Последнее Поколение. Цена ошибки

Болдырева Ольга

Последнее Поколение.

Цена ошибки

Аннотация:

Платить приходится за все. За что-то меньше, за что-то больше. Всё зависит от того соразмерны ли товар и цена. Дороже всего нам обходятся ошибки: от не поставленной запятой в годовом диктанте, до уничтожения целого мира. Но можно ли назвать выбор ошибочным, если не известен его конечный результат? Честно ли требовать плату за боль? Как освободить себя от этого бремени? Чем выше забирается человек, тем большую плату требует от него Время. Они всего лишь подростки: наивные, злые, гордые, отчаянно мечтающие о лучшей жизни. Им дали всесилие, но не научили пользоваться. И забыли объяснить, что плата за него может оказаться слишком высокой.

Мы остались вдвоём судьбою,

Что дана нам одна на всех.

Слышишь этот безумный смех?

Мы смеёмся так над собою.

Фотокарточки тонут в пыли...

И на них вроде те же мы.

Перед временем все равны.

Кроме нас.

Мы одни. Мы одни.

...вместо вступления

От жизни к смерти. Вечное рано или поздно стирается пустотой, а что было прахом уходит в прах. И так всегда будет. Ведь крайности всегда притягиваются... Только жизни с жизнью нельзя соприкасаться — может настать конец.

Всему.

И был создан порог, и были созданы хранители. И было сказано: пока есть хранители, есть порог: конец и начало. Проходили тысячелетия, добро существовало рядом со злом, лёд с пламенем, свято оберегалось межмировое равновесие. Возникало и исчезало в пучинах хаоса бесчисленное множество миров и реальностей. И лишь хранители скитались между жизнями, не замечая времени.

А оно подходило к концу...

Свет и Тьма, в своих вечных сражениях вряд ли заметят, что что-то изменилось. Лёгкий привкус страха в воздухе не остановит их, не заставит оглянуться. Беспокойство, разлитое в пространстве, не поможет разобраться в грядущем. Даже судьба более над собой не властна. Что-что случиться. Миры готовы к перерождению, и ждут его. Кого-то новое затронет, заставив ужаснуться, кто-то ничего не заметит.

Время... Они забыли, что оно может повернуться против них. Непостоянное, великое Время, играющее с судьбами всего, словно с тряпичными куклами. Прокручивающееся то в непостижимые дали, то возвращающиеся к концу. Что ему несколько чьих-то жизней? Время может вознести их на вершину счастья и славы, и сразу же опустить на дно отчаянья и бессилия. Не желая зла, одним прикосновением, случайно отнимет самое дорогое, а потом за порогом боли, вернёт надежду и желание жить. Жестокое и милосердное, любопытное и равнодушное, текущее в разных мирах по-разному... Время знает, что его власть скоро закончиться. И судьбы всего окажутся в руках тех, кто не смогли исправить свои собственные...

Время не боится, они должны научиться управлять дарованными им силами. А кто, как не время лучший учитель? Пусть, иногда, чересчур суровый и требовательный, но только через боль, и потери они смогут понять свою суть. Время готово к перерождению, готово к тому, что могут случиться ужасающие ошибки, такие как гибель целых миров...высокая цель — высокая цена, без случайных жертв не обходиться никогда.

Но готов ли ты? Стать случайной жертвой во имя блага? Доверить свою жизнь и жизнь тех, кто тебе дорог тем, кто пренебрежительно относятся к своим собственным и не обращают внимания на чужие. Они не понимают своей ответственности, и играются с мирами, как дети с песочными замками. Вдруг следующим разрушенным станет твой дом?

Но всё же...

Отдохни путник, в тусклом свете настольной лампы перелистни страницу и окунись в этот мир. И кто знает? может быть именно здесь, ты найдёшь часть себя. Всё просто...

...только начни...

Пролог

Здесь не было ослепительного, всепоглощающего света. Не было чего-то возвышенно-прекрасного, несущего в себе спокойствие и добро... Здесь не было мягкой осязаемой тьмы. Не было чего-то мрачного, таинственно-манящего. Здесь не было привычной скучной серости. Не было чего-то низменного, людского. Только тени... бесплотные, безликие, бездушные...

Здесь повсюду была разлита боль... беспросветное отчаянье и бессилие.

— Значит, мы уходим? Так быстро... и просто, слишком просто.

— Просто? Нет. Мы все уже чувствуем эту пустоту, что пробирается к сердцу. Будет больно, но у нас получится.

— Уходить всегда легче, чем возвращаться.

— Конечно, именно поэтому мы не вернёмся. Покорность делает нас слабыми, но...

— А когда-то мы считали, что всесильны. Как глупо...

— Нужно время. Много-много времени, чтобы простить наши ошибки. Когда раны исчезнут, став шрамами, память подарит надежду на милосердие.

— Кому как не нам знать, как иногда болят старые шрамы? Мне уже больно. И страшно... как же мне страшно! Ты даже не представляешь. Я всегда боялась уйти что-то забыв сделать, сказать, вернуть. Не дописать письмо. Просто забыв выключить свет. Я не могу себе представить, что меня больше не будет. Мысли, фразы, память, знания, мои самые сокровенные мечты, страхи в один миг исчезнут, станут необязательными и лишними. Ты же знаешь, я веду дневники, записывая туда самое важное. Что станет с ними? Ведь важны они были только для меня. Вот так запросто всё перестанет существовать, мне так не хочется в это верить. Последние дни я хожу по дому, словно тень и боюсь заглядывать в зеркала, потому что не вижу в них ничего. Наши отражения покинули нас так же так чувства... души... судьбы. Я слышу, как наверху плачут дожди, захлёбываясь слезами. Не жалобно или истерично — просто плачут, будто уже смерились с нашим уходом. И снова спрашиваю себя: "Зачем?". Всё это... эта идея, замысел... всё так похоже на какую-то игру, фарс. Партию в шахматы. Что-то совершенно несерьёзное. И это неприятно осознавать. Но уже неважно. Я помню, что голосовала на совете "за". Но скажи, а тебе не страшно вот так уйти, даже не обернувшись? Пожертвовать своими идеями и мечтами в надежде на призрачное прощение?. Ты можешь представить, что в один момент от твоих размышлений, сомнений, желаний... от тебя самого не останется ничего даже тени, жалкого отражения?

— Страшно... очень. Так же как и всем. А, что ты хотела бы жить вечно?

— Да, было бы не плохо. Можно, успеть переделать всё дела... А ты разве нет?

— Конечно, нет. Ведь это так скучно! Во все времена и люди и маги, даже боги тянулись к вечной жизни, боясь смерти или просто желая сделать её своей рабой. Тот же алхимик пытающийся изобрести философский камень проводя для этого страшные ритуалы, ни чем не отличается от многих тысяч похожих. Мы тянемся ко всему, что не понимаем, ведь для нас вечность всего лишь слово. Что значит тысяча лет, для тех, кто считает каждый год или день? А век? Это слово понятно, оно не так уж и не достижимо, даже многие обыкновеннейшие смертные доживают до этой цифры, лишь переступив вековой порог, становясь историей. Даже тысяча — это не так страшно, через каждые одиннадцать — двенадцать поколений кто-то встречает новое тысячелетие. А миллион? Домыслы историков, учённых, кого-то ещё сделанные по археологическим находкам, теориям или чему-то подобному. Даже для нас это всего лишь скупые факты. Не то, что для людей. Заученные сведенья, которые не имеют смысла. А ведь вечность это не миллион и даже не миллиард лет. У неё не было ни начала, так же как не будет конца. До нашей вселенной были другие, ничуть не лучше и не хуже. После смерти одного мира возникает другой. А мы не можем да же образно представить — это понятие, "Вечность". Что значит бессмертие, для того, кто никогда не рождался, кто всегда был тут, и всегда будет. Будет смотреть на могилы наших прапраправнуков и их потомков, на пепел, что останется от всего, что было когда-то, и когда-то будет. А ведь для нас все начинается с рождения, и мы просто никогда не сможем понять слово "вечность". Хотя иногда так хочется. Да, и как не старайся невозможно успеть всё. Что-то забудется, что-то сотрётся, что-то покажется ненужным. Нам предоставили привилегию уйти, самим выбрав день, час, минуту. Успеть попрощаться, навестить любимое место, уделить больше оставшегося времени любимому. Хотя прекрасно известно, что мы никогда не будем к этому по-настоящему готовы. И тянуть больше нельзя. Вот такой дар, а может проклятье. Страх — это так естественно. Так же как все наши желания. Вот только мы заигрались. Заигрались в Творцов и властителей времени, забыв что мы всего лишь пешки... Забыли, что запреты есть всегда. Так что нам пора. Но за нами придут новые. Через десять лет, двадцать... через несколько веков или тысячелетий. Это уже не важно. Время само решит, что оно готово. Что оно готово простить нас. Что оно опять устало быть всесильным. И тогда они придут. Кто? Не имеет значения. Зачем? Просто так... Я знаю, что они легко могут повторить нашу ошибку... наши ошибки, но у них будет шанс начать пусть не с совсем чистой, но всё-таки, практически не заполненной страницы.

...А ведь страниц в этой тетради так много...

Часть I

Хочешь я спою тебе песню

о звёздах и их мирах?

И мы туда прогуляемся вместе,

Увидим что в тех городах...

Отрывок 1

— > Fatum [Author:w]

...— Бесчисленное множество миров. Наверное, даже Создатель не знает, сколько их существует. А сколько существовало? И сколько будет создано?

Сначала миров было совсем не много. Создатель даровал своим лучшим творениям, тем, в чьих сердцах спустя много и много перерождений сохранился данный от начала первый огонь возможность самим создавать миры. Мечты, надежды, эмоции, желание... миров появлялось всё больше и больше. И запертые в своих измерениях, словно крошечных клетках люди и нелюди мечтали все больше о других неведомых ранее границах. И Создатель, сжалившись, открыл все границы, давая тем, кому хочется, простор для вечных скитаний мех мирами.

Вот только... как легко забыть, что вслед за мечтателями в другие миры кинуться в поисках выгоды, денег, славы, чего-то ещё и другие. Что бесчисленные армии пойдут завоёвывать новые земли. Как легко забыть о людской природе. О том, что не только люди будут искать себе место под бесчисленными солнцами миров. О том, что материя не любит материю.

Ткань миров начала расползаться под натиском хаоса. И Создатель понял, что допустил ошибку. Тогда он сотворил тех, кто должен был следить за порядком, не допуская меж мировых войн.

Подростки из разных миров, что не принимали жизнь такой, какая она есть, требуя от неё большего. Он даровал им бессмертие и почти всесилие, связав их воедино, скрепив сердца долгом.

Сначала они были счастливы — новые знания, новые возможности, новые открытья. Они исправно поддерживали порядок, латая ткань миров как хрупкое шелковое полотно. Они выбирали лучших из лучших и открывали им пути в иные миры. Они создали порог — место, куда ведут все дороги, что бы закончиться у двери в самый странный мир — его, назвавшие себя Стражами, выбрали в качестве дома. И у порога они решали, кто достоин, перейти черту, а кто нет. Были многие, пытающиеся оспорить право распоряжаться силами Создателя, но никому не удавалось.

А потом Стражам стало скучно. Дни стали серыми и похожими друг на друга, слившись в бесконечное сегодня, и долгожданное будущее обернулось опостылевшим настоящим, когда не хотелось уже ничего. Желание уйти стало пересиливать долг. Создатель уже давно исчез, оставив своих детей одних. И над Стражами больше никого не стало. Тогда они придумали игру — вмешиваться в естественный ход истории миров, перестраивая её так, как хотелось бы самим Стражам. Они устраивали войны и, наоборот, прекращали их. Они выбирали, кому править, а кому служить. Они карали непокорные миры смертью и создавали богов, что бы они стали наместниками Стражей.

Дети... глупые маленькие дети, так и не осознавшие своей силы. Они допустили ошибку, которую уже не возможно было исправить, решив поиграть в Создателей. А когда они это поняли, было уже поздно. Время собралось уходить, не вынеся вмешательства в своё течение.

Все имеет свою цену. Даже призрачная надежда на прощение и возможность снова вернуться. Они заплатили — отдали всё, что у них осталось: души, судьбы, отражения, чувства. Потом — свои жизни.

Закрыли двери во все миры, давая возможность времени залечить свои раны, что бы когда-нибудь миры снова открылись для тех, в чьих сердцах продолжает гореть Первый Огонь... Но уходя успели передать крошечную каплю знаний и способностей нескольким ученикам.

Итак, какие мы можем сделать из этого выводы?

Кристин, не стесняясь, зевнула. Иногда наставники превосходили самих себя, рассказывая что-то совсем уж мутное.

Молодой мужчина на секунду оторвался от рассказа, обвёл укоризненно— проницательным взглядом собравшихся подростков, чуть задержав его на Кристин, и снова вернулся к рассуждениям, теперь больше внимания уделяя отдельным моментам, указывая собравшимся на логические не состыковки легенды.

Сколько Кристин знала его, Тим Джессон всегда любил сначала под завязку напичкать их сказками, а потом проведя сложный глубокий анализ доказать, что все что он только что рассказал ничто иное как полная чушь. Хотя, по мнению девушки это было ясно с самого начала, безо всяких анализов. Кристин ещё раз зевнула и обвела собравшихся в небольшом уютном полукруглом зальчике с сухим запахом пыли, что царил здесь всегда, и духов — что принесли собой подростки, совсем ещё дети, обвела изучающе-брезгливым взглядом...

Сначала их было много. Больше пятисот детей от десяти — одиннадцати лет до, практически взрослых людей старше двадцати, собранных из разных стран. Пришлось даже разделиться на группы. Через два — три дня отсеялось больше половины.

Сейчас осталось только двадцать.

— В каждом поколении нас всё меньше и меньше. — Тутже вспомнились слова одного из наставников. Высокий, очень изящный мужчина с уже седыми волосами, не смотря на то, что больше тридцати дать ему было не возможно.

Девушка нахмурила брови пытаясь восстановить в памяти его имя или хотя бы лицо, но так и не смогла ничего, кроме внимательных жёлтых глаз, что заглядывали в самую душу. Кажется он ушёл через несколько дней после того как провёл свою первую и последнюю лекцию. Для него ученика не нашлось.

Ещё один дар пропал бесследно.

Свой дар Кристин ещё не получила, её наставница уходить пока не собиралась, постоянно вспоминая о каких-то мелочах, что мешали ей наконец передать свои способности девушке, закрепив их клятвой, чтобы через какое-то время сама Кристин поступила точно также. Низенькая, пухленькая Эллен в чём-то неуловимо напоминала ей саму себя — жизнерадостную, суетливую, совершенно рассеянную, и в то же время довольно избалованно-высокомерную и ленивую.

— Эй, ты хоть сделай вид, что тебе интересно. — Кир, не удержавшись, толкнул сестру в бок.

— Не хочу притворяться. Всё равно не запомню ничего. — Беззлобно отмахнулась девушка, глядя в глаза своей точной копии только в мужском варианте. Брат пожал плечами и вернулся к прослушиванию лекции, торопливо записывая в пухлую тетрадь на пружинках, вырванные из рассказа Тима обороты и фразы мелким почерком.

Кристин чуть-чуть понаблюдав, как брат то и дело замирал, прикрыв глаза прислушиваясь к тихому голосу наставника, а потом, вздрогнув, начинал снова писать, делая понятные только ему сокращения и пометки на полях, продолжила разглядывать подростков. До сих пор она не смогла выучить их имена, хотя и не очень-то стремилась. Сидящая на первом ряду девушка с непослушными медными кудрями, что с самого начала собрания пыталась законспектировать лекцию после сорока минут беспрерывной писанины брезгливо отодвинула от себя потрёпанный блокнот и теперь, подперев кулаком острый подбородок с небольшой ямочкой, рассматривала своего соседа, который что-то увлеченно рисовал карандашом на старой уже и так исписанной столешнице. Словно почувствовав чужой взгляд, парень обернулся, оценивающе осмотрел девушку из-под чёлки пшеничного цвета и улыбнулся. Совершенно открыто и приветливо, как могут улыбаться только маленькие дети.

Ещё через ряд устроились двойняшки, как их про себя окрестила Кристин — слабая пародия на них с Киром. Эти постоянно сорились и казались скорее обычными знакомыми, нежели братом и сестрой или хотя бы друзьями. Девушка скривилась, разглядывая славянские черты лица девочки младше её года на два, что была совсем не похожа на своего брата. Не то, что она, Кристин. Девушка с гордостью взглянула на Кира и снова перевела взгляд на двойняшек, которые как раз собирались затеять очередной спор прямо во время лекции. Вот девочка недовольно встряхнула головой, приводя тёмно русые неровно обрезанные пряди в ещё больший беспорядок, и отчаянно жестикулируя начала о чём-то втолковывать хмурому братцу. Прямо за ними устроилась взрослая девушка никак не меньше двадцати лет. Лицо совершенно расслаблено, прямо светиться умиротворением и счастьем. Взгляд темных почти чёрных глаз рассеян и устремлен, куда-то сквозь стену к одной ведомой только девушке цели.

Кристин помотала головой, отгоняя наваждение. Вот ещё, мечтательница нашлась...

Целитель должен уметь чувствовать людей, да и не только их. Но тут надо быть осторожным, можно случайно перешагнуть грань и раствориться в чужом сознании.

Хотя куда ей с её нелюбовью к людям в Целители? Кристин, не выдержав, улыбнулась — вот такая она противоречивая. Есть чем гордиться.

А вот Кир ещё не определился с даром, вообще-то именно он с самого начала хотел быть Целителем. А теперь, когда стало ясно, что здесь первой оказалась сестра — рассчитывал на Воина.

Словно услышав мысли Кристин, наставник закончил речь не утешительным выводом, что всё равно, сколько анализов не проводи, до правды не докопаешься.

— Ну что ж, и в заключение могу сказать, — Тим, порывшись в карманах пиджака, достал изрядно помятый листок, — что теперь стало окончательно ясно у кого из вас какой дар. К сожалению ещё пятеро к новому поколению не принадлежат и являются совершенно обыкновенными магами.

Бедняги. Девушка покачала головой, с легкой насмешкой наблюдая, как подростки начали переглядываться, словно надеясь увидеть на соседе табличку "не подходит". Не спеша наставник начала зачитывать список, грустно вздыхая, когда очередной подросток, ссутулившись, покидал зал.

— Энтони, увы.

Тот самый мальчик с пшеничной чёлкой, наверное, единственный из тех, кто выбыл, выглядел почти довольным.

— Почему "увы", Тим? — Он легким движением закинул на плечо сумку. — Всегда мечтал стать художником. Ну, эту магию. Всем удачи! — Энтони повернулся к оставшимся подросткам и искренне им улыбнулся, той самой детской улыбкой, на миг освятившей зал подобно вспышке. Только Кристин показалось, что эта улыбка была адресована именно ей.

— И, наконец, Кир. Вот уж точно не ожидал. — Мужчина ещё раз посмотрел на список, словно надеясь, что там что-то измениться.

— Это невозможно! — Кристин сама не заметила, как вскочила на ноги, испуганно смотря на наставника. "Сон, сон, сон,... пусть это будет сном...". — Он же мой брат! Если у меня есть дар, должен быть и у него! — Девушка обвиняющее ткнула пальцем в двойняшек. — Как у них!

— Прости, но это не так. — Наставник покачал головой и поджог лист, наблюдая, как бледное пламя лениво слизывает с бумаги написанные кривым, сильно наклоненным почерком, имена. — Мне, правда, жаль, Кристин. — Он пожал плечами, словно извиняясь, потом покачал головой, не соглашаясь со своими мыслями, и продолжил. — Кстати, и я сегодня с вами прощаюсь, для меня приемника не нашлось. — Его улыбка больше была похожа на маску — гротескную и жуткую. — Так что я завтра ухожу.

— Так передай дар Киру! Мы не можем расстаться, он же... он часть меня! — Кристин чувствовала, что выглядит,... нет, даже не глупо, а ничтожно. Она же и так знает ответ, и вовсе не хочет слышать его ещё раз, но теперь придётся.

Но Тим, прекрасно понимая состояние девушки, только промолчал.

Остальные упорно отводили взгляды, будто пытали понять как это — быть разделенным на две части, когда твою половину отрывают от тебя? Только та девочка, кажется,... Наташа, смотрела прямо ей в глаза, словно пыталась поддержать Кристин. Что она может понимать?! Девушке казалось, что она сейчас захлебнётся в переполнявшей её боли безнадёжности, и отчаянной яркой ненависти.

Кир осторожно подёргал сестру за рукав модной вычурно-пёстрой кофточки, что должна будет войти в моду лет так через сто — сто двадцать. Впрочем, кому интересно время? — если оно легко изменяется, пытаясь угодить новому поколению.

— Успокойся, мы ещё встретимся. Сегодня. Дома. Что на тебя нашло? — Юноша встал из-за стола и, закинув тетрадь с конспектами в сумку, не прощаясь, вышел из зала. Только кивнул Тиму, словно пытаясь ему что-то мысленно передать.

А Кристин осталась стоять на месте, чувствуя, как краска смущения заливает её щеки. Только подумать! Опозорилась перед остальными! Так глупо... Девушка встряхнула головой, наблюдая, как пружинят идеально завитые светлые пряди и, гордо вскинув подбородок, опустилась на место, пронзив особо любопытных подростков презрительным взглядом.

Аристократка от мозга костей безупречно брезгливая и надменная. Хранящая в глубине души улыбчивую добрую девочку, верящую в чудеса.

Наивную глупую девочку, продолжившую в них верить даже тогда, когда стало ясно, что чудес не бывает даже в сказках.

* * *

Они сидели на кухне небольшой квартиры в самом центре Лондона. Стены, обклеенные тяжёлыми дорогими обоями, модный кухонный гарнитур, мелькающие картинки с радостно щебечущей дикторшей на широком плазменном экране большого телевизора не перекрывающей тонким голосом монотонный гул машин с улицы, что изредка разбавляли нетерпеливые гудки и чьи-то вскрики.

Когда-то она так это любила. А теперь казалась запертой в душной крошечной клетке.

И чай уже давно остыл. Почему-то здесь они всегда пили именно остывший час с терпким ароматом пряностей. Сидя друг напротив друга за прямоугольным простым столом, что резко выделялся в шикарном интерьере. Грубо и некрасиво, но правильно. Сжав в руках хрупкую фарфоровую чашку и разглядывая в ней размытое отражение.

— Вчера умер Энтони.

Кристин подняла голову, с удивлением заглядывая в родные глаза, точную копию её собственных. Точнее когда-то точную, теперь же... бледные выцветшие, окруженные тонкой сетью аристократических морщин глаза, внимательные, знающие, что удивление сестры ненастоящее.

— Кто? — Девушка брезгливо дотронулась кончиком пальца до чуть мутноватой поверхности чая, наблюдая, как разбегаются маленькие круги.

— Энтони, он ушёл вместе со мной. Неужели не помнишь?

Кристин наморщила лобик.

— Хм... что-то припоминаю. Но почему? Авария? — Она ещё раз изучила чай, прежде чем поднести чашку к плотно сжатым пухлым губам, осторожно втянула носом запах корицы и сделала крохотный глоток.

— Старость. Между прочим, ему и так перевалило за сотню. — Кир сдержанно улыбнулся. — То, что в нас есть чуть-чуть дара, не изменяет нашу суть. Да, мы живём дольше и в меньшей степени подвержены болезням, но всё равно остаёмся смертными.

— Не продолжай. Каждый раз мне мерещится обвинительная интонация. — Девушка ещё чуть-чуть отпила и отставила чашку.

— Мерещится. — Легко согласился Кир. — Мне, между прочим, скоро исполниться сто десять. Юбилей. И когда-нибудь нам придётся продолжить этот разговор. Если мы не опоздаем.

Несколько минут царила тишина. Казалось, даже шум машин остался где-то далеко-далеко, утонув в этой вязкой тишине, наполненной с одной стороны спокойствием, а с другой застарелой болью и непониманием. Единственным звуком продолжавшим проникать через эту пелену было противное тиканье круглых тяжёлых настенных часов. Кристин разглядывала свои руки, Кир отвернулся к окну продолжая сжимать в руках фарфоровое чудо, так за два часа и не притронувшись к чаю.

— Прекрасный художник. Он частенько заходил ко мне в гости. Даже собирался мне какую-то картину подарить, да не успел.

— Кир, пообещай мне одну вещь. — Кристин резко его перебила.

— Какую? — Он отвлёкся от изучения серой улицы за окном и рассеянно посмотрел на сестру.

— Ты всегда будешь рядом. Пообещаешь? Пообещай, что не оставишь меня! Прошу... — На последних словах девушка почти кричала, но "прошу" — отзвучало еле слышным шёпотом.

— Конечно. Обещаю. — Кир улыбнулся. — Как же я тебя оставлю сестрёнка? Да никогда в жизни. У нас впереди ещё будет целая вечность.

— Спасибо, тогда я пойду.

Худой высохший старик проводил грустным взглядом по-прежнему молодую девушку и быстрыми большими глотками допил холодный чай. Ещё несколько лет в этой квартире раз в месяц будет витать запах пряностей...

Ты же обещал...

Отрывок 2

— > Tempora mytantym, et nos mytantym in illis [Author:w]

Алив тихо кралась по узким улицам лабиринта. Стены и каменные плиты тропы, обильно поросшие мхом, гасили еле слышный шорох плаща. Тёмно-зелёный с красными вкраплениями — такой мох рос только в мало изведанных частях города, где слишком тонкие стены, словно узор покрывали изломанные трещины. А какие-то куски плит и вовсе раскрошились от времени и условий, создав выщербленные ямы на тропе, заполненные мутной отравленной водой с тонкой засохшей корочкой грязи. На ней слишком легко можно было поскользнуться и подвернуть ногу или, случайно пробив корочку, окунуться в ярко оранжевую жижу, — тогда избежать заражения будет не просто, а это — долгие недели лечения. Алив старалась по мере возможностей обходить такие ямы. Иногда попадались участки, не покрытые тяжелыми плитами, и под ногами появлялась размягчённая чёрно-рыжая земля. Возносившиеся на головокружительную высоту стены, практически полностью скрывали небо и тонкую чуть блестящую пленку защитного купола, делая представление о времени суток весьма смутным.

Ни обычные люди, ни Старшие, не заходили на такие территории. Формально, запрета не было. И всё же редко находились те, кто решались преступить невидимую границу. Почему — никто толком не знал. Возможно, проблема была в повышенном фоне радиации, хотя амулет Алив ничего не выявил, или в мутантах. Только не тех, что в обилии населяли город, а в лишённых последнего разума кровожадных тварях — которыми родители и дети постарше пугали малышню. В центе города было спокойно, а вот за окраины никто поручиться не мог. Возможно, большая часть россказней жителей была сказками, а и что-то откровенной глупостью.

Но всё-таки сказки просто так не сочиняются...

А может, была какая-то ещё не известная причина, но негласное правило существовало, переступить через которое решались лишь отчаянные смельчаки, или обычные идиоты. Ни к тем, не к другим Алив себя не причисляла, да и отошла она от границы совсем не на много, всего несколько улиц и перекрёстков. В обычной обстановке девочка ни за что не решилась на этот шаг, но любопытство взяло верх.

Необходимость оставаться незамеченной отнимала возможность передвигаться быстрее. Но идущая впереди фигура, закутанная в серый балахон, шла быстро, не оборачиваясь, явно разбираясь в поворотах-ловушках, и тупиках. И девочка через какое-то время, осмелев, перешла на быстрый шаг, чтобы не потерять фигуру из вида.

За странными существами, появляющимися в лабиринтах города, Алив начала следить сравнительно не давно — месяца три, четыре назад. Серыми тенями, скользя по узким улочкам, растворяясь в переходах каменных плит поросших мхами и лишайниками, они, казалось, ничем не выделялись среди остальных. Взгляд против воли норовил пройти сквозь эти существа. Но что-то было в их движениях общее, не походящее на суетливость остальных жителей города, что цепкий взгляд девочки через силу преодолевал эту странную особенность.

Эти существа прекрасно знали город. Преследуя их, Алив открыла для себя много обходных путей и тайных лазов. Словно тени они появлялись ниоткуда и так же никуда исчезали.

Хотя так, она думала сначала, ещё не очень хорошо познав все прелести слежки. Сначала ей удавалось пройти за этими существами несколько улиц или переулков, и она теряла след. Скорее всего, виновата в этом была её невнимательность. Девочка всегда считала себя чересчур рассеянной, даже непозволительно. Но в прошлый раз ей удалось проследить за одним из существ до конца. Это событие многое расставило на свои места.

Во-первых: эти странные люди, а то, что это всё-таки люди, сомнений практически не вызвало,... так вот — они были магами. Именно этот факт заставил Алив начать следить за ними. Магия, как таковая, в городе была под строжайшим запретом. Конечно, обычные люди и колдовать-то не умели. Но тот бедняга, что начинал рассуждать вслух на эту тему, приговаривал себя к казни — публичной и жестокой, также как и те в ком теплилась хоть капля проклятого дара. Использовать силу имели право только Старшие. Их власть охватывала весь город, и любой даже самый невероятный слух пресекался, резко обрубаясь на тех, кто его распространял. Единственное, что должен был знать любой житель города — Старшие — маги, единственные кто мог обратить проклятие в дар. Магия — безграничная власть над тупым стадом, коим и являются жители города.

Раз в два года Старшие проходили по домам, где появлялись новорожденные и выбирали себе учеников. Для семьи, где рождался такой ребёнок — это был великий почёт. В прочем, как и великое горе, если родители пытались спрятать младенца.

Алив повезло — она родилась через месяц после очередного "обхода", своим появлением на свет никого не заинтересовав. И с её самого первого крика начались неприятности. Слишком четко было понимание того, что у ребёнка есть Силы. Слишком уж сильно выделялись отличия от родителей и старшего брата, а потом, через несколько лет, от младших двойняшек. Матери с отцом пришлось сделать всё, чтобы остальные думали, что ребёнок умер. Были устроены похороны, траур. А Алив выдали за дочь сестры отца, которая как раз за несколько дней до её рождения умерла. Соседи неодобрительно косились и шептались за спиной, но проверок Старших пока удавалось избежать. Для понимания того, что она не обычный человек хватало одного взгляда девочки, что был слишком осмысленным и внимательным даже в возрасте нескольких месяцев. Казалось, что она знала. Что? Не важно,... просто знала, и это знание было недоступно простым смертным. До сих пор, сквозь детскую наивность проглядывало что-то чуждое остальным людям. Поэтому Алив приходилось постоянно ходить с натянутым капюшоном, стараясь не показывать лица.

Впрочем, в городе многие скрывали свою внешность. Хуже было с проявлениями магии. Помочь погасить неконтролируемые выбросы энергии ей помог отец, что занимал хлебную должность переписчика старинных книг, сохранившихся после войны и долгой смуты. Или некоторых записей первых поколений Старших. Попадались в основном бессмысленные приключенческие романы, иногда обрывки потерянной истории на клочках бумаги, что отец называл газетами. Какие-то маленькие заметки на незнакомых языках с цветными или черно-белыми рисунками. Алив нравилось с какой-то непонятной грустью рассматривать выцветшие лица давно уже ушедших людей. Но изредка было что-то стоящее. В одной из книг её отец нашёл пару заложенных листочков, видимо случайно забытых, исписанных кривым прыгающим почерком, содержащим какие-то магические формулы, и описания исследований. Разобраться в непонятных закорючках стоило огромного труда, но всё-таки, через год упорных тренировок она смогла создать крошечный огненный шар, размером с небольшое яблоко. На том её возможности заканчивались. Хотя девочке очень хотелось, научиться чему-нибудь ещё.

Не удивительно, что её так привлекли эти странные личности. Только подумать! Настоящие маги! Не Старшие, а Другие. По городу бродила одна легенда о группе магов хранящих знания золотого века и обладающая древними технологиями. И девочка, начитавшись приключенческих книжек, что приносил её отец, решила, что наткнулась на кого-то из них.

В конце концов, это был единственный шанс выжить, потому что через год она должна будет присутствовать на подборе пары, — обычном ритуале в городе, где Старшие с помощью каких-то приборов подбирали достигшим определённого возраста юношам и девушкам оптимальную половину, что бы они могли создать наиболее дееспособное потомство. Такое отношение к людям, по мнению Алив, было отвратительно. Но все уже привыкли, да и говорить такие вещи вслух всё равно, что самому объявить себе смертный приговор. В прочем всё равно, если до ритуала девочка не найдёт себе убежище Старшие узнают о её силе.

В общем, девочка ни как не могла понять, почему Старшие так плохо настроены против других магов. Составить конкуренцию такие, как Алив им естественно не могли.

Значит, было что-то ещё...

Сейчас, ведя преследование, Алив лелеяла мечту о том, что сможет стать полноценным магом. Она плохо представляла себе, как это происходит. Но очень хотела.

Завернув за следующий поворот, фигура остановилась. И Алив пришлось резко затормозить, скрывшись в тени. Теперь можно было, как следует рассмотреть объект слежки. Бесформенным складкам плаща не удавалось, скрыть принадлежность фигуры к женскому полу. Более изящные движения, мягкая походка, из-под капюшона выглядывала длинная волнистая платиновая прядка волос. Девушка какое-то время спокойно стояла на месте, но потом, словно согласившись со своими мыслями, выудив из складок плаща мел, принялась размашисто чертить октограмму — одноразовый портал. Кисть, словно выточенная из белого мрамора, с контуром ломких пальцев, уверенно наносила линию за линией, вдыхая в будущее место разреза реальности тонкие нити энергии с точными цепочками силы. Алив оставалось только восхититься мастерством маги. Теперь предстояло ожидание. Фигура, оглядев своё творение, устроилась на земле напротив октограммы, скинув капюшон. До этого Алив ни разу не удавалось увидеть лиц кого-то из тех, за кем она наблюдала, и теперь девочка с жадностью впилась взглядом в черты незнакомки. Но её постигло лёгкое разочарование. Мага и, правда, оказалась обычным человеком. И сейчас, она, рассеянно покопавшись в складках плаща, извлекла на свет потрепанную книгу в цветастой обложке с изображенными на ней людскими фигурами. Найдя нужную страницу, девушка углубилась в чтение.

Яркие платиновые волосы, рассыпанные по плечам, почему-то напомнили Алив тонкие струи воды, сплетённые в один поток. Так же, с начала показавшаяся мраморной кожа, на самом деле оказалась нежно-персикого оттенка. Линии лица были плавными и округло-незавершёнными. Но при этом девушку трудно было назвать красивой. Вдоволь налюбовавшись на столь необычную для города внешность, девочка перевела взгляд на октограмму. Вот уж точно, что можно было назвать настоящим шедевром! Если чуть-чуть прикрыть глаза ресницами, заслонившись от ядовито оранжевого цвета неба, можно было, заметить, как по граням портала поблёскивают искры силы, и тихо мерцают нити энергии, сплетаясь сложным завораживающим узором. Для Алив такое колдовство было небывалой роскошью. С помощью принесённых отцом листочков она чуть научилась разбираться в переполнявшей девочку энергии. Специальным зрением можно было увидеть эту странную субстанцию, что окружала некоторых людей, причисляя их к магам. У кого-то её было ничтожно мало, кто-то был заполнен ею до краёв. Сила менялась, подстраиваясь под хозяина, его настроение, самочувствие, возможно, что-то ещё. Разбирая рукописи, Алив научилась отщипывать от этой субстанции маленькие кусочки, из которых можно было сплетать разные узоры для заклятий. Так она научилась простейшей магии. Огненный шар было заклинанием, где узор силы был наиболее легок. Хотя плетение всё равно занимало минут десять. Из-за этого Алив приходилось носить с собой по несколько заготовок, где не хватало последнего звена.

Из раздумий девочку вывел еле слышный шум. Кто-то шёл в их сторону с запретной территории. Алив напряглась, стараясь посильнее вжаться в тень, что бы ни малейшая ошибка не выдала её присутствие. Девушка тоже услышала шаги и, со вздохом спрятав книгу в складки плаща, поднялась навстречу пришельцу. Из сумрака соседнего переулка появилась ещё одна фигура. Высокая, широкоплечая, в таком же сером бесформенном, но очень рваном плаще, что был заляпан чёрно-бурыми пятнами. Девочка могла поклясться, что это был кто-то мужского пола. Раздался хриплый резкий голос. В ответ девушка протянула что-то грубо-певучее. Этот язык был совершенно не знаком Алив. Конечно, она не была большим знатоком, но казалось невозможным даже изобразить что-то похожее. Напевные и в тоже время резковатые звуки сливались завораживающую песню. Девочка помотала головой, отгоняя наваждение. Тем временем мужчина так же хрипло рассмеялся. И Алив зябко поёжилась, услышав в этом смехе нотки безумия. Девушка в ответ вскрикнула что-то резкое и сделала странное движение рукой, сложив пальцы в незамысловатом жесте. Теперь засмеялись уже оба и скрылись в тусклом свете портала.

Выждав ещё пару секунд, девочка бросилась к не до конца погасшей октограмме. Нити силы ещё не успели раствориться в пространстве, но нужно было торопиться. Алив внимательно вгляделась в потухшие грани портала, пытаясь нащупать связующие звенья. Наконец, нужная ей ниточка нашлась, она печально мигала красноватым светом и готовилась уйти в небытие. Теперь самая важная часть — заменить тонкую субстанцию силы аналогичной, правда, в исполнении девочки, чтобы не произошло выброса энергии то бишь взрыва. И... Ура! Всё получилось. Алив радостно вскрикнула, аккуратно обвязала добытую нить вокруг запястья и, кивнув уже бесполезной октограмме, неспешно пошла с запретной территории, отыскивая оставленные ей зацепки.

