Символ Веры (полная версия)

Игорь Николаев Алиса Климова

при деятельной поддержке и консультациях

Миши Макферсона

Михаила Рагимова

Всеволода Мартыненко

Александра Поволоцкого

Михаила Лапикова

Отдельно упомяну А.Трубникова, который давным-давно подарил мне основу идеи этой книги. Наши пути разошлись, но идея осталась.

Символ Веры

Valle umbrae mortis

Долина смертной тени

Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим,

подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной.

Псалтирь, 22

Пролог

Старик был незряч, уже почти два десятилетия свет впустую скользил по мертвым глазам. Тьма окружала этого человека, непроглядная и безысходная. Но проникни сторонний взгляд в его душу — созерцатель содрогнулся бы в ужасе. Ибо в сравнении с мраком тайн, сокрытых в памяти старика, тьма обычной слепоты уподобилась бы сиянию солнца.

По левую руку от слепца стоял крошечный столик, скорее поставка в две ладони шириной, увенчанная масляным светильником. Лампа была сделана из тонкой проволоки и стеклянной фабричной лампы, в цоколе которой просверлили отверстие и вставили фитиль. Даже наполненный, светильник давал очень мало света, ровно столько, чтобы посетитель чуть-чуть ориентировался в помещении без окон. А сейчас даже неверный пляшущий огонек умер, выпив досуха скудный запас масла.

Слепец сидел, выпрямившись, словно к спине была привязана доска. Он сложил ноги по-турецки, чувствуя холодок утоптанной земли через тонкую циновку. Оно, то есть циновка, знавала лучшие времена, проделав длинный путь вниз, к убогим трущобам от фешенебельной гостиницы в 'национальном' китайском духе. В тонких старческих пальцах сухо пощелкивали четки, необычные, странные для того, кого иногда с оглядкой называли 'Святым'. Вместо обычных бусинок из дешевого стекла на нейлоновой нитке плясали, словно живые, кубики, похожие на игральные кости — из желтого целлулоида, помутневшие от времени и многочисленных царапин. Если бы в комнате было чуть больше света, а какой-нибудь посетитель обладал орлиным взглядом, он мог бы заметить, что на каждой грани тщательно выцарапан иглой крошечный рисунок, изображающий череп и скрещенные гаечные ключи.

Человек с четками сидел в полной неподвижности, похожий на мумию. Лишь движения пальцев и чуть сипловатое дыхание свидетельствовали, что он жив.

Снаружи послышались голоса, перекрыв обычный приглушенный шум, который несла улица — скрип колес на тележках рикш, заунывные вопли торговцев креветочным концентратом, стук множества ног, обутых в ботинки на деревянной подошве. Заканчивалась третья рабочая смена на ближайшем заводе, работники спешили по домам и 'экономам', чтобы воспользоваться коротким отдыхом.

Голоса стали громче. Один, знакомый, принадлежавший домовладельцу, противно ныл. Другой был требователен, обрубая короткие фразы, как вьетнамский уличный повар, что кромсает крысиную тушку двумя секачами. Тонкие губы старика чуть шевельнулись в кривой усмешке, кубики четок быстрее засновали в руке, постукивая, как настоящие высушенные косточки.

Заскрипела шаткая лестница, затем хлопнула дверь, кто-то вошел. Обычно посетители задерживались на несколько секунд, привыкая к полутьме, но этот гость двигался легко и без заминок. Чуть замедленно, наверное, внимательно высматривая, куда ставить ноги. Для женщины у гостя был слишком тяжелый и широкий шаг. Прошуршала циновка, принимая вес садившегося мужчины.

Пальцы старика, обтянутые пергаментной кожей, замерли, остановив щелкающий бег костяшек. Тишина расползлась по каморке, липкая и зловещая, как сеть, сплетенная тропическим пауком. Слепец поднял голову и медленно повернул ее вправо, затем влево, словно выписывая носом широкий вытянутый эллипс. Чуть обвисшая кожа, изборожденная многочисленными морщинами, не ощутила никаких изменений в температуре. Что ж, у гостя явно был фонарь, иначе он не смог бы двигаться так легко. Но пришельцу по крайней мере хватило такта на светить в лицо хозяина подземной лачуги.

