Символ Веры (полная версия)

— Да, как раз я занимался этим вопросом. У Его Преосвященства есть несколько замечаний по составу представительства целестинцев, но существенных дополнений было решено не вносить.

— Прекрасно, тогда мы немедленно займёмся организацией...

— Это было бы очень кстати, — нейтрально отозвался реймский собеседник.

— И ещё один момент, чуть не забыл, — Морхауз старательно перелистал пустой блокнот, чтобы шелест листов достиг ушей архиепископа. — Относительно беринговских претензий по поводу епископства Франциска Ассизского...

Разговор занял еще около пяти минут и завершился на столь же благостной ноте. Когда трубка щелкнула разъединенной линией, Морхауз кратко приказал 'Зайди' и только после этого повесил ее.

Фра Винченцо возник в кабинете, как сказочный джинн.

— Что скажешь? — коротко осведомился кардинал.

— Они согласны на предложенный протокол, без условий и торга, — то ли спросил, то ли подтвердил секретарь. — Бенуа даже не пробовал торговаться.

— Они ничего не хотят и не требуют, — кивнул Морхауз. Слова Винченцо идеально совпали с его собственными выводами. — Протокол путешествия будущего понтифика им уже не интересен и не является предметом торга.

— А брат Алешандри так некстати заболел, план поездки сместился на один день, — очень тихо дополнил секретарь. — Наша креатура задержится в Ливане еще сутки.

— Вывод? — отрывисто вопросил Морхауз, словно сам опасался продолжить.

Фра Винченцо на мгновение задумался, формулируя, как лучше озвучить следующую мысль, уже ставшую очевидной для обоих.

— Гильермо Боскэ не покинет Бейрут.

Пауза длилась с пол-минуты. Затем кардинал отрывисто бросил:

— Байнета, срочно!

Секретарь не стал тратить время даже на кивок, а тем более на уточнения очевидного приказа. Просто испарился, растаял в воздухе, словно призрачное видение.

Кардинал откинулся на спинку кресла, скрестив пальцы. Руки слегка тряслись. Морхауз никогда не считал себя железным стоиком, готовым к любым превратностям судьбы. Просто он умел скрывать внешние проявления чувств. Здесь же скрываться было не от кого, и Александр мог на минуту побыть тем, кем являлся — насмерть испуганным человеком. А еще он мог признаться самому себе, что глупо, нелепо, невозможно ошибся. Непростительно ошибся.

Он сам бросил все на чашу весов, рискнул положением и репутацией, желая сорвать банк. Но при этом не подумал, что противная сторона сможет пойти так же далеко и еще на шаг дальше. Они тоже поставили все, только на другую карту.

Будущий понтифик Боскэ не переживет эту ночь. А с ним погибнет и кардинал Морхауз. Не в прямом смысле конечно, но эта катастрофа окажется равносильна смерти.

Что делать?!

— Телефон не отвечает, — прошелестел динамик внутренней связи, связывающей кардинала с кабинетом его секретаря. — Похоже, они добрались до связи. Пробую другие линии и номера администрации отеля.

Морхауз обхватил виски руками и энергично потер их. Итак, телефона нет. Значит, предупредить Байнета не получится. Любые иные средства связи слишком медленные. Или нет?..

Похоже, двум одинаково мыслящим людям приходят в голову одинаковые мысли. Динамик интеркома сообщил голосом Винченцо:

— В рекламных проспектах наличие пневмопочты не указано, однако в справочнике развития связи отель указан в первоочередных планах. Возможно, сеть уже смонтирована. Проверяю.

Морхауз выдохнул, резко и сильно, восстанавливая душевное равновесие. Проигрывает не тот, кто упал, а тот, кто не стал подниматься. Игра не закончена, пока не пробил финальный гонг, и даже в этом случае остается шанс подкупить судей или дисквалифицировать противника.