Но теперь идти было намного страшнее. Сначала, только заходя сюда, девочка полностью полагалась на способности маги. Теперь же... Алив то и дело приходилось пугливо оборачиваться назад, с тревогой вглядываясь в начинавшие сгущаться сумерки. Белёсый туман стелился под ногами тонкими змейками, выползая из ломких трещин в каменных стенах. Девочке начало даже казаться, что за ней следят из дальнего конца улицы чьи-то внимательнее глаза лишенные зрачков. Всё-таки не зря территория называлась Запретной. Впрочем, возможно Алив просто наслушалась сказок, и теперь её пугало расшалившееся воображение. Налетевший с окраин ветер удрал в спину ледяным потоком воздуха, заставляя, ускорить шаг.

...Неожиданно тишину вспорол заунывный вой больше напоминающий крик, человеческий крик, перешедший в плач. Алив резко споткнувшись, упала, успев заметить мелькнувшую в конце переулка тень. И вновь наступила давящая, не живая, болезненная тишина. Рывком, поднявшись на ноги, девочка привычным движением проверила небольшой кинжал, в простых потёртых ножнах прикреплённый на поясе, добавляя себе чуть больше уверенности. Туман практически полностью заполнил собой маленькую улочку, прокрадываясь в сердце девочки липким страхом. Но, Алив не могла себя заставить даже пошевелиться. Она напряжённо вслушивалась в тишину, надеясь услышать хоть что-то кроме стука собственного сердца. Вновь раздавшийся вой показался слишком четким, и даже, в чем-то ирреальным. Но в тоже время девочка поняла, что он стал звучать глуше и... дальше...? Словно не известное существо удалялось вглубь запретной территории. Теперь вой больше напоминал тихое, жалобное поскуливание. И девочка вновь сравнила его с плачем, надрывным, полным застарелой боли и... злорадства...

Тут мозг резко пронзило понимание только что допущенной ей ошибки. Вой вовсе не удалялся, существо, наоборот, приближалось, специально создавая иллюзию своего ухода. И так же ясно в этот момент девочка осознала собственную беспомощность. Вряд ли её спасёт какой-то жалкий кинжальчик, да, и маг из неё, честно признаться — никакой. Алив глубоко вздохнула, и, резко сорвавшись с места, побежала, не разбирая поворотов и дороги, понимая, что вот-вот может загнать себя в тупик, но всё равно продолжала бежать. Сознание опутала пелена страха, гася уже бесполезный разум. Девочка не могла заставить себя даже оглянуться, ей и так было прекрасно известно, что существо неумолимо приближалось, сокращая расстояние огромными прыжками. Она уже практически чувствовала, как острые когти впиваются ей в спину, заставляя упасть на землю.

И... неожиданно всё прекратилось. Последним рывком она преодолела не видимую границу, услышав как сзади, словно что-то с размаху налетело на стену. Снова раздался вой, теперь уже лишённый злорадства он напоминал тоненькие всхлипы ребенка, у которого отняли вкусную конфету. Какое-то время Алив просто стояла, прислонившись к замшелой стене, не в силах отдышаться. Девочку била крупная дрожь. Можно было подумать, что на какое-то время Алив оцепенела: взгляд, затуманившись, смотрел в одну точку, расширившиеся зрачки почти полностью перекрыли радужку, казалось, девочка даже забыла моргать. Из этого состояния её вывел вновь раздавшийся вой. Существо явно пыталось перешагнуть границу, но не могло. Вряд ли оно бы стало теперь притворяться, уже практически нагнав добычу.

Алив ещё раз глубоко вздохнула и, повернувшись спиной к запретной территории, собралась идти к жилым районам, как неожиданно поняла, что ей страшно хочется посмотреть напавшего на неё монстра. Буркнув под нос, что уже чего она за собой не замечала, так это тяги к суициду, Алив собралась выкинуть эти мысли из головы, как против воли повернулась обратно. Вряд ли ещё раз выпадет такой шанс поглядеть на мутанта с запретной территории, к тому же абсолютно безвредного. Конечно, никому она об этом рассказывать не собирается, но всё же. Алив ещё раз с сомнением посмотрела на уходящую к центру улочку и шагнула к манящему углу, за которым по-прежнему раздавались тихие всхлипы. "Только одним глазком и тут же обратно" — твердила про себя девочка.

Преодолев расстояние в несколько шагов, она аккуратно выглянула из-за поворота. Мутант сидел перед невидимой чертой, баюкая лапу. Он не бросился на добычу и даже не повернулся в её сторону. А девочка заворожено рассматривала мутанта. Большущая зверюга чем-то отдалённо напоминала человека, обросшего серой свалявшейся шерстью с бурыми пятнами и удлинённой мордой с острыми ушами. А ещё у него были три ноги. Именно ноги, а не лапы, правда, сильно видоизменённые. Так же как и руки, всё-таки чем-то были больше похожи на человеческие, а не звериные. Тут монстр повернул к ней морду с большой пастью, в которой виднелся внушительный набор заострённых зубов. Но Алив сразу забыла про звериный оскал, стоило ей увидеть глаза монстра. Они были большими и ярко голубыми, а ещё в них читалась детская обида, и человеческая боль. Мутант ещё раз тихо заскулил, протягивая девочке раненную лапу, будто спрашивая "За что?". Словно бы он только хотел поиграть с Алив или даже попросить о помощи, а она, убегая, заставила его налететь на эту стену, что причинила ему боль. В этих глазах не было не кровожадности ни злости, казалось, они не могли принадлежать плотоядному зверю и девочка, не задумываясь, сделала шаг на встречу, то же протягивая руку, что бы дотронуться до серой шерсти, наверное, она очень мягкая... Глаза завораживали, молили, и... гипнотизировали? До границы оставалось меньше шага, как вдруг Алив отчётливо поняла, что бурые пятна вовсе не были частью окраса зверя, это были следы крови, человеческой крови. Так как кровь самого мутанта стекала из раны на лапе чёрными масляными каплями. Резко вскрикнув, она отдёрнула назад руку, падая на землю, понимая, что совершила последнюю ошибку в жизни, так как всё-таки успела перейти черту.

— Совсем одурела?! — Над ухом раздался сердитый запыхавшийся голос и девочку за шкирку рывком вытащили с Запретной территории.

Мутант коротко разъярённо взвыл, и успел вцепиться в ногу Алив, практически насквозь пропоров худую лодыжку девочки острыми когтями.

— Чёрт...— Неизвестный спаситель, также коротко выругался, и в зверя спустя мгновение полетел гигантский огненный шар.

Вой раненого мутанта слился с криком Алив, и зверь двумя большими прыжками скрылся за поворотом, уходя вглубь запретной территории, А девочка, почти тут же охрипнув, продолжила тихо скулить, поджав под себя раненую ногу.

В воздухе поплыл удушливый запах палёной шерсти.

— Перестань реветь, — раздался раздраженный голос спасителя. Или спасительницы? — голос-то был очень и очень знакомым. Причём слышала девочка его совсем недавно.

Алив ещё раз громко всхлипнула, не понимая как можно терпеть такую боль, но всё-таки попробовала замолчать, обернувшись чтобы посмотреть — кто же её всё-таки вытащил с Запретной территории.

Над ней стояла та самая девушка, что несколько минут назад зашла в портал, и за которой Алив так упорно следила. Платиновые волосы растрепались, пухлые маленькие губки искажает гримаса брезгливости, а голубые глаза смотрят холодно и внимательно.

От испуга Алив попробовала сильнее вжаться в стену лабиринта, но тут же опять всхлипнула от боли и страха. Только теперь девочка осознала, как близко находилась от довольно мучительной смерти. Дважды за сегодняшний день. Причём второй раз исключительно из-за своей беспросветной тупости.

— Стин, какого чёрта?! — Из воздуха, практически наступив на Алив, выпрыгнул недавний спутник её спасительницы. В голосе также раздражение крайне степени и безумие, капюшон натянут так сильно, что нельзя увидеть даже подбородка. Алив замерла, разглядывая его балахон покрытый грязью и кровью. Именно кровью — при ближайшем рассмотрении в этом не оставалось никаких сомнений. Алив легко могла себе признаться, что боится этого человека до того, что готова закричать, но не из-за пятен крови, а из за этого хриплого тихого голоса, наполненного безумием.

Девушка неопределённо пожала плечами.

— Вот, вытащила её. — Кивок в сторону Алив. — Даже не знаю зачем...

— Оставь. — Равнодушно бросил мужчина, будто мох под его ногами не хлюпал от крови, что вытекла из раны на лодыжке девочки, или ему было совершенно всё равно.

— Так она здесь же и околеет... зря, что ли вытаскивала? — Девочка боялась даже вздохнуть, с ужасом смотря на странных людей, что говори о ней как о бесполезной вещи. — Может подлечить?

— Как хочешь, Целитель,... я подожду.

Алив дернулась, кода незнакомка, наклонившись, дотронулась до её лодыжки холодными пальцами.

— Спокойно, я не причиню зла, малышка. — Тихо произнесла она. Алив вздрогнула от немигающего взгляда слишком светлых глаз с крошечной точкой зрачка, а ещё от дикого оскорбления "малышка"... захотелось снова заплакать.

— А он?.. — Девочка сама не поняла, как осмелилась заговорить со своей спасительницей, кивнув в сторону замершего мужчины.

Девушка коротко холодно рассмеялась.

— И он тоже. А ты смелая. Только очень плаксивая. Так рыдать из-за маленькой царапины, — она улыбнулась краешком губ.

Холод от пальцев передался лодыжке, и Алив с трепетом увидела, как рана начинает исчезать, и правда, превращаясь в крошечную царапину. Боль медленно нехотя оставила девочку наедине со слабостью, подарив напоследок непреодолимое желание спать. Но Алив всё-таки снова заговорила с девушкой.

— Я следила за вами. — Выдохнула она, ожидая реакции этих двоих. — И давно.

Но они остались спокойны, даже не переглянулись.

— Зачем? — Девушка, отпустив ногу Алив, начала подниматься, но поскользнувшись на мхе, неловко взмахнула руками, сорвав с шеи простую чёрную верёвку со странным полукруглым молочно-белым камнем.

Не задумываясь, девочка подняла украшение, с интересом его осмотрев. Внутри камня угольно чёрным был нарисован карикатурный глаз с вертикальным зрачком.

— Вы, маги. А у меня есть дар, и я хочу научиться управлять им. — Чуть осмелев, хорошо, что мужчина больше ничего не говорил, Алив протянула девушке украшение. — Этот знак внутри камня, он что-то означает?

— Ты его видишь... — спокойно констатировала факт девушка, пропустив фразу про дар, — это наш знак, так мы узнаём друг друга. Так друг друга узнавали те, кто был до нас.

— Твой дар слишком мал. — Неожиданно в беседу вступил мужчина, и Алив снова вжалась в стену. — Тебе доступны лишь простейшие манипуляции с материей. Нам не нужна такая ученица. Впрочем, нам вообще не нужны ученики. — Спокойно закончил он. И обратился к девушке: — Стин, нам пора, или ты хочешь восстановить ей силы после потери крови? — Вопрос прозвучал издевательски, и Алив снова захотелось плакать, ведь она чувствовала себя слишком плохо. До тошноты кружившаяся голова и дикая слабость давали ясно понять, что стоит этим двум уйти, и участь девочки решена — она не сможет доползти даже до жилых районов

Похоже, Стин это тоже прекрасно понимала. Бережно взяв из рук девочки украшение, она не спеша поднялась, растеряно оглянувшись на спутника.

— Но она видит... — как-то робко произнесла девушка, заправляя за уши не послушные длинные пряди, словно она сама не верила своим словам.

— Она и так должна быть благодарна за спасение. — Ещё более раздражённо бросил мужчина, снова говоря так, будто Алив была вещью.

— Те два часа, что будет в сознании?! — Фыркнула девушка. И вдруг Алив поняла, что ошиблась, подумав, что мужчина главный. Нет, скорее девушка советовалась с ним как с другом. Хотя разве это можно было назвать дружбой? Девочка, наморщив лобик, попыталась дать определение таким странным отношениям. — Она пойдёт с нами. Пусть... — Равнодушно закончила Стин, протягивая Алив руку.

— Нет, — снова перебил её мужчина, — ещё раз подлечи её и дай время. Ещё на день она остается в городе и всё несколько раз обдумает. А завтра, так уж и быть, ты забреешь её. Раз так хочет и если ты согласна. А ты, — если бы Алив смогла — она бы, наверное закричала, но ужас от того, что мужчина обратился к ней прочно сковал все тело, не оставляя возможно даже всхлипнуть. Почему? Почему она так боится этого человека?!.. точнее его голоса, — учти, что потом можешь горько пожалеть о своей просьбе.

Стин, кивнула, соглашаясь, и снова присела рядом с девочкой, на этот раз, дотронувшись своими ледяными пальцами до лба Алив.

— Мы найдём тебя. И другие решат твою судьбу. Если, конечно, не передумаешь. А теперь иди. — Последняя фраза прозвучала как приказ и Алив почувствовала, как против воли медленно, покачиваясь, поднимается, отряхивая грязный плащ, натягивает капюшон. Со стороны она смотрела, как увидев её покорность, девушка разочарованно скривилась, будто ожидала, что девочка будет сопротивляться. Но у Алив не было: ни сил, ни желания. Не думая, девочка подобно сомнамбуле направилась к жилым кварталам, не имея возможности управлять своим телом, даже головой кивнуть. А ведь у неё оставалось так много вопросов! Успев напоследок только расслышать, как девушка обратилась к своему спутнику.

— А ведь она не передумает...

— Только для того, что бы потом возненавидеть себя за эту просьбу и уйти, лишив нас последней надежды. — Тихо закончил мужчина, но Алив его уже не услышала, и не смогла удивиться тому, что в этот момент из его голоса ушло всё и раздражение и безумие, осталась только тоска.

Отрывок 3

— > Malum ncessarium — necessarium. [Author:w]

Сначала их попросили встать всем вместе для фотографирования. Маленький невзрачный человечек настоятельно порекомендовал хоть на секунду вспышки стать теми, кем они были на самом деле, что бы осталась хоть какая-то память.

Потом их проводили в зал.

* * *

— Привет! — Кристин с недоумением посмотрела на возникшую перед ней, словно, из воздуха парочку, с запозданием узнав двойняшек. — Мы ещё, кажется, не знакомы!

— Это так важно? — Девушка пожала плечами, пытаясь выглядеть как можно спокойнее. Если сначала в груди больно кольнула ненависть, то теперь, чувствуя их искренний интерес и радость, Кристин испытывала только зависть, казалось бы, совершенно невозможное чувство для человека, который с рождения получал то, что хотел, но она прочно засела где-то внутри с левой стороны груди.

— Конечно! — Воскликнула девочка. — Мы уже тут со всеми перезнакомились, — и будто доказывая свои слова, кивнула на собравшихся в полукруглом светлом зале подростков, — мы же теперь станем одной семьёй!

Её ломанный английский весьма позабавил Кристин, и она выдавила из себя улыбку, пытаясь сделать её как можно более дружелюбной.

Наверное, получилось плохо. Девочка тут же нахмурилась, явно не понимая, почему Кристин не радуется, и сильнее сжала ладонь своего брата, что молча, разглядывал девушку, не встревая в их небольшой разговор.

— Ты похожа на того парня, — доверительно сообщила через несколько мгновений настырная девочка, видимо решив просто так не отставать, — воо-о-он на того, — она ткнула пальцем в сторону юноши, что подперев стенку совершенно пустым взглядом смотрел в большое арочное окно занавешенное почти невесомой ажурной тюлью. — Он тоже хмурый и не разговорчивый, я даже его имени не смогла узнать, остальные его зовут Ксанрд, но мне кажется, что это кликуха или сокращение.

— Всё может быть, — нехотя ответила Кристин, надеясь как можно быстрее закончить разговор, раз уж девочка не хочет отставать. — Меня не волнует его имя.

— Вы точно подружитесь! Кстати, я Наташа, а это мой брат Миша, мы это... — девочка замялась явно забыл нужно слово, — ну как же по-вашему это будет?

— Двойняшки, — подсказала Кристин на русском, с некоторым удовольствием наблюдая, как от удивления маленький ротик девочки приобретает форму буквы "О".

В конце концов, почему быть чуть-чуть не пообщаться? Девушка бросила задумчивый взгляд на собравшихся в зале людей.

Потихоньку подростки осторожно начинали между собой знакомиться, беседовать о погоде, ещё о чём-то лёгком не обязывающем, прощупывая друг друга на предмет интересности. Теперь им действительно придётся провести вместе много-много времени. К тому же пятнадцать человек — это не так уж и много.

— Ты знаешь русский?! — Пораженно выдохнула Наташа, от удивления даже забыв перейти на родной язык. — Вот это да! — Наконец она опомнилась и улыбнулась ещё счастливее. — А я тут стою, вспоминаю слова! Что ж ты сразу не сказала?

— У тебя был весьма забавный акцент, впрочем, он сейчас и у меня забавен. — Девушка опять пожала плечами, не зная, что ещё тут можно добавить. — Кристин, — наконец представилась она.

— Очень приятно. Почему ты стоишь одна? Пойдём, мы там уже успели познакомиться, вместе веселее. — Девочка просительно заглянула ей в глаза.

Кристин снова перевела взгляд в зал. И, правда, человек десять собрались в другом конце рядом с декоративным камином. Исключение составляли только взрослая девушка с удивительно длинными тёмными косами, устроившаяся в одном из низеньких мягких креслиц с большой книжкой в яркой обложке — Кристин сразу её вспомнила по мечтательному выражению кукольного личика, тот парень, что продолжал подпирать стенку, по-прежнему глядя в окно и сама Кристин с двойняшками.

— Ну-у, пойдём... или так, и будешь одна стоять? — Наташа нетерпеливо переступила с ноги на ногу и обернулась к брату.

— Хорошо.

— Ура! А у тебя какой дар? Я так волнуюсь... Говорят это очень сложно, ну, в смысле передача. А вот мы совсем недавно определились... То, что дар есть нам сказали сразу, но вот у кого, что ни кто понять не мог. — Девочка начала тараторить без умолка, явно не нуждаясь в ответах. — Знаешь кто я?

— Кто-то очень надоедливый? — Предположила Кристин, чувствуя, что начинает расслабляться. Зависть, недовольно пожав плечами, передразнивая хозяйку, забилась в дальний угол, что-то недовольно бормоча. И девушка поняла, что может вздохнуть спокойно. В конце концов, её Кир сейчас дома, точнее, в институте, с ним всё в порядке. Невозможно же всегда быть вместе?

— Не-а, а почему ты так решила? — Девочка даже остановилась, снова смотря на Кристин с удивлением.

— Не знаю. — Девушка поймала понимающий взгляд Миши.

Мальчик виновато улыбнулся, словно пытаясь сказать, что сестра болтает за двоих. Кристин в который раз отметила их непохожесть, как в характерах, так и во внешности. Импульсивная яркая Наташа. Такая худенькая, живая, с острыми плечиками, что вырисовывала тонкая полупрозрачная кофточка, широкой улыбкой на овальном симпатичном личике и прямыми неровно подстриженными светло-русыми волосами, что были завязаны в два несимметричных хвостика. И Миша, спокойный, молчаливый низенький и плотный, словно высеченный из камня.

— Я Наёмник. — Гордо оповестила девочка, явно ожидая, что Кристин присвистнет от уважения или зависти. — Хотя определение весьма смутное, но звучит не плохо, правда? А Миша — Маг, с таким телосложением ему бы Воины. Но на нет и суда нет.

Кристин прикусила губу, думая, что также надеялась, что её брат станет Воином.

А она Целитель. Так правильно — у дара не может быть женского пола.

Дар — это дар. Никаких наёмниц, целительниц, или подобных вариаций унижающих дарованные Создателем силы. Наставники рассказывали, что из легенд первое созданное Поколение, истинное Поколение, а не кучка учеников перенявших дар, так вот — первое поколение не имело пола, рода, каких либо чувств или предпочтений. Они говорили о себе только в третьем лице, ибо их решения моги стать субъективными, никаких "я", "мне", "нам". Это потом, после ухода Создателя они сами решили научиться чувствовать и говорить от себя, а не от лица времени и судьбы. Ещё одна ошибка Великого Первого Поколения с длиной цепи неправильных решений и оплошностей.

— Эй! — Наташа, осмелившись, подёргала девушку за рукав рубашки. — Ты не ответишь кто ты?

— Целитель. — Коротко оповестила Кристин, только сейчас поняв, что произнесла свой дар про себя.

— Вау! Ладно, знакомься, — Девочка только-только собралась представить выжидательно уставившихся на девушку подростков, как огромные двери в конце зала распахнулись, пропуская внутрь помещения наставников. Ровно пятнадцать. А ведь с самого начала их было тридцать. Как раз вдвое больше.

В каждом поколении нас всё меньше и меньше... — Снова в сознании раздался тихий вкрадчивый голос. Кристин, чуть-чуть подумала и, не стесняясь, фыркнула. Какие глупости! Если так подумать, так в следующем будет семь с половиной человек...

Вот это точно будет весело! Девушка с радостью отметила, что настроение стремительно повышается. По сравнению с утром, когда она хотела отказаться идти на церемонию она чувствовала себя прекрасно. Тут же мелькнула мысль, что в дурацких книжках, именно после таких слов или мыслей обязательно случаются катастрофы.

Но только не сегодня.

А вечером она обязательно похвастается Киру своими новыми способностями.

— Ну, что ж. — Услышав тихий-тихий голос наставника, подростки сразу же повскакивали с мест, словно ждали только этих слов. Взрослая девушка нехотя закрыла книгу и, встав с кресла, присоединилась к небольшой группке нового поколения. Рядом с ней встал хмурый парень, что сейчас нервно прикусывал губу, будто хотел что-то сказать, но никак не решался. — Это хорошо, что вы все пришли. Нас и так осталось слишком мало, что бы терять время из-за ваших прихотей. Итак, после этого дня останется ровно тридцать суток чтобы мы могли передать сам свои знания и знания предыдущих поколений. Потом вы будете свободны, мы же уйдём. Ни о чём не беспокойтесь, всю церемонию мы проведём сами, ибо дар — тяжёлый груз ответственности. Возможно, для кого-то он станет слишком тяжёлым. Но Время выбрало вас, посчитав достойными, значит, вы сможете выдержать эту ношу.

Пожалуй, стоит добавить несколько слов. Есть такая традиция — после принятия дара выбирать себе новое имя. Этим вы оставите свое прошлое прошлому, отдав ему все долги. Когда начинаешь с нового листа, неприятно видеть пропечатанные с обратной стороны строчки, вы ведь согласны? Это не обязательно, вы сами сейчас решите, будете ли вы брать новое имя. Возможно, кто-то захочет не выбирать сам, а решит что бы ему дали по заслугам и делам. Дар сам решит, подходит его новому носителю оно или нет, и если потребуется — изменит его.

— А можно взять имя знакомого человека? — Тоненько пропела крошечная девчушка едва ли старше десяти лет.

— Если тебе хочется, почему нет?

— А если оно мужское?

Наставники переглянулись.

— Странный выбор, но это не запрещено. У вас есть десять минут. — И Наставник отошел в тень к остальным, оставляя подростков наедине с предстоящим им выбором.

Кристин оглянулась, кто-то из нового поколения, как например Наташа с Мишей просто отошли в сторону, даже не собираясь обсуждать такую возможность, как смена имени. Да, и сама Кристин всегда гордилась своим именем, и ни на какое другое менять его не собиралась. А вот кто-то сразу задумался. Несколько человек собрались в небольшую группку и начали что-то тихо обсуждать.

— Ты не собираешься? — Осторожно полушепотом спросила у неё Наташа.

— Конечно, не собираюсь! — Кристин вдруг поняла, что не такой уж у них с Наташей большой промежуток в возрасте, но почему-то всё равно, девочка казалось ей почти малышкой лет тринадцати.

— Мы с Мишей то же. Точнее я уж точно не буду. А он всегда решает сам.

— А я всегда чувствую Кира.

— Да, я его помню. Вы так похожи, словно две ипостаси какого-то божества.

— Время истекло. — Наставники вышли из тени. — Как только я назову ваш дар, вы выходите на середину комнаты и громко произносите свое имя. После этого происходит передача. Постарайтесь достойно приять свой дар. Мы начинаем.

— Провидец!

Из их группки робко выступила та самая малышка, что спрашивала про мужское имя. Растрёпанные коротенькие соломенные волосы только подчёркивали резко побледневшее лицо с пятнышками веснушек. Девочка закусила губу и теребила в руках носовой платок. Похоже, она ни как не могла представить, что будет первой. Ей на встречу вышел молодой парень, в модных рваных джинсах и обтягивающей майке. Спортивный, улыбающийся... Только пустые глаза выдавали его настоящий возраст.

— Имя!

— Стас. — Выдохнула она, и пугливо оглянулась, будто ожидая смеха.

Кристин покачала головой, похоже, этот человек слишком много значил для этой девочки, что она решила пронести его имя через отведенные ей века. Это заслуживало уважения.

— Да, будет Время свидетелем исполнения воли Первых! — Громко и торжественно произнёс Наставник и сжал пальцами виски.

Не было не ослепительного света, ничего яркого фееричного, ни взрывов, ни голосов подтверждающих исполнения воли. Просто в один миг девочка с криком упала на пол, обхватив тоненькими ручками голову, а Наставник за несколько мгновений из молодого юноши, едва ли не ровесника Кристин, стал высохшим старцем.

— Поднимись Стаси, прошу. — Слабый голос, человека который только что отдал всё, что у него, было, отрезвил девочку.

Всё ещё держась руками за голову она, шатаясь, поднялась на ноги и оглядела зал совершенно ошалелым взглядом.

— Добро пожаловать, Стаси. — Так же тихо произнёс наставник и указал девочке на место подле себя.

— Защитник!

Из Наставников вышла полная улыбчивая женщина, приветливо махнув своему ученику.

И тут Кристин перестала дышать. Возможно, если она больше уделяла внимания новому поколению, она бы уже привыкла к этому, но сейчас... Девушка могла поклясться, что столь прекрасного человека просто не может существовать на свете. Нереальная, болезненная и чуждая красота вышедшего на середину зала парня могла испугать. И она пугала. В такую красоту нельзя влюбиться. Её нельзя боготворить. Только бояться. Золото распущенных по плечам волос, молочно-белая кожа, спокойные правильные черты лица, стройная подтянутая фигура, плавные изящные движения хищника.

— Юра.

О, да! Кристин снова не удержалась от фырканья. Конечно, опять русский. Почему-то именно в этом народе чаще всего мог встретиться дар. А ведь парень молодец, тоже оставил себе имя. Хотя ему подошло бы что-то длинное звучное с окончанием на "эль", тут же превратив божественную красоту во что-то пародийно анимешное и крайне смазливое. Так было бы лучше, и не пришлось в дальнейшем застывать подобно кролику перед удавом. Благо Кристин легко себе призналась, что это не её тип, а красота в любых проявлениях всегда притягивала людей. Оставался только вопрос: " Кому же достанется такое сокровище?!" — с некоторой долее иронии и цинизма.

— Да, будет Время свидетелем исполнения воли Первых! — Так же торжественно сказала Наставница и протянула руки юноше.

Новый Защитник не упал, ничем не выдал своей боли, только резко побледневшее лицо показало всем, что ему ох как не сладко в эту секунду. Юноша даже нашёл в себе силы улыбнуться.

— Из тебя выйдёт достойный Хранитель. — Постаревшая женщина так же указала на место подле себя.

Чуть замешкавшись, Юра медленно приблизился, встав рядом со Стаси, и махнул рукой той самой девушке с длинными тёмными косами, что сильно сжимала в руках книжку.

Кристин ещё раз подивилась мечтательному выражению на её лице, словно темноволосая вообще сейчас не присутствовала в этом зале, а была где-то столь далеко, что и представить, себе это место, было не возможным. Однако, почувствовал взгляд Защитника, девушка встрепенулась и ответила ему искренней счастливой улыбкой. Похоже, эти двое были хорошо знакомы ещё до того, как им сказали о даре. Кристин опять некстати вспомнила о Кире. Ну почему?! Если даже друзья смогли пройти до конца, а Кир не дотянул...

Жестоко.

Девушка помотала головой, ей нельзя злиться, иначе она не сможет соединиться с даром до конца. Нужно думать о чём-нибудь хорошем. "Думай о том, что сможешь лечить, что узнаешь вкус свободы и могущества" — уговаривала себя девушка: "Что, наконец, всё закончиться. Ещё каких-то тридцать дней — и впереди будет вечность. Вечность без Кира... прости братишка".

— Наёмник!

Теперь настала очередь новой знакомой Кристин. Девочка отбросила со лба непослушную чёлку и сделала резкий смелый шаг вперёд. По мнению девушки — чересчур смелый шаг. Как раз под такими резкими движениями обычно люди прячут свой страх. А если нет движений — под словами.

Медленно потекли минуты. Казалось бы, что такого сложно и медленного? Всёго-то посветить пятнадцать подростков. Но каждая минута обращалась в час тягостного ожидания: когда же прозвучит её дар. Кристин почему-то очень боялась оказаться последней. Так боялась, что даже не запомнила саму передачу. Вот назвали её дар, и она подобно сомнамбуле сделала пару шагов вперёд. Даже не осознавая, что она делает, произнесла своё имя. А потом было очень-очень больно. Кристин всхлипнула, прижимая руки к груди, где сердце резануло чем-то острым. Казалось, что между пальцев сейчас потекут липкие тёмно-красные струйки. Почему-то хотелось плакать, но не от боли, а от непонятного ощущения — пустоты, образовавшегося там, где раньше были её чувства: радость, любовь, злость... всё исчезло, и теперь пустота медленно заполнялась новыми, изменёнными настолько, что Кристин даже не могла сразу понять, что это — радость или боль, а может сожаление?

— Добро пожаловать, Кристин. — Голос Эллен донёсся откуда-то издалека. Девушка с трудом поняла, что от неё требуется сделать пару шагов, чтобы освободить место следующему дару. Но постепенно сознание начало проясняться. С удивлением она осознала, что пристроилась рядом с тем красивым парнем, Юрой, кажется. И он заботливо поддерживает её под локоть. Стальные глаза смотрят с пониманием и сочувствием.

— Да, это тяжело... — он ласково улыбнулся, когда понял, что Кристин начала приходить в себя, — потерпи, сейчас пройдёт.

— Жалко, что Целитель не может лечить себя... — девушка попробовала улыбнуться в ответ. Сейчас, юноша казался ей ещё красивее, чем был. Хотя куда уж дальше... Ехидная мыслишка помогла ей чуть-чуть взбодриться. И Кристин даже смогла понять, что осталось только двое ещё не принявших дар — девушка с мечтательным выражением лица, и хмурый парень, с которым Наташа так неудачно сравнила саму Кристин.

— А зачем это лечить? — Удивился Юра. — Давай я тебя ещё подержу, пока окончательно не придёшь в себя.

Девушка благодарно кивнула,... и всё внимание обратила на передачу.

— Воин!

Так вот, кто опередил её брата. Теперь она попыталась присмотреться к парню внимательнее. Обычный. Ни чем особо, кроме хмурости не выделяющийся. Может старше её, на немного... Год — два, не больше.

— Имя?

— Ксанрд.

А ведь ненастоящее имя... Какой же из него Воин?!

Девушка поняла, что теперь есть на свете человек, которого она по-настоящему ненавидит. Тут в груди шевельнулось незнакомое чувство укоризны, будто не принадлежащее Кристин: "Разве может Целитель ненавидеть?" — почему нет? "Тогда это не Целитель..." — разочарованный ответ. Только через несколько мгновений девушка поняла, что только что первый раз ощутила Дар, а не дар... "Ощутила, но не послушала" — Кристин усмехнулась, идти на поводу? Нет, такого не будет.

Тем временем Ксанрд, даже не поморщившись, принял своё. Не побледнело лицо, не сжались против воли кулаки. Даже взгляд не изменился. Парень только передёрнул плечами, спрашивая, можно ли ему идти, и присоединился к новому поколению.

Следом за ним робко шагнула на середину зала та девушка, теребя уже порядком растрёпанную косу. Выбившиеся прядки чёлки придавали её до того смешной и растерянный вид, что Кристин даже хихикнула, не заметив, что в груди снова кольнуло — только теперь дар в испуге забился в самый дальний угол сознания. Что-то должно было произойти. "Глупости!" — девушка раздраженно нахмурилась, ей категорически не нравилось разговаривать самой с собой: "все эти неожиданности происходит только в глупых книжках...". И что может быть в этой мечтательнице опасного?!

— Убийца!

Ого! Кристин услышала за своей спиной удивлённое перешёптывание. Никто из них никогда не слышал о таком даре. А вот девушка от громкого голоса наставника как-то испуганно сжалась, даже попробовала отступить назад.

— Имя?

— Хельга. — Со знакомым Кристин акцентом произнесла Убийца. Ну, хоть кто-то из её родной Англии, а то всё русские, да русские.

А дальше Целитель так и не успела понять, что случилось. Потом, спустя много лет она не раз возвращалась к этому моменту. Проигрывала в памяти тот миг, когда наставник, сказав положенную формулировку, вдруг побледнев, упал на пол, что бы больше не подняться, а девушка пронзительно закричала. От этого крика, захотелось куда-то бежать, прятаться, просто упасть на пол и умереть. Через века этот крик, наполненный нечеловеческой болью и отчаяньем загнанного зверя, преследовал её во сне, когда Кристин просыпалась с хриплыми стонами, еле-еле выбираясь из липких, как и промокшие от пота простыни, кошмаров. Но в те ночи страх уже можно было перебарывать. А тогда стало страшно. Как никогда раньше Кристин стало страшно. Всё ещё существо тогда погрузилось в беспредельный слепой ужас. А последняя в поколении всё кричала от боли и безнадёжности, разрывая свои руки и лицо, уже превратившееся в кровавое месиво, острыми ногтями... пока...

Ослепительно яркая волна пронеслась по залу, уничтожая всё на своём пути.

Отрывок 4

— > La via est un combat[Author:w]

Придя в себя, Алив ещё сильнее натянула капюшон и, бросив последний взгляд в сторону запретной территории, побрела к жилым кварталам, стараясь как можно меньше думать о случившемся. Иначе, начинало казаться, что голова вот-вот взорвётся от мыслей.

Добравшись до одной из центральных улиц, освещённой тусклыми фонарями Алив, наконец, смогла вздохнуть спокойно. Здесь, рядом с башнями Старших, жизнь преображалась. В каменных плитах лабиринта были выдолбленные целые этажи жилых комнат, возносившихся ввысь на несколько метров и уходивших под землю на другие уровни лабиринта. Хотя под землёй мало кто соглашался жить из людей, и эти места заняли мутанты. Говорили, что подземные лабиринты уходили вниз на многие сотни метров и распространялись далеко от границ города. Что они были заполнены опаснейшими ловушками, охранявшими древние технологии. Что там под землёй нашли упокоение многие из древних и нельзя нарушать покой мертвецов когда-то великой цивилизации.

Улицы в центре становились не в пример широкими по сравнению с тоненькими переулочками у окраин, где еле-еле можно было пройти одному. Здесь же легко могли разминуться три человека. Также в центре располагались, перемежающиеся с жилыми этажами, небольшие таверны — по две на квартал, где по вечерам собирались люди с разных концов города обменяться сплетнями. Да, и не только люди.

Алив, практически не раздумывая, направилась к единственному своему знакомому, с кем могла быть до конца откровенной, так как ей не терпелось похвастаться. Даже скорей и не похвастаться — одобрения своих действий она всё равно не дождётся, а вот посоветоваться было бы неплохо, просто поговорить и отдохнуть. Сегодня она это заслужила. Ноги сами вынесли её к небольшой таверне, располагающейся в крохотном невысоком тупичке, недалеко от Северной Башни. Само помещение находилось под землёй на глубине где-то с полтора метра и освещалось практически не чадящими факелами, в огне которых угадывался привкус магии. Разрешенной магии, которую, скорее всего, применили по выданной Старшими лицензии Младшие ученики. Практически все они зарабатывали на жизнь тем, что продавали свой дар. Маленькое бытовое колдовство приносило им не плохой заработок, обеспечивая почти безбедную жизнь и пополняя кошельки Старших. Только не каждый мог позволить себе такую роскошь, как найм мага-ученика. Так что эти факела говорили о больших возможностях хозяина заведения.

Переступив порог, девочка привычно огляделась в поисках знакомого, уже заранее зная, что найдёт его за дальним столиком практически полностью скрытым тенью. Теперь оставалось только пробраться к нему через узкие проходы между большими высеченными из камня столами.

— Приветствую тебя, Вельз. — Кивнула Алив, садясь за столик рядом с существом, закутанным в такой же серый балахон, что и сама девочка.

Ответом ей стал кивок. После чего, высунувшаяся из рукава кисть с бледной кожей переходящей в чешуйчатую броню, и длинными пальцами с чёрными когтями, махнула слуге, что бы он принёс обычный ужин и поставил около столика стандартную завесу.

Алив с интересом осмотрела залу, остановив взгляд на сидящем у барной стойки пареньке с длинными спутанными волосами, усталым лицом и большими печальными глазами, что перебирал струны инструмента, чем-то напоминающего гитару — музыкальное приспособление, на котором очень любили играть Древние. Кстати, несмотря на то, что они были не очень то и похожи, название осталось.

Кажется, она попала на выступление, одного из немногочисленных менестрелей, что скитались по городу, нигде подолгу не задерживаясь и зарабатывая на жизнь тем, что пели песни Древних, что удалось сохранить. Сам дар сочинения, казалось, исчез навсегда. Вот и оставалось, теребя струны, придумывать мотив для сочиненных стихов, давно уже ушедших в серость людей.

Наверное, всё то, что нам осталось -

Немного боли, крики чёрных птиц...

Плетёт узор печальная Усталость,

Стирая маски с этих серых лиц,

Голос у паренька был высокий и пронзительный, совсем не подходящий песне.