Старик молчал, спокойный и недвижимый, словно гранитный камень, у которого в распоряжении все время мира.

— Добрый вечер, — гость заговорил первым, по-французски, очень чисто. Только растянутое и сглаженное 'р' показывало, что для него это не родной язык. Хороший, приятный голос человека лет шестидесяти или немного старше. Такой бывает у добрых и открытых людей. Или у очень умных и опытных негодяев, которые годами оттачивают могущество слова.

— Выключи свет, — попросил, хотя скорее уж приказал старик. Голос у него оказался хриплым и каркающим, но произношение безошибочно выдало природного итальянца.

Тихо щелкнуло. Очень похоже на переключатель электрического фонарика.

— Прошу прощения, должно быть, прозвучало не слишком вежливо, — слепец самую малость смягчил стальную нотку в голосе. — Я слишком долго живу во тьме...

— Это понятно и естественно, — после короткой паузы отозвался гость. — Я не обижен.

Слепец едва заметно кивнул, самому себе. Прямота пришельца ему понравилась — никакого фальшивого сострадания к чужому увечью, спокойная несуетливая сосредоточенность.

— Итак, что привело тебя ко мне? — вопросил старик.

— Поиски, — лаконично отозвался гость. — Долгие и трудные поиски. Я искал 'морлоков'. Хотя бы одного. И, думаю, нашел.

Слепой отшельник остался недвижим, несмотря на темноту ни единый мускул не дрогнул на его лице. А о том, как резко сжалась костистая, похожая на птичью лапу рука — могли поведать лишь немые чеки.

— Забавно... Я думал, что 'морлоки' — уже история, забытая много лет назад... И надо же, кто-то вспомнил про старый ужас повелителей мира... Что ж, ты нашел то, что искал, — старик ответил после долгой паузы, подчеркнуто обезличено, словно речь шла о совершенно постороннем и неодушевленном объекте.

— Ты знаешь, кто я, — так же спокойно, бесстрастно вымолвил гость. Тень вопроса едва теплилась в его словах, как уголек под слоем пушистого пепла.

— Конечно. Я часто слушаю радио, — улыбнулся отшельник. — Тем любопытнее твой визит. Личный визит... — он подчеркнул слово 'личный'. — Это ... смело, учитывая, кого ты искал и нашел.

— Мне нечего скрывать и нечего бояться. Кроме того, я пришел с миром.

— Любопытно... — слепой старик низко склонил голову, коснувшись подбородком груди, словно утонул в глубоких думах.

Вдали пронзительно затрезвонил гудок заводской 'железки' — по ветке проходил новый состав с углем. Они шли каждые четверть часа — с антрацитом из Корей и бурым с китайского севера — до развилки, разделяющей угольный поток на две магистрали. Одна линия проложена к Чунцину, где на заводском комплексе, принадлежащем русскому концерну, из камня будут выжимать газойль с помощью химии, нагрева и сжижения. Другая к хэбэйскому 'энергокластеру'. Вибрация от сверхтяжелого состава пронзила плотную землю, заставила чуть звякнуть проволочное основание светильника, сделанного из старой лампы.

— Я знал, что когда-нибудь старые грехи настигнут меня, — продолжил старик тихо, с печалью, но без тени страха. — Однако никогда не думал, что за мной может прийти кто-то ... вроде тебя.

— Ты не слушал меня, — негромко сказал гость. — Я пришел с миром. Наверху ждет автомобиль, за городом 'на подскоке' дирижабль. Он доставит нас в Юйшу, там зафрахтован самолет в Европу.

— Мой юный друг, ты сошел с ума от избытка многих знаний, в коих многие печали? — осведомился слепой террорист. — Ты действительно думаешь, что я отправлюсь с тобой на суд власть имущих?