Пока Боскэ не умер, он в игре, словно король в столь нелюбимых Александром шахматах. Самая беспомощная и самая важная фигура.

— Все еще лучше, у них автотелеграф с пневматической доставкой по номерам, — сообщил Винченцо. — Сеть сдана в эксплуатацию на прошлой неделе, она работает, но пока не внесена в официальные реестры. Ищу индекс и код.

Морхауз достал из отрывного блока чистый лист бумаги и снял колпачок с авторучки. Тяжесть ручки и блеск стального пера успокаивали, настраивая на боевой лад. Кардинал чувствовал себя бретером, обнажившим рапиру. Только одна возможность, только один удар, однако это уже лучше, чем ничего. Перо заскользило по белой поверхности, набрасывая текст короткого сообщения. А за дверью Винченцо со скоростью пулемета перерывал многочисленные справочники и проспекты, слал молниеносные запросы в секретариат, который никогда не спал, работая посменно.

Четверть часа. Минута за минутой. Кардинал ждал, понимая, что решать вопросы быстрее секретаря он физически не в состоянии. оставалось лишь положиться на таланты верного слуги.

А может начать бить в колокола и связываться с полицией, а также пинкертонами Бейрута?.. Соблазнительно, однако, исключено. Они не успеют. А шум поднимется такой, что замести под ковер уже ничего не удастся. Обратиться к ливанским униатам-маронитам с их патриархом? Нет, риск тот же.

— Нет кода, — на этот раз даже железная выдержка фра Винченцо дала сбой, голос секретаря дрожал. — Я дозвонился до представителя компании связи. Автоматический телеграф уже введен в строй, но пневмотрубы еще не объединены в сеть.

— Как отправляются сообщения? — быстро спросил Морахуз, перечеркивая первоначальный вариант сообщения. А в уголке памяти сделал пометку — обязательно похвалить и поощрить секретаря. Тот делал в буквальном смысле невозможное.

— На диспетчерский пункт, оттуда они доставляются портье в конкретный номер. Пневматика заработает только со следующей недели.

Готовь срочную передачу, — рубанул Морхауз, вознося хвалу небесам, что у его секретариата оплаченные абонементы во всех главных картелях связи.

— Ваше преосвященство... у меня только номер, в котором проживает Боскэ. Номера сопровождения в отчете не указаны... Я не знаю, как послать сообщение персонально Байнету.

В голосе секретаря прорезались отчетливые истерические нотки. Морхауз хотел было накричать на помощника, однако опомнился. Во-первых, Винченцо и без того уже совершил несколько чудес, тут и сорваться недолго. Во-вторых, крик проблему не решал. Скорее, усугублял.

Кардинал сжал кулаки, до боли в побелевших пальцах. Тихо хрустнула сломавшая ручка из редкостного дерева зебрано.

— Шли с доставкой сразу на весь этаж. Записывай текст.

— На ... весь этаж?.. — Винченцо никогда не переспрашивал, тем более у патрона. Но сегодня и так была ночь удивительных событий. Одним больше.

— Да.

— Записываю, — кратко ответил секретарь.

И Морхауз продиктовал короткое сообщение. Он импровизировал на ходу, ясно понимая, что в любом случае еще до рассвета его послание прочтут все участники конфликта, от вездесущего Уголино до организаторов убийства. Хотя нет, еще только покушения.

Пусть Боскэ сегодня немного повезет, — подумал кардинал. — И наше послание дойдет до Байнета раньше, чем до убийц. В конце концов, творя дела богоугодные, надо оставить немного места и для Божественного вмешательства.

Электрические сигналы мчались по кабелям, складываясь в немыслимые, непостижимые для человеческого разума комбинации электронов. Во мгновение ока они преодолели расстояние, которое раньше требовало недельных путешествий специально подготовленных курьеров на лучших лошадях.