Пока хлипкий мальчишка разбирался с заказом и активировал грязный амулет, за столиком царила тишина. Не самое лучшее решение начинать даже дружеский разговор не убедившись, что скрыт от чужих ушей или глаз. К тому же хотелось дослушать песню неизвестного автора. Алив устроилась за столиком вполоборота, не сводя с менестреля внимательного взгляда.

Только после того как завеса была установлена, Алив решилась скинуть уже порядком надоевший капюшон, ее сосед последовал примеру девочки.

Улыбки, прорисованные тушью...

В глазах клубиться сигаретный дым.

Мы так хрупки — стеклянные игрушки.

Нас так приятно бить, не чувствуя вины.

Алив не знала, что такое "сигаретный дым", точнее слово "дым" было ей понятно, но вот как он может клубиться в глазах...

И пить вино из хрусталя бокала,

Не находя на дне причудливую суть...

Но почему-то звёзд на небе мало,

И зеркала показывают муть.

Вельз тоже внимательно слушал песню. Постукивая пальцами в такт мелодии. Казалось, он уже слышал эту песню и прекрасно знал слова. Хотя это было вполне возможно, не так уж и много песен сохранилось.

И так же восхитительно и пьяно

Ложиться эта музыка к словам...

На старом дряхлом фортепьяно

Дрожит минором нота "фа"

Что такое фортепиано — Алив представляла, даже видела маленькое выцветшее изображение. Но как на нём можно играть девочка не понимала. Наверное, Древние были действительно великой расой, что могли наслаждаться игрой на такой махине, к которой даже подойти было страшно. Так же как девочка никак не могла представить, как нота может дрожать?

Вельз что-то пробормотал, — у него была странная привычка всё комментировать. И причём очень ехидно. И тут же видно смутившись своего комментария, хмыкнул, опять повернувшись к певцу.

И эти руки почему-то в красном...

И дождь всё плачет с потолка...

А на душе томительно прекрасно -

Разбили куклу!.. Что ж, ликуй толпа! — > *[Author:w]

С надрывом закончил паренёк и, забрав выданные ему деньги почти тут же под аплодисменты посетителей, ушёл на улицу, возможно к другой таверне, что бы заработать ещё.

— Красиво, но он не почувствовал смысл. — Тихо проговорил Вельз. — Это надо было, и петь и закончить совсем по-другому, но он не почувствовал. А ты? — его взгляд обратился к девочке.

Она виновато помотала головой. Слова красивы, но больше она ничего кроме них не слышала. Хотя очень хотелось, почувствовать... услышать... Вельз слышал, но его сбивчивых объяснений не хватало. Наверное, способность видеть, слышать, чувствовать и творить "прекрасное" просто выродилась среди радиации и потрескавшихся стен лабиринта.

— А жаль, — просто констатировал мужчина.

Алив считала Вельза своим наставником, не в плане магии, владения оружием — это слишком для неё сложно, да и что скрывать девочка была не самой способной ученицей,... а в обычном понимании жизни. Он часто разъяснял её те или иные фразы, с непонятным смыслом, что остались от Древних, выслушивал обиды и жалобы, что-то рассказывал.

А ещё Вельз был мутантом.

На девочку чуть насмешливо, но так привычно смотрели жёлтые глаза, лишённые зрачков. Тонкие, слишком резкие черты лица с белоснежной кожей на скулах переходящей в желтоватую чешую, что спускаясь к шее темнела, становясь сначала бордовой, а потом и вовсе чёрной. Неизменная ехидная ухмылка, которая открывала замечательный вид на заостренные зубы. Как-то любопытная Алив выпытала у мутанта факт, что зубы у него растут в два ряда. На глаза Вельза длинными прядями спадала золотистая чёлка, которую он периодически заправлял за заострённые уши. Иногда девочка даже завидовала роскошной шевелюре мутанта.

Когда они в первый раз встретились, Алив безумно перепугалась. Маленькая, заблудившаяся в лабиринтах города девчушка и вдруг выпрыгивающее на неё из какого-то переулка чудовище, сложившееся пополам от хохота, после слезной просьбы не есть её. Продолжительное время Вельз в присутствии девочки даже не думал о том, что бы снимать капюшон. Но, как известно, привыкнуть можно ко всему, и теперь Алив находила внешность мутанта даже привлекательной. Так же Вельз был главой нескольких кланов проживающих в городе, эта власть перешла к нему от отца — мутанты, недолго думая, ввели у себя абсолютную монархию, и дальше он самостоятельно завоевал расположение ещё нескольких семейств.

Какое-то время они, молча ели, изредка поглядывая друг на друга. Но Алив всё-таки не выдержала первой.

— Меня сегодня чуть не съели на запретной территории. А ещё я познакомилась с теми странными людьми. — Гордо похвасталась девочка, отодвигая опустевшую тарелку и плотоядно поглядывая на ещё не доеденные Вельзом полоски вяленого мяса.

Мутант ограничился ещё одной ухмылкой чуть более кривой, чем обычно, не спеша доел свою порцию, всё-таки поделившись с девочкой и только после этого начал разговор.

— Они тебя спасли? — Сразу догадался он. — Ну, с твоей удачливостью — это был самый вероятный вариант знакомства. Расскажи. — У мутанта был тихий низкий голос. Вельз задумчиво вертел в руках вилку, касаясь металла почти ласково.

Алив прекрасно знала, насколько ошибочно считать на первый взгляд хрупкого мутанта слабым. С той же лёгкостью Вельз мог эту самую вилку завязать узлом несколько раз. Впрочем, не удивительно, что у нелюдя и сила была не людская.

— Последняя просьба явно лишняя, я и так собиралась. — Девочка постаралась придать голосу больше обиды, но не выдержала и рассмеялась, на Вельза просто не возможно было долго обижаться или сердиться. К тому же Алив знала, что мутант беспокоится о ней. И начала рассказ, стараясь не приукрашивать некоторые моменты, хотя она очень любила пересказывать все истории на свой лад. Но и о своём страхе перед неизвестным мужчиной умолчала — боялась, что мутант сочтёт его опасным для девочки или наоборот, назовёт Алив трусихой.

Но мутант, похоже, понял всё сам, молча выслушав историю девочки, продолжая вертеть в руках вилку.

— И ты, конечно, собираешься сегодня собрать вещи, чтобы завтра практически не думая уйти с этими людьми? Алив, тебе это точно надо?!

Алив сокрушено покачала головой, обдумывая такой вариант, что бы пару стукнуться лбом о столешницу, но, в конце концов, всё-таки решила не наставлять себе лишние шишки.

— Сколько можно начинать этот разговор?! Ты моей казни хочешь?!

— А сколько можно изображать из себя упрямого осла?! — Ехидно передразнил её Вельз, откидываясь на стул и обводя залу пристальным взглядом.

Алив тоже обернулась, пытаясь найти причины для беспокойства. За ближайшим к ним столиком неспешно о чём-то беседовала троица мутантов из кланов не принадлежащих Вельзу. Ещё за одним о чем-то оживленно спорили обычные люди: парень с девушкой, кажется законная пара. Дальше мутант одиночка прихлебывал из бокала что-то вязкое противного желтого цвета. И за барной стойкой громко посапывал мужичок обросшей наружности.

— Кто? — Тихо прошептала девочка.

Вельз тихо покачал головой и кивнул в сторону парочки. Потом чуть повернул амулет, меняя поле действия завесы, что бы Алив успела увидеть мелькнувший на плаще девушки знак младшего ученика.

— Она просто отдыхает. Но это не значит, что можно расслабиться. — Через какое-то время хмыкнул мутант, переведя взгляд на девочку, что резким движением снова накинула капюшон. — Итак, а теперь позволь мне в который раз продолжить наш разговор. Ты не знаешь кто эти люди. Ты не знаешь, какие они преследуют цели. Ты вообще ничего о них не знаешь. Может быть Старшие таким образом отлавливают таких как ты?! Куда они тебя отведут? Может это даже не люди... кто? Не знаю. Но у них есть свои цели, возможно заботы. Есть шанс, что они обрадуются твоей помощи, а есть что ты просто станешь неприятной помехой. Я прекрасно понимаю твоё желание стать магом. Но в тоже время этот риск не оправдан. Я уже не раз предлагал встать тебе под защиту своего клана. И никто не посмеет, тебя к чему-то принуждать. Поверь, в наших подземельях не так уж и плохо, а на поверхности я сам буду тебя сопровождать.

Алив грустно вздохнула.

— Вельз, пойми — я дура. Самая что ни на есть настоящая и круглая, потому что отвергаю помощь. Всё понятно, тут нет даже одного процента, что у меня действительно получится. Я понимаю..., как же я это понимаю! И как не хочу умирать! Мне так нравится эта жизнь! Пусть жалкая, полная страха и неудач, но я бы спешить не хотела с ней прощаться. Этот шанс возможно единственный путь к спасению, а может быть всего лишь дорога в серость. И чтобы там не было попробовать надо. Ты не представляешь, как я тебе благодарна за это предложение. Но из-за этого у тебя могут возникнуть проблемы. Да, и я... — Девочка, покачав головой, замолчала, не закончив фразу. Её слова были неживыми и напыщенными что бы продолжать говорить.

— Ты знаешь, что эти проблемы для меня ни что. — Мутант виновато поморщился, словно пытаясь оправдать столь ненужный пафос. — К тому же мы, мутанты, всегда относились к людям намного лояльнее, чем вы к нам. И принимая во внимание твои особенности... — Вельз криво улыбнулся и махнул слуге, что бы он принёс какой-нибудь десерт. — Я справлюсь с возникнувшими проблемами, а Старшие над нами практически не имеют власти. Так что не уходи от прямого ответа. Что тебя ещё волнует?

— Я устала скрываться, устала закрывать лицо, и со страхом ждать, когда нагрянет проверка старших. А то, что предлагаешь ты... да, жизнь без страха за себя, но за родителей. Когда всё раскроется, к ним обязательно придут. Конечно, казнить уже не смогут, но жизнь испортят как, что... ну, знаешь. Ты предлагаешь жизнь изгоя. Пойми, я всё-таки человек! Несмотря на все, как ты выразился "особенности". И твой народ меня так не оставит. Год, может два, а то и три я свободно буду ходить по вашим лабиринтам, а потом мне поставят ультиматум. И ты знаешь его содержание. А я хочу полной свободы. И... не смогу видеть презренье в глазах окружающих людей, когда мне всё-таки придётся согласиться.

— Которые будут спокойно смотреть, как тебя убивают. А если им прикажут, эти люди сами забьют тебя до смерти. — Холодно напомнил мутант. — Ну что ж, ладно, иди с этими твоими странными личностями, если они и, правда, за тобой завтра придут. Но не забывай о моём предложении. Вдруг их условия тебя не устроят?..

— Вельз ты, что, на меня обиделся?! Извини! Я не хотела...

— Нет, конечно, не обиделся. Ты просто ещё раз констатировала тот факт, что ты человек и всегда им останешься, а я мутант, так сказать производная от человека...

Алив сердито помотала головой, случайно скидывая капюшон.

— Я никогда такого не говорила и даже не думала! Глупости! — Она рассеянно убрала со лба непослушные пряди чёлки.

— Хорошо, тогда скажи мне, вот ты станешь магом — издевательски протянул Вельз, — и что дальше? Что ты будешь делать?

— Как, что?! — Возмутилась Алив. — Объявим войну Старшим! Разрушим их башни! Разрешим магию! Мы сделаем этот город лучше! Люди не будут бояться... и... —

Девочка начала повышать голос захваченная своим воображением.

— Нет... они все равно буду бояться — счастье для всех это глупые сказки. Для кого-то твой мир окажется кошмаром. Неужели ты не понимаешься этого? Что то, что хочешь ты — не обязательно хотят остальные? Почему ты думаешь, что им будет лучше? Почему решаешь за них?

Алив судорожно вздохнула, поняв, что на протяжении речи мутанта, забыла дышать. Не зная, что ответить привычным движением взлохматила чёлку.

— Вельз... я.

— Не надо. Все мы эгоисты. Просто показал, что Старшие, что кто-то другие — разница всё равно большой не будет. Одним будет хорошо, другим плохо. Всеобщее благо — сказка. Причём очень жестокая. Сражайся... за своё благо. Так будет лучше. Думать о многих действительно глупо. Я всего лишь попытался объяснить, что то, что покажется тебе светом, для других станет тьмой. Ты сделаешь добрый поступок, для одного, но он, же откликнется злом другому. Полная свобода одного — это рабство остальных. Всего должно быть в меру.

Девочка вздохнула, соглашаясь со словами мутанта.

— В любом случае это мой выбор. — Она попыталась закончить разговор. Вельз очень любил начинать такие беседы, что потом могли продолжаться по несколько часов. А сейчас Алив не хотелось с ним спорить, но мутант уже вошёл во вкус и поёрзав на стуле, устраиваясь поудобнее медленно ответил.

— Выбор? Алив, ты действительно считаешь, что у тебя был выбор? Идти или не идти? Остаться или продолжить путь?

— Конечно, — девочка удивлённо моргнула, не понимая, к чему Вельз пытается её подвести, — ты сам предложил мне пойти с тобой. А я отказалась.

— И ты думаешь, что могла бы согласиться? — Мутант засмеялся, явно оценив шутку. — Алив — увы, выбора не существует, нам только кажется, что у нас есть эта привилегия. Наша жизнь — тонкая цепь четко распланированных событий. Каждый шаг, что нам даётся с огромным трудом, каждый поворот, что мы выбираем, всё приходит к логическому концу. Любое, самое невероятное предположение вдруг оказывается истинной, а то, что вчера было не реальным, сегодня становится чётким и правильным законом бытия. Мы сколько угодно можем твердить, что выбор есть всегда, что судьба всего лишь придуманная людьми слабость, но это так и останется ничем не доказанными словами. Например, человек находит на улице кошелёк, какие могут быть варианты развития событий? Он может его забрать себе. Может пройти мимо. Или отнести ближайшему смотрителю порядка. Итак, великолепный пример, того, что выбор есть всегда, а если перевернуть всё с ног на голову? Для этого нам нужно разобрать каждый отдельный случай. Предположим, что человек нашедший кошель — богат, ну или, по крайней мере, состоятелен. Какой же вариант он выберет? Если он добыл свои деньги трудом и потом, он знает им цену. Значит, он вполне умён, и понимает, что не сможет найти настоящего хозяина кошелька, а служащий всё равно оставит деньги себе. Да, к тому же, кто откажется от лёгких денег? Итак, этот человек забирает кошелёк себе. Если человек богат и, предположим, деньги перешли к нему через наследство, он тем, более не подумав о выборе, забирает находку себе. А если наоборот, человек беден? Он прекрасно понимает, что возможно для того, кто потерял кошелёк — это страшная беда, и теперь ему нечем будет кормить семью, или самого себя. Да, получается очень не хорошо, и бедняк искренне жалеет потерявшего, возможно он бы и не взял этот кошелек,... но у него самого дома ждёт семья. Поэтому, не смотря ни на какие муки совести, он тоже забирает этот кошелёк. Возможно, человек нашедший кошелёк, будет приверженцем какой-то определённой веры, и попытка забрать себе эти деньги будет расходиться с нормами морали и принципами его религии. Тогда он пройдёт мимо. Но это тоже будет не свободным выбором, а поступком с чёткими опредёлёнными рамками, ещё одним звеном в цепи его жизни. И что же у нас получается в итоге? А то, что в любом из этих случаев человек имеет лишь иллюзию выбора. Хотя на самом деле его поступок давно уже определён. Конечно, существуют такие моменты, когда просчитать последствия и причины намного труднее, но опять же, дойдя до определённого порога, и обернувшись назад, можно увидеть, что перекрёсток был искусным миражём, постеленным на ровную дорогу жизни.

— Вельз, честно, я бы тебя послушала, но сейчас ты переходишь все границы. Все эти витиеватые фразы, к чему они? Чтобы я всё-таки передумала? — Алив, помассировала ноющие виски.

— Нет, просто высказал свои идеи. Начитался у себя в подземельях разной гадости. Вот и лезут странные мысли, надо же с кем-то ими делиться? — Широко улыбнулся мутант, демонстрируя внушительный набор клыков.

— Надо,... не вываливая сразу столько всего. — Улыбнулась в ответ Алив, поправляя выбившиеся из причёски пряди.

И вдруг, завеса, мигнув, исчезла.

Девочка с испугом смотрела, как Младшая, оторвавшись от спора, с удивлением оглянулась в их сторону и тут же, резко сменив удивление хищной радостью, начала медленно вставать из-за стола — ещё бы Старший Лорд, находящийся без охраны не на своей территории, а ещё и незарегистрированная девчонка.

— Быстро к черному выходу. — Вельз вскочил с места, и, пропустив вперёд Алив, нырнул вслед за девочкой в неприметный коридорчик.

Выйдя на улицу, они кинулись вверх по переулку, насколько Алив знала в сторону входа в подземные лабиринты.

— От имени Старших приказываю вам остановиться! — Раздался сзади голос девушки. И полетевший следом огненный шар сбил Вельза, что успел закрыть отставшую Алив.

Мутант глухо застонал, схватившись за раненную ногу. Однако, практически сразу справившись с болевым шоком, кивнул Алив быть направляющей. "Это называется "Помяни чёрта к ночи". Так глупо не попадался ещё никто". Мелькнула ленивая мысль, но высказывать её вслух на бегу Алив не решилась и так она уже запыхалась, сказывалась недавняя слабость.

— Три улицы через две, пятый переулок. — Это место девочке было смутно знакомо, обычно там мама получала обновления для программ генератора, и насколько она помнила, туда можно было пройти более коротким путём. И недолго думая, она свернула в один из переулков, срезая половину пути. Вельз свернул за ней, ощутимо хромая, но, не сбавляя темп.

Какое-то время они петляли по узким улочкам, пытаясь запутать погоню, и до цели оставался всего один поворот, когда, завернув за него, они обнаружили груду камней, завалившую проход.

Алив загнала их в тупик. Она обернулась к мутанту, ожидая его обрёченного упрёка, ведь хотя с Младшей то они бы справились, наверняка девушка уже вызвала подмогу. Но из-за поворота вывернула только одна фигурка, и замерла, глядя на Вельза с Алив. Потом помахала им рукой. Девочка, создавшая на ладони не большой шарик огня, уже была готова швырнуть его в Младшую, как мутант резко перехватил её руку.

— Что ты?! — Алев с ужасом смотрела как Вельз приветливо кивнул девушке.

— Ш-ш-ш-ш! Не переживай ты так! Теперь всё в порядке. — Мужчина покачал головой. — Тарэ, подойди к нам. Алив познакомься это одна из лучших моих воспитанниц.

При ближайшем рассмотрении подошедшая молодая женщина и правда оказалась мутанткой, ни сколько не походившей на Младшую. Её отличия от человека бросались не так сильно как у Вельза, а выдавало только отсутствие зрачков в красных миндалевидных глазах и чёрные метки с левой стороны лица.

— Я убрала Младшую. — Хрипло проговорила она. — Глупышка забыла, как опасно бегать по лабиринту одной, не вызвав помощь. — Потом перевела взгляд на Алив. — Это и есть та девочка, из-за которой столько шума в наших кланах? — Чуть насмешливо протянула Тарэ, рассматривая Алив. — Приятно познакомится, миледи. Мой господин, вас не сильно ранило?

— Да, это она. — Коротко бросил Вельз и протянул руку, в которую девушка тут же вложила небольшой знак младшего ученика и разомкнутую цепочку стандартного заклинания, которое мутант сразу же настроил на исцеление. Такие цепочки в городе попадались редко. На них не было ни запрета, ни чего-либо ещё, но цена оставляла желать лучшего. — Спасибо, — проверил скорость регенерации, сделал пару пробных шагов и кивнул, что идти может спокойно.

— Убийство?! Но теперь нас всех будут разыскивать. Вельз, так нельзя!!! — Попробовала возмутиться девочка, но столкнулась с невнимательным кивком Вельза и явной неприязнью в глазах девушки. Поэтому пришлось замолчать. По негласным правилам города в группе, не являющейся семьёй, младший не имел права голоса. Но всё-таки рискнув, тихо прошептала. — И не надо называть меня "миледи".

Ответом ей стал громкий, чуть-чуть грубый смех Тарэ и какая-то смущенная улыбка Вельза, словно мутант то же хотел засмеяться, но почему-то не решался.

— Простите, милорд при всём уважении,... но я ожидала кого-то более взрослого. — Хоть мутантка постаралась добавить в голос насмешки, глаза полные неприязни сразу выдали её. — И, миледи, — ехидно протянула она, — какое убийство? Вы знаете, сколько человек ежедневно пропадает в городе и на Запретных территориях?!

— Ты забываешь, что возраст дело наживное. И прошу тебя, больше не обсуждать Алив. Так же как случившийся инцидент, — чуть более резко бросил Вельз, от чего девочка поёжилась. Она ещё никогда не слышала в голосе мутанта таких властных нот.

Тарэ ограничилась сухим кивком.

И они втроём направились прочь от тупика. Тишина неприятно давила на уши. И ещё Алив безумно задрожали взгляды Тарэ. Но не спрашивать же о причинах этого в её присутствии?! Только подумать, она посмела назвать её маленькой! Девочка даже надулась от обиды, а ещё и этот титул, который как ножом резал самолюбие, напоминая, что хоть их семья не самая бедная, но совершенно безродная. И находится лишь чуть — чуть выше обычных горожан. А тут "миледи"...

— Алив, постарайся в следующий раз выбирать известные тебе пути. — Не пока они петляли по узким улочкам, что бы выйти обратно к таверне, мутант решил чуть-чуть пожурить девочку. На что она тут же покраснела и пробормотала что-то извинительное.

— Милорд, если вы помните, то сегодня через два часа у вас совет. — Практически прошипела до того молчавшая девушка, ещё раз пронзая Алив крайне не одобрительным взглядом. После чего вообще повернулась к ней спиной.

— Конечно, я помню. Ну что ж Алив, удачи тебе, но если "что" — приходи. Я всегда тебе рад.

Вельз кивнул ей, и они вместе с Тарэ пошли вниз по улице, растворившись в ближайшем переулке.

Какое-то время девочка смотрела им в след, потом со вздохом огляделась, только теперь заметив, что уже наступила ночь, заменив оранжевый цвет неба, тёмно-синим, пробивавшимся резкими лучами сквозь тёмные громады налитых тяжестью облаков. Изредка, когда переставал дуть ветер с северных заводов, что находились где-то за городом, и про них рассказывали страшных сказок не меньше чем про запретную территорию или подземные лабиринты мутантов, приходил ветер с западных территорий, разгоняя свинцовые тучи. И на чернильном небе можно увидеть хоть и тусклые, но всё-таки звёзды.

Но не сегодня.

Алив ещё раз вздохнула и направилась в сторону дома. Ей не терпелось собрать свои вещи и почему-то хотелось всё-таки сплести портал, может для того что бы что-то доказать этим людям? Что она не слабая?

Чтобы не сталкиваться с ночной стражей, Алив решила пробраться на свою улицу обходными путями. Открыла их девочка совсем недавно. Просто, в один день, задумавшись: почему длина стены не совпадает с тем, что указанно на карте. А дальше найти тайный проход не составило труда. Во всяком случае, для её дара. Хотя этот ход скорее можно было назвать очень-очень узким лазом. Даже миниатюрная Алив с трудом пролазила здесь боком поджимая живот и стараясь дышать через раз. Зато можно было оставаться уверенной, что, если что-то случиться, тут получиться какое-то время переждать, ну, например, погоню. Правда, девочка абсолютно не любила замкнутое пространство, отец как-то это обозвал очень заумным словом — "клаустрофобия", но Алив было параллельно, так как ей от изменения обозначения не становилось, ни холодно, ни жарко. Выбравшись из лаза, она какое-то время прислонившись к замшелой стене, судорожно пыталась вдохнуть горький воздух ночного города. Отрезвил девочку шум раздавшихся шагов, и она воровато оглянувшись, прошмыгнула в другой лаз. Не смотря ни на что, так было намного безопаснее передвигаться по городу, а то, что не очень приятно... можно и потерпеть.

Жила семья Алив ближе к окраинам, но зато отцу, как переписчику, выдали целый этаж. А сам дом находился рядом с восточными границами.

Иногда соседи с дальних улиц приносили известия, что слышали вой с запретной территории. Такое происходило раз в год, в одно и то же время, когда летнее солнце, распространяя ядовитую радиацию, выжигало всё что находилось за пределами города и жившие там мутанты тянулись поближе к центру, стараясь выжить. Что защищало город, никто не знал. Так же как откуда он возник. Из летописей первого поколения было написано, что такого никогда не было. Просто в один миг какая-то сила переместила всех выживших одно месте, закрыв их прочными стенами лабиринта. И куполом. Эта сила первое время обеспечивала их провизией, установив на каждой улице генератор материи. Каждому полагалась пусть и довольно приличная, но чётко отмеренная для данного возраста, веса и здоровья пайка. Так же в городе были установлены регенераторы, и прочие необходимые предметы. В том же поколении появились первые маги, воздвигнувшие свои башни на главных площадях, показывая этим свою мощь. Высота башни напрямую зависела от силы Дара. Потом через какое-то время защитный купол отодвинулся, и появилась граница. Теперь девочка точно знала, что именно эта тонкая грань надежно защищает жителей города от обитающих на Запретных территориях тварях. Но кто это всё создал?

Кто-то говорил, что вмешался Создатель, не давая исчезнуть любимому творению. Кто-то — что это был Дьявол, желая растянуть агонию человечества на более долгий срок. Алив не думала никак. Лучше не знать чего-то, чем быть не уверенной. Да, и, в общем, ей не то что бы было всё равно, просто у девочки были более серьёзные дела, чем размышления на вопросы, ответа которым всё равно нет. Она спокойно записывала в память узнанные факты, чтобы потом прибавить новые кусочки мозаики к общему рисунку, и посмотреть, не получится ли угадать, что на нем изображено.

Проскользнув в дверь, Алив сначала прислушалась, пытаясь вычислить наличие в доме гостей, и только после того, как убедилась в их отсутствии, позволила себе скинуть плащ.

— Алечка, это ты? — Голос мамы раздался с кухни: всё правильно — время готовить ужина, и Алив слышала тихое потрескивание генератора.

— Да. — Скривившись, выдавила девочка. Сколько бы она не просила, не называть её так ничего не менялось.

— Отец просил тебя к нему подойти, сразу, как только придёшь. — Снова раздался голос матери.

Алив, пожав плечами, направилась в мастерскую, перед этим помыв руки добавив в сухую воду растворителя, после чего поднялась по шаткой лестнице на второй этаж.

Она уже давно привыкла к таким встречам. Холодная улыбка, несколько слов, кивок головой. И всё... Изредка мечтала, что когда-нибудь мама выйдет её обнять, так же как делает, когда приходит Максимильян, её старший брат. Нет, родители заботились об Алив и любили её, но в тоже время, было видно, что устали от постоянного риска раскрыться перед Старшими. Не смотря ни на что, укрывая одного ребёнка, они подвергали опасности остальных детей. Ведь поимка Алив грозила смертью всей семье не зависимо от возраста и причастности к делу отдельных членов. И девочка была благодарна за то, что они пока не собирались её выгонять.

— Здравствуй, отец, мама сказала, что ты просил меня подойти. — Девочка остановилась на пороге мастерской, с благоговеньем смотря на большие кипы книг, подготовленных для переписывания или перевода.

— Да, конечно, — Худощавый мужчина с выбеленными сединой висками оторвался от листа бумаги, рассеянно посмотрев на дочь. — Тебе не следует больше гулять в столь позднее время.

— Мне не следует гулять днём, когда на улицах много людей. К тому же я пользуюсь обходными путями, и очень осторожно. — Возразила девочка, отчаянно, жестикулируя. Как же так?! Ведь завтра она должна будет встретиться с теми людьми!

— Ты не будешь выходить на улицу вечером, и подвергать семью опасности. Это не просьба, и это не обсуждается. И если ты так хочешь, я ограничиваю все твои прогулки. Будешь помогать матери, до заключения договора. — Мужчина вновь углубился в рукописи, показав этим, что разговор окончен.

Ещё чуть постояв около двери, девочка, вздохнув, направилась в свою комнату. Может быть, стоило принять предложение мутанта? В конце концов, там она и, будет в безопасности, Вельз позволит ей изредка гулять по городу, конечно, только вместе с ним, но компания мутанта всегда была ей. А эта клетка, в которую её сажают родители, совершенно не надёжна.

Зайдя в комнату, Алив с размаху, плюхнулась на кровать, стараясь сдержать злые слёзы. Через какое-то время, ей всё же удалось убедить себя, что слезами ничего исправить нельзя, так же как глупо показывать свою слабость даже себе самой. Встав, она переоделась в домашнее платье без разрезов и широких карманов, и села к зеркалу расчёсывать волосы, которые обычно перед выходом в город заплетала в две тугие косы, чтобы не мешались. В её роду отличительной чертой были светло каштановые волосы, синие большие глаза и оливковая кожа. В городе это считалось одним из эталонов красоты. Но девочка смогла выделиться и тут. Как бы сказали Старшие, у Алив была внешность настоящей ведьмы. Её чуть вьющиеся волосы длинной до икр были всевозможных оттенков, хотя в основном преобладал рыжий цвет. Тут были и ярко красные, и темно бордовые, и солнечно жёлтые, и ослепительно платиновые, и медные, и тёмно коричневые, почти чёрные, и даже несколько седых прядей, которые сочетались между собой абсолютно не мыслимым образом. Овальное лицо с острым подбородком украшала весёлая россыпь веснушек вокруг чуть вздёрнутого носика, губы были узкие и тонкие, больше подошедшие мужчине. Но сильнее всего во внешности Алив не нравились её глаза. Во-первых, они были слишком большими, даже огромными, что придавало ей удивлённо — испуганный вид, и очень резко подчеркивали её высокие, острые скулы. Во-вторых, они были раскосыми, и как казалось девочке не симметричными. И, в-третьих, они были ярко салатового цвета с пятью рыжими крапинками каждый. Сама девочка была нескладной, худой с выпирающими рёбрами, широкими сутулыми плечами длинными руками с маленькими запястьями, узкими мальчишескими бёдрами и совершенно плоской грудью. Не удивительно, что Алив приходилось всеми силами скрывать свою внешность, и из-за этого она почти ненавидела эту досадную пёстрость и нескладность. Вельз как-то очень обидно пошутил, правда, потом сразу извинившись, что ещё неизвестно кто из них мутант. Хотя, что скрывать правду — даже милой девочку было назвать нельзя. Алив была откровенно некрасива. Хотя кто-то пытался успокоить её тем, что с возрастом становятся лучше.

— Аля, спускайся ужинать! — Голос мамы очень во время оторвал девочку он неприятных размышлений. Что и говорить Алив была дикой эгоисткой и все свои изъяны, которых по её мнению было чересчур много, воспринимала слишком болезненно. Вельз предлагал ей гордиться тем, что она не похожа на других молоденьких девушек города, но Алив так не могла, и каждый раз, по утрам заглядывая в треснувшее зеркало, надеялась на чудо.

Которое почему-то не происходило.

Девочка подвязала расчесанные волосы лентой и направилась на кухню. Обстановка у них была средней обшарпанности. В прочем это мало кого волновало, в жилище, прежде всего, ценился не вид, а удобство. Правда, свою комнату Алив украсила парочкой рисунков, попробовав их приблизить к описаниям природы из книг. Получилось, увы, не ахти, да и с воображением было туговато, но всё равно девочка очень гордилась этими небольшими набросками. Вот уютная лесная полянка покрытая "ковром травы". Девочке очень нравилась эта фраза — и она представляла траву чем-то похожим на большой отрезок зелёной ткани, которым закрывали землю. Вот схематично изображенный человечек с пририсованными крыльями, как у птицы. Люди называли таких существ ангелами, что для Алив было некой разновидностью мутантов. Она увидела похожее изображение на обложки какой-то книги... и очень захотела нарисовать нечто похожее. В той книге она прочитала, что ангелы несут людям свет и тепло. Что у каждого человека есть свой ангел-хранитель, оберегающий своего подопечного от неприятностей и всегда находящийся рядом с ним в бестелесном облике. Как можно было жить без тела, Алив не представляла, но мутанты на, то и мутанты, чтобы приспосабливаться ко всему. Вот только было очень грустно от мысли, что она, наверное, очень плохой человек, раз ей хранителя не досталось, иначе бы она не влипала в постоянные неприятности. Или просто про неё забыли. А может её хранитель такой же неудачник как и сама девочка... Или с ним что-то случилось. А иногда так хотелось поговорить с кем-то, пусть он бы и был не видимым. В любом случае этот рисунок был у Алив самым любимым, когда ей было грустно, она подолгу рассматривала, нечёткие карикатурные черты лица печального юноши с длинными золотистыми волосами и неправильно большими глубокими серыми глазами. Хотя и изображение было в простом карандаше, девочка представляла своего хранителя именно таким.

На кухне уже собралась вся семья. Мать расставляла тарелки, отец как всегда сидел, уткнувшись лицом в очередную книгу. Максимильян лениво изучал свои пальцы, будто видел их первый раз, а младшие двойняшки Тима и Нэя уже успев стащить со стола кусок хлеба, оживленно его делили. Алив спокойно села на своё место, стараясь не встречаться взглядами матерью и братом.

— Как прошёл день? — тихо поинтересовался Макс, ближе придвигаясь к сестре.

— Сначала думала, что нормально, а теперь... — Девочка на миг запнулась, но всё-таки закончила, — уже так не думаю.

— Что-то случилось?

— Да, меня заперли дома. — Алив с мрачным видом, пододвинула к себе тарелку.

— И это так важно? — Никак не хотел отставать Максимильян, смешно жестикулируя ложкой в такт своим словам.

— Да, особенно завтра.

— Всё наладиться. — Тихо прошептал брат, похлопав Алив по плечу.

Остальной ужин прошёл в молчании. Да же двойняшки вели себя неожиданно тихо, что случалось крайне редко. Как оказалось, они всёго лишь замыслили очередную пакость. Попытавшись встать Алив неожиданно поняла, что привязана за ленту в волосах к спинке стула.

— Ай! — Дернувшись, девочка лишь причинила себе боль. — Чёрт! Зачем вы это сделали?

И практически тут же Алив поняла что ошиблась, сказав это. Мать охнула, услышав ругательство, а взгляд отца говорил о высокой степени его недовольства. Всё-таки тёмное слово из уст владеющей проклятьем могло возыметь сильный эффект.

— Потому что ты — ведьма. А ведьмам должно быть больно! — Буркнул слишком серьёзный Тим.

Двойняшки принялись скакать вокруг девочки с воплями "Ведьма!" Макс поморщившись, отвернулся, не сказав не слова. Мать закрыла лицо руками. А Алив готова была расплакаться от унижения. Она ни как не могла понять странной жестокости младшего брата и сестры. Хотя на самом деле это было не так уж и странно детям города с самого начала жизни вбивали в головы, что носящие проклятье — мерзкие порождения тьмы и учили их ненавидеть таких как Алив. Ненавидеть так искренне и отчаянно, как умели только дети.

— Тихо! — Голос отца, оторвавшего от книги, заставил Тима и Нэю испуганно притихнуть. — Немедленно развяжите сестру и не смейте так больше поступать. А ты, Алевтина марш в комнату и что бы я от тебя больше ничего тёмного не слышал.

"Возможно слёзы не такая уж слабость" — лениво подумала Алив, когда поняла, что плакать, сил больше нет. За окном уже давно чернильный цвет неба сменился оранжевым, хотя святящееся вкрапления звёзд ещё были видны. То и дело слышалась болтовня соседей желающих друг другу удачного дня. Какое-то время девочка лежала на кровати, бездумно смотря в потолок. Мыслей не было. После долгой яркой истерики на неё навалилась апатия. Не было вопросов "Почему?" или "За что?". В конце концов, семье и, правда, не за что её было особенно любить.

Так что надо как можно скорее выбираться от сюда. Алив перевернулась на бок и с интересом начала разглядывать запястье, на котором мигала багровым цветом добытая ей ниточка силы. Так красиво и в то же время опасно.

Красота всегда опасна...

За утро она сплела почти половину портала. Ей ни кто не мешал, только мама два раза звала на кухню чего-нибудь съесть, но слыша в ответ молчанье, успокаивалась. Несколько раз Алив отрывалась от работы и с задумчивым видом рассматривала свое творенье. Что ни говори, но портал получался очень красивым. Его каркас напоминал тонкую паутинку, на которой тоненькими ниточками были вышиты не известные узоры. Законченные звенья на секунду меняли цвет на ослепительно белый. Это означало, что их можно было вплетать в общий узор. И девочка, находя завязки, снова принималась за работу.

Потом она прервалась на недолгий сон, давая отдых уже начавшим слезиться глазам. Девочка аккуратно убрала готовые звенья в секретную нишу, которую она сделала в стене год назад, прикрыв его иллюзией камня и повесив сверху рисунок. И с наслаждением растянулась на матрасе. Несколько часов прошло абсолютно не заметно, и девочка, покачиваясь на волнах полуяви, снова начала мечтать об открывающихся перспективах. Трудно было сказать, чем Алив так привлекала магия. "Проклятье богов", что отмечало так смертных, что в прошлых жизнях совершали ужасные преступленья. Правда это была или нет, в любом случае именно эту истину вдалбливали в головы всем жителям города, с самого рождения. И лишь избранные моги искупить свою вину, обратив проклятье в дар.

