Символ Веры (полная версия)

Гильермо хватило ненадолго, от силы на четверть часа. После он забился в дальнем углу грузовика, плотно зажмурившись, закрыв голову и заткнув уши. Однако непрекращающийся железный рокот угольного района проникал в самую душу — через стекла в дверцах, борта грузовика, через колеса и сам горячий воздух, разбавленный черной пылью до состояния густого китайского чая. Левиафан раскинулся на десятки километров, механически перемалывая шестернями уголь и людей, страшной индустриальной алхимией отжимая и дистиллируя человеческие жизни, превращая их в чистую энергию, длинные ряды чисел банковских счетов.

И над всем этим ужасом светило бесконечно красивое красное солнце, оттенки которого не могли бы схватить ни кисть, ни фотопленка.

— Кто-то знает. Кто-то нет, — философски подумал вслух фюрер. — Всем плевать. Здешние работники живут года три, иногда четыре. Кому есть дело до грязных оборванцев?

— Это невозможно, — прошептал Гильермо. — Это ... просто невозможно. Это богопротивно. Человек не может так обходиться с человеком.

— А ты решил, что это самое плохое, что бывает на свете? — безрадостно усмехнулся фюрер. — Нет, правда, так решил?

Гильермо сглотнул и снова обхватил голову. Ему казалось, что мозг раскалился и вот-вот разорвет слабый череп. Слишком много увиденного, слишком много обыденного, мирского ужаса... слишком много всего!

— Я видел все зло мира, — прошептал Гильермо. — Теперь я его видел.

— Да ничего ты не видел, поп.

Голос фюрера был спокоен и холоден. Без льда показного неприятия, просто спокойствие и легкая не злая ирония.

— Получил пару раз по морде, увидел изнанку электрического бизнеса и познал жизнь, да, как же. Ты не видел вымирающие от голода деревни. Детей, отравленных суррогатами и гнильем. Рынки, где родители продают подростков даже не за деньги, а за еду и сигареты. Бельгийские и французские плантации. Кислотные и пластмассовые заводы в Индии, где работают, пока язвы не прогрызут плоть до костей. Ты не видел, как кригскнехты подавляют восстания на шахтах в колониях, а затем развешивают пленных на крестах.

— Крестах... — эхом повторил Гильермо. — Невозможно. Богохульно...

— Я видел целые вереницы таких крестов. И скелеты на них. Запрещено убирать, в назидание.

— Это ... здесь?

— Нет, это в Африке.

Гильермо сжал кулаки, быстро развернулся к Хольгу.

— Как ты можешь?! — бросил монах прямо в лицо фюреру. — Как ты можешь говорить об этом всем так, будто ...

Доминиканец запнулся, но выразить всю глубину чувств смог только цитатой:

— Ты ни холоден, ни горяч, если бы ты был холоден, или горяч!

— Иоанн Богослов, — хмыкнул фюрер. — Я читал его в школе, на уроках закона божьего. Да, поп, я теперь не холодный и не горячий...

— Что тебя сломало? — Гильермо говорил так, словно горло ему стиснула невидимая рука. — Почему ты стал ... таким?

Хольг молчал долго. Сначала Боскэ думал, что фюрер его снова изобьет и почти ждал этого. Что угодно, лишь бы сбросить морок безысходности. Но фюрер, казалось, даже не смотрел в сторону доминиканца. И заговорил в тот момент, когда Боскэ уже решил, что ничего не будет.

— У меня были две сестры, поп. И много долгов. Чтобы их погасить, я заключил контракт... с теми... в общем, с людьми, которых лучше обходить стороной. Я расплатился с одними долгами, но оказался должен снова. Контракт был составлен по новой, 'лионской' системе и допускал перенос обязательств должника на его родственников. Но получилось так, что я ... пропал. На несколько месяцев. Когда деньги перестали поступать на счет, взыскание было предъявлено, а затем исполнено.

Гильермо перекрестился.

