Успели подсуетиться, однако. Или приготовили заранее? Получается, не сомневались в исходе поединка? Если так, то распоряжалась подготовкой обеда явно не Валька. Та, похоже, не очень-то верила в мое божественное посланничество.
Усадив меня за праздничный стол, верный телохранитель попытался прислуживать: начал накладывать еду в тарелку, наливать вино в кружку. Я остановил его жестом руки и, вспомнив что со слухом у Туробоя все в порядке, попросил:
— Присядь за стол, Туробой. Отметим успех первого моего испытания.
Туробой замотал головой и даже попятился от стола.
— Отказ не принимается, — решительно заявил я. Поднялся и почти насильно усадил упирающегося детину за стол, что, принимая во внимание его габариты, было отнюдь не просто. Потом плеснул ему в свободную кружку вина.
— Еду накладывай сам — не барин, — произнес я и поднял свою кружку. — Давай выпьем за день сегодняшний и за то, чтобы следующие три прошли так же успешно.
Похоже, про обычай чокаться во время пьянок здесь знали. Немного скованно, но с полным пониманием сути процесса, Туробой поднял кружку и с глухим стуком соединил ее с моей: ну да, откуда звону-то взяться — глина. Я залпом влил в себя содержимое керамической емкости — граммов триста — почмокал губами. Неплохое винцо. Интересно, откуда? Виноградников здесь я не видел. Хотя, что я, вообще здесь видел? Три километра окрестностей.
Пустая кружка в моих руках задрожала, и я поспешно, со стуком поставил ее на стол. Ага — вот и отходняк. А то уж начал переживать — что-то задерживается. Ну, с этим зверем мы знаем, как бороться. Я потянулся трясущейся рукой к кувшину с вином. Туробой заметил и понял мое состояние. Точно — эмпат. Легко дотянулся до вожделенного кувшина и щедро набулькал мне в кружку. Себе тоже не забыл. Чокнулись, выпили. Вроде, чуть отпустило. Прорезался зверский аппетит, и я накинулся на еду. Туробой перестал чиниться и тоже начал истреблять яства, представленные на столе, ударными темпами.
К концу трапезы, когда мы лениво потягивали из кружек остатки вина, в горницу припожаловала Валька. Черт, никак не привыкну к этому ее имени — ну, Валька она, один в один! Пусть Валькой и остается!
Моя жрица, похоже, чувствовала себя не слишком уверенно. Имевшее место быть последние два дня агрессивное презрение, исчезло — видно сразу. Превалировала задумчивость с налетом, снова появившейся почтительности. Она аккуратно закрыла за собой дверь, с легким удивлением глянула на сидящего со мной за столом Туробоя, после секундного колебания опустилась передо мной на колено и склонила голову. Точно так же, как в тот первый раз.
— Поздравляю вас, господин, с пройденным первым испытанием.
Фраза эта далась ей, похоже, нелегко. Голос подсел, и не было в нем искренности — сказала, потому что нужно было сказать. Я к этому времени уже отошел от стресса и расслабился. Не мудрено — в моем желудке плескалось грамм семьсот вина, оказавшегося довольно крепким, кстати.
— Валентина, давай без церемоний, — слегка заплетающимся языком, сказал я. — Поднимайся и присаживайся к столу. Выпей, закуси с нами.
Потом дотянулся до кувшина и тряхнул его. На дне что-то еще плескалось.
— Вот видишь — винцо еще осталось. Выпей, расслабься.
Возможно, последняя фраза прозвучала несколько развязно. По крайней мере, Валька решила, что это так. Она поднялась на ноги. Лицо ее затвердело, брови сошлись в линию, глаза гневно засверкали.
— Как вы меня назвали? — от холода в ее голосе, казалось, стены внутри горницы должны покрыться инеем.
— Валентина, Волеслава — по-моему, вполне созвучно. А если их сократить до Вали и Воли, разницы почти совсем не будет. Давай я буду называть тебя Валей — мне так привычнее.
— У нас сокращают имена только простолюдины, — отчеканила Валька, гневно раздувая ноздри. — А позволять коверкать имя, данное мне богами, не позволительно никому, даже посланцу богов. Тем более, посланцу, еще не доказавшему свою божественную сущность.
Вот так — неосторожная фраза и опять прошла любовь, завяли помидоры. Экая резкая ты дама, Валентина. Избаловали тут тебя. Надо будет после всех этих мероприятий заняться твоим воспитанием. Тем более, если я подтвердю, тьфу, подтвержу свой статус, это можно будет делать на законном основании. Ну, там видно будет, а сейчас надо ее как-то успокоить, наверное.
— Ладно, Волеслава, извини — немного нетрезв, вот и наговорил лишнего, — примиряющим тоном выдал я.
— Мужчина, а тем более посланец богов, должен контролировать свой язык в любом состоянии, или однажды может его лишиться. Вместе с головой, — отчеканила жрица.
С этим трудно было не согласиться.
— Постараюсь воспользоваться твоим советом, — склонив голову, ответствовал я.