Глубоко под землей, в одном из подвальных помещений отеля, пронзительно заверещал звонок. Негритенок, дремлющий на шатком стуле, встрепенулся и вскочил, спросонья протирая глаза. Металлический молоточек между тем колотил по чашке, возвещая о поступлении новой автотелеграммы. Звонок оборвался так же резко, как и начался. Загудел, защелкал блок дешифратора, переводящий комбинацию электронных знаков в числа и буквы. Провернулся валик с зубчатыми колесиками на краях, накручивая новый чистый лист для сообщения. Негритенок, как обычно, с суеверным ужасом наблюдал за гремящей магией белых людей. На всякий случай он отступил подальше и одернул ливрею. Маленький чернокожий слуга не умел читать — лучшая гарантия от шпионажа.

Каретка 'живого звука' осталась неподвижной — сообщение включало в себя только текст, а не распечатку для воспроизведения голоса. Тонкие лапки буквоводителя забарабанили по бумаге, оставляя четкие оттиски чернильной ленты. Сообщение оказалось очень коротким, поэтому стрекот аппарата прогремел, словно короткая пулеметная очередь. негритенок непроизвольно поежился. Он происходил из мест, где пулеметы встречались значительно чаще пишущих машинок. Нынешнее положение ливрейного слуги низшего класса было пределом мечтаний не то, что его родной деревни — для всей округи.

Валик провернулся под зажимами ограничителей строки, заодно обрывая лист по черте перфорации. Получившийся рулончик скользнул в капсулу пневмопочты, ее в свою очередь подхватили маленькие клешни манипулятора и поместили на лоток передачи. Клацнула крышка, закрывающая капсулу. Дальше латунный цилиндрик должен был отправиться в один из приемников, который вел к соответствующему номеру, однако манипулятор еще не был откалиброван — точная механика требовала тщательной подгонки.

Снова провернулся валик и застрекотал буквоводитель — аппарат начал печать нового сообщения.

Мигнула красная лампочка, и негритенок сорвался к агрегату. Повторяя тщательно заученную последовательность движений, он поднял капсулу с посланием и поместил ее в отдельно выведенный раструб пневмопочты. Далее требовалось при помощи двух маленьких колесиков установить на самой капсуле трехзначный код — этаж и номер. Закрыть приемник, опустить флажок до щелчка, нажать рычаг. Гудение, жужжащий звук — и капсула отправилась в путь до этажного терминала, где ее примет и отнесет по адресу ночной портье.

Тем временем второе сообщение скрутилось в рулончик и оказалось запечатано в контейнере. Пока маленький слуга управлялся с ним, аппарат уже печатал третье.

Всего их было одиннадцать, по числу номеров на этаже, за исключением апартаментов Гильермо. Морхауз здраво рассудил, что от самого Боскэ в данном случае пользы не будет.

Отправив одиннадцатый контейнер, черный слуга в ужасе уставился на автотелеграф, но волшебная машина умолкла. Мальчик облегченно утер лоб, одернул взмокшую курточку. Ему еще никогда не приходилось обрабатывать столько сообщений подряд, мальчик безумно боялся сбиться и напутать. Для прислуги его уровня первая ошибка всегда становилась последней.

Далеко наверху ночной администратор недоуменно сложил на поднос одиннадцать латунных цилиндриков и на мгновение задумался над тем, в каком порядке их следует разносить.

Глава 12

Гильермо стоял у окна, кутаясь в длинный махровый халат, и мерз.

Конечно отель легендарного картеля 'Chateau' (чьего названия монах все равно не запомнил) был оснащен согласно последнему слову бытового прогресса. Полная звукоизоляция, пылесосы на гидравлической тяге, батареи-теплопроводы за изящными бронзовыми решетками. Здесь можно жить годами, пренебрегая суетным миром за толстыми прозрачными окнами, которые не задерживали ни единого лучика света, но были способны остановить бронебойную пулю. Идеальная замкнутая среда, предельно благожелательная к человеку с деньгами.