— О, нет, — развеял его жуткие фантазии Хольг. — Ничего ужасного, мы же не в дикарском обществе. Белые стоят выше разных ниггеров, их не рекомендуется заковывать в цепи и продавать в бордели совсем уж явно. Довольно простая работа домашней прислугой на Дальнем Востоке. Картельное производство, золотые и платиновые россыпи. А потом...

Фюрер еще немного помолчал.

— А потом случился бунт. Работники требовали повысить жалование на пару рублей. Вместо подавления администрация устроила полное уничтожение. Наемники залили все ипритом и взорвали даже собачьи будки. Несогласование вышло... прислугу должны были вывезти, но опоздали, а криги начали операцию раньше запланированного. Накрыло всех. Когда я вернулся ... к людям и цивилизации, то остался один.

Гильермо посмотрел в лицо фюреру. Он ожидал увидеть хоть что-то, хотя бы тень слез. Однако лицо Олега не выражало ничего, глаза его были сухи и безразличны, как стеклянные шарики, что вставляют чучелам. Только усталость.

— Потом пошел слух... Что концерн Престейнов был в доле с местными, но через суд потерял свою часть производства. Престейн должен был отдать все активы по разработке россыпей.

— Провокация, — сначала выдохнул Боскэ, а затем уже подумал над сказанным.

— Именно. Против Престейна выступили великие князья, они хотели получать доходы с россыпей единолично. Но американец решил показать, что кидать его обходится дороже, чем договариваться. И он просто обесценил передаваемые активы. Штрейки устроили волнения, а наемники под предлогом подавления восстания ... стерли все в отравленную пыль. Работники пошли по графе сопутствующего ущерба. Они вообще никому не были нужны, требовалось уничтожить лишь дорогое оборудование и дороги. Так говорили...

Хольг скрестил руки на груди, посмотрел на закат. Багровое пламя сжалось в узкую полосу, перечеркнуло небо чуть выше темного горизонта.

— Вот такая она, настоящая жизнь, ваше святейшество, — саркастически сообщил фюрер. — В ней нет смысла быть ни холодным, ни горячим. Это все равно всем безразлично. Даже богу.

— Ты... вы неправы, — сказал доминиканец, прижимая обе руки к груди, там, где под грязной пропотевшей одеждой висел на простой бечевке деревянный крест.

— Я прав. Богу нет до нас дела. Если он и есть, то где же его всемогущая рука? — Олег испытующе посмотрел прямо в глаза Боскэ, и под его взглядом Гильермо склонил голову.

— В чем заключался божий промысел, когда умерли мои девчонки?

Доминиканец сглотнул. У него имелся ответ на этот вопрос. Несчастный контрабандист был не первым и не последним человеком, который вопрошал — если Бог существует, откуда в мире столько зла? Но... Одно дело, читать Книгу, в которой давным-давно написано все, чтобы провести человека по дороге мирских страданий к блаженству единения с Богом. И совсем другое — рассказывать о Божьем Промысле тому, кого жизнь бездумно и равнодушно переехала, как дворнягу колесом.

— У меня нет ответа, — вымолвил Гильермо. — Нет ответа, который вы приняли бы ... Олег.

Фюрер чуть изменился в лице, затем вспомнил, что его имя называл Торрес. Надо же, у попа хорошая память.

— У меня есть только вера, — печально качнул головой доминиканец. — И я думаю, вы не захотите разделить ее со мной.

— Нет. Не захочу. Я верю в то, что завтра мы должны прибыть в Дашур. И если враги нас найдут, остановит их не вера, а наше оружие. Если повезет. А если не повезет... Всем плевать. Таков настоящий мир.

— Возможно... — голос Гильермо прошелестел, словно лист на ветру, так тихо, что Хольг сначала не расслышал и собрался было вернуться к грузовику.

— Возможно, — повторил доминиканец, и голос его окреп.

Хольг подождал развития речи, но монах лишь молча опустился на колени, молитвенно сложив пальцы с обломанными ногтями.

За спиной скрипели мелкие камни под ногами уходящего фюрера. Гильермо плотно зажмурился, крепче стиснул замерзшие руки. Крест на груди казался теплым.