— Я не друг и старше тебя, — отрезал пришелец, лед ощутимо звякнул в его голосе. — И хоть я не убивал жителей высоких башен, не тебе говорить со мной свысока. Это не конвой, а приглашение в гости. Нас ждет долгий путь и долгая беседа. Если согласишься.

— А если не соглашусь?

— Я уйду. Ты нужен мне, весьма нужен. Однако не настолько, чтобы умолять или принуждать.

Старик покачал головой, будто разминая шейные мышцы. Он был лишен зрения, но гость испытывал странное, очень неуютное ощущение, что его рассматривают пристальным, недобрым и всевидящим взглядом.

— Любопытно... — молвил, наконец, слепой. — Когда человек живет во тьме, то поневоле очень внимательно слушает. И со временем голоса начинают говорить куда больше, чем слова. Я не слышу в твоих словах лжи... Хотя должен был бы... Ты уверен, что меня не ждут застенок и квалифицированные палачи с патентом на 'sanatio specialis'. А это приводит к интересным мыслям о разных возможностях.

Гость терпеливо молчал, не желая прерюныхывать нить неторопливых размышлений хозяина подземелья.

— Если не рассматривать версию с ловким обманом, чтобы заполучить меня для расправы, то остается не так уж много. Старые секреты группы уже неактуальны и представляют интерес разве что для истории. Банковские счета давно пусты. Контакты с шпионами и посредниками не входили в мою компетенцию, я занимался чистой 'боевкой'. Методика 'альтер эго' и создание 'зеркальных' биографий... Думаю, за эти годы технология давно ушла вперед. Значит, остается только одно. Кто-то решил вызвать из небытия призрак старого беспощадного врага 'погонщиков прогресса'. Не так ли?

— Мы обсудим этот вопрос. Этот, и многие иные. Однако не здесь. Как уже было сказано, это очень долгий разговор...

— Что ж, справедливо. И, тем не менее, долгий разговор нам, вероятно, все же предстоит, здесь и сейчас.

— О чем? — бесстрастно вопросил пришелец.

— О жизни. О деяниях. Об ошибках и триумфах.

— Мои люди будут ждать столько, сколько потребуется. Но я не столь терпелив, чтобы вести пустые разговоры о жизни и смерти.

— Ты думаешь, что определяешь течение нашей беседы, — хмыкнул старик. — Однако это не так.

Он легким движением накинул четки на запястье левой руки, как браслет не по размеру. Правой же приподнял уложенный аккуратными складками край хламиды, в которую был одет, извлек наружу рубчатый цилиндр, размером чуть больше банки лярда от вездесущей 'N-Y-F'. Все это очень быстро, со сноровкой опытного бойца.

Во тьме что-то резко щелкнуло. Совершенно по-иному, нежели выключатель фонарика — резкий металлический звук ударил по ушам, низко и зловеще. Слепец вслушивался в тихий шум дыхания гостя, ловя его, словно вампир — капли живительной влаги из вскрытой кровеносной жилы. И был вознагражден — при металлическом щелчке пришелец ощутимо вздрогнул, глубоко втянул сырой воздух подземелья.

— Кажется, тебе это знакомо, — констатировал отшельник.

— Кто слышал подобное, тот не забудет, — гость на удивление быстро справился с собой, слишком быстро для простого человека. — Не думал, что мне еще когда-либо доведется услышать, как взводится граната.

— Противопехотная, от Kader Industrieen, в коммерческом варианте — с дополнительным термитным зарядом. Скоба прижата моим коленом, — просветил собеседника слепой отшельник.

— Колено 'морлока' в отставке. Какая ... тонкая грань между жизнью и смертью, — ответил гость после мрачной паузы. — Что дальше?

— Ты не боишься.

— Сказано 'будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся; ибо с тобою Господь Бог твой везде, куда ни пойдешь' . Я не боюсь смерти.