Так чем? Может как раз этой запретностью? Хотя Алив никогда не отрицала, что была очень ленива и терпеть не могла чего-то нового, предпочитая размеренную жизнь, где все расписано по часам. А тут ухватилась за абсолютно сумасшедшую идею с такой жадностью, что даже сама себе удивилась. Иногда девочке казалось, что её словно что-то тянет к тем людям. А возможно даже что-то связывает! Конечно, это были всего лишь мечты. Любому хочется оказаться кем-то особенным. Но только с хорошей стороны. Алив порядком опротивела роль ужасной ведьмы, которой побаивается собственная мать, и издеваются младшие брат и сестра. Она сама не заметила, как тихо стёрлась грань яви, окончательно убаюкивая девочку.

Снилось ей что-то тревожное. Что-то или кто-то отговаривал её от того, чтобы пойти с этими людьми. Тихий шёпот был наполнен болью, обречённостью и в то же время надеждой. В странном мареве сгустившейся тьмы мелькали чьи-то лица, так похожие на людские и в то же время пугающие своей чуждостью. Они что-то говорили, шептали, кричали, умоляли, грозили. Но Алив ничего так и не смогла разобрать. Потом всё сменилось стремительным падением в бездну. Ужаса не было, вместо него девочка ощущала удивительное спокойствие и тепло. А ещё точно знала, что в это время что-то очень могущественное внимательно вглядывается в неё, словно, оценивая. И Алив всей душой желала, что бы её сочли достойной для... даже неважно чего, просто достойной.

"А если я попрошу тебя заплатить за это?" тихий шёпот на грани сна или бреда.

"Пусть" — Алив было настолько уютно,... только бы это падение не заканчивалось.

"А если цена будет слишком высокой?" — холод и равнодушие.

"Пусть..." — ведь это всего лишь сон?

"Сделка заключена" — искреннее, незамутнённое спокойствие.

Алив открыла глаза, возвращаясь в реальность. Сознание было чистым и ясным, усталость испарилась вместе с остатками сна. Осталось лишь тревожное ощущение, что она забыла чего-то очень важное, но тонкая ниточка мысли ловко ускользала, стоило только приблизиться к ней, и снова начинала дразнить туманными намёками.

За окном всё еще властвовал день, как всегда громкий и душный, напитанный ядовитым запахами химикатов, что приносили с собой ветра из-за дальних границ. Тучи нависали над городом так низко, что казалось, задевали верхние этажи башен Старших. Алив не любила такие дни, обычно они предвещали дождливый и столь же душный, как и день, вечер, что сменялся такой же ночью, когда город замирал, становясь безлюдным нагромождением каменных глыб.

Выходить из домов в дождь категорически запрещалось. Капли чёрной липкой кислоты падающей с неба были, не смертельны, но в тоже время, пользы здоровью не приносили. Кто-то говорил, что раньше дожди были прозрачными и пахли свежестью. Но Алив в это не верила. В её пусть и короткой жизни всегда шли только такие дожди. Так же как её мама не знала других, её бабушка, а то, что было ещё раньше, полностью забылось. А книги... что книги? Они слишком часто лгут. Так же как и люди.

Ещё несколько минут полежав, и отметив, что она ужасно хочет есть, Алив неспешно поднялась и оделась, только после этого спустившись вниз в поисках перекуса. И какова была её радость, когда выяснилось, что отец уехал заключать официальный договор с родителями подобранной Максимильяну пары. Так вот о чём говорил брат! И теперь если она успеет за несколько часов доплести портал, девочка может спокойно убегать из дому. То, что ей остаётся только побег она поняла ещё вчера за ужином. Эта мысль осторожно постучалась в сознание и испуганно замерла на пороге. Побег,... как же Алив этого не хотела. Боялась. Её семья, её дом, её вещи: рисунки книги, игрушки... — что с ними станет? Как поведут себя родители, когда узнают о её побеге? А Макс? А двойняшки?! Нет, это было слишком сложно, но не обходимо, если она и правда хочет пойти с этими людьми.

Алив очень надеялась, что не насовсем,... но всё-таки оставляла возможность, что не вернётся. Хотя в то же время, что её тут будет ждать? Ничего. Возвращаясь в комнату, девочка твёрдо решила, что портал можно и не доплетать — решение сделать заклятье было её прихотью и обязательному исполнению не подлежало. А если не сложиться с этими людьми — она уйдёт к мутантам. Не так уж Алив от них отличается. Она с ненавистью глянула в покрытое мелкой сетью трещин тусклое кривое зеркало, что, словно издеваясь, коверкало её изображение ещё сильнее, превращая в пёстрое размытое пятно. Алив тихо вздохнула, вспомнив Стин. Такой внешности обзавидовались бы первые красавицы города. Хотя...нельзя было назвать девушку красивой. Её внешность была слишком не обычной... и чуждой. Вся возможная красота терялась за отстраненным выражением лица, что создавало впечатление маски. И эта кривая ухмылка, что удивительно не красиво портила пухлые губы. Но всё-таки...

С тоской взглянув в глубины зазеркалья ещё раз и констатировав, что, увы, ничего не изменилось, она направилась к тайнику. Привычным движением, сняв рисунок и развеяв иллюзию, девочка протянула руку за заготовкой, но её там не оказалось — на месте сцепленных звеньев и завязанных нитей лежало готовый узор портала с незавершенным активирующим узлом, что также готовый лежал рядом.

— Ах...?! — девочка отступила на шаг назад, с ужасом смотря на то, что не давно так хотела. Голова просто разрывалась от всех возникших вопросов. Как?! Откуда?! Зачем?! Кто это сделал? Возможно, кто-то хочет, чтобы она нашла этих магов. А если её просто заманивают? Или звенья сами притянулись друг к другу?

Несколько минут Алив металась по комнате как загнанный зверь, с тревогой поглядывая на портал. Признаться у неё даже мелькнула мысль развеять заклятье и уйти к мутантам. Скажет Вельзу, что передумала... и. Опять это "и". Алив как никто осознавала, что с этим ничего не измениться. Кроме того, что большую часть времени девочка будет проводить под землёй, а на поверхности придётся так же как и сейчас таиться, что бы ни попасться Старшим.

Пусть маги и не имели власти над мутантами, но только на их территориях, — в городе за неё никто не заступиться.

Мысли путались, перепрыгивали с одной на другую, и казалось, сводили с ума. Наконец, не выдержав, Алив схватила портал, заранее приготовленный рюкзак с необходимыми и дорогими ей вещами, судорожно натянула плащ и выскочила из дома, не обратив на крик матери ни какого внимания. Несколько улиц она пробежала, не замечая ничего вокруг, не до конца понимая, на что только что решилась. Но сейчас это было не важно.

Алив металась по улицам, не зная ни куда идти, ни что ей делать. Стин сказала, что они её найдут. Но как?! Возможно, она должна придти в какое-то определённое место? Какое? Куда?! Девочка раз за разом проигрывала в голове разговор с магами, пытаясь найти зацепку.

Пока не нашла.

Запретная территория.

Место, где её вчера спасли. Они будут ждать именно там. И скорее всего, будут ждать недолго.

Алив на несколько мгновений замерла, продумывая маршрут, и резко сорвалась с места, сразу переходя на бег — минут двадцать, и она будет там. Только если она не ошиблась в своих выводах.

Редкие прохожие испуганно отшатывались от несущейся по узким улочкам небольшой фигурки, за которой серыми крыльями развивался плащ. Алив даже не заметила, как успела откинуть мешающийся капюшон. Только влетев за следующим поворот в Младшего ученика, что с группой из пяти человек куда-то неспешно направлялся, поняла как попала.

— Ой, — выдавила она из себя, упав на жесткие плиты и рассматривая удивлённого паренька чуть старше её самой с неестественно светлыми почти белыми глазами.

— Ой. — Согласился он, оглядываясь на своих спутников — обычных людей, что с интересом рассматривали открывшуюся им картину. — И куда же ты так спешишь, ведьмочка? — Голос у него был тихий еле-еле слышный.

— На Запретную территорию. — Выдавила из себя девочка, даже не делая попыток подняться.

— Хм... — усмехнулся он, — первый раз встречаю... м-мм... человека... — он скептически покосился на растрепавшиеся разноцветные косы, а потом изучил лицо девочки, особое внимание, уделив её глазам, — который так спешил расстаться с жизнью.

Он протянул ей руку, помогая встать. Алив робко взялась за крепкую узкую ладонь, и парень сильным рывком поставил её на ноги.

— Я не спешу. Меня ждут. — Что-либо скрывать или врать не имело смысла — Алив отчего-то знала, что ложь парень почувствует.

И тут она поняла. Не Младший... Она ошиблась... Словно узнав, что Алив поняла с кем столкнулась юноша легко щелкнув пальцами убрал маску.

Старший... невероятно могущественный Старший.

А она так хотела успеть...

— Беги, ведьмочка, но помни, если остановишься — умрёшь. — Так же тихо произнёс он, отступив в сторону, чтобы Алив могла пройти.

Стоявшие за его спиной охотники не скрывая злорадства, поглядывали на девочку, они-то прекрасно знали, что их темп она не выдержит и уже через две улицы они нагонят свою жертву.

— Беги же... — нежно прошептал ей на ухо Старший, — я дам тебе фору в две улицы. А потом... Потом ты умрёшь...

И Алив побежала. Не помня себя от страха, чувствуя, как юноша, которому, наверное, исполнилось лет сто, смотрит ей в спину немигающим равнодушным взглядом. Она много раз слышала о таких развлечениях Старших. Устраивать в лабиринте охоты на неудачливых обладателей дара, вроде Алив.

Охотники — бывшие люди, натренированные до предела человеческих возможностей, и лишенные каких либо чувств. Выведенные в искусственных условиях мутанты, за частую, устойчивые к магии, худшее, что могло произойти с тем, кто перейдёт дорогу Старшему. Они не остановятся ни перед чем, чтобы выполнить приказ хозяина...

Алив завернула за следующий поворот и поняла, что только что она достигла конца второй улицы, а это значит...

Дальше думать о чём-то кроме бега было нельзя, иначе так легко можно потерять скорость. В голове осталась только одна мысль, что ещё можно спастись, если она успеет, если они будут ждать её, если они вступятся...

Только бы добежать.

Совсем близко раздалось улюлюканье охотников, что словно играясь, то практически наступали девочке на пятки, то отставали и снова с азартом начинали погоню. Несколько раз их тени мелькали в соседних проулках, но Алив поспешно сворачивала.

Пока не поняла, что до цели осталось совсем не много. А сил бежать дальше не осталось.

Отрывок 5

— > Killing is no murder [Author:w]

Джон кисло посмотрел на пухлую пачку писем, что ему оставалось за сегодня разнести по нужным адресам. Нет, всё было не так уж и плохо. Все конверты предназначались одному адресату, и сейчас он подходил как раз к нужному дому. Но в этом-то и было дело! Джону категорически не хотелось даже приближаться к огромному роскошному обнесённому высоченным забором особняку, что построили здесь с год назад.

Хотя нет, сам дом он бы с удовольствием осмотрел, и даже бы погостил в нём. Вот только, кто же его пригласит? Да и встречаться с хозяевами... — лучше уж сразу уволиться и переехать в другой город.

Он вспомнил, с каким интересом весь маленький городок следил за постройкой этого замка. Как медленно-медленно появлялись этажи и словно сошедшие с картин миниатюрные башенки. Как участок обнесли сначала обычным бетонным забором под два метра, и как потом заменили его на что-то легкое и ажурное. Как все ждали, когда же приедет хозяин, чтобы посмотреть на этого человека.

Год назад это случилось. В ещё сонный город в воскресное утро ворвалась на дорогущих эксклюзивных автомобилях группа подростков. Симпатичные, девицы с фигурками богинь, и не менее красивые юноши, в дизайнерских одеждах и холодной надменностью богатеньких деток на красивых утончённых лицах. Теперь по ночам в особняке гремела музыка, на два квартала мешая всем спать. Стражи порядка попробовали в самом начале разобраться, но ничего не получилось, только и разводили руками, советуя менять окна на что-то звуконепроницаемое.

Пару раз Джону уже приходилось доставлять большие пачки писем в этот дом, и надо сказать это были не лучше мгновения его жизни. Те два раза дверь ему открывал невысокий крепкого телосложения хмурый парень с удивительными сине-зелёными глазами. Совершенно пустыми холодными глазами. Он грубо отбирал письма и с силой захлопывал дверь прямо перед носом почтальона.

Вот и теперь вряд ли случиться что-то хорошее. Уже от ворот Джон услышал весёлый гогот, что доносился из распахнутых настежь окон. Подростки явно отрывались вовсю. Гогот пытались перекрыть громовые раскаты тяжёлой музыки и высокие весёлые вскрики. Джон медленно поднялся по мраморным ступеням на крыльцо что красили обвитые диким виноградом тонкие колонны, скривился и надавил большую кнопку звонка. Внутри дома что-то звонко чирикнуло, и шум смолк. На несколько секунд. Потом музыка заиграла ещё громче.

Джон грустно вздохнул. Теперь придётся ждать. Ведь специально не будут подходить какое-то время, чтобы позлить незваного гостя. И им совершенно не важно, кто этот гость — от последнего бродяги, до тучного мэра. Однако его опасения не оправдались. Уже через минуту дверь мягко открылась, и на пороге дома возникло само совершенство. Джон замер с открытым ртом, боясь даже вздохнуть. Он и представить себе не мог столь красивой девушки.

Миниатюрное чудо, с тоненькой-тоненькой талией, что подчёркивал широкий пояс и коротенькое светло голубое платье без лямок с впечатляющим вырезом. Широкими соблазнительными бёдрами, высокой грудью и удивительным лицом в обрамлении светлых, почти белых, туго завитых кудряшек. Большие голубые глаза смотрели на гостя с удивлением и такой теплотой, что у Джона ёкнуло сердце — на него ещё никто та не смотрел. Пухлые розовые губки, не нуждающиеся ни в какой помаде, тонкая линия носа, мягкий овал лица, и нежная кожа покрытая легким загаром. И небольшая родинка на правой щеке. Девушка казалась ожившей мечтой, самой совершенной во всём мире.

— Вы что-то хотели? — Звонкий голос, именно такой, какой и должен быть у совершенства вывел Джона из транса. Почтальон густо покраснел и протянул совершенству пачку писем.

— Ой, это мне?! — Девушка радостно улыбнулась и осторожно взяла из руки Джона конверты. При этом их пальцы чуть-чуть соприкоснулись, и юноша покраснел ещё сильнее.

— Если вы Хельга, то да. — Промямлил он.

— Нет, я Кристин. А вот Хель чаще всего что-нибудь присылают... Кстати, очень приятно...

— Я — Джон. — Он ни как не мог поверить, что столь ослепительная и прекрасная девушка обращает на него внимание, а не гонит. И не просто обращает, а пытается флиртовать! О, это лучший день в его жизни!

— Мне нравиться имя Джон! — Прямо заявила девушка и сама чуть смутилась. — Вы живёте в этом городке?

— Э-ээ... нет, — соврал Джон. — Я приезжаю, каждый год на лето к тётушке, и заодно устраиваюсь на почту что бы подработать. На самом деле я сейчас университет заканчиваю.

— Это потрясающе, — девушка неловко переступила с ноги на ногу, словно хотела пригласить гостя в дом, но почему-то не решалась, — а вот мне родители сказали, что не зачем по институтам ездить. Деньги есть. Каких захочу учителей, они наймут.

Девушка сказала это обычным тоном, не капельки не пытаясь хвастать, и даже искренне жалея о невозможности поступить в университет.

— Эм... Возможно, вы захотите сходить куда-нибудь? — Джон сам не понял, как отважился это сказать.

— Конечно, но только на этих выходных я занята, а вот на следующих... В воскресенье?

Он еле — еле удержался от того, чтобы не закричать на всю улицу "Ура!".

— О, это прекрасно... мне зайти за вами?

— Да, заходите.

На какое-то мгновение музыка опять смолкла, заставив Джона нервно дёрнуться, а потом ещё громче зазвучало что-то не менее тяжёлое, и ужасно депрессивное.

— Кри, что случилось? — Хриплый, грубый голос, раздавшийся из коридора, заставил девушку неприятно поморщиться, — видимо ей не нравилось это сокращение.

К порогу вышла...

Тут Джон не произвольно отступил на шаг, испытывая смесь... Страха? Удивления? Отвращения?

Пожалуй, вышедшая девушка была старше Кристин. Даже не девушка, а молодая женщина. Но... Джон видел таких людей только в ужасах, или передачах про психбольных. Спутанные неровно подстриженные волосы темного, почти чёрного цвета где-то длиной достигающие плеч, где-то спускающиеся оборванными прядями к икрам, а где-то торчавшие выдранными клоками производили неизгладимое впечатление. Овальное худое лицо с острым подбородком, тонким носом и высокими скулами, что казалось, хотели пропороть бледную, болезненно-белую кожу с прожилками вен. Узкая, словно прорубленная линия губ, которую всё время кривила безобразная усмешка. Левую бровь наискосок пересекал тонкий длинный шрам. Худощавая жилистая фигура, с хорошо развитым плечевым поясом, словно состоящая только из резких прямых линий, узкие бёдра, маленькая острая грудь. Девушка будто специально оделась в рваную футболку, что была больше её на несколько размеров, и дранные поношенные джинсы. Казалось, что она чем-то болеет, или очень долго не спала.

Но хуже всего были глаза: не пропорционально большие, чёрные с почти незаметной точечкой зрачка. Не пропорциональность только усиливали залёгшие под ними глубокие тени, что смотрелись настолько жутко на мертвенно бледной коже, что Джона даже передёрнуло. А ещё в этих глазах не было ни грамма разума или сознания. Это были абсолютно безумные, глаза. Глаза безнадёжной сумасшедшей, которые дополняла кривая улыбка. Страшные, отвратительные глаза, хуже которых Джон никогда не видел.

— А ...Хель... — Кристин осуждающе посмотрела на подошедшую, — тебе тут письма принесли...

— Письма... мне... принесли... кто? — Повторила молодая женщина, наклонив голову набок, рассматривая почтальона как ребёнок, что собирается сломать новую игрушку и размышляет, не накажут ли его на это родители. Безумный взгляд жадно обшарил фигуру Джона и, наконец, замер, пристально изучая его побелевшее лицо — Этот.. милый мальчик?

Джон отступил ещё на один шаг.

— Хель, перестань издеваться над человеком. Разве Ксанрд разрешил тебе выходить? Ты же знаешь, что тебе нельзя оставаться без присмотра! — Кристин грозно сдвинула брови, изображая из себя сердитую мамочку.

— Я... я... решила пройтись, услышала... разговаривают ты он, ...не поучаствовать... почему бы? — Фразы явно давались девушке с трудом. Если про "милого мальчика" она говорила то, что просто приходило в голову. То теперь связывать мысли, и отвечать на конкретный вопрос было намного сложнее.

— Иди обратно. Я сейчас вернусь. Вот, возьми — это тебе... — Кристин отдала ей письма и обернулась посмотреть, как девушка, чуть прихрамывая, доходит до конца коридора. Потом печально улыбнулась и снова обратилась к Джону.

— Вы, извините, Хель она не всегда такая. Мне пора. До воскресенья?

— Да, конечно. — Джон на прощание улыбнулся и, не оборачиваясь, направился к воротам.

Уже услышав звук закрывшейся двери, он подумал, что Кристин, скорее всего, очень сложно с такой обузой в виде этой сумасшедшей... и ведь ничего. Не срывается. И даже любит по-своему эту Хель. Удивительная девушка, светлая яркая и безумно красивая. Неужели он, правда, скоро будет гулять с такой красавицей по улочкам маленького тихого городка?

* * *

Но этого не случилось. Через два дня дом опустел. Казалось, что его молодые хозяева просто исчезли — в один миг в окнах погас свет, смолкла музыка. Исчезли за ажурной оградой надувной бассейн и летние широкие качели, а так же припаркованные прямо на лужайке лексус.

Сначала жители небольшого городка вздохнули спокойно. Их больше не донимали ночные дискотеки и раздражающе вычурно одетые подростки, что любили гулять по улицам в рабочее время, мешая всем своим гоготом. Потом насторожились. В дом не возвращались ни прежние хозяева, ни заселялись новые. Даже на свободную продажу дом не выставили. Потом исчезли два воришки, что решили попытать счастье в брошенном доме. За ними оставленный на ночь сторож. Дом стали откровенно бояться. Старались обходить его по другой стороне улицы, задерживая дыхание от испуга. Большой особняк начал быстро приходить в негодность. Подростки, словно мстя за свой страх, быстро выбили все витражные большие окна. Несколько ушлых собственников вырезали куски у изумительно тонкой ограды. Покрытая черепицей крыша обзавелась пугающими дырами. Разросшийся дикий виноград сначала обвил собой все крыльцо, затем постепенно весь дом.

А потом люди начали видеть тени. Призрачные, словно сотканные из тумана фигуры подростков стали встречаться ночью в переулках. Из дома начинала слышать музыка. Жалобная, похожая на детский плачь. Джон... Джон видел только её. Всё такую же молодую. Когда он проходил мимо дома, тень Кристин всегда стояла на прогнившем крыльце, зябко ежась в своём тоненьком платьице, и печально смотрела на бывшего почтальона, будто извинялась.

А может быть, Джон это просто придумывал. Он назвал свою дочь Кристин, и пусть она была вредной рыжеватой сероглазой бестией, всегда видел в ней ту единственную, которую продолжал ждать.

До самого конца.

* * *

Кристин захлопнула дверь за горе почтальоном, и, не удержавшись, громко фыркнула.

— И после этого кто-то говорит, что я жестока... — отделившаяся от стены тень, медленно приняла облик Хель. Теперь молодая женщина не казалась безумной. Просто иногда сумасшествие доходит до крайности, и становиться почти неотличимой от нормального состояния рассудка. Именно это и было с Хель. Неправильно большие глаза смотрели холодно и жестоко. Только до крови закушенная губа выдавала, как трудно женщине держаться на грани разума, и не уплывать в уже знакомую черноту безумия... — Бездна, я просто отбираю у бедняжек жизни, не калеча души... Ты же... нет, до такой жестокости не просто додуматься. Он теперь тебя всю жизнь будет ждать. Верить, любить... Кристин, ты Дьявол. И сними эту иллюзию. Какое ужасное представление совершенства. Надо же — блондинка с голубыми глазами...

— Ты же любишь играться с добычей? Почему бы мне не сломать несколько новых игрушек. А этот дурачок, такой забавный... пусть помучается. — Кристин мечтательно улыбнулась и, поведя узкими плечиками, скинула иллюзию, по пути в гостиную взглянув в зеркало. Нет, её внешность ей никогда не нравилась. Теперь можно побыть рыженькой ведьмочкой. Подправив новую внешность, чуть изменив форму губ и скул, добавив коже бронзовый загар, разгладила иллюзию на лице, что бы зелёные глаза стали симметричными, она принялась менять вид одежды, каждый раз, недовольно морщась от ехидных замечаний Хель за спиной. Вот уж кого точно не заботила своя внешность.

— Это уже более — менее. — Прокомментировала женщина крошечный свободный сарафан, что тогой опускался чуть-чуть ниже бедер, прикрывая лишь самое важное и не сантиметра больше. На шнуровке с легкомысленным акцентом бабочкой, что скрепляла его на левом плече.

— А теперь, дорогая, слушай внимательно... — Хель приблизилась к девушке вплотную почти, нежно прошептав на ушко... — Ты всего лишь Целитель. Так что занимайся своими травками и настоями, лечи котят, но не смей унижать меня перед своими игрушками, иначе я сломаю их всех... Иначе я сломаю тебя. Надеюсь тебе не надо напоминать, почему вы назвали меня так?

Сжавшись в маленький комочек Кристин, не могла отвести взгляд, смотря, как глаза Хель медленно затапливает масляно-чёрный цвет, закрывая собой всё и белок, и радужку и крошечную точку зрачка.

— Ты поняла меня, маленькая дрянь?

Пересилив свой страх, Кристин чуть кивнула, надеясь, что Хель поймёт, её ответ.

Её ответ "А не пошла бы ты...."

— Вот и прекрасно. — Женщина растянула бледные тонкие губы в отвратительной усмешке. — Пойду, почитаю, что же мне пишут, а ты, деточка, можешь дальше соблазнять всех смертных, что попадаются тебе на глаза. Раз уж тебе так нравиться возиться в грязи... Да, да, что б эта грязь прикасалась к тебе. А я пойду читать! — Она оглушительно захохотала, разрывая тонкие конверты и окончательно проваливаясь в безумие.

Кристин, всё ещё дрожа от опутавшего её страха, проводила костлявую фигуру яростным взглядом. "Только бы ты больше не смогла вернуться от туда... Туда тебе и дорога, в бездну... Ты сама грязь под моими ногами...".

Потом перевела взгляд на отражение, скривившись от своего ничтожного вида.

— И тушь потекла... — грустно констатировала она. — Чёртова сумасшедшая, что б ты на лестнице навернулась. И лечить не буду.

И, в общем-то, какая разница, что Кристин и Хель были и оставались лучшими подругами?

Отрывок 6

— > Gnothi seauten [Author:w]

"Ещё чуть-чуть, ну же беги..." — Алив осознавала, что почти перешла на быстрый шаг, но тело уже не слушалось её. Охотники пока не спешили настигать свою жертву. Зачем? Всё равно никуда не денется. И это было страшнее всего. Безнадёжность оплела её тонкой паутиной, заставляя сердце болезненно сжиматься, ожидая, что каждый следующий удар может стать последним.

Вот он, этот поворот, за которым начинается Запретная территория. Но что если эти двое ещё не пришли? Что если они не захотят её защитить или погибнут вместе с ней? Что если она ошиблась, и её ждут в совсем другом месте?! Если бы не окончательно сбившееся дыхание она бы, наверное, застонала от обиды и страха... Несколько последних шагов. Уже шагов, и она всё-таки завернула за поворот.

Две знакомы фигуры стояли в конце улицы. Стин, скинув капюшон, расслабленно облокотилась на стену и что-то тихо говорила своему спутнику. Тот изредка подносил к губам странную маленькую белую трубочку, выдыхал и выпускал изо рта и ноздрей серый дымок.

"Успела" — девочка, тихо всхлипнула и сломанной куклой осела на холодные плиты лабиринта.

Стин повернула голову в её сторону и две тонкие бровки изогнулись, изображая удивление. Она толкнула мужчину в бок, показывая на Алив, и только собралась приблизиться к девочке, как из-за угла всё-таки появились охотники. Не обращая внимания на новых действующих лиц, они перекрыли улицу в сторону жилых кварталов, пропуская вперёд вожака. Девочка тихо заскулила и попробовала отползти, но силы окончательно покинули её, и Алив оставалось только отстранённо рассматривать этих существ. Чем-то они был похожи на увиденного мутанта, которого убила или ранила Стин. Только охотники всё-таки больше напоминали людей, а не животных. От этого они вызывали даже не страх, а дикое отвращение.

— По какому праву? — Звонкий голос вывел Алив из транса. Девушка всё ещё стояла, прислонившись к стене, и разглядывала охотников с брезгливым любопытством, как совсем недавно разглядывала саму девочку.

На несколько секунд в воздухе повисла почти осязаемая тишина.

— С-с-сс-мертная-я вв-едд-дь-ма-а. Уу-б-и-тть... при-и-кка-з-за-ннно с-с-старш-ш-иим... — наконец с трудом проговорил вожак. Не приспособленные к разговору голосовые связки выдавали совершенно немыслимые звуки. Казалось, человеческая речь была верхом способностей игрушки Старшего.

— Возвращайтесь к своему Хозяину и передайте, что девчонка теперь наша. — Стин передёрнула плечиками и уже собралась отвернуться, как охотник всё-таки ответил.

— При-и-кк-а-аззз... с-с-мер-рть. — Четырёхпалая лапа с удлинившимися когтями недвусмысленно нацелилась в шею девочки. Алив тихо взвизгнула и дёрнулась, в последнюю секунду успев спасти себе жизнь, но не причёску. Острый коготь почти полностью срезал длинную косу девочки. Алив от удара отлетела на несколько шагов назад, больно ударившись копчиком о плиты тропы, заметив, как фигура спутника Стин вдруг резко смазалась.

Мужчина сорвался с места, на ходу выдернув из воздуха два узких длинных кинжала с чуть загнутыми лезвиями.

Алив только успела понять, что он перешёл на нечеловеческую скорость. Вот мужчина ещё в конце улицы, вот волна горячего воздуха отбрасывает девочку с дороги и вот уже раздаётся предсмертный вой охотников. Упало одно тело, затем второе — прямо на Алив окатив её горячей чересчур густой кровью с желтым отливом, что мощной струёй била из перерезанного горла охотника. Девочка пронзительно завизжала и попыталась выкарабкаться из-под туши, но не тут-то было, охотник оказался на удивления тяжёлым.

Уже через несколько секунд всё было законченно. Смазанная серая тень снова стала каменно спокойным мужчиной, что брезгливо вытер кинжалы о свой плащ. Потом помог выбраться Алив, скинув с неё ещё тёплое тело охотника.

— Спасибо... — Теперь Алив поняла, что уже ни капли не боится этого человека, или вернее по всем признакам не человека... Если бы он хотел причинить ей вред вряд ли стал медлить. Значит можно его не опасаться. Она с благодарность приняла помощь в виде поднятия её на подкашивающиеся ноги, и без стеснения вцепилась в руку своего спасителя. И тут же зажмурила, стараясь не смотреть на то, что он сделал с охотниками. Куски, фрагменты и кровь больше напоминающая гнойную сукровицу.

— Трусишка. — Мужчина потрепал её по волосам и аккуратно отцепил от себя. — Привыкай. Раз боишься мёртвых, то как будет с живыми? Если через пять минут не вырвет, считай, что ты герой. — Насмешка.

Девочка собиралась обиженно хлюпнуть носом, как поняла, что у этой насмешки были полутона. Сейчас её можно было назвать сочувствующей. Если конечно, это обозначение применимо к насмешке. Поэтому она очень осторожно открыла глаза, всё-таки стараясь смотреть куда-нибудь в сторону. Ну, например, на Стин. Она как раз подошла к убитым охотникам и брезгливо дотронулась до одного из тел острым кончиком сапога.

— Чёрт, никогда не понимала твою тягу к крови. Нельзя было хоть раз сделать всё аккуратно? Как я теперь это собирать буду?! — Возмутила девушка, потом присела на корточки и потыкала тоже тело пальцем. — Совершенно никакой материал... грубо и убого. Впрочем, от тебя другого жать не приходиться. — Фыркнула она и принялась закатывать длинные рукава, посматривая на тушу охотника с профессиональным интересом мясника.

Алив даже поёжилась от этого взгляда и голоса девушки. Что? Что, чёрт побери, тут происходит? Нет, ей вовсе не было страшно. В конце концов, они спасли её. И она уже сделала свой выбор. Просто выглядело это настолько жутко, что хотелось убежать обратно в город к Вельзу. Но она осталась стоять на месте.

Мужчина понаблюдал несколько секунд за Стин, а потом тихо ответил.

— Вон тому я только горло перерезал. Держится на честном слове. Но на короткое послание должно хватить. — Он кивнут в сторону того охотника, которого недавно стащил с Алив.

Девушка, поднялась и осмотрела предложенное тело. Что-то хмыкнула себе под нос, но потом, соглашаясь с мужчиной, занялась трупом. Тонкими пальчиками она дотронулась до груди охотника, где у всех существ должно находиться сердце. Ладошка Стин окуталась легким зеленоватым свечением и из пор, изо рта, носа, ушей, раны на горле мутанта начала сочиться кровь, что ещё не успела покинуть тело.

Ощутив рвотный позыв, Алив тутже отвернулась, прижавшись к стене лабиринта в попытке придти в себя. С каждой секундой становилось всё страшнее. Словно услышав её мысли, мужчина успокаивающе погладил её по плечу.

— Не бойся. Кровь только мешает работе. Тело будет очень плохо слушаться, если не избавить его от жидкости. И может просто не восстановиться, или наоборот, восстановиться, но придти в негодность на полпути. К сожалению, всю жидкость забрать нельзя. Тогда посыльный будет очень уязвим. Приходиться искать золотую середину. Через минуту ты сможешь повернуться. Там её осталось совсем не много.

Алив дёрнула головой, что должно было означать кивок. Хотя она практически не понимала слов мужчины. Какой посланник? Какая работа? Они... они собираются поднять этого охотника?! Но как? Как такое возможно? Она читала об этом, но это сколько сил надо...

Девочка поняла, что просто обязано посмотреть на такое, как бы плохо ей не было. Очень осторожно повернувшись к Стин, она еле-еле удержалась от того, что бы снова трусливо не вжаться в стенку. Теперь монстр был полностью покрыт быстро сворачивающейся и застывающей на коже уродливой кровавой плёнкой. Зеленоватое свечение ладони девушки сменилось сначала тёмно зелёным, а потом стало почти чёрным. Несколько секунд ничего не происходило, а потом тело охотника конвульсивно дёрнулось, чуть не отрывая себе до конца маленькую голову с вытянутой полузвериной мордой.

Алив заворожено смотрела, как монстр медленно поднялся на неестественно вывернутых сломанных конечностях, для равновесия опираясь сразу на четыре, и повернулся к Стин. Девушка оглядела своё творение почти любовно, с материнской нежностью и заботой, и погладила по голове, пачкая руку в слизи, но, не замечая этого.

— Ты прекрасен, жаль, что эта жизнь продлиться недолго. Но ты должен успеть. — Она осторожно, что бы ещё сильнее не повредить шею притянула морду за подбородок почти к своему лицу. И глядя в бессмысленные слепые глаза, прошептала — Найдёшь своего хозяина и передашь, что ведьмочка теперь под нашей защитой. После чего скажешь, что бы он послал кого-то зачистить этот сектор и напомни про библиотеку на втором уровне. Понял?

Охотник ничего не ответил, с перебитым горлом сделать это было бы несколько затруднительно. Но видимо этого и не требовалось. Хотя Алив не представляла, как в этом случае послание будет доставлено адресату. Стин отпустила подбородок мутанта и, встав, отошла от поднятого монстра.

— Вперёд! — Прозвучал приказ и зверочеловек мощными скачками понёсся прочь с Запретной территории в поисках своего Хозяина.

Стоило Алив только представить какой шок и ужас испытают повстречавшие его горожане, девочка поняла, что улыбается. Она жива, она встретилась с этими существами и убедилась в том, что они достаточно сильны, что бы дать отпор Старшим. Что ещё нужно?

— Эй, малышка, а ты неплохо справилась! — Стин брезгливо вытерла руку о плащ и повернулась к очнувшейся Алив. — Как ты поняла, что мы будем ждать тебя именно здесь? — Она даже улыбнулась девочке. По сравнению с тем, что было в прошлую их встречу, это выглядело настолько диким, что Алив даже поёжилась. Словно прочитав её сомнения, девушка тут же дала на них ответ.

— Раз ты не передумала, то уже заслужила хоть чуть-чуть уважения. Ты поняла, где нас надо искать и выдержала гонку с охотниками. К тому же я очень ветреный человек, у которого семь пятниц на неделе. Будь уверена, что тебе от меня ещё достанется. А вот его, — тут девушка указала на молчаливого мужчину, — я очень настоятельно просила быть вежливым. С этим у него вообще напряг. Ну, что идёшь с нами?

Девочка зачарованно кивнула, не веря в то, что её мечта всё-таки сбылась. Это... это было волшебно! Настолько невероятно, что Алив боялась, что это всё ещё сон и сейчас в комнату постучит мама. Воспоминание о родителях больно укололо девочку, не смотря ни на что, она очень любила их. Но она решила, что обязательно придёт к ним, когда станет настоящей магой. Сильной пресильной, то же умеющей так поднимать убитых существ. Хотя, чего таить греха, Алив совсем не хотелось учиться убивать. А глядя на новых знакомых, можно было легко сказать, что убийства для них, что совершенно обычное. Может быть даже скучное. На мужчине не осталось ни единой царапины, хотя охотники не самые слабые существа. И эта скорость...

Алив улыбнулась Стин и взялась за протянутую руку. Девушка улыбнулась ей в ответ. Только в этой улыбке не было ни грамма теплоты или радости. Казалось, что ей улыбается маска. Искусная маска, которую очень просто принять за лицо, но на самом деле Стин совсем другая. А может девочке и правда это просто показалось. Мужчина подошёл к октограмме и только достал маленький кусочек мела, но тут девочка, спохватившись, отвязала от пояса заготовку портала.

— Я... я сделала... — Алив протянула её Стин, при этом отчаянно смущаясь.

— Молодец! — Как щенка похвалила её девушка, но к заготовке даже не притронулась. Только провела равнодушным взглядом по грустно мерцающим граням. И Алив осталось только снова её подвязать, надеясь, что портал ещё пригодится.

Мужчина, который так и не представился, тем временем уже создал новый портал, и приглашающе махнул Стин и Алив.

— Так я первая, ты за мной. — Скомандовала Стин и тут же исчезла в неяркой вспышке.

Девочка с опаской покосилась на поверхность портала, по которой пробегала небольшая рябь. И глубоко вздохнув, и крепко зажмурив глаза, шагнула в неизвестность.

Ничего не случилось. Ни неудобств, чувства полёта, или чего-то подобного. Алив даже показалось, что она никуда не переместилась — так и осталась стоять на Запретной территории. Эта мысль так напугала девочку, что она поспешила открыть глаза.

Нет, перемещение всё-таки состоялось.

Алив стояла в невероятном зале. Ввысь уносились гигантские колоны. Чтобы обхватить одну, наверное, потребовалось бы человек десять, если не больше. Девочка задрала голову, что бы посмотреть на свод, но не увидела его. На головокружительной высоте, где колонны превращались в тоненькие полосочки, всё тонуло в клубящейся тьме. Стало страшно. Но ещё страшнее стало тогда, когда Алив поняла, что эта самая тьма окружает её со всех сторон, наплывая, наползая, словно желая прикоснуться к девочке. Казалось, что эта тьма была живой и теперь она с любопытством разглядывала её...