— Всемогущий Боже, услышь наши молитвы, возносимые с верой в Воскресшего Твоего Сына, и укрепи нашу надежду на то, что вместе с усопшими рабами Твоим и все мы удостоимся воскресения. Через Господа нашего Иисуса Христа, Твоего Сына, который с Тобою живёт и царствует в единстве Святого Духа, Бог во веки веков. Упокой с миром сестер Олега. Аминь.

Гильермо открыл глаза и посмотрел на темное небо, где зажигались первые звезды. Их было мало — все еще мешал дым 'Подвала' — робкий серебряный свет едва мерцал в небесной тьме. И доминиканцу представилось, что так, должно быть, видят земной мир ангелы. Искры надежды во тьме безнадежной жестокости.

— Господь Всемогущий, я верю в Тебя и твой промысел. Ты превращаешь негодяя в праведника, что ведет меня долиной смертной тени. Ты отводишь взгляд себялюбивых и тиранов из злых людей. Господи, ужель это урок, что я должен усвоить? Это стезя правды, с которой я не должен свернуть? Дай мне знак, прошу!

Небо молчало. И Гильермо понял, что ответ ему придется найти в собственной душе и вере.

* * *

Никто не узнал этой подробности, но кардинал-вице-канцлер Морхауз и кригсмейстер Ицхак Риман получили известия о ганзе в один час, за несколько минут до полуночи. И отреагировали почти одинаково, с кажущимся ледяным спокойствием. Морхауз поднял телефонную трубку, вызывая фра Винченцо, который окончательно переселился в секретариат кардинала. Риман постучал по флажку внутренней сигнализации станции, призывая порученца. Оба — кардинал и убийца — отчетливо понимали, что жребий брошен.

Спустя четверть часа из Неаполя взлетел гидросамолет Seversky 'Super Clipper', с ударной группой палатинцев полковника Витторио Джани.

Путь Римана оказался сложнее. Кригскнехт вылетел на самом быстром самолете, который смог зафрахтовать, с двумя дозаправками. Ицхак отправился налегке, только с личным оружием и полевой сумкой, полной наличных денег — расплачиваться на месте с наемниками, которых собрал из больничного павильона Фрэнк Беркли.

В предрассветный час, когда оба самолета уже давно были в воздухе, ганза и Гильермо завели грузовик, еще не зная, что время их бегства закончилось, и последние песчинки осыпаются, отмеряя судьбу каждого.

Глава 26

— Ты просишь меня быстро найти тех ян гуйцзы...

Китаец с длиннющими вислыми усами и еще более длинной бородой печально поник головой, сделал грустную паузу. Риман терпеливо молчал. За его спиной переминались два шкафообразных кригскнехта в широких плащах, подбитых гибкими защитными пластинами.

— Это возможно? — наконец спросил Ицхак, красноречиво постукивая пальцами по большому конверту очень характерной толщины и формы.

— Да, это возможно, — отозвался китаец, один из глав 'Общества справедливости и гармонии' (то есть триады), который отложил все насущные дела и принял Римана по одному телефонному звонку 'Скорпиона' Беркли. — Каждая пара внимательных глаз в этом большом городе может высматривать людей, которых ты ищешь. Белые считают себя королями Поднебесной и Дашура. Однако они не могут обойтись без прислуги, которая всегда бдит и всегда смотрит.

— Отлично, — Риман удержался от вздоха облегчения. Знать, что ганза подъезжает к Дашуру, было лишь малой частью успеха, требовалось еще найти беглецов. И очень быстро.

— Но ты просишь об этом как варвар, без уважения и ритуала... — с еще большей печалью качнул головой китаец.

— Десять процентов сверху, — у кригсмейстера не было времени на церемонии.

— Двадцать.

— Десять, — повторил Риман. — В качестве компенсации за отсутствие должного уважения. Это большие деньги, и я не вижу смысла переплачивать.

Китаец вздохнул, пропустил тощую бороденку меж пальцев.

— Договорились, — с будничной деловитостью сказал азиат. — Что-то еще?

— Броневики, два, неприметные. И лучшие радиофоны.