Но Гильермо все равно мерз. Неприятный холодок подкрался к сердцу, облизывая его ледяным языком. Скоро монах будет посвящен в священники и епископы. Затем кардиналы во главе с кардиналом-деканом соберутся в Паолинской капелле и с гимном 'Veni Creator Spiritus' пройдут в капеллу Сикстинскую. Белый дым принесет радостную весть граду и миру о том, что у Церкви появился новый владыка, и прозвучат заветные слова 'Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam' .

Так сказал кардинал Морхауз, а он не ошибается. И от этого у Гильермо леденело сердце.

Все в этом мире происходит соответственно Промыслу Божьему, и даже самая малая песчинка не сдвинется без Его дозволения. В чем же заключена воля Господня на сей раз? Ради чего Гильермо Леон Боскэ, человек без заслуг, званий и талантов, оказался поднят к горним высям? Чего ждет Он от слуги своего?..

Гильермо прижался лбом к стеклу, перечеркнутому тонкими волосками искусно подведенной электропроводки. Окна должны сохранять прозрачность в любых условиях, поэтому в редкие дни холодной погоды стекло прогревалось и не запотевало. Там, за прозрачной преградой, жил Бейрут — близкий, но в то же время недосягаемый для будущего понтифика, скованного по рукам и ногам строгим регламентом. Иногда Леон чувствовал себя окороком, который таскают по ярмарке, демонстрируя его тонкий посол и непревзойденный вкус. Или диковинной зверушкой. Не кормить, не пугать, смотреть с почтительной осторожностью.

Город переливался многоцветием огней, искрил газоразрядными лампами, пылал реками дорог. Электричества здесь явно не жалели... Такой роскоши Гильермо не только не видал, но и представить не мог. На мгновение ему представились сотни тысяч франков, которые ежесекундно растекались по Бейруту в миллионах ипостасей. Вылетали с выхлопами дорогих автомобилей, растворялись тончайшими ароматами парфюмерии, обращались в ослепительный свет реклам. Мир безумных трат и удивительных вещей.

Гильермо приложил ладони к стеклу. Казалось, что едва ощутимая вибрация проникает даже через прозрачную броню — то билось громадное сердце города, что не засыпал ни на мгновение, днем ли, ночью ли. Хотя, скорее всего это было просто биение тока крови в кончиках пальцев.

Можно открыть стеклянную дверь и выйти на балкон, окруженный низкой оградой из причудливо изогнутых чугунных форм. Кажется, такой стиль назывался 'итальянским', однако Леон не был уверен. Но открывать двери и окна ему строго запретили. Франц — так звали лысого помощника в очках — самолично следил за прочностью и состоянием всех замков и петель, не доверяя охране.

Гильермо отвернулся от окна, прошелся по 'императорскому' номеру, втянул запах свежего цветочного букета — его обновляли дважды в день. Было уже поздно, хотелось спать, но Леон никак не мог себя заставить улечься в кровать — в ней можно было потеряться среди шелковых складок. Человек, полвека спавший на деревянном топчане, под тонким одеялом, чувствовал себя здесь предельно неуютно. Гильермо предпочел бы улечься вообще на полу, благо ковер по мягкости и уюту превосходил тощие тюфяки его родной обители. Но было в этом что-то неправильное, показное, сродни фарисейству. Половинчатый отказ от роскоши.

Леон взял со стола библию — не старенький томик, который сопровождал его уже двадцать лет в трогательном сбережении, но роскошное издание, обтянутое русским сафьяном, с золотыми обрезами и закладками из тончайшего шелка. Гильермо открыл книгу наугад и прочитал:

'Как возвестил устами бывших от века святых пророков Своих, что спасет нас от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас...'

Монах немного поразмыслил над прочитанным и попробовал еще раз.

'И помолились и сказали: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства, от которого отпал Иуда, чтобы идти в свое место. И бросили о них жребий, и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам.'