Что бы унять дрожь пришлось резко посмотреть вниз. На какой-то момент Алив показалось, что внизу будет то же самое. Но нет, пол всё-таки был. Чёрный, зеркальный, расчерченный на правильные большие квадраты... но только в нём не отражалось ничего кроме колонн. Ни Алив, ни её спутников. Могло показаться, что их вообще тут нет. Но как такое возможно? И где её тень?! Словно откликаясь на панику, юркая тень тут же показала свой тёмный контур. Но, Алив могла поклясться, что секунду назад она не отбрасывала тени. Так же как и Стин с мужчиной. Но их тени так и не появились... Помотав головой, девочка отогнала наваждение.

Тьма окружала девочку со всех сторон, ластилась около её ног подобно домашней зверюшке. Она обнимала все, что окружала, и действительность исчезала в ней уже через несколько метров, очерчивая громады других колонн. Но в тоже время Алив понимала — зал бесконечен. В какую бы сторону она не пошла, не хватит ни какой жизни, что придти к его концу. Колонны и тьма — вечность.

Зал был прекрасен! И он, и эта тьма, они словно приветствовали Алив, как старую знакомую. И девочка отвечала этой радости взаимностью. Страх незаметно растворился, смешавшись с тьмой.

Тут, словно, напоминая о своём присутствии, вежливо кашлянула стоящая рядом Стин. Она с таким интересом следила за искренним восхищением Алив, что той даже стало чуть неудобно, и она поспешила опустить взгляд, на чёрный пол.

— Где мы?

— Дома. — Алив ответил мужчина, появляясь из-за одной из колонн. Его голос стал мягче и даже теплее.

Что-то изменилось и во взгляде Стин. Словно этот зал снимал их напряжение и усталость. И был их самым любимым местом в мире.

— Это межреальность. Её открыли, или создали — этого точно ни кто не скажет, — Первые Поколения и оставили прямой проход в свой родной мир. Это было давно-давно. Тогда границы ещё были открыты, и никто не догадывался, чем обернётся лишь одна сохранившаяся тропа.

— Тропа? Поколения?! Я не понимаю вас. Вы говорите загадками, которые я не могу разгадать. И это неприятно! — Насупилась Алив. Сейчас она неожиданно поняла, что здесь она в полной безопасности. Зал убережёт. И эти странные нелюди стали ей казаться роднее.

А может Алив только хотела так думать.

— Мы расскажем. Всё. Только сначала покажем тебя другим. Согласна? В конце концов, это ты нас нашла. — Стин улыбнулась. И не оборачиваясь, пошла между колонн по тропе видимой только ей.

Мужчина пропустил Алив вперед себя и замкнул их небольшую цепочку.

Сначала девочка с любопытством оглядывалась по сторонам, стараясь успеть запомнить каждую деталь. Но потом однообразные тёмные громады колонн и стелящаяся мягкая тьма чуть надоели. Она не понимала ни куда они идут... Ни как здесь вообще можно ориентироваться?

Это заинтересовало девочку даже больше, чем странные знаки, что были вытеснены на некоторых колоннах. Или это не знаки, а рисунки? Стин шла уверенно, быстро, не оглядываясь, даже не задумывалась, поворачивая у той или иной колонны. Но очень скоро Алив поняла, что в той стороне, куда они идут становиться всё теплее. Тьма медленно отступала, оставляя лёгкие прозрачные сумерки. А потом глаза резануло ослепительным светом.

Похоже, Алив ошиблась. У Зала был хотя бы один конец.

Открытое пространство. Много. Алив понимала, что сейчас должна бояться этого, но нет. Видимо так на неё действовал зал.

Оставив позади тонущие во тьме колонны, они вышли на широкую огромную площадь диаметром в несколько километров. Но, не смотря на такие размеры, Алив поняла, что может точно утверждать — эта площадь совершенно правильно-круглой формы, она бы даже не удивилась, если бы узнала, что правильной до последнего сантиметра. А в конце площади было что-то не понятное...

Противоположный конец зала полностью состоял из искрящейся и переливающейся всевозможными цветами массы. Ну, или выпуклой стены, на которой, то вздувались вот-вот готовые, но не лопающиеся плотные пузыри, то наоборот образовывались впадины, то в смешении красок мелькали гигантские лица, пристально рассматривающие Алив. Эта стена, так же как и колонны уносилась ввысь, чтобы утонуть всё в той же тьме.

— Что... что это? — Внезапно охрипшим голосом спросила Алив, съеживаясь под взглядами видевшихся ей существ. И пересилив себя начала смотреть на Стин.

— Завеса... Грань, порог, выход... названий много. Выбирай любое.

— Мне страшно, там кто-кто есть... — девочка очень надеялась, что сейчас ей ответят, что никого там нет, и что это только игра цветов, света и воображения Алив. Но Стин только помотала головой. Ответил девочке мужчина, наконец снявший капюшон.

— Молодец, заметила... не бойся их. Они могут только смотреть и изредка шептать. Последнее да, не самая приятная вещь. К тому же для такого хрупкого человечка, как ты. — Сказал невысокий, чуть-чуть выше Стин взрослый парень лет двадцати-шести. Парень, но никак не мужчина. Крепко сложенный, с короткими тёмными волосами, пытающимися перекрыть уши. Чересчур грубые черты лица компенсировали пухлые губы.

Теперь Алив поняла, почему у него был такой хриплый неправильный голос — на шее парня красовался уродливый широкий шрам, будто кто-то пытался вскрыть ему горло, но сделал это очень не умело. А ещё у парня были потрясающие глаза. Внимательные, чуть прищуренные, синие вокруг зрачка и зеленые у краёв радужки. Эти два цвета не смешивались и резко подчёркивали друг друга.

— Нагляделась? А то я так начну брать за просмотр деньги. — Усмехнулся он.

— Просто пытаюсь понять, была ли фраза про "хрупкого человека" комплементом. — Смело заявила Алив, окончательно переставая бояться его. — Я ещё не знаю твоего имени.

Парень отвесил шутовской поклон.

— Можешь называть меня Ксанродом. К вашим услугам, леди...

Алив сердито помотала головой.

— Я не леди!

— Как скажешь. Пойдём. Мы оставим тебя у Юры. Посидишь, подождёшь, пока не придут остальные. Им будет очень приятно познакомиться с тобой.

Они направились к точке, что выделялась на площади, оставаясь единственным не изменяющимся пятном на полотне Завесы.

Чем ближе Алив подходи к этому пятну, тем сильнее росло её недоумение. Юра... это имя? Кто он? Что-то в её подсознании тихо говорило, что она знает этого человека. Нет, не может быть, уже такое созвучие было её незнакомым. Но тогда откуда?

Больше всего это было похоже на беседку, которую она однажды увидела на картинке в какой-то книге. Чужеродное строение, спрятанное в тени двух крайних к грани колон. Сплетённое из непонятного материала, небольшое, всего в полтора человеческих роста — по сравнению с общими размерами зала просто крошечное. Очень красивое, светло коричневое, от него словно исходили тепло и свет. Успокаивали и звали ненадолго отдохнуть.

— Привет, Юр, — тихо произнесла Стин, откидывая узорный полупрозрачный полог, — к тебе гость, присмотри за ней. Это Алив.

Девочка до глубины души поразилась тому, как изменился голос девушки. Боль, грусть, что-то непонятное. Так можно было обращаться только к очень близкому человеку. Поэтому переступая невысокий порог, она ожидала увидеть всё что угодно, кроме того, что открылось её взгляду. Просторная комната. Из ниоткуда льётся чистый, ласковый свет. Посередине огромная глыба непонятного камня или минерала... "хрусталь" — шепнуло её подсознание слово, которое она нигде раньше не слышала. Глыба была неровной, в сколах, но без трещин, и всё-таки можно было понять, что внутри неё что-то есть. Подойдя на шаг ближе, она поняла, что не "что", а кто. Сверху глыба была отполирована до полной прозрачности, позволяя разглядеть лежащего внутри хрусталя человека до малейшей детали.

Мужчина. Самый прекрасный мужчина, которого только доводилось видеть девочке. Каждая чёрточка его лица и фигуры была идеальной, изгиб бровей, прямой нос, линия губ. Рассыпанные по плечам русые волосы. Мужчина улыбался совершенно спокойно почти счастливой улыбкой, которая невозможна для живого человека.

И тут Алив его узнала. Девочка могла поклясться чем угодно, что если бы он мог открыть глаза, они оказались у него серыми и глубокими-глубокими, такими, что утонуть в них будет болезненное, но невероятное удовольствие

Её рисунок. Тот самый ангел, которого она нарисовала давно-давно. Которого видела во снах. В них он всегда улыбался именно такой улыбкой. Теперь она хотя бы узнала его имя.

— Мы оставим тебя тут ненадолго. — Алив чуть не вскрикнула, когда за её спиной прозвучал голос Ксанрада. Она уже успела забыть про своих спутников, заглядевшись на того, кто был заточён в хрустале. — Не бойся. — Парень положил ей руку на плечо и попытался улыбнуться. Получилось у него ужасно, и Алив поспешила кивнуть.

— Ты можешь присесть там. — Стин кивнула на небольшую лавочку, что девочка тоже не заметила. Она находилась как раз напротив хрустальной колыбели. — Мы скоро.

Когда они ушли, Алив низко наклонилась над поверхностью хрустальной глыбы, пытаясь запомнить лицо мужчины до последней детали.

— Юра... — прошептала она, пробуя это имя на вкус. Сейчас она понимала, что не успокоиться, до тех пор, пока не узнает, кто он и что с ним произошло. И почему ей кажется, что она давно-давно знает этого человека.

Неожиданно на ярко-черной рубашке, в которую был облачён он, появился круглый небольшой медальон из жёлтого металла. Ещё мгновение и медальон исчез, появившись на гладкой поверхности колыбели. Практически не думая, девочка быстро одела его на шею, почувствовав тепло, почти родное и давно забытое.

Потом она обошла колыбель по кругу и всё-таки осторожно присела на лавочку, ожидая возвращения Стин и Ксанрада. Очень многое ей предстоит спросить и узнать. Она была уверена, что открывшееся ей перечеркнёт всё прошлое одной большой чертой. И почему-то это её только радовало. Уж слишком много в этом прошлом было горя и унижений. Может хоть будущее будет хоть чуть-чуть счастливее?

— Привет! — Раздался сзади низкий голос, и девочка почувствовала, как к её шее прикасается острое холодное лезвие. — Ты моя новая игрушка?

Грубый неприятный голос без сомнения принадлежал женщине, и в нем не было ничего страшного, как, например, в хриплом голосе Ксанрада. Но Алив прекрасно почувствовала, что, скорее всего сейчас она разговаривает со своей смертью. И надо было взвесить каждое слово, прежде чем хоть что-то ответить.

— Меня привела Стин, и... — договорить Алив не успела, как за спиной тут же засмеялись.

— Молодец, малышка, всегда знает, как меня порадовать! — Лезвие чуть дрогнуло и Алив почувствовало, как кожу начинало щипать, — с чего бы нам начать игру? — Задумчиво спросили сзади, явно не требуя ответа, но девочка попыталась использовать возникшую паузу.

— Стин и Ксанрд! Они сказали, что позовут других. — Тихо пролепетала она, ожидая худшего. Но ничего не произошло. Лезвие от шеи не убрали, но и убивать, не спешили.

— У тебя причёска дурацкая, — неожиданно заявила женщина и резко дёрнула лезвием, отрезая оставшуюся косу. — Так лучше. Значит, они всё-таки привели тебя... печально, печально.

Рядом с ней на лавочку села бледная некрасивая женщина с худым лицом. На нем чёрными провалами выделялись большие глаза и тонкогубый рот, который постоянно кривила болезненная, отвратительная усмешка.

— Я Хель. Конечно, это всего лишь сокращение, как и у всех остальных. Просто иногда своё собственное имя бывает чертовски тяжело произнести. — Представилась она.

Девочка заметила, что новая знакомая напряжена до предела. На грани возможностей. Ей даже говорить было трудно.

— Не говорить, — поправила Алив женщина, словно прочитав мысли, — связывать слова в длинные предложения, пытаясь правильно передать мысли. Я безумна, — призналась она так легко, словно говорила о чём-то незначительном, — абсолютно и неизлечимо безумна. Но иногда вырываюсь из темноты. Это сложно. И последние года такие озарения случаются всё реже и реже. Просто если я сейчас провалюсь в бездну, то убью тебя. — Хель ненадолго задумалась, а потом повторила, — сложно. Как тебя зовут?

— Алив. — осторожно представилась девочка, разглядывая жилистую худую фигуру женщины, которую не могла скрыть мешковатая потрёпанная одежда.

— И тоже сокращение. Такая маленькая, а играешься с тем, чего не понимаешь. Зачем ты пришла?

Девочка только-только хотела возразить поспорить, что она не маленькая, как поняла, что женщине и так слишком трудно держаться, а уж если начнётся глупый спор...

— Хочу стать магой. Победить Старших.

Хель повернула к ней голову. На высокий лоб упали тёмные неровно обрезанные пряди чёлки. Черные провалы глаз впились в душу девочки, и тут струна лопнула. Что-то неуловимо изменилось, и сейчас рядом с Алив сидела не уставшая больная женщина, а кто-то неимоверно отвратительный и страшный с огромными безумными глазами, лишенными зрачков.

— Дурочка, — женщина провела холодным лезвием чуть загнутого кинжала по щеке девочки, хотя Алив могла поклясться, что секунду назад в руках у Хель не было ничего. — Те, кого вы называете Старшими, служат нам...

Отступление I

В комнате царил сумрак. Один единственный оставшийся целым светильник выхватывал лишь куски окружающей действительности. Точнее — полнейший беспорядок. Большое кресло было опрокинуто, на полу вперемешку валялись детали одежды, книги, листы бумаги и какой-то мусор. Узкая старая кровать в углу почти прогибалась под тяжестью толстых тетрадей, которые завалили её угрожающе большой горой.

Так что молодому мужчине пришлось устроиться на письменном столе, скинув несколько листов и зарисовок на пол. Сумрак не позволял разглядеть его. Только изредка когда он поворачивал лицо, можно было заметить опасный блеск в двухцветных глазах греческий профиль и плотно сжатые полноватые губы. Ссутуленную фигуру укутывал серый балахон, который сливаясь с сумраком, накладывал иллюзию, будто в комнате присутствует только лицо мужчины. От такого зрелища могло стать не по себе.

Но худая женщина, нервно расхаживающая по комнате была не из пугливых. Наоборот, могла заставить испытать куда более сильный страх одним своим безумным взглядом.

— Я хочу его смерти! — Капризно воскликнула она, подхватывая с пола старую почти выцветшую фотографию и с отвращением рассматривая замерших на ней людей.

— Он уже мертв. И ты это знаешь... Приятно уходить из мира, зная, что всё равно победил, — улыбка только-только тронула губы и тут же растворилась в сумраке.

— Да, знаю, что он мертв, но было бы так прекрасно убить его снова! И снова... и снова... Я хочу, чтобы он воскрес, а потом снова умер! Убить его... И опять по кругу... Это прекрасно! — Женщина закружилась по комнате в только ей понятном пугающем танце. И остановилась, когда мужчина закашлялся. — Впрочем, неважно. Тогда я хочу смерти его детища... — Женщина резко развернулась, и сложила руки на маленькой острой груди.

— Это невозможно...

— Привязка на этого мальчика полутворца? — темные неправильно большие глаза, под которыми залегли глубокие тени неприятно сощурились.

— Все верно, — теперь улыбка прочно поселилась на губах мужчины. Только была она жуткой, словно мертвой. — А ещё вето...

— Я хочу и его смерти! Он слишком похож на Гэбриэла. И такой беспечный... Как раз сейчас затеял новую игру. Я тоже хочу поиграть,... до логического конца его жизни... Плевать на вето!

— Как пожелаешь, любимая. Только постарайся сделать так, чтобы об это не узнала Алив... — сумрак стер последние следы присутствия мужчины с двухцветными глазами.

Отрывок 7

Между до и после

Бессмертие стоит нам жизни...

Рамон де Кампоамор

Проходит время, и люди останавливаясь у определённой черты, оглядываются назад.

Где-то далеко-далеко слышится беззаботный детский смех. Но самого ребёнка не видно. Есть только старые фотографии, половина которых потерялась на этом пути. И на них так сложно узнать того, кто теперь смотрит на тебя из зеркала.

Первые друзья улыбаются вслед. Зачастую невозможно вспомнить даже их имена, но лица врезаются в старую память каждой своей черточкой. Живы ли они? Сохранилось ли в их памяти твоё лицо? Что с ними было дальше, после того, как ваши пути разошлись, чтобы больше никогда не пересечься?... Этого не узнать никогда. Первые друзья уходят, чтобы потом на этой черте вот так тепло улыбаться тебе в след.

За ними лучшие друзья. Их окружат сотни знакомых и недругов, но теперь ты видишь, что именно они была самыми лучшими, самыми преданными. Они словно сияют изнутри. Были и ссоры... уже не совсем детские обиды... но это прошлое. Они не улыбаются, просто смотрят, зная, что главное вовсе не улыбка.

Постаревшие родители стоят в тени. Мама тихо плачет, прижимаясь к отцу. Он машет тебе рукой. Рядом, с ними всего на пару шагов ближе стоит любимый человек...

А ещё ближе подарки, встречи, ошибки, поцелуи, обещанья, разлуки, боль, счастье...

Прошлое пронизано всепоглощающем неистовым светом. В нем тонут и ошибки и потери. Если за чертой царит серость, то прошлое со всеми своими невзгодами сияет все сильнее. В этом свете тонет и беззаботный детский смех, и улыбки первых друзей, и молчаливая поддержка лучших. Родители медленно отступают в него шаг за шагом, не отрывая своего взгляда, пытаясь впитать в себя каждую черточку своего дитя. Любимые человек, кивает на прощанье и медленно тает, не пытаясь бороться со светом.

Он подступает все ближе и ближе к черте, и чтобы также не потонуть в нем, ты делаешь шаг вперёд. В серость. Но всё равно не истовое сияние прошлого будет преследовать тебя попятам, поддерживать, чтобы потом всё-таки поглотить...

А я... что я увижу, когда дойдя до черты, оглянусь назад?

Хельга с удивлением обнаружила, что дописала пухлую потрёпанную тетрадь до конца. Она ненавидела дневники, но мысли требовали своей доли и выхода в свет, переполняя сознание невнятными яркими образами. Купив за смешную сумму несколько месяцев назад в магазине эту тетрадь — самую обычную, — она в тот же вечер оставила свою первую запись. Короткий обрывок мысли, что успела убежать раньше, чем девушка поймала её.

Теперь тетрадь была полна этими обрывочными образами. Абзацы начинались не с чего и могли оборваться на недописанном слове. Но, кажется, теперь она смогла довести мысль до конца.

До того, где заканчивался вопрос, а ответ она просто боялась себе объяснять.

Комната походила на свалку. Бутылочки из-под кефира и кваса, пестрые обертки конфет, футболки, носки, джинсы, чёрные мужские шлепки, предметы нижнего белья, упаковки из-под таблеток, смятые листы с зарисовками, пустые пакеты, книжки — всё это валялась вперемешку и на столе и на полу и на кровати, что не была заправлена. На мятой простыне виднелись пятна.

Сама девушка производила не лучшее впечатление. В минуты, когда Хельга в задумчивости останавливалась перед зеркалом, в его глубинах отражалось то, что ещё недавно казалось живым человеком, но теперь было похоже на сломанную куклу, создатель которой почти не имел представлений о том, как должен выглядеть человек.

Хельга задумчиво пожевала кончик шариковой синей ручки, размышляя — подойдёт ли предложение на роль последнего, и не нужен ли особенный завершающий аккорд, но ветреная мысль, воспользовавшись тем, что девушка отвлеклась, успела ускользнуть серебристой рыбкой в глубины сознания. А выуживать её обратно у Хельги не было ни какого желания. И сил тоже не было. Он откинулась на мягкую спинку кресла и прикрыла красные от недосыпа с огромными тёмными синяками глаза — всё, что ещё казалось настоящим на мертвом застывшем лице.

Скоро к ней придёт Кристин, а может и не одна..., чтобы убраться и приготовить обед. Сама Хельга не станет этого делать. Её всё равно где и как она живет, что ест и ест ли вообще. Единственное, на что девушка продолжала реагировать адекватно — дневник и несколько старых фотографий. Если дневник она брала в худые трясущиеся руки в основном по вечерам и долго выводила в нем, те буквы, что могла вспомнить, что бы хоть как-то выплеснуть свои мысли, то над фотографиями сидела целыми днями, нежно касаясь знакомы лиц длинными тонкими пальцами, и тихо-тихо плакала. Больше её ничего не волновало.

Но иногда она словно пробуждалась ото сна. Говорить становилось легче, слова сами приходили в голову. Ей хотелось включить больше света, натянуть на себя тёплую одежду, сходить в какое-нибудь кафе. Но вместе с ясностью сознания возвращалась память, непрошенной гостей входя в разум девушки. Тогда Хельга забивалась в дальний, пыльный угол комнаты, обхватывая голову руками, пытаясь выгнать оттуда образы и лица. И мечтала поскорее провалиться в апатию , срываясь на крик.

Сегодня разум не покидал её слишком долго. И она знала почему. Смертельно раненый человек вырывается из бреда на последних секундах, чтобы успеть попрощаться. Так было и с ней. Хельга знала, что больше никогда не очнётся. Её место займет другая. И даже в те короткие проблески, это уже не будет она.

Той девушки, какой она была эти двадцать лет, больше никогда не будет. Это не пугало. Усталость, боль, память всё это смешивалось в одну круговерть. Поскорей бы всё закончилось. Всё равно прощаться ей было не с кем. Родители? Они далеко, — в Лондоне. Они не поймут. К тому же она поссорилась с ними три года назад, чуть не заработав материнское проклятье. Друзья? Единственного настоящего друга она сама убила. Те, которые теперь связаны с ней? Она даже не помнила их лица. Только Кристин, Ксанрд, Наташа... к ней приходили и другие, но покидали квартиру уже через несколько минут не в силах вынести смрада безумия, которым было пропитано здесь всё. Даже запах смерти не внушал им такого отвращения, как её ещё живые безумные глаза на восковом лице-маске. Как её высохшее тело, ссутулившиеся плечи, плоская фигура с выпирающими ребрами, подламывающиеся ноги и неправильно-длинные руки. Как её безумные страшные глаза. Из-за них девушка боялась смотреться в зеркало.

Попытавшись встать из кресла, Хельга наступила на фотографию в радостной радужной рамке. Кукольно красивая девушка с мечтательным выражением правильного лица прижимается к высокому статному парню. Прижимается без каких либо подтекстов. Просто по тому, что так теплее. Парень улыбается и обнимает девушку за талию. Все остальные считают его божественно красивым, но Хельга видит только свет его души. Он сияет изнутри даже на фотографии.

И тут словно бьёт током. Его считали красивым... Ведь теперь его нет. И этой девушки тоже нет. Боль поднимается тугой волной, задевая рваную кровоточащую рану, что образовалась там, где совсем недавно билась сказочной птицей душа мечтательницы и оптимистки. Память раздирает все внутри острыми когтями, причиняя невыносимую боль. Разве мёртвым может быть больно?

Может, раз Хельга складывается пополам, от приступа тошноты и нечеловеческой боли, — внутренняя она в сотни раз страшнее физической.

В замке тихо повернулся ключ. Дверь, помедлив, открылась. Хельга вырвавшись из раздумий, поняла, что ей лучше встретить посетителя.

Когда-то давно она неслась к дверям с сияющей улыбкой, радуясь даже не зная, кто именно пришел. Точнее это была не она. Какая-то другая Хельга, умеющая мечтать и улыбаться. Которая любила шоколад, и не терпела бардак.

Всё-таки поднявшись из кресла девушка, держась за стенку, подошла к двери, и осторожно выглянула в холл, кто же всё-таки пришёл к ней...

Кристин. Она как раз сняла изящные дорогие босоножки на высокой платформе и теперь искала взглядом черные мужские шлёпки. Поняв, что обувки не найти она просто наколдовала. Именно черные и именно мужские — размеров на шесть больше её собственных маленьких ступней. Яркие платиновые волосы схвачены на затылке в аккуратный узел. Соблазнительная фигура закована в строгий костюм-тройку. На лице ни следа макияжа, но такому лицу он и не нужен. Словно ангел решил спустить в прихожую ада — по-другому не скажешь. Только вот Хельга могла видеть Кристин именно такой, какой она была на самом деле, без иллюзий и масок. Видела её простоту и неказистость, и не понимала как эту, пусть некрасивую, но живую внешность можно поменять на искусственно-божественную оболочку. Жалкое зрелище... А может она просто завидует, завернувшись в кокон своей гордости. Один взмах, и она может стать именно той девушкой, которая обнимается на фотографии с самым дорогим её на свете человеком. Только вот глаза всё выдадут. По-другому нельзя — за все приходиться платить. А Кристин этого пока не видит. Не видит, как из глаз исчезают искры радости и интереса, как в них гаснут эмоции, оставляя прекрасную синеву равнодушной и пугающей.

— Привет... — прошептала Хельга, и по-прежнему держась за стенку, направилась к гостье.

На секунду от Кристин повеяло раздражением и брезгливостью, но они тут же сменились печалью и радостью встречи. Что тут сказать, даже в тех существах, в которые превратились они, оставались отголоски сил — и Целитель, внутри неё, не позволял Кристин опускаться на самое дно, где уже давно пребывала Хельга.

— Привет! — Расстегнув облегающий серый пиджак, Целитель направилась на кухню, зная, что девушка следует за ней, осторожно переставляя подламывающиеся худые ноги. — Ты в себе?

— Почти... — худые губы Хельги, больше похожие на тонкие шрамы тронула мертвая усмешка. — С самого утра... — добавила она.

На блестящей и чистой кухне — секундная уборка щелчком пальцев — Кристин увлечённо рылась в принесённых с собой пакетах. Создавать пищу она ненавидела, и всегда под завязку закупалась в дорогих супермаркетах, хватая все, что только хотела. Тяжесть продуктов легко убрать силой — поэтому их всегда получалось настолько много, что приходя сюда, Кристин первым делом выясняла, что же всё-таки купила.

Она подняла глаза на вошедшую девушку, которая осторожно устроилась у самой двери на трехногом круглом табурете.

— Последний день? — уточнения не требовалось, но Кристин не была бы собой, если не задала бы этот глупый вопрос. Хельга кивнула, впиваясь взглядом в большую плитку молочного шоколада. Всё-таки есть хотелось.

— Нет! — тон Кристин напоминал тон строгой мамочки. — Сначала что-нибудь горячее. Ты ела сегодня?

Хельга покачала головой, думая, что не ела не только сегодня, но и вчера. А два дня назад Кристин резко сорвалась с места из-за какого-то звонка, и вроде девушка тоже не съела приготовленную ей порцию. Но память тех дней застилал ровный туман безумия, и сказать так это или нет — она не могла.

— Хорошо, сейчас быстро что-нибудь приготовлю... — Целитель в задумчивости закусила пухлую алую губу, переводя взгляд с пакета на пакет. — Наверное, стоит позвать остальных? — неуверенно предложила она.

— Праздновать? — уточнила Хельга. Теперь мёртвая усмешка прочно завладела тонкими бескровными губами.

— Нет, конечно, прости... Я не это имела в виду.

Обе девушки догадывались, что это было неправдой. Каждая знала достаточное количество знакомых, которые давно ждали этого дня, думая, что потеряв себя, Убийца умрёт.

Да,... пожалуй, этого желали слишком многие. Даже Кристин точно не могла утверждать, что не проигрывала этот вариант событий с некоторой долей удовольствия.

— Но, возможно, ты хочешь попрощаться? — попыталась оправдать свои слова Целитель. Со смертным она бы никогда не опустилась до той низости. Но Хельга...

Во-первых смертной, увы, или, наоборот, к счастью, смертной не была, а во-вторых за те несколько первых недель они успели стать подругами, как это глупо не прозвучит — Кристин всегда считала, что завести друзей значило показать свою слабость... Но теперь смотреть, что твориться с девушкой было ей неприятно.

Испытывать боль или сожаление Целитель уже не могла.

— С кем? С тобой? Прощай... — Хельга пожала плечами.

— Прощай... — согласилась Кристин, вытаскивая из пакетов еду.

Больше они не говорили. Хельга просто сидела на табурете, смотря в одну точку. Она ждала, что, быть может, придёт тот единственный, прощение и прощание которого она ждала больше всего на свете. Но видимо Юре было противно видеть её, или он злился... Девушка помотала головой, — за долгие года знакомства с ним она никогда не видела, как он злился. Значит, остаётся один вариант — ему противна эта новая Хельга, и он не хочется её видеть. Да, будет так.

Мыслей не было. Как только последние из них оформились в сознании и растворились, осталось только одно желание поскорее навсегда уйти в безумие. Пусть её место займет Убийца. Скорее... — память и боль с каждой секундой били все сильнее...

Кристин готовила борщ — не без вмешательства Наташи, она полюбила это первое блюдо больше прочих. С помощью силы суп варился куда быстрее, но всё равно оставался вполне настоящим, а не искусственно созданным из ничего. Изредка она бросала косые взгляды на хозяйку квартиры. Убеждаясь, что Хельга ещё более-менее вменяема она возвращалась к готовке. Котлеты аппетитно потрескивали на сковородке рядом с мелко нарезанной картошкой, пачку сока они уже ополовинили, и даже злополучная молочная шоколадка оказалась съедена в тот самый момент, когда Кристин неосмотрительно потеряла бдительность.

Время тянулось медленно для одной, и обычно и скучно для другой. Его едкая насмешка читалась в каждой секунде. Потом они неспешно ели. Хельга смотрела в окно, на смешных глупых людей. Когда она стала думать "они", на не "мы" о слабых смертных существах? Кто-то из поколения ведь ещё называл себя человеком, не понимая, что этот жалкий биологический вид не имеет ничего общего с новыми Хранителями.

Кристин тоже смотрела в окно. Только не на людей, а на серое небо с ошмётками грязных облаков. Она и в далёкой прошлой жизни, ставила себя выше простых смертных — таково было воспитание в древнем роду аристократов. Кем она была? Кажется графиней, пока их не вытащило с Киром из своего времени. Только вот уже и не вспомнить ни полного имени, ни даже лиц близких людей. Только иногда во сне ей виделась печальная женщина. Мама? Она не знала.

— У меня в комнате лежит дневник... — неожиданно хрипло проговорила Хельга. Слова давались ей с трудом. Кажется, время устало мстить, отпуская её душу. Чашка треснула в длинных бледных пальцах, проливая остатки обжигающе горячего чая на стол.

Кристин, не переспрашивая, подошла к девушке и опустилась перед ней на корточки, пытаясь заглянуть в глаза. Однако, они были прикрыты. По сухим щекам с натянутой до предела восковой кожей не скатилось не одной слезинки. Губы кривились от боли, но Хельга продолжила, выдавливая из себя слова.

— И фотографии... я собрала самое дорогое... оно там лежит... там... найдёшь. Да?

— Да. — Кристин дотронулась тёплыми пальчиками худого холодного запястья подруги.

— Сохрани... просто так, чтобы хоть что-то осталось.

— Конечно. — Кристин поднялась, и быстрым шагом направилась в комнату, забрать то, о чём её попросили. На девушку она не оборачивалась. Они загодя договорились, что ни кто не станет наблюдать за Хельгой. Она хотела быть одна.

Боль ломала тело, дробя кости, выворачивая суставы, плавя кожу... Или так только казалось? Она лежала на полу, свернувшись в позе эмбриона. Или продолжала сидеть на табурете, зажмурив глаза? И чувство падения, какое бывает только во снах. Нужно только проснуться,... и всё будет хорошо.

А может быть, она действительно сейчас проснётся восемнадцатилетней девчонкой? И в окошко будет светить яркое весеннее солнце, а на кухне её буду ждать родители и вкусный горячий завтрак, а потом она пойдёт гулять с ним...

Их всегда называли потрясающей парой, а родители между собой давно говорили о свадьбе, новой квартире, о ещё каких-то пустяках. Хельга и Юра не хотели их расстраивать. Зачем? Потом всё разрешиться само. Не любовь — дружба. Связь куда более крепкая и дорогая. Хельга знала, что у него давно храниться в нижнем ящике стола набросок цветными карандашами, на котором легко нарисована яркая непонятная девушка с разноцветными волосами и большими глазищами наивного ребенка. Черты её лица несовершенны и резки, но он любит её именно такой. И верит, что когда-нибудь встретит. Хельга тоже надеется, что это случиться. А её ещё просто не посетила ветреная госпожа Любовь. Впрочем, всё ещё впереди. Лишь бы прервался этот затянувшийся кошмар, и ощущения падения в бездну...

Нет. Она не проснётся... Ведь она и не спит.

Яркая вспышка.

— Привет! — к ней обращается незнакомый мальчик. У родителей праздник и они пригласили знакомых. Это их сын. Он старше Хельги, но только она не понимает его. Он говорит странно и непонятно, словно на чужом языке.

— Юра... — продолжает он. Видит, что маленькая девочка не понимает его, и повторяет слово, тыкая пальцем себе в грудь.

— Хеля, — теперь ей понятно, что мальчик называет своё имя. Только она не может сказать "Хельга" — сложно, ведь она ещё маленькая.

Они стоят в коридоре, не оборачиваясь на родителей, не зная, что можно сказать — ведь второй не поймёт, но в сознание уже просачивается мысль, что можно понимать друг другу и без слов, жестов, намёков, специальных взглядов. Просто чувствовать душой и сердцем.

Воспоминание прерывается, сметаемое новым напором боли. На улице начинается ливень. Сквозь пелену, опутывающую её сознание, она слышит, как капли мерно барабанят по карнизу похоронный марш. Небо плачет, так как плакала она последний раз в жизни. Он умер. Убит. Хельга убила его...

Она не плакала ни когда очнулась на полу светлой комнаты. Ни когда тормошила его, ещё веря в чудо. Ни когда они хоронили его. Только потом, спустя дни, или недели вот таким же вечером, позволила себе слёзы, — последнюю слабость.

И снова память срывается в водоворот образов, подкидывая тысячи отрывков прошлой жизни.

— Мне жаль... — она осторожно касается его руки.

Кладбище. Ряды одинаковых надгробий тонут в наплывающем вечере. Кажется, они остались одни живые. Больше никого нет. Но вот раздаются тихие шаги, теряющаяся в сумраке фигура проходит дальше, держа в руках букет. Вдалеке слышен шум машин. Не одни.

Но вот хорошо ли это?

"Мне жаль..."

Он отводит взгляд от двух мраморных плит, кивает головой.

— Мне тоже... — остальные люди уже разошлись, попрощавшись. А он остался. И вроде совершеннолетие давно наступило. И уже нет страха перед одиночеством. Двухкомнатная квартира редко гостей. Работа, вечеринки, дела. Жизнь.

Но только всё равно он чувствует себя маленьким мальчиком, который забился под кровать, испугавшись грозы. Родители уехали в театр, огромный дом тёмён и пуст. И он совсем один.

— Не один... — Она смахивает первые дождевые капли с его щёк, зябко передёргивает плечами, поправляя чёрную накидку, тянет его за руку, надеясь скорее увести его прочь от ровно ряда чужих потерь, к которым теперь примешивались и свои. — Пойдём... — произносит она почти жалобно. Чёрный не её цвет, монотонный одинаковые плиты угнетают её. Давят.

— Да, хорошо. — Он позволяет ей увести себя. Около ограды оборачивается. — Как думаешь, если бы я согласился заехать к ним?...

— Они бы всё равно погибли. Мы же проходили это. То, что должно случиться — случиться. Способ не важен, финал один.

— Да, но чувство вины никуда не денется от знания этого. Один ведь думали, что в этом году я сделаю тебе предложение.

— Что? — она вырывается из потока липких мыслей, словно не понимая о чём речь. Потом хмуриться. — Тогда может к лучшему... Что...

Кладбище остается позади и с души словно падает тяжелая ноша. Грусть становится чужой и светлой. Хочется думать о том, что там Свет. Только вот всё равно мысли раз за разом возвращаются к одному.

— А ты не оставишь меня?

— Нет...

— Ты наврал!!! — Хельга кричит в дождь. — Оставил меня! Ты же всегда сдерживал обещания. Так почему ушёл?!

Образы, обрывки... и везде только боль. И везде он. Живой, настоящий. Его можно коснуться, услышать его голос. Но не попрощаться.

Кристин в комнате сжимает в руках старый фотоальбом. Она пытается не слышать, как на кухне от боли и безнадежности кричит её подруга, но всё равно не накладывает полог тишины. И её тоже больно. Если бы она могла разделить с Хельгой её боль...

— Почему же ты не пришёл? — девушка не поняла, что заставило её спросить это вслух, но ответ пришёл.

— Я не пришёл, потому, что не уходил.

Он сидел на подоконнике и смотрел на улицу. Мягкий свет окутывал его фигуру, смазывая черты. Такой же красивый, такой же чужой.

— Я не могу с ней попрощаться. От этого будет только больнее. Всем. Знаешь, там ведь ничего нет. Умирая, люди просто исчезают. А мы... Мне не доступно это знание... И если для неё между до и после — сейчас, то для меня — никогда. Тогда зачем опять прощаться навсегда? Чтобы опять открылись старые раны? Это уже не Хельга... Так пусть она возненавидит меня, чем будет продолжать страдать даже после смерти.

— Она умрёт?

— Конечно...

Девушка поднялась с пола, дрожащими руками вытерла вытекшую из носа кровь, размазав её по губам и подбородку. Откинула за спину грязные спутанные волосы. Коряво ухмыльнулась. Мыслей не было. Памяти тоже. И было хорошо.

Хельга умерла...