— Найдется, но за отдельную плату и напрокат. Товар дефицитный.

— Договорились.

— Оружие? — китаец многозначительно катнул глазами по орбитам, как демон с гравюры. — Пулеметы, гранаты?

— Нет, — усмехнулся Риман чуть покровительственно. — Обойдемся. Слишком громко для славного Дашура.

Китаец согнулся в поклоне, которого был достоин личный друг и партнер 'Скорпиона'. Легкая улыбка скрылась в белой длинной бороде — торопливый белый варвар не оговорил эксклюзивность желаемой услуги. А как донесли лазутчики триады — четверть часа назад в гавани приводнился огромный гидросамолет, набитый вооруженными людьми. Интересно, что им нужно?.. К кому они обратятся, чтобы узнать неизвестное и обрести желаемое? Тоже придут к триаде? Или воспользуются услугами черной общины?

Быть может, варвар с жужжащим ящиком за плечами оказался неосмотрителен и недальновиден, отказавшись от пулеметов...

* * *

Дашур был огромен. И уникален.

Этот город был возведен практически на пустом месте союзом картелей, которые решили не ждать милостей от государств, а сделать самим административную и торговую площадку, удобную только для них. Шли годы, Поднебесная дробилась на все более мелкие образования, превращаясь в 'зону свободной охоты' для каждого, кто готов был рискнуть всем во имя алчности. И картельный город на китайском побережье, к северо-востоку от Наньтуна, рос и богател.

Юридически Дашур был 'порто-франко', то есть 'свободным портом' с некоторыми функциональными строениями вокруг. А фактически — экстерриториальным мегаполисом, поэтому в нем не действовали иные законы, кроме устава градоуправительного совета и сложившихся традиций. Здесь имелось множество вещей, которые трудно было встретить в европейских столицах, например постоянные и вполне официальные рынки 'пожизненно законтрактованных', то есть фактических рабов. И не было многого, без чего невозможно представить себе крупный город, например грязных пригородов-фавел. Отцы Дашура хотели, чтобы взгляд жителей и гостей радовали красивые пейзажи, а не сборища грязных лачуг, поэтому, когда таковые появлялись, их просто сносили бульдозерами. Куда при этом исчезали жители — оставалось скромной тайной города. Исключение было сделано лишь для 'береговых баронов', по старой традиции, потому что именно они расчищали пространство для будущей 'Азиатской Жемчужины' методами, о которых не пишут в газетах и школьных учебниках.

Олег думал, что когда ганза достигнет цели, он переживет какие-то особые ощущения, испытает радость, может быть даже экстаз. Не каждый день сбывается потаенная мечта многих лет. Однако он не почувствовал ничего, кроме уже привычной смертельной усталости и легкого чувства удовлетворения. Не от сбывшейся мечты, а от осознания, что еще один пункт пройден, и окончательное спасение монаха совсем близко.

Грузовик они оставили прямо на въезде в город, продали за наличные вездесущим узкоглазым барыгам, то ли корейцам, то ли китайцам. Едва ли за пятую часть цены, зато сразу, без всякой мороки с документами. Машина в одни руки, франки в другие, и никаких вопросов.

Им нужно было попасть на главный почтовый узел Дашура, фактически огромный информационный терминал, предоставляющий любые мыслимые услуги связи, от простых писем до именных курьеров в любую точку мира. Послать весточку покровителю Леона Боскэ, снять охраняемый номер в специальной гостинице 'для заключения особых сделок' и ждать исхода. Несложно, особенно с учетом уже пережитых испытаний. Дело нескольких часов.

Сначала Олег намеревался ехать в метрополитене, благо одна из трех городских веток начиналась от городской черты и шла под главным проспектом прямо к побережью, где и располагался почтамт (ближе к морю и почтовым гидропланам). Но поразмыслил, еще раз пересчитал все сбережения и подумал, что теперь нет смысла экономить. Потому что если все получится — завтра вопрос денег их волновать уже не будет. А если нет ... тем более. Олег еще не встречал покойника, который смог бы забрать богатство на тот свет.