Валька, похоже, чуть остыла. Подозрительно глянула на меня — не издеваюсь ли? Я смотрел в ее глаза с искренним, пусть и слегка хмельным, раскаянием.
— Хорошо, — уже почти спокойно сказала она. — Я пришла спросить, что делать с варангом, которого ты, почему-то не убил. Хотя и должен был.
— Кому это я здесь что-то должен?
Терпеть не могу, когда меня пытаются заставить делать то, что делать не хочу, тем более убивать человека. Валентина, кажется, слегка смутилась, но, все же, продолжала гнуть свое.
— Пророчество говорит о четырех испытаниях, которые должен пройти посланник, чтобы доказать свою истинность. И в первом он должен убить мечом противника в поединке. Убить, — выделила она последнее слово.
— Посланник богов лучше знает, что ему делать с побежденным противником, — отрезал я. — Кстати, где он, сейчас, и как у него с головой?
— С головой все в порядке, — криво усмехнулась Валька. — Это же варанг, а они всегда крепки на голову. Один, говорят, на спор пробил головой ворота вражеского города вместо тарана. Так, что своим ударом ты его просто погладил. А сейчас варанг сидит в порубе. Ждет казни — он же приговорен, а с задачей убить тебя, не справился.
— И за что его приговорили?
— Был повязан дружинниками во время грабежа веси, неподалеку отсюда. Грабил, конечно, не один — со своим хирдом. Но всех, кроме него побили.
— Понятно, — протянул я. Не столь уж и великое преступление по средневековым меркам. Да и работа у него такая. — Пусть сидит, где сидит. Когда пройду испытания, напомни о нем.
— Кстати, — вспомнил, заинтересовавший меня во время поединка момент, — все варанги так, хорошо говорят по-русски?
— По.... Что? — явно не поняла меня Валентина.
— Ну, я хотел сказать, по-славски, в смысле, на славском языке?
Валька опять меня не поняла.
— Что значит — славский язык? Язык, он и есть — язык.
Теперь ее не понял я.
— Ну, как же. Славы говорят на славском языке. Варанги должны говорить на языке варангов. Румийцы — на румийском.
— С чего бы это? — изумилась жрица. — Язык он один на всех.
— Ты хочешь сказать, что все народы говорят на одном языке? — теперь пришел черед изумляться мне. — Одинаковыми словами?
— Ну, есть, конечно, разница. У морских народов есть слова, которых нет, допустим, у жителей пустыни, потому что у них нет таких предметов, или понятий и наоборот. Но основные слова звучат одинаково. А что, в Ирии и этого не знают? — в голосе Вальки снова зазвучало плохо скрытое сомнение в моей сущности.
— В Ирии, наверное, знают, — пробормотал я. — Вот, только мне об этом сообщить забыли.
Дурдом, какой-то, а не мир. Или, все же бред умирающего мозга? Что-то только долго помирает. Ну да я не в претензии.
— Вы позволите мне уйти, господин? — с показным смирением склонила голову Валентина.
— Да, конечно... — буркнул я.
— Не увлекайтесь вином и ложитесь спать пораньше, — посоветовала она на прощание. — Завтра опять тяжелый день.
— Кстати, в чем будет заключаться завтрашнее испытание? — задал, волнующий меня вопрос.
Валентина, уже открывавшая дверь, обернулась, многообещающе усмехнулась и ответила:
— Завтра и увидите.
Вот ведь зараза! Впрочем, другого ответа от нее и не ожидал. Спросил так, на всякий случай — вдруг проговорится. Я повернулся, к сидевшему по стойке 'смирно' во время всего нашего разговора Туробою и пожаловался:
— Не говорит. А ведь знал бы, что будет — смог бы подготовиться. Хотя бы морально. И ты сказать ничего не можешь. Писать, наверное, тоже не обучен?
Богатырь сожалеющее развел руками. Ну да, откуда деревенскому парню знать грамоту. Даже если бы знал, не факт, что пишут они кириллицей. Впрочем, если и ей — не удивлюсь. Может даже с соблюдением всех правил современной мне русской грамматики. Кстати, до сих пор не видел здесь никакой писанины. Письменность-то у них есть, вообще? Есть — Туробой же понял меня. Так, пить расхотелось. Есть — тоже. Спать, вроде, рановато — солнце в самом зените. Полдень, судя по всему.
— А не пойти ли нам прогуляться? — предложил я своему молчаливому другу.
Туробой с готовностью встал из-за стола.
Гуляли долго — часа три. Вернулись домой. Ужинать пока не хотелось — обед еще не переварили. Хмель, правда, почти выветрился. По зрелому размышлению, решили не добавлять — Валька правильно сказала: завтра день тяжелый. Впрочем, как и послезавтра и после-после.... До темноты времени много. Возникла идея проверить — сохранилась ли у меня еще способность к владению мечом. Я спросил у Туробоя, может ли он составить мне пару в учебном поединке. Тот кивнул и поманил за собой. Вышли на ту же площадь перед храмом. По пути мой телохранитель зашел в какую-то кладовку в цоколе храма и вышел оттуда с мечом в ножнах. Свой я, понятно, захватил с собой.