Отрывок 8

— > Errare humanum est [Author:w]

Потом, девочка остановилась передохнуть и определить, какой вход в подземелья находиться под контролем мутантов из клана Вельза. Выбрав направление, она огляделась по сторонам и, не заметив ни чего подозрительного, теперь уже неспешно направилась вверх по улице. Прохожие, спешившие, быстрее добраться домой, с удивлением провожали фигуру, закутанную с пыльный плащ. Ещё бы! Мало кто решался, так спокойно гулять перед дождём, когда воздух становился совершенно невыносимым и, казалось, резал легкие своей тяжестью. Но Алив было всё равно. Она даже не думала прятаться в тени, провожая взглядом стражников, что просили людей не задерживаться на улицах. Хотя этого и не требовалось, люди сами спешили добраться домой до дождя. И уже через минут начало казаться, что город вымер. Девочка шла с гордо поднятой головой, специально скинув капюшон. Пусть видят те, кто ещё не успел спрятаться. Короткие неровно обрезанные пряди волос трепал, усиливающийся ветер и Алив казалась себе уже не нескладной девочкой, а взрослой магой. Пусть и сбежавшей, но Алив была уверена, что тех крох знаний, что она получила, хватит ей до конца её жизни.

Несколько серых фигурок увидев девочку, поспешно нырнули в небольшой проулок. Похоже, они приняли её, чуть ли не за Старшую. И пусть. Она теперь сама по себе. Хотя неприкосновенность Алив ещё действовала. И этого времени должно было хватить, чтобы добраться до мутантов не спеша, с гордо поднятой головой, как она и мечтала.

— Ведьма! — Откуда-то с боку раздался испуганный шёпот, и худощавая женщина поспешила угомонить мальчик лет десяти, чтобы ведьма не разозлилась на них.

Глупые — глупые люди...

Иногда Алив искренне жалела их.

А иногда ненавидела.

Неужели никому не понятно, что будущего у них нет? Точнее есть, но такое же серое и бесперспективное, как настоящее. С теми же узкими улицами лабиринта, убогими домами. Страхом сказать или сделать что-то не так. С этим ядовитым воздухом и оранжевым противным солнцем. Лживыми сказками о прошлом. И тем же чёрным масляным дожём. Также в любом поколении будут рождаться и умирать маги, виновные лишь в том, что у них есть дар, а избранные по каким-то надуманным критериям становится выше обычного сброда. И вряд ли обрывков непонятных знаний хватит на то чтобы возродить золотую эпоху или великую империю прошлого, даже на то, чтобы построить свою — жалкое подобие прежнего великолепия не хватит.

У них нет культуры — только то, что было переведено из книг, и эти знания доступны не всем, многим просто неинтересны. Этим людям не понять логику великих Древних, которые собой закрывали других от смерти. Которые сочиняли столь прекрасные песни и стихи, создавали невероятные картины. У этих людей остался только страх за себя и желание выжить. Похвально, зачастую именно оно становилось спасательным кругом. Но только не теперь.

К тому же того что узнала Алив хватило понять — даже если люди исправятся, начнут всё заново, без оглядки на прошлое... Если...

У них всё равно ничего не получиться. Они уже не живут. Всё их существование давно просчитано до малейшего шага в увлекательной игрушке сумасшедших детей. Но людям об этом лучше не знать. Сама Алив многое бы отдала, что бы забыть разговор со Стин и Ксанродом. Забыть безумные глаза Хель и её хриплый смех.

А люди пусть живут. Строят свои иллюзии, пытаются что-то изменить. Так будет лучше. Возможно...

Глупые-глупые люди.

Алив очень хотелось думать, что она не похожа на них.

...Вход в подземелья начинался на первом этаже обычного дома, выдолбленного в стене лабиринта, что обильно покрывали трещины и сколы. Рядом располагался уютный тупичок, откуда вёл ещё один, но уже тайный лаз. Конечно, Алив было удобнее воспользоваться вторым и добраться до Вельза незамеченной, но в тоже время девочка очень плохо разбиралась в хитросплетённых ходах лабиринта и вполне могла перепутать нужный лаз. Поэтому она особо, не задумываясь, постучала в дверь. Несколько минут ничего не происходило, а потом с душераздирающим скрипом проход открылся. В дверном проёме возник мутант. Как бы выразились обычные люди — мутант породистый, чья кровь несколько поколений не перемешивалась с людской. В прочем встречались экземпляры и страшнее, намного. Так что Алив вежливо проигнорировала безгубый рот, портящий вполне миловидное лицо рваной несимметричностью и чёрную чешую уходившею ровными дорожка от скул к вискам и дальше под густую белёсую шевелюру. Проигнорировала, ограничившись вежливым кивком. Мутант так же вежливо кивнул в ответ, чуть насмешливо осмотрел девочку и осведомился, что нужно.

— Старший Лорд должен был вас уведомить о том, что если придет Алив, вы обязаны проводить её прямо к нему.

Мутант чуть нахмурился, потерев лоб. Девочка сразу же заметила, что на руке было шесть пальцев. В прочем такие мутации случались и у обычных жителей.

— Можешь доказать что именно ты Алив?

— Интересно как? — Девочка слегка опешила о каких-то знаках и паролях они с Вельзом почему-то не озаботились.

— Пойдём. — Мутант насмешливо улыбнулся и распахнул дверь, вогнав девочку в ещё больший ступор, но опомнившись уже через секунду, она прошмыгнула в тёмный проход.

Маленькую грязную комнату освещала лишь старая пыльная лампа, пристроенная на низком столике без одной ножки, что сиротливо ютился в дальнем углу, рядом с длинной раскладушкой небрежно застеленной несколькими тонкими одеялами. Прямо напротив входа находилась ещё одна дверь, к которой и направился мутант, предварительно заперев наружную на прочный засов.

Алив с любопытством заглянула в открывшийся ей проход. Тусклый свет выхватывал из густого мрака кусок лестницы, уходивший вниз почти вертикально на многие — многие метры. Вот только после той темноты, что окружала завесу — эта небольшая темень совсем не пугала.

— Нам сюда. — Тихий голос мутанта раздался прямо над ухом. — Если вы боитесь, я могу прихватить лампу.

Алив пронзила нового знакомого обиженно-злым взглядом.

— Нет! — буркнула девочка и шагнула в темноту, осторожно выискивая под ногами ступеньки.

— Как скажите. — Сзади раздался скрип, и проход в лабиринт сразу же поглотил кромешный мрак. — С левой стороны есть перила.

— Спасибо, а если кто-то ещё придёт? — Алив не хотелось признаваться, но ей было не много неуютно, видеть-то она видела, но всё равно трусила. Недолго думая девочка решила разговорить своего проводника, чтобы не думать, что Алив одна в этом мраке. К тому же сам мутант явно был рад пообщаться. — Вы там постоянно живёте?

— Позволь мне сначала представиться — Мильгер. А дежурим мы на поверхности по очереди. Если кто придет с важным делом, то он знает, как попасть к нам. Если нет, подождёт или уйдёт.

— Я Алив. Ты можешь видеть в темноте? — Девочка, споткнувшись, чуть не покатилась кубарем по лестнице.

— Практически все из моего народа могут так видеть. Странное имя Алив — не полное. Ты сократила его специально? — Мутант, проскользнув вперёд девочки, что бы она если упала, то на него. И при этом пострадала не так сильно, как пропахав носом всю лестницу, оступившись, идя первой.

— Алевтина — довольно длинно и громоздко. Хотя меня и устраивает моё имя, нужно какое-то сокращение. Родители постоянно называют меня Аля, Алечка и так далее. Как же меня это раздражает! Получилось сопливенькое нежное имечко больше подошедшее кукле или маленькой домашней девочке. Куда прощё сокращать до Алив — и звучит лучше, и более подходит мне по духу. — Сбивчиво начала рассказывать девочка, с испугом ожидая, когда Мильгер засмеется.

Однако ни смеха, ни даже фырканья так и не раздалось. И девочка продолжила:

— Вельз — ведь то же сокращение...

— У родителей Старшего Лорда было весьма чёрное чувство юмора. Поэтому своё имя он сокращает вынужденно, так как среди людей могу найтись те, кто ещё помнит, что оно обозначает.

— Правда? А что? — Глаза Алив постепенно начали привыкать к темноте, выхватывая из окружающей действительности какие-то не большие фрагменты.

— Спроси у него. В прочем каждое имя что-нибудь обозначает. Говорят, в золотом веке и даже раньше была целая наука посвященная изучению имён. — Например, моё обозначает — преданный.

— От слова верность или предательство? — Алив чуть повернулась на лестнице, пытаясь в темноте разглядеть проводника. Лишённые зрачков серебристо-белые глаза мутанта светились в окружающем их мраке.

— Время покажет...

Ещё полчаса они прошли в молчанье. Тишина нарушалась только сосредоточенным сопением Алив, что пыталась не оступиться — ступеньки только что не крошились под ногами, а уклон становился совершенно не мыслимым. С каждым шагом становилось всё холоднее и холоднее, от стен, выложенных мощными каменными блоками, веяло затхлой сыростью. Однако воздух, несмотря на странный еле уловимый привкус, был намного приятнее и чище, чем в городе. Где-то в отдаление капала вода, придавая спуску мрачность сказочного подземелья.

— Нам ёще долго идти?

— Нет, минут пятнадцать. — Не поворачиваясь, коротко бросил мутант.

Алив резко затормозила, чуть не врезавшись в своего проводника.

— Сколько?! Как низко располагаются ваши подземелья? — Мутант несколько минут рассматривал удивлённое лицо девочки, а потом всё-таки снизошёл до объяснений.

— У подземного лабиринта три уровня. Между собой они практически не связаны только спусками и ещё парой ходов на много километров. Из них хорошо известна часть первого уровня, что находиться под городом. Все ловушки или обезврежены, или рядом с ними всегда находиться дежурный, помогающий преодолевать опасный отрезок пути. Те туннели, что находятся за его пределами изучить просто невозможно. Они распространяются на такие расстояния, что становиться страшно. Многие туннели обвалились, и нам пришлось их полностью заблокировать. Но под городом передвижение на первом уровне совершенно безопасно, хотя некоторые тайники или лазы до сих пор не открыты и находятся в самых невероятных местах. Второй уровень исследован так себе, основные ловушки обезврежены, но их всё равно остаётся слишком много. Этот уровень самый маленький — занимает только центр под верхним городом, но составляет пять этажей, чем-то похожих на жилые комплексы. Третий... это что-то ваших запретных границ. Только ещё страшнее.

Было видно, что Мильгеру даже говорить об этом месте страшно. Мутант рефлекторно понизил голос, перейдя на шёпот, и поёжился.

— Говорят, там обитает настоящий ужас. Мы даже не можем представить план и расположение уровня. Те несколько групп, что посылали Старшие Лорды предыдущих поколений так и не вернулись, единственный выживший ушёл в Серость через два дня после того как его нашли рядом с туннелем так и не очнувшись. Около входов на этот уровень всегда холодно так, что стены покрыты льдом, и ты начинаешь слышать зов... такой манящий... знакомый... — Голос мутанта сорвался на хрип, и он на несколько секунд замолчал. — Я слышал его только один раз, когда был ещё маленький и решил поиграть в героя. Это счастье в чистом виде. Он заставляет тебя забыть всё плохое, все обиды, тихо шепчет на ухо именно то, что ты хочешь услышать. Каждому он кажется знакомым, но в тоже время, потом, если услышавший выживает, не может вспомнить, чей это был голос. Тебе бы понравилось. А сейчас я тебя веду на третий этаж второго уровня. Там нас ещё не может достать зов, ловушки в основном расчищены, всё находится достаточно далеко от поверхности и вполне удобно для нашего небольшого клана. Ещё три семьи занимают первый этаж, и часть рода живёт в западном секторе первого уровня. Но Лорд Вельз сейчас у себя. Кстати, мы пришли.

Если бы Мильгер не остановился, Алив так бы и не заметила небольшое ответвление лестницы. Узенький лаз больше непонимающий щель.

— А что там дальше внизу? — Теперь девочка шла впереди.

— Никто не знает. Когда мы пришли в лабиринты там уже был завал.

— Значит, могут быть и другие уровни? — Алив почувствовала, что наклон туннеля постепенно сходит на "нет". И впереди начали мелькать какие-то проблески.

— Возможно. Но мы не торопимся это выяснять. И так проблем достаточно. Новые открытия — это не только новые возможности и знания, но и куча новых проблем, а также лишняя головная боль.

— А если там кто-то есть? Когда я была маленькая, мне читали сказку о страшных существах, истинных повелителях подземных лабиринтов.

К её удивлению мутант проигнорировал слово "сказку".

— Даже если и так, к нам они пока не суются. Если возникнет опасность тогда и будем думать.

И тут на конец-то туннель закончился. Они вышли...

Алив пришлось на секунду зажмуриться и рефлекторно вцепиться в проводника, так как страшно закружилась голова. Пространство... его было столько много...

Даже в том Зале ей не было так страшно. Возможно, там на неё влияла близость грани, или магия Стин и Ксанрада, или то чувство, что зал место для неё родное. Но сейчас, ей стало страшно.

Они стояли на небольшой площадке выводящей их в огромную круглую пещеру. В её стенах, как и в верхнем лабиринте, были прорублены дома, из окон которых лился неровный свет, выхватывающий из заменившей тьму серости, уходящий глубоко вниз провал, диаметр которого мог составить несколько улиц в длину. К сожалению, во всех величинах разбиралась она очень плохо, так же как её сознание никак не могло отойти от шока увиденного. Но выхваченные за несколько секунд взглядом фигурки мутантов на другом конце провала, через которого были перекинуты хлипкие подвесные мостики, казались крошечными смазанными чёрточками. Впрочем, рассуждать об этом Алив сейчас не могла, её было очень страшно. Ещё никогда в жизни она не видела столько открытого пространства. Тот Зал теперь казался ей крошечной полянкой. И девочка ещё сильнее прижалась к Мильгеру, боясь, что если он её отпустит, она обязательно упадёт.

— Тихо, не волнуйся, те, кто первый раз приходят всегда так реагируют. Здесь есть ещё более большие пещеры. — Мутант осторожно её обнял, давая время приспособиться.

Несколько минут Алив боялась открыть глаза. Страх был сильнее. Но в тоже время внутри девочка страшно злилась на себя эту боязнь, хотелось резко отрыть глаза и, отцепившись от Мильгера, сделать шаг вперёд. Но вместо этого она сначала потихоньку приоткрыла один глаз, чуть щурясь изучила обстановку и только после этого открыла второй. Ничего не изменилось и пространство вокруг нее и не думало уменьшаться. От этого становилось так неуютно и противно, что дальше уже просто не куда. А ещё страшно кружилась голова. Но, тем не менее, Алив отважилась на один маленький шажочек. Хотя на самом деле хотелось лечь на каменный пол, свернувшись клубочком и, расплакавшись, начать жалеть себя. Но она продолжала делать маленькие шажки вслед за мутантом, и крепко держа его за руку.

— А тебе не страшно? — вопрос прозвучал как-то слишком по-детски, и Алив очень захотелось, чтобы Мильгер проигнорировал его.

— Я родился здесь, и за свою жизнь успел привыкнуть к смене обстановки. Хотя наверху я бываю очень редко, и в ваших лабиринтах мне не очень нравится. Мы пришли.

Они остановились возле вырубленного в камне дома в несколько этажей. В глаза сразу бросалась его отличия от других. На камне не было ни трещин, ни сколов, окна украшали тонкие решётки, а свет, что падал со второго этажа, был более мягким и ровным.

Как раз на этот этаж они и отправились. Убранство дома поражало. Стены были задрапированы тканями приглушенных тонов. По углам комнаты стояли маленькие и, наверное, очень мягкие креслица, ещё был книжный шкаф, большой массивный и явно из дерева. Алив никогда не могла представить, что увидит такое чудо. Так же как и корешки выглядывающих из шкафа книг принадлежали золотой эпохе. А возможно, и более раннему времени. А на полу лежал настоящий ковёр, старый местами протёртый, с дырами, но именно ковёр.

Глаза девочки заблестели от открывающихся перед ней перспектив. Знания мутантов явно превосходят те, что сейчас имеют люди.

Лестница была винтовой и очень узкой. Теперь, когда Алив снова окружали каменные стены, девочка чувствовала себя намного лучше. И в то же время почему-то очень хотелось снова выглянуть наружу, проверить сможет ли она там пройтись, не держась за мутанта, а может быть даже подойти к самому краю... от таких перспектив девочка вздрогнула. Что уж тут и говорить, Алив даже не скрывала, что была страшной трусихой. И очень часто позорно проигрывала своему страху. Но помечтать-то можно?

Они вышли в небольшую и очень светлую комнату. До этого девочка никогда не видела столь белый яркий свет, что охватывал всё пространство помещения, не забывая не угла. Он казался каким-то не нестоящим и чуть болезненным. Алив даже украдкой проверила, нет ли здесь радиации. Беглый осмотр показал, что комната оказалась спальней. В дальнем углу почти у самого окна пристроилась огромная шикарная, но очень старая кровать. Так же присутствовал письменный стол заваленный кипами листов и тетрадей, и несколько шкафов.

— Мильгер? Что-то случилось? — раздавшийся голос заставил Алив вздрогнуть, так как в комнате никого не было. Но потом девочка поняла, что один из шкафов на самом деле был замаскированной дверью, откуда спустя несколько секунд вышел Вельз.

— Алив?! Ты вернулась?! — Он с удивлением осмотрел девочку и кивнул Мильгеру, чтобы тот вышел. — Признаться, я не ждал тебя. — Зачем-то добавил он. — Проходи, садись. Могу даже добавить "Чувствуй себя как дома".

Усмешка получилась какая-то грустная.

— Я не вовремя?

— Ты всегда во время. — Мутант засмеялся. — Что случилось? Ты же вроде своё счастье нашла...

— Нашла. Я сбежала. — Алив закусив губу, смотрела в глаза мутанта. Как ей хотелось сейчас расплакаться, что бы Вельз принялся её успокаивать, как и раньше. Нет, всё изменилось. И скорее всего навсегда.

— Почему? — Вопрос был не нужным, но не обходимым. Алив бы и так всё рассказала, но начинать первой всегда было для неё затруднительно.

Девочка ещё раз осмотрела комнату и кивнула на кровать.

— Садись, мне надо тебе многое рассказать.

Мутант, кивнув, забрался в дальний угол и, обложив себя подушками, махнул Алив, чтобы она тоже устраивалась.

— Если разговор долгий, я могу сказать, чтобы нам принесли еду.

— Долгий. — Грустно согласилась девочка, потом несколько мгновений собиралась с мыслями и, наконец, забравшись на кровать и отобрав у мутанта несколько подушек, начала свой рассказ.

Отступление II

Земля 0. Академия.

...Она ворвалась в аудиторию подобно вихрю. Злобному рыжему вихрю, но никак не одной из Величайших в Поколении. На ходу черные кожаные брюки превращались в свободную пеструю юбку, закрывающую ноги по щиколотки, вызывающие откровенный топ в легкую накидку, а волосы удлинялись, падая на плечи разноцветными локонами, которые на лбу схватывал золотой обруч. Исчез вызывающий макияж, показывая бледному свету комнаты яркие веснушки и алебастровую кожу, улыбка стала простой и детской. Только в салатовых глазах с рыжими крапинками так и осталась равнодушная пустота.

— Что случилось?! Я только-только вышла на сцену... и... кто это? — глаза презрительно сощурились, изучив сжавшуюся в комочек смертную девчонку.

Алевтина устроилась прямо на столе, поджав ноги, и рассматривая сидящую перед ней женщину.

— Моя помощница, она принесла радостные вести. — Хель, лениво прочертила длинным ногтём на столешнице царапину и, полюбовавшись на результат трудов, наконец, соизволила обратить своё внимание на Пресветлую. Безумные глаза сузились, осмотрев Алевтину.

— Ты забыла, что сегодня у нас новая партия, Рыжая? Кстати, где Мишель? Вечно он опаздывает... — пробормотала она, опуская взгляд. Делала она скорее по привычке, ещё из той жизни, когда боролась хотя бы за крохи прежнего разума, и опускала взгляд, чтобы не пугать окружающих её людей.

Тогда они ещё считали себя людьми.

— Нет, не забыла, — Алив раздраженно повела плечом, заигравшись, она действительно забыла про новую партию. — Я готовилась, просто сегодня решила развлечься, — Привычно соврала она — Только вот зачем надо было меня отрывать от веселья?! Ладно,... неважно. Можно начинать? — Рыжие крапинки в глазах пришли в движение. Только теперь они кружили не строго против, или по часовой стрелке, а перемещались по радужке так как им хотелось.

— Хорошо, можно. Я уже выбрала себе игрушку. Девчонку. Милое создание с острыми зубками я большими запасами яда. Мой дар, позволит её расцвести всеми красками Тьмы.

— Девчонку? Необычно. Ты же всегда мальчиков выбирала. Я и взяла противовес...

— Значит две девушки? Любопытно. Ну-с показывай свою героиню, Рыжая.

Пресветлая только поморщилась от этого обращения. Впрочем, Хель была куда старше её, так что с горем пополам подобное пренебрежение понять было можно. Так же как объяснить его безумием Убийцы и кучей других факторов. Но глухое раздражение всё равно оставалось.

Алевтина создала в воздухе перед собой небольшое зеркало, в котором отражался зал неизвестного замка. Точнее это была оружейная. Молодая девчонка бодро фехтовала с устойчивым фантомом. Жемчужные кудряшки завязаны на затылке в большой узел, чтобы не мешались, в странно-фиолетовых глазах азарт, хрупкая фигурка затянула в черную кожу, а движения отточены и легки.

— Ну, как? — Пусть Хель называла Пресветлую обидно Рыжей, но только её считала достойной соперницей.

Поэтому Алив очень хотелось, чтобы черные глаза сузились, выдавая свое восхищение выбором противника. Но нет, на лице женщины застыла отвратительная гримаса. Только спустя несколько секунд Пресветлая смогла опознать в ней удивление и досаду. Потом они сменились непонятным предвкушением.

— Знаешь, Рыжая. Над твоим выбором стоит задуматься. Возможно, мы слишком много времени проводим вместе, — Хель пожевала тонкие губы, — вот и копируем привычки друг друга.

— Что-то не так?

— Просто я выбрала как раз этот объект. Похоже, игра окажется куда как интереснее, чем я ожидала.

— Что?! — Алевтина вскочила с места, забыв, что они не одни в этой комнате, и кто-то может стать свидетелем её позорной вспышки эмоций... — Создатель,... но я уже успела одарить её...

— Да? — Тонкие, словно прочерченные карандашом брови Хель изогнулись в лживом удивлении. — Какая досада, я тоже...

— Но ведь тогда получается... — Великая выглядела растерянной школьницей, замявшейся у классной доски, не зная нужного ответа.

— Всё верно... теперь мы сможем лишь наблюдать, не склоняя игрушку к тому или иному шагу. Только обстоятельства и наблюдение. Не правда ли весело? — Хель наклонила голову набок, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Сейчас ей пятнадцать, но она уже склоняется ко мне. Силы полностью пробудятся к восемнадцати, — как и положено для этого мира, — тогда и начнётся игра. Только на твоём месте, я бы сразу отказалась от партии.

— Только потому, что игрушка избалована и любит досадить окружающим? Я не настолько расклеилась тут, чтобы так запросто отступать.

— О, нет,... хотя, посмотри сама.

Как раз дверь в оружейную, — по совместительству залу для упражнений, — комнату открылась, и на пороге появился статный мужчина. Не смотря на то, что в девочки не было ничего похожего, Пресветлая точно знала это отец игрушки. Русоволосый мужчина с удивительно-добрыми сними глазами, остановился, любуясь отточенными движениями дочери. Потом вежливо кашлянул. Завязался разговор.

Алив ещё немного полюбовалась его простой красотой, после чего прищурившись, начала искать то, на что намекала соперница. Казалось бы ничего особенного. Но Хель никогда не станет говорить попусту. Она почти и не обманывает, — не договаривает — да, безусловно — просто не говорит, но никогда не лжёт. Во всяком случае, Поколению. Ещё раз всмотрелась в мужчину, потом в девочку. И тут охнула.

— Но ведь она...

— Молчи! — зашипела Хель, — ты хочешь, чтобы все узнали о чужих секретах?! В любом случае я уже победила.

— Посмотрим, — Алив брезгливо наморщилась, — иногда кровное родство не играет большой роли.

Дверь скрипнула, и в аудиторию заглянул улыбающийся Мишель. Оглядел всех собравшихся, нахмурился

— Леди, простите за опоздание, но теперь я полностью в вашем распоряжении — можете начинать.

Но подойти к ним он не успел.

Неожиданно коротковолосая девушка, о которой творцы уже успели, забыть захрипела, словно не смогу с первого раза совладать со своим голосом.

— Госпожа...

— Что? — Хель неприязненно сощурилась.

— Госпожа Алив, — девушка умоляюще посмотрела на Пресветлую хранительницу.

Её назвали справедливейшей из всего поколения. Возможно, это было действительно так, ведь по сравнению с остальными в рыжей женщине оставалась ещё капля прошлой себя, которую она старательно убивала, но никак не могла перейти последнюю черту. Наверное, именно эта капля решила всё.

— Говори, — приказала Алив.

— Вам... вам просил передать привет тёмный князь — Габри... — договорить девушка не успела — из её носа вытекла тонкая струйка крови и девушка замерла.

Но мертвое тело больше никого не волновало, — Хель не успела во время убить свою слугу. Мишель отступил на шаг, понимая, что нужно оповестить остальных о нарушении.

— Она хотела сказать "Габриэль"? Так? — растянула губы в усмешке рыжая женщина, — Что ж, пойду, посмотрю, что за игру ты затеяла на этот раз. Извини, но я не могу позволить тебе убить его. Ты, — кивок в сторону замершего мужчины, — лучше держи язык за зубами.

Дождавшись его кивка, она поднялась на ноги и оправила юбку.

— Глупая клятва той смертной? Ты можешь про неё забыть — творца нельзя связать словом, — Хельга до крови впилась длинными ногтями себе в ладони. Она ненавидела, когда кто-то срывал её планы. А уж тем более ничтожная игрушка, которую она две минуты назад ещё собиралась повысить...

— Могу... Но тогда я точно, перестану быть той... — Пресветлая не договорила, дотронувшись до небольшого круглого медальона, который висел на её шее. — Не важно, но эту клятву я сдержу, ни смотря ни на что... Прости. Поиграем в другой раз.

Алив улыбнулась своей противнице и быстро вышла из аудитории, с болью сдирая с себя маску, — миг вспомнить кто она, чтобы по щеке успела скатиться одна слезинка, — и чтобы спустя несколько секунд надеть на себя другую маску.

Отрывок 9

Прежде, чем я усну

Одиночество — это когда некому рассказать сон.

Фаина Раневская

Мальчик с удивлением смотрит на пушистую разлапистую ель. Она ещё не украшена ни гирляндами, ни разноцветными, очень хрупкими шариками. Даже смешные огоньки на ней ещё не горят. Большая-большая и вкусно пахнущая хвоей елка стоит в дальнем углу комнаты, укрытая тонкой паутинкой тени, словно говоря, что ещё не время.

Но мальчик знает, что это не так. Новый Год уже прокрался в дом с тем холодным хороводом снежинок, которые влетели в прихожую вместе с папой, когда он пришёл с работы. Только пока он затаился. Ведь дед Мороз дарит подарки только послушным мальчикам, а как иначе узнать, кто и как себя ведёт? А вот его братик этого не понимает и продолжает капризничать. Наверное, он ещё не научился чувствовать запах праздника. Мальчик любит подарки и ведёт себя тихо, разглядывая елку высунувшись из-за двери, пока никто не видит.

Он представляет, как через несколько дней её достанут из угла и опутают переливающимися гирляндами, тогда Новый Год поймёт, что его заметили, и перестанет прятаться. И конечно, дед Мороз подарит ему новые игрушки — они окажутся внизу под елкой в разноцветных упаковках, которые очень жаль разрывать — только иначе до подарка не добраться. Правда, игрушки достанутся и братику, который капризничает,... но он маленький. Ему, наверное, можно.

Мальчик ещё раз обводит красавицу елку восхищенным взглядом, вдыхает терпкий аромат хвои и выходит из комнаты, приоткрыв дверь.

Ему очень жаль, что и этот Новый год с ними не буде мамы. Папа, говорит, что она не хотела уезжать. Но если не хотела — зачем поехала? Даже пропустила тот день, когда отец приехал откуда-то с только народившимся братиком... и почему-то плакал.

* * *

Он лениво ковыряет пальцем желтый старый поролон, которым заткнуты оконные щели. Неопрятные куски падают на подоконник, чтобы тутже оказаться сброшенными на пол. А за окном — солнце. Яркое-яркое, что глаза слепит от белых бликов. Дети смеются — на площадке качели новые поставили, так весь двор собрался. И зелень — их маленький район купается в свежей весенней зелени.

А он ковыряет старый поролон и смотрит в одну точку. Он не любит тепло и зелень. Его время — зима, такая же хмурая и неинтересная.

— Скучно...

С трудом отрывает взгляд от желтых комков и переводит его на собеседника. Тоже яркий и солнечный. Смотреть неприятно — глаза болеть начинают, для них сумрак привычнее.

— Нормально... — всё-таки отвечает.

Такому ответить надо, а то ещё что-нибудь скажет. Хотя он и так скажет. Что отвечай, что не отвечай, но если промолчишь — ещё и нотации читать начнёт. Нет, лучше ответить. В конце концов, сказать несколько фраз несложно.

— Зачем пришёл?

— Попросить... Саш, я даже не знаю с чего начать.

Юра смущенно улыбается и пытается заглянуть ему в глаза — привык, Защитник хренов, лучше понимает человека — когда взгляды пересекаются. Но он не хочет смотреть ему в глаза. Ведь знает и так всё, что попросит.

— Начинай с чего угодно, только Сашей не называй.

— Глупо. Чем тебе имя-то не нравится? Ксанрд какой-то... Ладно бы Ксандр — букву "а" просто убрал и всё. Зачем?

— Это уже моё дело.

Юра морщится и качает головой, потом подходит к нему и, облокачиваясь на подоконник, смотрит на детскую площадку. Солнечный свет красиво окутывает его фигуру, глаза чуть прищурены. Улыбается, глядя, как дети играют в салки и весело взвизгивают. Молчит, думая с чего ему лучше начать.

Ксанрд тоже молчит, продолжая ковырять поролон.

— Ты ведь не воин? — почему-то спрашивает Юра.

Что ж, если ему легче начать с этого — пожалуйста. Он ответит, знает, что теперь можно ответить — хуже не будет, ведь завтра посвящение... да, да... именно посвящение, когда им наконец-то передадут эту чертову силу. Ещё чуть-чуть — он устал прислушиваться к тихим шагам времени, но сам поторопить его не может. Всему свой черёд, своё мгновение. Ксанрд знает это лучше других... намного лучше.

— Нет, не воин, — спокойно отвечает он и всё-таки поднимает взгляд. Странные двуцветные глаза — уже пустые, встречаются с серыми, удивительно живыми и добрыми. Нет, он ему не соперник. Даже после смерти Защитник всё равно будет красивее его. Жаль, ведь эта красота будет делать ей больно и он не сможет выполнить просьбу, которую Юра всё никак не решается произнести вслух — думает, что услышит отказ.

— Тогда почему? Кир...

— Да, теперь эта девчонка будет учиться ненавидеть. А мне придётся жить с чужим даром. Больно? — увы. Глупо — конечно... Всё ещё надеюсь, что мне не придётся ненавидеть в ответ. А ещё я сломаю всё... — это прекрасно. Говори.

— Хельга. Я боюсь за неё. Ты сможешь проследить? Нет,... не надо следить... и утешать... тоже не надо. Просто будь рядом, хорошо? Ты ведь знаешь...

— Знаю.

Молчат, а потом Юра начинает говорить, — быстро почти бессвязно:

— Мне страшно. Я не понимаю, зачем со мной решили так поступить и дать почувствовать это. Боюсь представить, что же испытываешь ты, зная всё. В детстве мама рассказывала мне удивительные сказки... — это время, оно игралось со мной уже тогда, словно готовило мне к завтрашнему дню. Если я останусь — помешаю каким-то его планам. Надо уйти, уснуть. В детстве я отказывался засыпать, прежде, чем мать не придумывала сказку до конца... А один раз она не успела рассказать — отвлеклась. Там говорилось о детях, которые потерялись в лабиринтах жизни и потеряли себя. Эта была страшная сказка, я так боялся, что конец будет плохим, что даже обрадовался, когда зазвонил дурацкий телефон и мама, поцеловав меня, побежала брать трубку, закрыв комнату. А я уснул, так и не узнав, чем там все закончиться. А теперь мне страшно, хочется вернуться тот день, пойти за ней, попросить рассказать до конца... Ведь всё равно это закончиться. А как — уже неважно...

Юра отворачивается, не зная, что можно ещё добавить.

Двуцветные глаза закрываются, Ксанрд понимающе кивает.

— Да, в моём детстве тоже было так — только мне сказки читал отец, — неожиданно он понимает, что стена отчуждения вот-вот сломается, — он сначала укладывал спать младшего брата, а потом приходил ко мне. Тогда я думал, что магия — это чудо. Верил, что когда-нибудь оно произойдёт со мной.

* * *

— Папа, скажи, ведь дед Мороз существует? — он забирается на руки к отцу и вопросительно заглядывает в его глаза. Папа выглядит уставшим, и от него неприятно пахнет болезнью — мальчику этот запах хорошо знаком, в больнице, где он недавно был, пахло именно так. Ему становиться страшно — больница это очень-очень плохо. Почему папа выглядит уставшим?

— Конечно. Зачем ты спрашиваешь? — спрашивает мужчина, проводя ладонью по непослушным вихрам сына.

Мальчик смешно морщит носик, словно собираясь чихнуть, но потом передумывает и тихо-тихо говорит, будто бы боится, что их может услышать кто-то посторонний.

— Та женщина, в магазине сказала, что это глупости... Но это же не так, правда?

— Не так.

— И магия тоже существует! — Он подпрыгивает от радости и начинает смеяться, не замечая, что папа отводит взгляд — он-то в чудеса и магию не верит.

— Ты расскажешь мне про волшебников?

— Конечно... — отец опускает его на пол и кашляет, прикрывая рот платком, так, чтобы сын ни в коем случае не увидел небольших сгустков крови.

А ночью мальчику сниться кошмар — первый в длинной череде лет и слишком тёмных ночей, когда от наплывающего ужаса не спасали ни крепкое кофе, ни боль, которую он причинял себе, чтобы не уснуть. Знание преследовало его и наяву.

* * *

— Он должен был умереть, — неожиданно признался Ксанрд, — умереть с сигаретой в руках, чтобы потом она сожгла нашу квартиру и две соседние. Меня, моего брата, беременную жену соседа и пожилую женщину.

— Я это видел, — парень поднял взгляд от грязных кусков поролона на полу и, смотря прямо в глаза Юре, улыбнулся, — видел это так отчётливо и ясно, как будто бы смотрел грёбанный фильм. А ещё чувствовал, как от жара лопается моя кожа, когда я пробираюсь к комнате брата, задыхаясь от дыма. Слышу крики в коридоре... Как я умираю, увидев его тело...

Юра положил ему руку на плечо, в глазах не было того, что Ксанрд боялся увидеть больше всего на свете — сочувствия. Защитник просто понимал.

— Я видел это на протяжении многих лет. И даже не сошел с ума. А потом случилось чудо, — последнее слово он выплюнул, — Чудо! — крикнул, — Понимаешься? Чудо... Я думал, что всё можно будет как-то исправить, что мне помогут... ведь книжки учили, что любую силу можно использовать во благо.

— А потом я увидел равнодушие к собственным жизням, судьбам, мечтам и привязанностям. Для наставников долг был превыше всего... Они учили, что любовь — это болезнь, что время и судьба — две величины, против которых нельзя идти. Что есть предназначение — вот суть. Мне сказали, что важна только моя жизнь, чтобы я смог принять дар и потом передать его по цепочке, если время создаст преемника.

Он вздохнул.

— Знаешь, достаточно было в тот вечер не ложиться спать. Просто забрать эту сигарету, дождавшись, когда он умрёт. Затушить окурок, вызвать скорую помощь. И ничего бы не было.

— Ты ушёл, да? Оставил их? — взгляд Защитника потяжелел.

— Нет, — и снова эта полубезумная улыбка, — я просто лёг спать. И впервые за долгое время мне приснился цветной сон, где я увидел... — он помотал головой, — там были все. Живые, родные, не было этих мёртвых глаз, — хотя о чём я говорю? — ты же этого не видел, — да, мы были все вместе. Ни масок, ни игр, ни долга. Все... и ты тоже был, рядом с Хельгой, а ещё там была...

— Она?! — Юра подался вперёд, пытаясь отыскать что-то на лице Ксанрада, — скажи! Умоляю! Там была она?!

— Да... я видел лучший сон в своей жизни, где магия действительно была чудом. Спал, улыбаясь во сне, пока умирал отец, пока в его комнате начинался пожар... А потом, так же как и тысячи раз до этого пытался спасти брата. Хочешь узнать, что было после?

Получив кивок, он продолжил:

— Они меня вытащили, залечили ожоги. Прочитали длинную лекцию о том, как я глупо поступил, поставив под угрозу исполнение долга. Вот тогда я все это и придумал — гори оно огнём, — подделал отпечаток силы под воина... Теперь ничего не будет так, как должно. Это месть — они не выполнят свой долг, передадут силу не тому. Я счастлив, Юра. Хорошо, буду рядом с ней. Стану её тенью. Если хочешь — я даже научусь любить её, чтобы не нарушить данное тебе слово.

— Спасибо, — Защитник тепло улыбнулся, — теперь я буду спокоен.

— Мне жаль, что тебе тоже пришлось это узнать. Это только моё бремя, время ошиблось.