Они молчали, долго, минуты три, а может и еще дольше.

— Ты и в самом деле не боишься, — наконец согласился отшельник, с неприкрытым удивлением. — Что ж, это облегчает дело... Я пойду с тобой, но при одном условии.

— Каком?

— Я хочу услышать твою историю.

— Слишком долго.

Они перебрасывались словами быстро, в четком жестком темпе, как игроки за шахматной доской нажимают на рычажок часов.

— Не всю. Только о том, что привело тебя к...

Слепец оборвал фразу на полуслове, однако собеседник его отлично понял.

— Мы идем странными, причудливыми путями, — наконец вымолвил пришелец.

— Я все еще не уверен, стоит ли мне идти с тобой и за тобой. Стоит ли мне вообще слушать твое предложение. Я хочу услышать то, чего не знает более никто. Я хочу понять, кто ты есть. Что ты есть. Если солжешь, я узнаю об этом, и мы оба ... останемся здесь.

Старик ожидал любой реакции на свою недвусмысленную угрозу. Любую кроме той, что последовала. Скрытый во тьме пришелец рассмеялся. Негромко и, похоже, совершенно искренне.

— Мои мысли и воспоминания становятся ходовым товаром, — заметил он, отсмеявшись.

— Что?.. Мысли?.. — не понял старик и умолк, понимая, что вопрос прозвучал глупо и совсем несерьезно.

— Мне были нужны три человека. От одного — память. От другого — способности. От третьего — от тебя — знания. И каждый из вас захотел узнать частицу моей жизни. Первого интересовало мое будущее. Второго — мои намерения и ресурсы. Тебя же влечет мое прошлое... Есть в этом что-то глубоко символическое.

— Напомню, что мы можем умереть в любой момент, когда я сочту нужным, — старик оказался совсем выбит из колеи, он терял контроль над разговором и теперь старался восстановить равновесие подчеркнутой жесткостью. Но... гость просто игнорировал неприкрытую угрозу. Так, словно Бог и в самом деле стоял за его плечом, определяя срок жизни и смерти. И слепец ощутил суеверный страх, впервые за много лет.

— Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки , — произнес гость. — Ты узнаешь о том, как все началось. Но не просто так. Я тоже бываю любопытен... И воздам тебе равным за равное. Ты хочешь знать то, что не ведомо более никому. Тогда сам расскажи мне о том, чего никто не знает. Расскажи мне о том, что случилось пятнадцать лет назад. Об 'Экспрессе'.

Слепец криво ухмыльнулся, поднял голову и тряхнул четками. Кубики не застучали, но зашуршали, будто их уже скрыл полог Времени. Времени, пред которым равны все...

— Что ж, справедливо, — голос отшельника звучал также глухо и потусторонне.

И призраки прошлого заполнили утопавшую во тьме каморку.

* * *

Скоростной немецкий ExpressZug скользил по сияющим нитям рельс, направляясь от закрытого пансиона в австрийских Альпах к не менее закрытому 'Золотому городу' на Адриатическом побережье Итальянского полуострова.

За окнами уютно раскинулась сказка. Как будто доброе волшебство переместило поезд на страницы старинной открытки. Или в колдовской мир удивительной игрушки, где в стеклянном шарике, заполненном водой, всегда идет снегопад — нужно только слегка встряхнуть. Железная дорога то бежала двойной колеей среди холмов, то ныряла в узкие ущелья. Деревья и кусты словно кланялись человеческой технике, приподнимая белоснежные шапки. Пушистые сугробы играли призрачным светом, который обретает чистейший снег на исходе дня, когда кажется, что каждая снежинка подсвечена изнутри искоркой теплого огня. Мягкое вечернее солнце покидало сине-белое небо, чуть тронутое серой кистью — ни в коем случае не блеклым цветом городского смога или уличной грязи, но благородным оттенком glänzendem мetall, что так популярен в этом сезоне среди индустриал-авангардистов Вены и Петербурга.