Обнажили мечи. Сошлись. Ура! Все навыки сохранились. Туробой, кстати, владел мечом очень прилично. Намного лучше побежденного мной варанга. Но, все же, без ложной скромности, послабее меня. Бились в полную силу, но аккуратно, чтобы не поранить друг друга. С потом выходили остатки хмеля. Исчезла тяжесть от переедания. Меня опять охватило чувство восторга и всемогущества. Меч в моих руках пел песню боя. Удар, уклон, отбив, укол — хорошо! Остановился я, поняв, что мой телохранитель совсем выдохся — тяжеловат, все же. Или я взял слишком высокий темп. Сам, кстати, только чуть запыхался. Что это — хорошая, по сравнению с Туробоем, физическая форма, или тоже проявление помощи богов? Что-то подсказывало, что последнее — даже в лучшие времена не был таким резвым.
Мой друг-слуга тяжело отпыхиваясь, подошел и одобрительно хлопнул меня по плечу. Было в этом жесте и одобрение, и признание моего превосходства. Пошли к колодцу, находящемуся во дворе храма. Умылись ледяной водой, сливая друг другу из громадной деревянной бадьи и довольно ухая. Потом поужинали, так же вдвоем, за одним столом и я, по настоянию Туробоя, еще засветло завалился спать.
Разбудил меня он же, опять с самого ранья, аккуратно тряхнув за плечо. Проснулся, так же, как вчера — сразу, без раскачки. Вскочил с кровати бодрый, полный сил и готовый к дальнейшим подвигам. Привычно, с удовольствием проделал разминочный комплекс. Оделся, потянулся к мечу. Туробой сделал жест отрицания. Понятно, сегодня рубки не будет. Ну да — сегодня испытание воздухом. Кажется, его обещала Валька. С сожалением повесил меч на стенку, на заботливо вбитые еще три дня назад моим телохранителем деревянные колышки.
Вышли на балкон. На этот раз площадь оказалась безлюдной. Абсолютно. Видно, весь народ собрался где-то в другом месте. Надеюсь недалеко. Туробой свернул налево, обходя храм и направляясь по улочке, ведущей к небольшим воротцам, или, скорее, калитке, открывающей проход к тому самому обрывистому склону холма, с впечатлившей меня еще три дня назад, пропастью. Как-то мне сразу не понравилось, выбранное Туробоем направление. А при подходе к калитке я услышал шум толпы, а потом и увидел ее, собравшуюся компактной массой, у края этой самой пропасти. Испытание воздухом, говорите. Кажется, я догадался, в чем оно будет заключаться, и резко ослаб в ногах.
Друг мой, эмпат чертов, шедший немного впереди, опять просек мое смятение. Остановился, дождался, когда я походкой паралитика догоню его, пропустил вперед. Потом схватил своими ручищами за плечи и резко, до клацанья зубами, встряхнул. Как ни странно, немного помогло. Ноги, во всяком случае, подгибаться перестали. Хорошим тычком в спину, Туробой направил меня вперед. Ну да — волочить к месту испытания посланника богов, еле переставляющего от страха ноги, та была бы еще картинка. Я все же, как-то сумел собраться, абстрагировавшись от того, что меня ждет и, сосредоточившись на том, чтобы ступать более или менее нормальным шагом. Добрались до толпы, которая так же, как вчера послушно расступилась, освобождая коридор, ведущий к площадке на краю пропасти, очищенной от дерна и земли, так, что обнажился белоснежный известняк. В прошлое посещение я видел эту площадку, но, как-то не обратил на нее особого внимания. По дальнему от пропасти краю площадки уже были расставлены все те же, что и вчера, скамейки с сидящей на них все той же публикой. Здесь же стояла редкая цепочка воинов.
На ватных ногах я добрался до середины площадки. Здесь уже ждала Валентина. Она опять разразилась длинной речью, смысла которой я не уловил — не в том был состоянии. Речь свою Валька закончила каким-то обращением ко мне. Обращением, смысл которого до спутанного сознания дошел смутно. Но, кажется, она предлагала мне добровольно прогуляться до края пропасти и самому шагнуть вниз. А потом воспарить на воздусях. Я отчаянно замотал головой: сделать это добровольно — нет уж, пусть лучше прикончат на месте. Валька поступила проще. Она кивнула воинам из оцепления. Похоже, такое развитие ситуации предвиделось. От цепочки отделилось четыре дружинника, подошли ко мне со спины и крепко ухватили за плечи — по двое за каждое. Что б уж наверняка не вырвался. Валька махнула рукой в сторону пропасти и эти четверо здоровенных жлобов потащили меня к краю обрыва. Пара секунд и я уже на краю, а под моими ногами разверзлась бездна. Дыхание остановилось. В голове запоздало ворохнулся 'я-второй'. Мысленно послал его по известному адресу. Потом последовал сильный толчок в спину и жуткое, знакомое по ночным кошмарам, чувство падения. Сердце, остановилось вслед за дыханием.