— А мне нет — не жаль, ведь сегодня я смогу побыть с ней. А ещё узнал, что где-то,... в какой-то миллиардов из реальностей существует моё чудо... Прощай, Саша,

Юра виновато улыбнулся, за такое обращение, но Ксанрд не стал его поправлять — сегодня его назвали так в последний раз. А завтра... завтра он перестанет знать, приняв чуждую его существу силу... Но пока, смотря вслед уходящему парню:

— До встречи, мой друг.

* * *

Он устроился на кровати, положив руки за голову и разглядывая легкий зелёный полог. Рядом, лежала Хельга, уткнувшись носом в его плечо и сжимая его ладонь хрупкими пальчиками.

— Я боюсь... — прошептала она, потом спохватилась, — извини, мешаю тебе спать? Сегодня ты сам себя вымотал — по стольким местам пробежались, кажется, везде успели! Спасибо...

— Что ты, солнце, — Юра перевернулся на бок и погладил девушку по мягким волосам, — спать, конечно, хочется, но только я усну только посте того, как ты перестанешь бояться. Зачем? Это всего лишь посвящение... глупая, ну подумаешь "Убийца?" — это просто слово. Ты все равно останешься моим маленьким добрым солнышком. Я буду рядом и смогу тебя защитить.

Как же ему легко было лгать. Наверное, в первый раз в жизни он действительно, врал и испытывал неземное наслаждение, что это удавалось так просто.

— Хорошо, — прошептала девушка, подтягивая колени к животу, — я тебе верю. Обещаю, что больше не буду бояться. Ладно, давай и, правда, спать. Завтра сложный день.

Юра прикрыл глаза, но неожиданно — даже для самого себя, — попросил:

— Ты только не смейся, солнце, но в детстве мама мне не успела рассказать одну сказу и почему-то она сегодня никак у меня из головы не уходит. Слишком уж она похожа на нас — всех нас, которые попали в этот переплёт с силами. Прежде, чем я усну — расскажи, чем там все закончилось? Пожалуйста...

— Но ведь я даже не знаю, что там за сказка и чем она похожа, — девушка нахмурилась и смешно прикусила нижнюю губу, — И... — вздохнула, — спи, Юра, там все закончилось хорошо...

Отрывок 10

Чуть-чуть жизни

Мне кажется, что у каждого из нас есть свое отчаяние, тенью следующее за нашей уверенностью в себе, за нашим спокойным настоящим.

Жан-Поль Сартр

— Нет! — неожиданно девочку с силой отдернули назад, и задвину за широкую спину, закрытую плащом. Ксанрд?

Перед Хель, словно из-под земли возникла Стин, между скрюченными пальцами мелькали молнии. Платиновые волосы растрепались, лицо перекошено толи страхом, толи отвращением, — всё-таки есть эмоции. Плаща нет, вместо него странная одежда. Нельзя девушке в таком ходить. Впрочем, что это Алив об одежде? Что же тут твориться?! Эта женщина безумна, может быть, она наврала, что старшие служат им? А если нет?!

Сзади раздался шум, и девочка пугливо обернулась, ожидая нападения. Но нет. Собравшиеся у входа в беседку люди просто стояли, странно на неё смотря, как будто готовая начаться схватка их ни капельки не волновала. А может, действительно нет. Женщина отступила, из бледных пальцев исчез кинжал, а лицо Хель расслабилось.

— Успокойся, я не причинила вреда твой игрушке... — безумная женщина растянула бескровные губы в усмешке, — разве что немного подстригла и предупредила о игре.

— Зачем? — Алив не хотелось смотреть на то существо, в которое на несколько секунд превратилась Стин. У девушки задрожали руки, а рот жадно глотал воздух, словно она задыхалась. И этот вопрос: тихий, жалкий. А ещё взгляды остальных — потерянные, наполненные безнадежностью и пустотой.

— Это правда? — уточнила она у Ксанрада.

— Что именно? — сухо переспросил мужчина. Двуцветные глаза смотрели внимательно, словно надеясь разглядеть что-то внутри девочки.

— То, что вам служат старшие?

— Да. Мы создали их, — откликнулась Стин, поворачиваясь к Алевтине.

— Но... почему? За что?! — кажется, Алив закричала? Или прошептала... — Где я? Кто вы? Откуда? И кто дал вам право создавать этих тварей?

— Они помогаю нам искать магов. Тех, чей дар может подойти нам. Отсеивают слабых, забирают годных — учат. Тебе не понять нас, девочка, — покачал головой Ксанрд. — Ты никогда не примешь наш мир — это мир кошмаров. У тебя есть твой лабиринт, где все просто и понятно. Я говорил, что ты пожалеешь, предупреждал. Уходи...

— Нет, — помотала головой Стин, — Молчи, безумец. У нас просто не было выбора, девочка... Если ты только захочешь — сможешь принять и понять это. Там, в Лабиринте для тебя нет ничего. Не настоящего, не будущего. Ты другая. Такая, как мы... Решайся. Ты узнаешь все.

Люди за её спиной — такие же подростки молчали. Просто смотрели. Ждали.

Алив хотелось плакать. Она переводила потерянный взгляд со Стин на Ксанрада и пыталась понять то, что они ей говорили. Понять? Что она должна была понять? Что твари служат им — но это означает только одно: все эти казни и зверства — приказы этих подростков. Не было выбора?! Да что они знают о нём? О том, как свернувшись маленьким клубочком, рыдаешь по ночам в подушку, боясь, что завтра все откроется и тебя убьют. О том, как боишься за семью, которой нет до тебя никакого дела... Страх, желание изменить хоть что-то. Быть полезной. Нет! Она не понимает их...

Но Алив так надеялась. Быть может, если она выслушает их...

— Ну же, — протянула ей руку Стин.

— Уходи, пока ты не потеряла все, — хрипло прошептал Ксанрд.

Девочка беспомощно всхлипнула и отступила на шаг назад. И сразу же зажала уши — Хель расхохоталась. Страшно. Взгляд, в котором не было ни капли веселья и сам смех — мертвый, отвратительный.

— И они называют безумной меня! — вскричала женщина. — Добро пожаловать в наш театр, рыжая. Выбирай себе роль и делай, что хочешь... Да! Здесь ты поймёшь, что такое власть и желание. Научишься разменивать чужие жизни и играть людьми, переставляя их по шахматной доске... научишься жертвовать пешкой ряди короля... Поймешь, что нет ничего кроме боли — безумной, вечной боли. Оставайся. Будет весело. Я обещаю...

...Алив бежала, звала на помощь, хватаясь за колонны и стараясь не упасть. Страх гнал её вперёд, куда угодно, лишь бы не слышать этого безумного смеха, не видеть мертвый глаз странных детей. Не вспоминать о том мужчине, который поселился в её снах с самого детства — с первых осмысленных дней. Только там его улыбка была настоящей, как у живого. Он звал её... Но сейчас она не слышала того успокаивающего голоса — только безумный смех Хель, который гнал её вперёд, в темноту, что нежно обхватывала девочку, прося остаться.

— Нет! Нет...

— Прошу, останься, — шепнула на ухо Стин.

— Беги, малышка, — откликнулось эхо хриплым голосом Ксанрада.

И мертвое:

— Выбирай...

— Замолчите! Хватит! Мне страшно... мама, мамочка... Замолчите, пожалуйста, — девочка остановилась, зажав уши. Сердце бешено билось о ребра, стучало в висках, а во рту был горьковато-солёный привкус крови. — Я всего лишь хотела научиться, и все. Не надо, я больше не хочу! Отпустите...

"Учиться?" — улыбнулась темнота: "Смотри..."

Перед глазами Алив замелькали смазанные образы — вот движение кисти правой руки, чтобы зажечь огонь, вот так нужно накладывать морок. Вот этот знак поможет против мутантов, остановив их на несколько минут. Есть ещё специальные слова — они помогают правильно направлять силу...

"Но ведь это так мало — лишь капля знаний. Может быть, ты всё же хочешь узнать больше?" Девочка замотала головой.

— Пожалуйста, отпустите меня в Лабиринт. Прошу... — повторила она. И темнота послушалась её, перемещая её в переплетения каменных плит, к давящему небу и отравленному воздуху.

К привычной безысходности и тоске.

Какая же она трусиха...

В этот момент, медленно бредя мимо знакомых районов, девочка ненавидела себя.

— Вот и весь рассказ, — Алив наклонила голову, чтобы рыжие пряди, упав на лоб неровно-обрезанной челкой, прикрыли её глаза — царящую в них обреченность. — Я отказалась от своего чуда, потому что оно оказалось слишком страшным. Да, Вельз, я знаю, ты предупреждал меня. Спасибо.

— Мне жаль, что так получилось, — вздохнул мутант, — и что ты собираешься делать?

— Не знаю, думала просить убежища у тебя... — эти новые знания могут пригодиться. Надеюсь, что смогу ими воспользоваться, быть полезной твоему клану, я ведь, получается не человек, хуже мутанта. Сложно сказать, что я теперь буду делать, после того, что увидела и услышала там. Может смогу просто жить?

Девочка осторожно дотронулась до того медальона, что забрала с собой. Он приятно грел кожу, успокаивая и убаюкивая. Стирал недавний страх, словно говоря, что все обязательно будет хорошо, не может не быть. Нужно только вдохнуть глубже и сказать это самой себе.

— Я справлюсь, — улыбнулась Алив.

— А я тебе в этом помогу, — согласился мутант.

И закружилось.

За остаток дня они успели столько всего переделать, сколько обычно не вмещалось и в целую неделю. Алив выделили целую комнату, Вельз успел раздобыть минимум вещей — хотя бы на первое время.

Вечером, уставшая, но довольная девочка потянула мутанта гулять.

— Пойдём. Всё мне тут покажешь. Мне же теперь тут жить придётся.

— Да, всю долгую-долгую и, надеюсь, счастливую жизнь. Тебе тут понравиться — у нас есть потрясающе красивые места. Всё сразу и не обойдёшь. Ничего, нам времени хватит.

Алив никогда не видела Вельза более счастливым. И это счастье, растекаясь по комнате, затронуло и девочку. Она широко улыбнулась, хотя где-то в глубине души и копошился червячок недовольства. Только подумать всю жизнь провести под землей! В душных пещерах, без редкого солнца, без привычных вещей, которые остались в доме родителей. Но всё равно здесь и сейчас Алив была счастлива.

...Девочке было весело. Они уже прошли два этажа, и везде попадались интересные диковинки. Выдолбленный фонтан на третьем ярусе, две библиотеки с переведёнными текстами на втором, большое книгохранилище, оберегающее рассыпающиеся фолианты золотой эпохи. Ещё был дом, где находились вещи Древних. Сейчас он оказался закрыт, но Вельз сказал, что обязательно сводит девочку туда.

А ещё здесь была настоящая жизнь: то и дело раздавался весёлый смех, попадались парочки подобные Алив и Вельзу, что просто гуляли, и спешащие по срочным делам мутанты. По сравнению с верхним городом то, что девочка видела сейчас, было настоящей сказкой. Они прошли по одному из подвесных мостов, угостились не сгенерированным, а выращенным чаем. Кто-то из мутантов при встрече почтительно кланялся Вельзу, с интересом оглядывая Алив и её странный наряд. Кто-то морщил нос. Но попадались и те, кто одаривал девочку искренне-доброй улыбкой.

— А что находиться на последнем этаже? — девочка, перегнувшись через широкие перила, увидела в сумраке застывшие фигуры мутантов с оружием.

— Это стражники. Они охраняют... — Вельз замялся, — мутантов...

— А кто тогда вы? — воображение Алив тут же нарисовало ей большие клетки наполненные чудовищами с запретной территории.

— И мы мутанты... просто мутация мутации рознь. И...

— Вельз, пожалуйста, объясни, — девочка устроилась на парапете.

Лорд недовольно нахмурил брови.

— Понимаешь, не всегда мутация выходит качественной, полезной для существа. Можно сказать, что мы — удачная ошибка. Наши уродства не мешают, и иногда даже помогают нам: можем видеть в темноте, намного выносливей обычных людей, сильнее развиты органы чувств и лучше координация, а внешние различия даже красят отдельных особей. Но это большая редкость. Мы больше похожи на отдельный вид. Переход человека на новую ступень развития. Но на самом деле мутация чаще всего ужасна. Там, — Вельз кивнул вниз, — живут те, кого люди и назвали изначально мутантами. Они недееспособны. Их уродства вместо того, чтобы помогать жизни только мешают. Они постоянно болеют, рано умирают, многие лишены разума и способности к речи. В чём-то они хуже животных, но всё равно продолжают оставаться подобием людей. Мы кормим их, пытаемся лечить, хороним. Очень редко, но может случиться, что у такой мутантки родится нормальный ребёнок с полезными качествами, тогда мы забираем его себе, воспитываем. Возможно, даже рассказываем правду.

— Это жестоко, — прошептала Алив.

— Это обычно. Они опасны и в первую очередь для самих себя. Не мы сделали их такими — жизнь, радиация, просто случай. А те, кого ты видишь на этих уровнях то, что получилось в ходе этой кровавой, уродливой эволюции.

Какое-то время они молчали. Вельз, кажется, жалел, что прогулка испорчена. А Алив никак не могла понять... почему?

— Я хочу на них посмотреть.

— Не надо, — как-то грубо сказал Вельз.

— Я не испугаюсь, — попробовала надавить девочка.

— Я знаю. Не надо превращать их в увлекательное зрелище. "Мам, мама, пойдём, посмотрим на мутантов, я не испугаюсь! Честно-честно, а они, правда, такие страшные?" — передразнил он, — они не заслужили такого обращения, пусть живут. Мы их почти не ограничиваем. Только смотрим, что бы наверх не пролезли. А так пытаемся хоть как-то помочь.

Теперь Алив почувствовала себя совсем плохо, всего несколько секунд назад она обвиняла Вельза в том, что они поступают аморально, а теперь сама... На душе было гадко. Девочка никогда не могла подумать, что может оказаться такой, такой...

— Не казни себя, — словно услышав её мысли, Вельз легко обнял девочку, — ты просто очень любопытная. Это ваше людское изобретение вовсе не порок, просто иногда оно оказывается злым. Так что успокойся, пойдём домой.

* * *

А потом началась жизнь.

Клан неохотно принял человеческого ребёнка, пусть Алив и отличалась от того вида настолько, что иные мутанты выигрышно смотрелись на её фоне. Однако её приняли. Поговорили-поговорили за спиной девочки, не решаясь открыто выступить против воли главы, и замолчали. Всё-таки даже с минимальными магическими способностями Алив оказалась необходима.

И она трудилась во всю, стараясь отработать каждую крошку хлеба и тепло маленькой комнатки, что Вельз выделил для неё в своем доме. Это было непривычно и сложно, Алив уставала, и часто по ночам плакала из-за ноющей боли и мути, заполняющей её сознание. Но в тоже время, она никогда бы не променяла новую жизнь на возвращение в дом к родителям и брату. Нет, ни за какие блага она не смогла бы отказаться от этого странного и невыносимо-приятного чувства собственной нужности и значимости.

Что Алив делала? Помогала переводить простые тексты, которые доверял ей старый мутант с черной, грубой кожей, которую вспарывали отвратительные морщины. Девочка могла до утра зачитываться странными книгами золотой эпохи, выискивая крупицы драгоценной информации. Алив обкладывалась словарями и потрепанными тетрадями так, что маленькую девочку не было видно за томами. Она дотошно переводила каждую фразу, надеясь вычленить из разнообразных смыслов, которыми наделяли Древние одно слово, то зерно, которое они могли иметь в виду. Это было невероятно — пытаться понять то великое поколение, для которого в хитросплетениях смысла и игре слов не было ничего сложно.

Новые люди, оказалось, были устроены куда проще. Прямые мысли, не содержащие подтекстов, ровная линия сознания, зачастую граничащая с отсутствием эмоций: люди говорили то, что хотели сказать, передавая смысл напрямую. Они не умели придумывать ни афоризмов, ни сравнений, зачастую обходясь в своей речи без прилагательных. Но Древние так не могли — их тексты были построены на образности, а описываемый предмет мог оказаться окруженным не одним, а двумя и более определениями.

Древние верили в непонятного единого бога и проповедовали многобожью, или же не верили вообще. Алив не понимала, как можно было ни во что не верить. Наверное, понять Древних могли только сами Древние. Иногда то, что она читала, казалось бредом сумасшедшего, а потом обнаруживалось, что это некогда считалось мировым достоянием. Совершенно ненужные, глупые знания, формулы, догадки, утверждения, споры. Не хватило бы и вечности, чтобы приблизиться к пониманию хоть на крошечный шажок. Знания, что Алив получала из книг, оказывались мертвыми и бесполезными. Иногда, они могли помочь и ученые-мутанты с радостью ухватывались за предложенную идею. Но в основном информация становилась лишней головной болью. Мутанты пытались разобраться, по старым чертежам чего-то мастерили: машины, станки, игрушки. Но ничего не работало. Возможно, именно в технологиях заключалась магия Древних, а потом она как-то видоизменилась. Или людям золотой эпохи были доступны настолько высокие материи, что в элементарный огненный шар они не верили. В записях первых поколений выживших людей после катастрофы говорилось, что магия просто пришла.

Сложно.

У Алив начинала болеть голова, и к середине ночи, когда глаза опухали, а к горлу волнами подкатывались комки тошноты, она засыпала там же, в хранилище, за столом, устроив голову на пухлом томе. С утра, воровато оглядываясь, девочка пробиралась в дом Вельза, принимала душ, старалась как можно тщательнее замаскировать тёмные синяки под тусклыми глазами натягивала на осунувшееся, потерявшее цвет лицо улыбку, и снова бежала к оставленной работе.

Изредка приходил посыльный лорда, отвлекая её от ровных выцветших строчек. Алив, покорно шла за ним в плохо изученные части подземного лабиринта, чтобы помогать обезвреживать найденные ловушки. Да, её дар был настолько слаб, что девочка могла воспользоваться лишь десятой частью того, что узнала тогда в темноте. Но её чутье и странное понимание тонких ниточек, помогали распутывать чужое колдовство, ещё на несколько метров отвоевывая для мутантов возможность не чувствовать себя запертыми в тесной клетке зверюшками. После таких дел девочка возвращалась домой разбитой, и абсолютно обессиленной. Устраиваясь на неширокой постели, Алив с отвращением проглатывала приготовленный ужин, и потом долго не могла уснуть, думая о странных детях. О том, от чего она отказалась. Алив сжимала в руках небольшой медальон, оставшийся от несбывшейся надежды, ощущала успокаивающее тепло и пыталась себя убедить, что все обязательно будет хорошо.

Вельза она видела редко. Теперь лорд отдалился от девочки, словно Алив сделала что-то нехорошее, заставив мутанта пожалеть о том, что он приютил её. А может быть, его трогал тот шепоток, что, не смотря ни на что, продолжал преследовать девочку, куда бы она не пошла. Алив было очень жать терять друга — из-за этого она только чаще плакала, но подойти и поговорить не решалась, боясь, что сделает только хуже. Разрушит то немногое, что она смогла построить и продолжала всеми силами маленькой девочки укреплять днем за днем, час за часом.

Совсем хорошо дела обстояли с привыканием. Сейчас она без страха ходила по большим подземным залам и, спеша по делам, бесстрашно пробегала по подвесным мостикам, почти не хватаясь за скользкие вытертые перила. Даже получала удовольствие, когда замедлив бег жизни на несколько минут, замирала над пропастью, позволив себе чуть-чуть полюбоваться пугающей красотой и ещё раз вдохнуть застоявшийся, но вкусный воздух подземелья.

... Она прибежала их хранилища поздно ночью. Как обычно. Сегодня она завершила главы, оставив на завтрашний день вычистку перевода. Глаза слипались, напоминая, что последнюю неделю она жертвовала нормальным сном ради пары лишних абзацев, чтобы закончить заказ генетиков, как можно раньше. Но это не было достаточным поводом, чтобы оставив пыльную комнату отказать себе в удовольствие принять душ.

Дом встретил её привычной темнотой и тишиной. Алив скинула с себя теплый плащ, отметив, что где-то успела зацепиться краем, потеряв целый кусок ткани. За ним последовали тряпичные сапожки. Чтобы не повредить об камни ноги, в сапоги было принято подкладывать гибкие пластины по длине ступни. Далее на пол последовали широкий кожаный пояс с тяжелой металлической пряжкой и пристегнутым кинжалом и верхняя накидка до колен на шнуровке, тонких лямках, с широкими разрезами по бокам. Такие накидки девушки надевали поверх платья: длинной рубаки до пят из грубой серой ткани с широкими рукавами, которые подвязывались обычными шнурками.

Взяв в руки ворох одежды, Алив проскользнула в ванную комнату, старательно не смотря в левый угол — там, на стене висело старое, покрытое паучьей сетью трещин зеркало.

Некрасивая... Сколько Алив не говорила, что смирилась с этим, каждый раз заглядывать в глубины зазеркалья становилось всё трудней. И сейчас девочка с болью осознавала, кого увидит, стоит ей только нарушить данный себе запрет и заглянуть в глубины зазеркалья. Уродка. У мутантов хоть было оправдание своим изъянам, а она, осмелилась родиться в человеческой семье. Сутулая, тощая, ни капли несимпатичная девочка с выпирающими ребрами, кривыми ногами и узкими бердами. Алив провела рукой по впалой груди. В её возрасте у соседских девчонок грудь начинала приятно округляться, привлекая внимания мальчишек, а она оставалась плоской, как доска. А после того раза и вовсе лишилась единственной гордости — длинных, густых волос, взамен получив неровные, разноцветные пряди, которые все время топорщились. Сколько раз в той далекой странной жизни то брат, то родители пытались убеждать её, что она вполне мила и подростковая угловатость обязательно пройдёт.

Алив не верила. Она давно поняла, что чудес не бывает.

Девочка залезла в большую ванну с высокими бортами и включила генератор воды. Потом долго с наслаждением тёрла себя узкой шершавой мочалкой, пока не решила, что так можно и кожу содрать. Всё-таки усталость брала свое, глаза сильнее слипались, и даже приутихло голодное бурчание желудка. Алив тщательно промыла сухой водой короткие волосы, добавив капельку ароматизатора и, завернувшись в полотенце, почистила одежду, после чего поднялась к себе в комнату.

На единственном стуле сидел хмурый лорд.

Алив приглушенно пискнула, радуясь, что одежда в руках скрывает её нескладную фигуру, обмотанную тонким полотенцем.

— У меня к тебе серьёзный разговор, — однако, Вельза ничуть не заботило смущение девочки, которая в своей же собственной комнате не знала, куда себя деть. Ночная рубаха лежала под высокой подушкой, но переодеваться при мужчине, пусть и друге, было унизительно.

— Я что-то не так сделала? — испуганный вопрос вырвался сам собой, и девочка тут же опустила голову, принявшись изучать пряжку ремня. Как же она боялась услышать о своей никчемности, о том, что она больше берёт у клана, чем отдает взамен.

Вельз вздохнул, как-то очень печально. И Алив всё-таки решилась посмотреть на друга. Взгляд лорда смягчился, словно он каким-то невероятным образом прочитал её мысли. Он поднялся со стула и отошел к маленькому окошку, повернувшись спиной. Алив бросив одежду на пол, кинулась одевать рубаху. Однако та все равно не давала чувства защищенности, открывая ноги, руки до локтя и острые ключицы. Пришлось её ещё и в одеяло завернуться, чтобы не чувствовать себя неуютно.

— Это я виноват, не предвидел всего и не успел ничего сделать.

— Что? — Алив устроилась в углу кровати, смотря, как Вельз виновато сутулится, не поворачиваясь обратно к девочке.

— Мои сородичи слишком не любят людей. А ты ещё и маг. Одинокая девочка под защитой старшего лорда для многих, как бельмо на глазу. Они бояться тебя и твоей свободы.

— Мне придется вернуть наверх? — по телу Алив прошла дрожь омерзения. Девочка не хотела возвращаться я довитому воздуху и отравленному, давящему на сердце лабиринту. При одной мысли, что её выкинул наверх, хотелось рыдать и выть.

— Нет, — слова Вельза не принесли облегчения. Только тревогу.

— Совету нужна твоя кровь, знания, способности. Ты должна оказаться под полным контролем клана. И я ничего не могу им противопоставить. Тебе придётся завести семью.

Кровь? Знания? Алив тихо заскулила. Одно дело найти того, с кем можно разделить заботы и тяготы жизни — другое дело послушно рожать каждый год способных к магии детей. А ведь она ещё не была готова к деторождению, даже девушкой не стала.

Краснея от стыда и унижения, она сказала это Вельзу.

— Это понятно, малышка, — мутант, наконец-то перестал смотреть в одну точку, присев рядом с девочкой. Взял её за руку, — она согласны подождать, но опекун должен быть найдет в течение одной недели.

— А ты? — испугавшись собственной наглости, спросила Алив, — ты мой друг и не сделаешь мне больно... Я тебе верю, Вельз.

— Именно друг, — согласился лорд, — я предложил кандидатуру Мильгера. Вы поладили, и он неплохо к тебе относиться. Подумай, Алив, пожалуйста. Мне жаль, что совет загнал меня в угол, не оставив альтернатив. Я тянул столько, сколько смог, но управлять кланом, который в любой момент может отказаться от своего лорда — не возможно.

Алив всхлипнула и кивнула головой. И даже не посмотрела, как Вельз выходит из комнаты, аккуратно прикрывая протяжно скрипнувшую дверь. Почему-то сразу стало холодно и темно. Девочка зло ударила жесткую подушку, не было сил даже расплакаться — хотелось просто закрыть глаза и больше никогда не проснуться. Все то, что она бережно выстраивала несколько месяцев, рухнуло.

И снова вернулась боль.

Нет, девочка всегда знала: все, что она сможет — найти такого мужчину, от которого её не будет тошнить. Чтобы закусив губу, терпеть чужие прикосновения и ласки, и учиться притворяться, что они нравятся ей. В их мире одинокие женщины не выживали. А Алив не смотря ни на что, любила свою жизнь.

Но так рано перестать принадлежать себе, только обретя клочок самостоятельности? Лишиться хоть какого-то выбора? Это было слишком несправедливо.

Девочка сжала в кулачке теплый медальон. От отчаянья и боли голова раскалывалась напополам, а сердце громко-громко бухало, словно хотело прорвать грудную клетку. Что же ей делать? У кого спросить совета?

Почему же так больно и холодно...

Алив свернулась под одеялом, накрывшись с головой, и зажмурилась. Нелепое детское желание — убедить себя, что это все ей только приснилось. Но только все — это что? Разговор и приговор Вельза? Жизнь в подземном лабиринте? Встреча с теми существами? А может быть сама Алив чей-то кошмарный сон?

— И вот-вот он проснётся, и все исчезнет... — подсказал приятный мужской голос, — и этот уродливый мир, и боль, и холод, и ты.

Алив взвизгнула, вскакивая с кровати и путаясь в одеяле. Отпрыгнула к окну, формируя в руках огненный шарик и остро жалея, что маленький кинжал остался среди вороха одежды, которую она не убрала от дверей. И тут же погасила магию, с ужасом и недоверием уставившись на ночного гостя.

Это был он.

Тот мужчина, которого она видела во снах и рисовала, старательно пряча карандашный наброски. Кого она увидела в том хрустальном гробу... Идеальное лицо с точными соразмерными чертами, улыбка, чуть прищуренные серые глаза — удивительно живые и глубокие с ноткой серебра. Русые волосы, чуть не достающие до плеч, черная, траурная одежда. Как же он был невыносимо прекрасен. Казалось светиться изнутри. Или нет? Не кажется... Кожа мужчины действительно светилась, окружая его золотым ореолом. Засмотревшись, девочка не сразу осознала самое главное: сквозь неземную красоту гостя просвечивало убогое убранство комнаты, камень стены, небольшой шкаф для личных вещей.

Всего лишь призрак... видение.

— Кто ты?

— Ты слышала — моё имя Юра. Прости, что потревожил тебя, но когда выбора не остается, приходится делать шаг вперёд. Я — тот медальон, что ты сжимаешь в руке. Осколок заключенной в нем памяти. Тот, кто создал меня — настоящий я, давно мертв. Тело сковал хрусталь, сознание исчезло в пустоте и боль не тревожит его более. То, что ты видишь: проекция, которую создает заключенная в медальоне магия. Если бы не твоя сила, она бы никогда не пробудилась, но иногда память становиться худшим наказанием. Впрочем, давай начнем сначала. Я помогу тебе сделать выбор, если ты согласишься выслушать меня.

Алив затравленно оглянулась. Так сложно было понять странную речь. Боль? Проекция? Выбор? Если он мертв, то кого видит перед собой девочка? И почему она готова поверить всему, что скажет мужчина?

— Всего лишь небольшая и очень грустная сказка о маленьких детях, которые не послушали своих мам и ушли слишком далеко, забыв дорогу домой...

Отрывок 11

Песочные часы

Ошибка... и все решено.

Лишь память, боль и вина

Нам с кровью мешают вино

И выпить дают до дна...

— Здравствуй, солнце, — он улыбается. Как обычно встречает её, поднимаясь из-за стола, и протягивает руку, — я по тебе скучаю...

Хельга прижимается к нему, обхватывает худыми руками, вдыхает знакомый запах. Мята, что-то сладкое, немного сигаретного дыма, ваниль. Да, это он, Юра...

— И я... как же я по тебе скучаю, родной... — она судорожно и резко проталкивает воздух, пытаясь сдержать всхлип. Как когда-то давно в детстве, смотря фильмы с грустными концовками, она стеснялась плакать, прижимая к лицу носовой платок, и вот так же рвано и тяжело дыша.

Тонкий шелк белой рубашки скользит под пальцами и почему-то она не чувствует тепло его тела. Словно она обнимает пустоту. Нет, не надо... Это просто холод. Юра здесь, рядом с ней.

Всего лишь холод... и никак не согреться.

Несколько минут они стоят так посреди молочно-белой пустоты. Несуществующий ветер треплет складки длинной скатерти на круглом небольшом столе. В бокалах красное вино — слишком ярко среди белого-белого цвета боли. Юра перебирает спутанные грязные волосы Хель, а она просто дышит, стараясь впитать в себя каждую секунду отмеренного им времени.

Но часы уже перевёрнуты, время не умеет ждать. Маленькие-маленькие песчинки. Сейчас их миллионы, раз, два... ещё песчинка. Время утекает, стремиться к концу, и не может его найти. Мечется в клетке из стекла, пересыпаясь до мельчайшей частички, исчезая навсегда.

Только за тем, чтобы кто-то большой и могущественный снова перевернул их.

Продолжил пытку.

И так невыносимо сложно сказать то, что так давно требует выхода.

...— Я пришёл, чтобы попрощаться, солнце, — Юра отстранился, обошёл столик, облокотившись на твердую деревянную поверхность. Мягкая ткань приятно холодила пальцы.

Всего лишь иллюзия.

Осколок.

Ещё одна маленькая песчинка.

— Нет... — Хельга покачала головой, — ты не сделаешь этого, не сможешь. Ведь это только моё воображение. И ты его часть, обрывок. Ты не оставишь меня... Нет. Я не смогу это пережить.

— Ты права, это только твоё воображение. Ведь я уже тебя оставил. И ты продолжаешь жить, дышать, разговаривать. Отпусти меня, солнце, прошу. Мне так больно смотреть, как ты изводишь себя, чем платишь за возможность встретиться здесь. Я не могу смотреть на это... на то, чем ты становишься там, в жизни, это так отвратительно и страшно. Невыносимо видеть тебя такой. И просыпаясь, ты всё равно ничего не помнишь. Я умер. Прошу, отпусти.

— Нет, — повторила она, улыбнулась, — это не справедливо. Я не могу отпустить тебя. Не хочу оставаться одна. Скажи мне, родной, почему? Неужели за все нужно платить? Счастье... кажется, я ещё помню его. Почему, Юра? Почему у нас все было так неправильно? Всего лишь друзья — как этого мало, родной. Я ведь никогда никого не любила. Не успела попробовать. Пыталась, убеждала. Но не смогла. У тебя был тот рисунок, я часто смотрела на него, пытаясь понять, а что чувствуешь ты, когда берёшь его в руки? Когда смотришь в глаза той девушке. Как это — желать кого-то? Целовать, прикасаться... чувствовать. У тебя был хоть кто-то, а для меня ты так и остался единственным. Мы были уродами, Юра. Ни влечения, ни ничего.

— Солнце, мы были обычными людьми. Я не жалею, что у нас ничего не получилось. По вечерам задергивая шторы в нашей комнате и желая тебе спокойной ночи, я чувствовал себя счастливым. Я поправлял большое одеяло, выключал тот дурацкий ночник, обнимал тебя, а потом засыпал, зная, что все хорошо. И большего было не нужно. Но когда я держал в руках свой рисунок, ощущал только боль. Когда-нибудь эта девочка появиться на свете, знаю. И с её самого первого крика я буду рядом. Буду смотреть, как она играет с погремушками, делает первый шаг, как учиться говорить и узнает этот мир. Как она поступает в школу, заводит друзей, ходит в кино, а по вечерам достает личный дневник и, устраиваясь на подоконнике, что-то пишет. Влюбляется в первый раз, встречается с другими мужчинами, выходит за любимого человека, играет со своими детьми. Я буду с ней все время, увижу её старость и смерть. И ни разу ни навещу во снах, не смогу прикоснуться к ней, взять её за руку, поцеловать, почувствовать тепло.

Юра отвернулся.

— Нет, Хельга... — я не смогу назвать её единственной. Прости. Ты плачешь, и снова из-за меня. Отпусти и боль исчезнет. Тебе станут сниться настоящие сны и, просыпаясь, ты не будешь больше ощущать ту странную пустоту, что мучает тебя даже там, в реальности.

...Ветер затихает. Бокалы разбиты. Тягучее вино кровью разливается по белоснежной скатерти; в осколках хрусталя отражается только пустота. А песок все пересыпается, словно не верит, что время когда-нибудь подойдёт к концу, так словно за одной песчинкой всегда последует другая, а прочное стекло огородит их от страшного и уродливого мира. В этом мире пустоты так спокойно слушать, как шуршит, пересыпаясь в никуда, белый-белый песок.

— А я даже на яву продолжаю искать тебя в толпе. Все жду, что вот-вот меня кто-то окликнет, и я смогу все вспомнить. Ты сказал, что я продолжаю жить, дышать, но это не правда. Знаешь, там продолжает жить другая женщина, а меня нет. Это странное место — клетка из стекла и пустоты для моей души, единственное, что продолжает оставаться. Если я отпущу тебя, то тоже исчезну. Ты говоришь, что там не будет боли, это так? Мне страшно, родной...

Холодно.

Осколки покрываются инеем, кровь светлеет от тонкого налета такого же белого снега. Он падает из ниоткуда, укрывая тонкой вуалью маленький островок памяти. Большие хлопья не тают, касаясь холодных ладоней, застывают в волосах.

И песка остается слишком мало.

— Да, боли не будет.

Юра подходит к ней, вытирает налипший на её щеки снег, целует, в лоб и протягивает один из осколков. Хельга осторожно сжимает острый хрусталь.

— Нет, подожди ещё немного.

Песчинка, ещё песчинка... Время самое драгоценное, самое прекрасное и жестокое. Трещина скользит по боку часов и время, вырвавшись на свободу, утекает песком все сильнее, смывая всё, что ещё было на дне.

— Немного... нам всегда будет не хватать самой малости — мгновения, минуты, дня, жизни. Вечности. Неужели ты не устала гнаться за временем? Все будет хорошо, не бойся.

— Тогда прощай, родной. Я буду скучать.

— Спокойной ночи, солнце...

... Хель ложиться спать поздно ночью: нескольких часов хватает ей, чтобы набравшись сил, вступить в новый, такой же безрадостный день. Иногда ей сняться сны: тревожные, страшные, черно-белые — отражения её безумия и тоски, в них нет ни смысла, ни цвета, ни памяти.

И просыпаясь Хель не чувствует ничего кроме досады и жажды.

Ты снова обманул меня, Юра. Даже в вечности мне по-прежнему больно...

Отрывок 12

Медальон на память

Sit tibi terra levis — > .[Author:w]

— Ты можешь представить себе утопию, Алив? — голос Юры доносился откуда-то издалека. Он сидел рядом и, не моргая, смотрел на девочку, но всё равно слова проекции долетали до неё слабым эхом из невообразимо далекого прошлого.

— Никто не может... Все равны, все счастливы, у всех всего в достатке — это слишком абстрактно. Все знают это фразу — каждому своё, у каждого иное представление о своем счастье. И сытая жизнь под надежной крышей для одного — рабство для второго. Представь себе планету: материки, пустыни, громады льдов, полноводные реки... — нельзя создать равномерный мир — разве что что-то очень маленькое, размером с небольшую площадь, но это будет не полноценная реальность, убогое подобие, которое не стоит брать в расчет. Где-то люди буду умирать от голода, а где-то снимать по несколько урожаев за сезон... Где же равенство? Утопия — это мир марионеток, которые улыбаются, работают, любят друг друга, и не обладают волей и душой. Единый создатель слишком любил свободу выбора, чтобы лишать этого дара своих детей. А когда понял, что за уродство создал — оказалось слишком поздно. Уничтожить вселенную у него не поднялась рука. Тогда он сотворил несколько сущностей — как ему показалось, идеальных. Он разделил меж ними свое всесилие и уснул. Ушел... — просто исчез, оставив вместо себя самых любимых детей. У них не было ни душ, ни привычек, ни характеров — они даже не обладали полом. Создатель исключил все, что могло бы сделать их выбор субъективным. Эти существа были едины — одни мысли, решения, воспоминания, грани всесилия — у каждого свой осколок. И все было замечательно. Существа следили за порядком, судили людей, помогали им. Истинная золотая эпоха — начало начал.

Когда Алив не знала, куда себя деть от этого взгляда, Юра, наконец, опустил глаза.

— Ты спросишь, о чем я рассказываю? О маленькой ошибке — первой в череде долгих и болезненных просчетов. Да, Единый создатель ошибся, забыв убрать ещё одно качество у своих старших детей — любопытство. Всесильные сущности с интересом наблюдали за людьми, как они сорятся, заботятся друг о друге, тоскую об ушедших в серость любимых, и сами умирают. И никого не было рядом, кто смог бы уберечь старшее поколение от следующей ошибки. Слишком уж им хотелось узнать — как это: жить, выбирать, любить. Даже боль была интересна им. И они поделили себя, отделив мужское начало от женского. Как же они радовались, первый раз, ощутив свою самостоятельность, когда сознание и мысли не дробились на сотни осколков, а стали единоличным богатством каждого из них, когда по волшебству появились вкусы и страсти. Когда они познали влечение и наслаждение... Только дети могли радоваться так искренне и отчаянно. Глупые, всесильные дети. Вместе с удовольствием пришла субъективность, то чего Единый создатель боялся больше всего. Суд старшего поколения перестал быть беспристрастным. А с ощущениями радости, жажды, любви пришли и ненависть, зависть, гордыня... Не нравится какой-то мир? Достаточно одной мысли — и мира больше нет, вместе со всеми людьми. Страшно... Дети ведь не понимают, что творят — какую боль они причиняют. Они уничтожали целые системы, меняли течения времени, проводили опыты над людьми... ведь, единственное, что они не смогли получить — души. Яркие искры, которыми Единый создатель наделил своих младших детей. Они не замечали ничего вокруг, не понимали, что каждое их действие приносило во множественную вселенную ещё одну крупицу хаоса. А потом стало слишком поздно. Время захлопнуло все границы, запечатав миры и начало замедлять свой бег... И тогда старшее поколение вспомнило о долге. Столько тысячелетий эта невидимая нить связывала их, все сильнее и сильнее натягиваясь. И в один момент каждого из поколения пронзила нечеловеческая боль, плата за нарушенное слово. Они, правда, не хотели этого — не хотели превращаться в чудовищ. И быть может что-то осталось в них, раз они спросили Время — что могут отдать, чтобы искупить свою ошибку? Время сказало, они должны уйти... и пройдет ещё не одно тысячелетие пока раны залечатся, и последняя крупица хаоса раствориться в небытие. Они согласились. Отдали все, но перед тем, как уйти, нашли учеников и передали им по осколку своего всесилия. Так же как когда-то Единый творец, старшее поколение связало странных подростков с удивительным душевным огнем, нитью долга. И снова ошиблось — грань оказалась закрыта, и следующие поколения детей с нужными способностями на Земле стало рождаться все меньше и меньше... Где-то в другим мирах они жили, все отпущенной им время ощущая, что были созданы для чего-то большего, искали свое предназначение, и не могли его найти... Но это было уже после. А пока старшее поколение ушло, чтобы когда-нибудь время простило их.

Юра замолчал, и Алив не выдержав, спросила:

— Зачем ты говоришь мне это? Что это?

— Однажды, эту сказку услышал я в числе многих подростков, которых собрали в огромном зале странные люди. Сложно сказать, какое это было поколение... тысяча, может две и люди не могли более удерживать на своих плечах груз всесилия, находили учеников, передавали им силы, знания, затем скрепляли нить и уходили в серость. И снова, и снова... этот замкнутый круг повторялся от раза к разу, и с каждым из них одаренных детей становилось все меньше. Ещё один дар угасал, не найдя преемника, а тяжесть долга оставшихся магов, становилась все более невыносимой. И снова все решила пара глупых ошибок. Неизвестно кто и когда, он один человек из последующих поколений решил, что все заключается в душах — не будет их, не станет этой невыносимой боли. Несколько экспериментов, и вот в ритуал включили небольшое дополнение: вместе с даром в человека проникало заклинание, которое медленно растворяло его душу. Год за годом, по маленькому кусочку. Стало только хуже — человек сходил с ума от медленной пытки. Человеческое тело не приспособлено для существования без души, слишком уж много функций завязано на эту крошечную искру. Нет, быть может исключения и возможны, но никому бы не пожелал столкнуть с подобной тварью. И вот из пятисот подростков осталось только пятнадцать. Странные мы были, никто не понимал, как новое поколение сможет ужиться друг с другом. Наставники собрали нас из разных эпох и стран, и казалось, что мы никогда не научимся понимать и видеть мир в единой плоскости. И снова произошла ошибка, я не скажу тебе, кто совершил её. Он уже сполна заплатил за все... Да, произошла ошибка и дары были не правильно разделены между детьми. Хельге достался дар Убийцы — худшее, что можно было представить. Мечтательница и оптимистка, она не разрешала мне даже надоедливых мух бить, а тут Убийца. И во время ритуала она не выдержала, потеряла управление над даром. Волна силы, должна была отправить всех, кто был в зале в хаос, но тут я как дурак пожертвовал собой. Защитник, всё-таки. Тогда я ещё не знал, на что их обрекаю, оставляя жить. И, вспомнив слова сказки, тот Юра обратился ко Времени. Оно забрало его, а новое поколение оставило. Но не наставников — их не спас бы и Единый создатель, реши он проснуться в этот момент. Вот и все. Не осталось никого, кто бы смог объяснить подросткам, как им обращаться с всесилием. Не кому было закрепить нить долга, никто не помог им преодолеть боль от потери душ и наплывающее безумие... Своими играми они уничтожили мир, а потом пытаясь спасти хоть что-то, создали уродливое подобие реальности — увлекательную игру. Твой Лабиринт, мутанты, возникнувшая магия — это их прихоть. Раньше в этом мире маги тщательно скрывалась, чтобы поколения могли отслеживать детей с даром. Теперь бесценные крупицы надежды оказались разделены между слишком многими людьми. Не надежды найти себе замену, ни прощения. Правда, грустная сказка?

Алив затравленно кивнула. Теперь ей было по-настоящему страшно. Если те люди — именно те, о ком рассказывает Юра, то зачем им понадобилась Алив?

— Надежда... я же сказал. Это самый простой способ найти одаренного ребёнка — простые люди увидят лишь молочно белый камень. Ты одна из них, девочка. Шанс, что, быть может, им удастся передать хоть часть своей боли.

— Я не вернусь! — Алив вскочила с кровати, не стесняясь своего вида. Только чуть испугалась, что сказала это слишком громко — вдруг Вельз услышит и придет проверить её? — То, что ты рассказал ужасно... Мои родные, все люди... друзья — мы всего лишь пешки, которыми они управляют. Нет, не хочу. Я уже сделала свой выбор.

Юра поднял глаза на девочку, и та отшатнулась к стене из-за боли, с которой на неё смотрел мужчина. Он покачал головой. И Алив вдруг стало стыдно, за свою вспышку. Ведь Юра и не пытается её вернуть — лишь рассказывал.

— Прости... — прошептала она, подходя к проекции. Протянула руку, пытаясь дотронуться до его ладони, но пальцы прошли насквозь. Девочка закусила губу, чтобы не расплакаться от обиды. Столько снов, столько надежд, а теперь она знает, что тот, о ком она мечтала, давно мертв, — ты сказал Хельга? Это та женщина... Хель, да? Вы были вместе... — сколько же усилий стоило задавать этот вопрос. Было омерзительно представлять ту страшную женщину рядом с Юрой. И не выносимо знать, что она могла прикасаться к нему, а Алив нет.

Несправедливо.

— Да, теперь её называют так. Но это не она. Хельга была красавицей — добрая, светлая, а это существо... нет, это не моё солнце, — неожиданно Юра рассмеялся, — да, мы были вместе, но не так как ты думаешь. Когда старшее поколение разделило себя, оно сделало это так неумело, что во многих случаях получились не пары, а братья или сестры, кто-то разделял себя на три части. Видимо когда-то мы с Хельгой были чем-то единым, но оно так поделило себя, что вышли не любовники, не родственники — не пойми что, обреченное тянуться друг другу и не иметь возможности вернуть былое единство. А ещё один осколок потерялся...маленький такой, солнечный. Я видел тебя, Алив с самого детства, но умер раньше, чем ты родилась. И теперь никогда не смогу тебя обнять. Прости. Эта твоя жизнь, и твой выбор. Я не заступаюсь за свое поколение, нет. Пусть они и не заслужили этой боли. Не хочешь возвращаться — не надо. Просто позволь мне хотя бы быть рядом. Если хочешь, я буду рассказывать тебе сказки о том мире, что когда-то звался Землей. Я помню много стихов и смешных историй...

Алив сглотнула подступивший к горлу комок. И это все? Такая малость? Но Алив тоже не заслужила этой боли... или заслужила?

Она отнимает у кого-то надежду, а кто-то делает это с ней.

Так правильно.

— Расскажи мне о себе. Почему ты такой и говоришь, что не настоящий Юра? — попросила она, не зная, что ещё сказать, но и, не желая отпускать это видение.

— Хорошо, если хочешь — я расскажу. Все слишком просто, Алив. Каждый человек, останавливаясь у определённой черты, задумывается: что останется после него. Для кого-то вечность заключена в детях и внуках, кто-то пишет книги или что-то изобретает. А кто-то переступает эту грань, когда понимает, что все не навсегда. Об этом задумался и тот Юра. Ему так хотелось сохранить свои мысли и идеи, и в отличие от простых людей он мог позволить себе такую роскошь. Это было тогда, когда Юра, точнее, как его называли — Рий, узнал, что является носителем уникального дара... Защитник — одна из сильнейших граней всесилия. И наравне с Целителем, даже после ритуала он сохранял в человеке крошечную искру чувств. Юра решил, что не стоит зря терять дар Единого создателя: он создал медальон из золота и своей крови, а потом отщипнул часть души и заключил её в драгоценной безделушке. Рий поместил в меня свою память, размышления, мечты, знания, сны о тебе, Алив. А накануне ритуала рассказал, что знает о своей смерти. Потом я мог только слушать, что говорят другие творцы. Как они собрались над его телом, как решали вопрос похорон, как приходили и разговаривали с ним — с настоящим Защитником, который пожертвовал собой ради них... Я всего лишь копия, Алив. Небольшой кусочек странного человека: без плоти, крови, в клетке из золота. Заключенная в медальоне сила Юры создает его изображение, скопированное в последний день из зеркала. И все... Рий был тщеславен и эгоистичен, создавая меня, он, конечно же, озаботился тем, чтобы проекция ни в коем случае не отождествляла себя с настоящим Защитником. Наверное, он просто не подумал, на какую боль обрекает часть своей же души... Когда-нибудь ты умрешь, Алив, и медальон вернётся в зал грани. Я буду слушать тихий голос Стин, которая каждый день рассказывает о том, что поколение делало сегодня, о чем говорило, что придумало. Изредка станет приходить маленькая Стаси и надрывно плакать — даже спустя тысячелетия малышка скучает по родителям и старшему брату. Заскочит Ксанрд, час будет сидеть на лавочке и молчать, а потом в который раз прощается и уйдет. Наташа припомнит старые годы, как нас собирали на скучных лекциях и рассказывали про долг — поблагодарит за спасение. Хель... — она не помнит прошлую жизнь, но что-то мучает её: она часто склоняется над моей янтарной колыбелью и смотрит. Больше ко мне никто не приходит... Но что потом? Алив, сколько эти дети смогут ещё выдержать? Тысячу лет? Две? Когда-нибудь и они уйдут. Тяжесть долга станет давить на плечи и один за другим они отправятся в серость, а я продолжу существовать запертым в медальоне и помнить...

Юра вздохнул, и поднял к лицу призрачные ладони, сжал кулаки, покачал головой. Алив наблюдая за ним, зло смахнула с лица капельки слез. Зачем плакать, если ничем не можешь помочь? Это всего лишь исповедь, не требующая ни сочувствия, ни каких-либо слов утешения. Наверное, он уже давно смирился с этим...

— Даже если бы я вернулась к ним, все равно бы не смогла ничего изменить.

Девочка поежилась, подумав, что так говорит, будто действительно рассматривает возможность возвращения. Нет, она уже выбрала. Завтра Алив скажет лорду Вельзу, что согласиться с любым его выбором, — друг сможет найти её достойного спутника, который не станет обижать её. Она снова погрузиться с головой в столь интересную работу, и Юра сможет ей помогать в переводах — пусть всего на пятьдесят-шестьдесят смертный лет она развеет его тоску и сможет наполнить старый медальон новыми воспоминания и разговорами, чтобы в вечности Юре было что вспомнить. А по вечерам она будет чувствовать рядом чьё-то тепло, знать, что никогда больше не останется одна.

Быть может в этом и есть счастье? Не бороться, не мечтать, а плыть по течению.

— Быть может... — согласился Юра, словно прочитал её мысли, — Если в такой жизни ты окажешься счастлива, девочка, я не скажу тебе ни слова. Ложись спать, Алив. Ты и так мало отдыхаешь.

И, наверное, в первый раз за свою недолгую жизнь маленькая Алевтина увидела цветной сон.

* * *

С утра она заглянула к Вельзу. Даже не постеснялась подняться все в той же линялой ночной рубахе. Теперь Алив ощущала себя как-то иначе. Нет, остался и страх, и боль, и тоска, но за ночь что-то надломилось у неё внутри: чуть-чуть... — всего небольшая трещинка, скол, словно она перешагнула первый порог на пути к чему-то очень важному. Чтоб в один момент, когда-нибудь, эта преграда сломалась окончательно, но уже не причинив той боли, которая должна была ожидать Алив.

Переминаясь с ноги на ногу и смотря в пол, девочка сказала Вельзу, что она готова принять любое решение лорда. Как он скажет, так она и сделает. На словах сражаться и побеждать было просто: красиво говорить, убеждая всех в своей правде, идти вперёд к цели не боясь трудностей.

Но Алив была трусихой, и когда настал тот самый момент — сказать нет, она поняла, что боится. Не сделает этого. Девочка сжимала в кулачке небольшой медальон и, чувствуя его ободряющее тепло, надеялась, что сможет все снова исправить.

Ведь это тоже непросто. Одни борются с системой, другие пытаются подогнать себя под её рамки. И если первые разбиваются о каменные стены тюремных камер, загнивая в холоде и одиночестве, то вторые умирают окруженные любящими людьми... но все с тем же чувством одиночества в груди. Что труднее: изменить мир или себя? Повести тысячу человек на смерть или переборов свои принципы и желания, встать на колени, поцеловав чужой ботинок? Но только не с отвращением, украдкой сплевывая вязкую слюну на пол, а действительно захотев починиться... — вот это просто? А если не против гордости? Если самому подняться на эшафот и затянуть петлю? Так просто ненавидеть палачей, но стать убийцей для себя, даже если страстно хочешь жить... Или лишить жизни ребёнка, когда это прикажет сделать система. Те, кто борются против неё, заранее знают, что обречены на провал: специально берутся за невыполнимые цели, чтобы потом на грани взять готовое оправдание своей неудаче. Человек сознательно упускает возможность, а когда точно знает, что пути назад нет, начинает жалеть себя, говоря, что у него все бы получилось, склеилось, заросло и выправилось. Просто ему приятнее думать, что он мог бы сделать, поскольку уверен, что больше никогда не встанет перед подобным выбором...

Алив хотелось думать, что она сможет изменить себя. Погасить в груди огонь, который продолжал звать её куда-то туда, к другой жизни, к тайнам, к чему-то новому, что обещали ей поколение. Он и так еле-еле тлел, лишь изредка вспыхивая в надеже, что девочка спасет его.

Нет. Не спасет.

Вельз улыбнулся. Казалось, что несколькими короткими фразами Алив убрала с плеч лорда невероятный груз. Мутант сказал, что он обо всем позаботиться. Поблагодарил девочку, что та не стала делать глупости.

— Все будет хорошо, малышка, — Вельз потрепал её по коротким всклокоченным после сна волосам и посмотрел в глаза, — Я все сделаю. Потяну время, как смогу. Ничего не бойся.

— Не буду, — согласилась Алив, улыбаясь в ответ. Медальон грел ладонь, говоря, что теперь она никогда не останется одна. Да... Алив сможет. Просто довериться течению. А оно куда-нибудь да принесет в своих водах маленькую девочку.

И она доверилась...

Теперь она боялась признаться даже себе, что все стало ещё лучше, чем было. Конечно, неприятный осадок ожидания остался: вот-вот совет решит, что пора, и тогда Алив престанет принадлежать себе. Но девочка повторяла про себя, и это не будет концом. Просто придется какое-то время потерпеть, подстраиваясь к чему-то новому, а потом жизнь войдет в привычное русло и она, опять станет самой счастливой девочкой и в подземном и в верхнем лабиринте.

А пока она бегала в хранилище, помогала распутывать старые заклинания, и с каждым днем это получалось все лучше и лучше. Особенно хорошо теперь было делать переводы. Она устраивалась с большой тетрадью, открывала старый том на нужной странице и просто записывала то, что читал ей Юра. Он склонялся над древней книгой, без труда разбираясь в выцветших буквах. Алив с восторгом осознавала свою правоту: Древние были удивительными людьми. И когда-то Юра был одним из них. Так что перевод они заканчивали быстро. Правда, каждый раз, когда Юра дочитывал до последней странички и ожидал, когда Алив допишет и перевернёт лист, боль острой иглой колола девочке сердце. Призрачные пальцы не касались тонких пожелтевших страниц, проходя сквозь них. И в те секунды, когда Юра забывался, пытаясь самостоятельно продолжить чтение и в который раз осознавал, что не может, в его взгляде появлялась беспомощность и тоска. Он опять и опять, как тогда в комнате девочки подносил руки к лицу, сжимая и разжимая кулаки, дотрагивался до своего лица.

Юра устало закрывал глаза, словно на несколько секунд пытался перенестись воспоминаниями в прошлое, когда сидя на диване, Юра перечитывал любимые книжки. Полутемная комната — немного света от бра, за окном расплываются бледно-желтыми пятнами круглые фонари. На кухне работает телевизор, мама готовит ужин — ещё несколько минут и в комнату вплывет аромат готовящихся котлет. У сестры в комнате играет музыка, слышно, как мелодии подпевает тонкий голос. На подлокотнике стакан с соком. Зачитавшись, Юра совсем забыл про него. Забыл и про домашнее задание и про то, что ему нужно было обязательно отписаться другу. А ведь тот наверняка ждет. Но сейчас Рий сидит в кресле, поджав ноги, и переворачивает тонкие страницы, с головой погрузившись в удивительный, цветной мир. И как же ему хочется поверить в сказку. Поверить на одну короткую секунду, ещё не зная, что через неделю сестру собьет машина, и девушка умрет в скорой помощи, немного недотянув до больницы. А через месяц Юру пригласят на то самое собрание, где расскажут, что волшебство действительно существует. Что оно просто немного опоздало.

В такие минуты Алив сама закрывала глаза вместе с Юрой и так отчетливо видела эту картинку, читала быстрые мысли, перелистывала страницы книжки, ощущала запахи, словно это она сама сидела в том кресле, уже зная будущее, но не имя возможности его исправить.

Хотя на самом деле девочка даже не знала, что такое телевизор и бра...

Потом Юра вздрагивал, как-то очень естественно, будто живой человек, вздыхал. Открывал глаза, улыбался Алив. И они продолжали перевод. А когда под вечер они заканчивали с теми главами, что девочка запланировала на этот день, Юра принимался за скудные познания Алив. Учил её языку, чтобы она и сама понимала то, что переводит. Поправлял её старые работы, объясняя те или иные нюансы. Но насколько мало он мог передать ей. Как объяснить слепцу цвет солнца, крови, каменной кладки? Как передать глухому красоту мелодии?

Знания Юры почти не помогали. А в магии он понимал слишком мало.

— Алив, ты просишь невозможного! — как-то вечером воскликнул он.

— Почему? Вы же все маги! Умеете колдовать! — удивилась девочка, даже обиделась, — Сам рассказывал... Неужели так сложно пару заклинаний показать?

Молодой мужчина бледно улыбнулся.

— Мы... прости, они — поколение не маги... Совершенно. Каждый из них был изначально наделён крупицей дара: ведь подобное каждому из них существо не может родиться обычным путем. Оно может оказаться лишь созданным искусственно. Но на такое способен лишь Единый творец. Первое поколение нашло таких магов, силу которых можно было преобразовать внутри рожденного человека, создав вместилище для великого дара. Они уже не люди, и их способности давно не магия — это разделённое всесилие. Они не колдуют — поколение творит. Чтобы создать что-то они не шепчут нужные слова, не делают пасы руками, не приносят кровавых жертв — просто желают. Представляют то, что в данный момент им необходимо, и оно появляется. Окружающая реальность сама создает или убирает из себя какой-то объект. Формально, при этом процессе творец может что-то произнести или щелкнуть пальцами — ничего не измениться: так многие, в общем, и делают, потому что им это привычно. А тебе для колдовства нужно направлять ту искру... особыми движениями и фразами. Я не знаю их Алив, из меня готовили творца, а не мага. Я не могу помочь тебе.

Алив кивнула. Нахмурилась. Поднявшись с неудобного жесткого стула, захлопнула большой пыльный том, который они переводили сегодня. Немного походила туда-сюда по маленькой комнатке, что выделил для неё смотритель. За последнее время он стал относиться к ней куда лучше. Трудолюбие, аккуратность и послушность тихой девочки примиряли мутантов с её существованием. Они постепенно привыкали к ней. Здоровались по утрам, угощали чаем, интересовались самочувствием. Почти не шептались за её спиной, и их недовольные гримасы медленно превращались в пока осторожные улыбки. Возможно, дело было ещё и в том, что очень скоро Алив должна была стать собственностью клана, но теперь девочку это мало волновало. Она лишь радовалась и дышала все свободнее, зная, что скоро она станет здесь своей. Алив буду приглашать на праздники, на прогулки, звать вечером на девчачьи посиделки. У того, кому девочку отдадут, должен быть собственный дом и обязательно друзья. Они станут приходить к ним в гости и приглашать к себе, и ей придется вспомнить все, чему мама несколько лет пыталась научить Алив на кухне. А потом в доме появятся дети.

Обычно доходя до этого пункта, девочка сразу перескакивала на уютную старость. Как она сидит в мягком кресле укрытая вязаным пледом и смотрит на играющих внуков. Как читает им сказки, которые сейчас по ночам рассказывает ей Юра. В её мечтах мелькала светлая грусть от того, что проекция в медальоне останется все такой же молодой. Она надеялась, что Юра не бросит её, когда Алив состариться, а с такой же нежностью будет разглядывать морщинистое лицо, обезобразившееся пигментными пятнами...

Но почему-то сегодня мысли о детях заставили её помотать головой. Кем они будут? Такими же мутантами. Они буду жить в этих темных лабиринтах и быть может всего несколько раз в жизни увидят солнце, верхний город, а может и вовсе никогда не поднимутся... Нет, это и не жизнь вовсе.

Алив глубоко вздохнула, пытаясь ухватить ускользающую нить разговора. Все хватит. Она уже сама с собой до хрипоты и головной боли наспорилась. Ничего более комфортного и хорошего она все равно предложить не сможет. Так что не надо бередить рану, снова заставлять огонек в её груди трепетаться из стороны в сторону ища бессмысленную надежду когда-нибудь превратиться в яркое пламя. Глупости это. Алив уже давно все решила.

— Ты говоришь, мне заклинания нужны... — медленно повторила девочка, поворачиваясь к проекции, — Тогда какой же из меня творец? Кто там сказки рассказывал, что я могу стать одной из них? Что-то у тебя, Юра не сходиться...

Юра только рукой махнула. Алив стараясь перебороть отчаянье, которое плескалось в ней с их знакомства — боль, что они никогда не прикоснется к нему, огрызалась пытаться как-то защищаться, словно девочка пыталась всеми своими небольшими силами заставить себя поверить, что он просто друг, а может и вовсе — игра воображения.

— Ты можешь стать одной из следующего поколения, Алевтина...

Девочка поморщилась. Свое полное имя она ненавидела. Так же как и обычные его сокращения: Алечка, Алюнька... — ей нужно было что-то твердое, какая-то опора. И поэтому выбрало сокращение, которое бы больше напоминало мужское имя, чтобы хватаясь за него, заставлять себя быть сильнее.

— Да, — продолжил Юра, — Твою силу можно преобразовать, чтобы она стала вместилищем чьего-то дара. И пока она не преобразована заклинания и жесты для тебя необходимы, но если бы ты пошла к ним, они бы смогли научить тебя обращаться к собственным желаниям.

— Юра! — Алив возмутилась так, что даже не могла придумать, как это выразить.

— Прости... — засмеялся мужчина, — Я только объясняю. Ни в коем случае не думал тебе что-либо предлагать.

— Хорошо, — смягчилась девочка, — продолжим? А то я уже домой хочу! Вельз обещал сегодня со мной погулять вечером.

— Конечно, садись, — Юра встал за её спиной, — вчера мы остановились на глаголах, сейчас повторим.

Но повторить они не успели. Стоило только девочке открыть свою тетрадь на последней записи, как в дверь, сделанную из неаккуратных пластин, постучали.

— Госпожа Алив! Нужна ваша помощь, — раздался голос знакомого посыльного, — Лорд просил передать, что заклинание сложное.

— Уже бегу, — откликнулась она, вскакивая с места и убирая нужные вещи в небольшую тряпичную сумочку, которую она теперь всегда носила с собой. Обернулась к Юре и, понизив голос до шепота, уточнила, — Так пойдешь или обратно в медальон спрячешься?

— Так пойду, всё равно меня только ты видишь, — мужчина вышел следом за девочкой из комнаты. В голосе слышалось плохо скрытое сожаление.

Алив не хотелось думать, что если бы Юру могли видеть и другие он наверняка ушел сразу к Хель.

* * *

В этот раз идти пришлось долго. Они давно вышли с провожатым с этажа, и по наклонному туннелю, спускались вниз. Так далеко Алив ещё никогда не заходила. Вельз берёг свою подопечную. И не смотря на её нужность в решении подобных проблем, никогда не пускал дальше безопасных границ. Сейчас же по подсчетам девочки они успели отдалиться не только от подземного города мутантов, но и вышли за переделы верхнего Лабиринта, сейчас находясь где-то под пустошью.

— Долго ещё?

Алив старалась ступать за провожатым след в след, и старательно боролась с детским желанием вцепиться в руку мутанта, чтобы почувствовать защищенность. Юра должен был идти позади неё, но лишний раз оборачиваться на ползущую за ней темноту девочка не хотела. А почувствовать взгляд проекции, которым он обычно смотрел на неё, не могла.

— Нет, всего несколько поворотов, госпожа, — откликнулся молодой мужчина, оборачиваясь к ней.

Их уже ждали. Вокруг небольшого провала собралась достаточно мутантов, чтобы понять — все плохо. В холодном воздухе пахло защитной магией и напряжением. А ещё страхом. Алив огляделась. В этом месте узкий коридор, с покатым низким сводом, раздавался в стороны, образуя небольшую площадку неровной формы. Гладкие каменные стены, изгибались, создавая иллюзию, что все присутствующие находятся в уродливом шаре. Посередине площадки девочка увидела небольшой провал диаметром не больше метра. Именно вокруг него и собрались мутанты. Один, присев на корточки, пытался разглядеть то, что находилось внизу.

— А! Алив! Что-то вы запоздали, — один из мужчин повернулся к ней, приветливо улыбнулся.

Он знала его. Это был один из магов-исследователей — немногочисленной группы мутантов, каждый из которых ценился как сотня обычных жителей подземного города. Именно они первыми проверяли все новые коридоры, рискуя своей жизнью, распутывали ловушки и изучали старые технологии, пытаясь переложить знания Древних на привычную магию.

— Здравствуйте, Алесс — вежливо кивнула девочка, — осторожно приближаясь к провалу.

Пока её сила молчала, подсказывая, что опасности нет. Но на всякий случай, девочка достала одну из заготовок паутинок, которые теперь всегда носила с собой. Простенькое заклинание действительно напоминало паучью сеточку тонких, почти прозрачных нитей. Алив окружала себя этим заклинанием, стараясь расширить паутинку до тридцати сантиметров — при приближении угрозы, сеть сообщала об этом девочке. Ни устранить, ни отразить чужое воздействие заклинание не могло, но всё равно неплохо помогало.

— Что это? — просила она, останавливаясь рядом с мутантом.

— Не знаем. Тут недавно пара исследователей пропали. Шли в связке. Все было хорошо. А потом сигнал просто исчез. Вот собственно и все. Может этот провал и не виноват, но пока мы не исключим его, дальше продвигаться опасно. Сможешь чем-нибудь помочь?

Больше всего Алив нравилось, что Алесс общался с ней, как с равной по статусу, признавая её силу и возможности.

— Сейчас посмотрю, — серьёзно кивнула она, — Можно?

Алесс посторонился, позволяя Алив приблизиться к провалу.

— Там холод, — шепнул Юра, встав за её плечом, — Не оборачивайся, просто слушай, что я говорю.

Алив судорожно кивнула, надеясь, что остальные мутанты, если и заметят это движение, спишут на испуг маленькой девочки.

— Да... они там, — спустя минуту подтвердил мужчина, — Спусти одну ниточку — не больше десяти метров. Сможешь почувствовать остаточные эмоции.

Она послушно отщипнула кусочек силы и принялась вытягивать его в тонкую прочную нить. Один конец обмотала вокруг своего запястья, а другой, превратив в подвижный щуп, спустила в провал. Остальные так не могли. Они умели отщипывать фрагменты от субстанции, которая окружала каждого из магов, зачастую, большие, чем те клочки, что могла позволить себе девочка. Но вот так изменять — нет. Они толком и не видели этих тонких нитей, не умели подцеплять их пальцами, чтобы выплетать тонкие узоры, вкладывая в них нужный смысл. Все их волшебство строилось на воображении и волевых усилиях — они работали только с тем, что могли представить, часто ошибаясь и воображая совсем не то. Так что в этом вопросе у Алив было неоспоримое преимущество.

Мутанты с интересом наблюдали за её манипуляциями. Алив прислушивалась к своим ощущениям, стараясь не отвлекаться на Юру. До этого он сопровождал её только внутри медальона, передовая все мысленно. Сейчас же всё время приходилось бороться с собой, чтобы не оборачиваться к нему.

Наконец, по щупу Алив передался тонкий разряд.

Все.

— Они там...

Алив повторила слова проекции, удивившись, как спокойно и ровно прозвучал её голос. Сейчас, когда она обнаружила на дне провала два мертвых тела — быть может, её недавних знакомых: ведь имен пропавших она ещё не знала, почему-то внутри девочка оставалась спокойной, словно смерть в секунду перестала быть для неё чем-то важным или интересным.

Но стоило Алив так подумать, как внутри все сжалось от страха и боли, словно она пропустила через себя все чувства мутантов за миг до их смерти. Она снова стала маленькой испуганной девочкой. И это приносило невероятное облегчение.

— Ты уверена? — переспросил Алесс. Не потому, что сомневался в Алив, просто сам не хотел верить в смерть друзей.

— Абсолютно, — кивнула девочка, стараясь отойти от провала дальше.

Мертвых она искренне боялась. Почему-то Алив считала, что они постоянно наблюдают за ней и желают зла. Хотят утянуть за собой. В холод. Где не будет ничего кроме ослепительно белого снега и прозрачного льда: ни памяти, ни цели, ни надежды.

Ни Юры.

— Но там есть что-то ещё, — не согласился незнакомый ей мутант. — Что-то, что мешает нам видеть.

— Эта странная темнота, — подхватил его другой мужчина.

— Там холодно... — снова произнес Юра за спиной Алив. — Они почувствовали этот холод, не смогли ему противостоять. Вам лучше уходить. Это наползает из пустоши нижними галереями. Этот пробой может обернуться серьёзной проблемой.

— Сколько? — забывшись, воскликнула Алив, и тут же пугливо оглянулась.

— Что-то не так? — Алесс, обернулся к девочке, отвлекаясь от разговора с другим мутантом, который яростно жестикулируя, предлагал использовать осветительное заклинание, чтобы спуститься в провал и поднять тела.

— Мало времени, — ответила Алив, — там внизу странный холод: он наползает из-под пустоши. В нем есть что-то, — она замялась, пытаясь подобрать нужное определение, чтобы не пересказывать четкие фразы Юры, — завораживающее, будто они сами потянулись к нему.

Лица мутантов неприятно вытянулись, поочерёдно отразив смятение, осознание и панику. Правда, надо отдать должное, справились они с этим быстро — так быстро, что если бы Алив не была страшной трусихой и не боялась по любому поводу и без оного, никогда не успела заметить отражение знакомого чувства в глазах мутантов.

— Третий уровень... — так вот откуда это идет. Зов. Уходим!

Алив только успела сделать шаг за встревоженным провожатым, как Юра, отвернувшись от пролома, спокойно произнес:

— Поздно.

Это прозвучало настолько дико и неправильно, что Алив сама ощутила этот ужасный холод всем своим естеством. Слишком равнодушно и ровно звучал голос проекции. Ведь до входа в безопасный туннель оставалось так мало шагов! Алесс уже достиг его и, обернувшись, посмотрел на замершую девочку.

И в следующую секунду реальность перестала существовать.

Голос...

Нет.

Образы, запахи, цвета...

Все перемешивалось, сливалось, изменялось, и казалось, сами собой начинают складываться в сознании слова: такие важные и правильные, необходимые ей. Маленькая истина, которая оказалась так близко и звала за собой.

Возможно, Алив успела сделать шаг к провалу.

Она видела Юру. Он стоял на самом краю: непрозрачный и такой реальный. Протягивал ей руку. Улыбался. Как-то по-другому: не так печально, не так таинственно. Будто девочка неожиданно стала единственным смыслом его жизни. Жизни? Да! Она слышала, как он дышит, чувствовала биение его сердца — одно на двоих.

— Ну же... маленькая, ещё несколько шагов, и больше границы не будет. Я, наконец, смогу прикоснуться к тебе. Обнять. Ты ведь тоже этого хочешь?

— Да... — заворожено прошептала девочка, делая следующий шаг.

— Да. Да! — закричала Алив, не понимая, почему же ей так неимоверно сложно переставлять ноги. Куда исчезли её силы? Она бы бросила к нему, в несколько рывков преодолев расстояние, разделяющее её со счастьем.

Но каждое движение отдавалось в теле болью.

Совсем чуть-чуть.

И тут перед ней возник ещё один Юра: прежний, прозрачный. Что-то отчаянно кричащий ей. Алив видела сквозь тусклую, серую проекцию настоящего. И не понимала, почему эта тень мешает ей стать счастливой. Но что этот Рий всё-таки пытается сказать девочке?

Алив замерла на месте, пытаясь сфокусировать взгляд на настоящем Юре. Вот только какой из них?

— Что ты видишь? — кричала проекция, спрашивая одно и то же раз за разом.

— Тебя, — улыбнулась девочка, — Ты улыбаешься мне...

— Алив, это не я! Слушай мой голос! Там нет меня! Это обман!

Тот, живой Юра улыбнулся ей ещё шире. Он просил девочку поторопиться.

— Не мешай, пожалуйста, — попросила она проекцию, с трудом делая следующий шаг к провалу.

— Слушай меня, — опять кричал прозрачный Юра, словно не знал никаких других слов, — Слушай меня! Сосредоточься на моём голосе. Ты сможешь!

— Зачем?

— Я мертв... Меня нет... Алив, слушай меня! То, что ты видишь — нереально. То, что ты хочешь — никогда не сбудется. Ни в жизни, ни в смерти, ни в вечности. Алив! Там холод! Ты ведь всегда боялась его... Слушай меня!

Но Алив не слушала. Проекция висела перед ней в воздухе, чуть отодвигаясь назад, когда девочка делала ещё один маленький шаг, преодолевая боль. Тень не мешала ей, не пыталась остановить — только отчаянно кричала. Значит, Алив могла не обращать внимания на проекцию.

— Создатель, я даже не могу прикоснуться к ней! — Юра отступил ещё на шаг, понимая, что до провала девочке осталось всего несколько движений. — Не могу... — голос упал до шепота, а мужчина с ненавистью смотрел на прозрачные руки. Рий не мог поверить, что все закончиться именно так. Сейчас.

А ведь когда он был наделён огромной силой. Даже без дара Защитника Юра превосходил все свое поколение. А теперь не мог даже удержать её от последнего шага.

— Нет... — и зажмурившись, Юра шагнул навстречу Алив, зная, что просто пройдет сквозь девочку, но, наверное, первый раз за своё существования в виде проекции, надеясь на чудо.

Конечно же он ничего не почувствовал. Мертвые не могут ощущать. И когда через секунду Юра открыл глаза и резко повернулся, девочка уже замерла на краю провала, опасно раскачиваясь на носочках, будто готовилась к прыжку в воду.

Замерла?

Мужчина сделал шаг к Алив: девочка зажмурилась, а по её щекам текли крупные слезы.

В тот момент, когда проекция шагнула сквозь неё, Алив ощутила нечеловеческий холод. И все. И только тогда поняла. Действительно — ни в жизни, ни в смерти... никогда. Но как же хотелось поверить! Ещё хоть на крошечный миг. Но сознание уже прояснилось, голос исчез, выпустив жертву из ловушки.

Девочка вздрогнула, вспоминая о своих спутниках. Открыв глаза, Алив резко прыгнула в бок, чтобы падая, увлечь за собой Алесса. Мутант не сопротивлялся и не пытался встать — не рассчитав силы, она слишком сильно толкнула его и, ударившись затылком о камень, мужчина потерял сознание. Как только девочка убедилась, что Алессу ничего страшнее сотрясения не грозит, Алив кинулась к другому мутанту, уже собирающемуся шагнуть в провал. Вцепилась в него, старясь оттащить назад, но толкать не решалась. Собрав немного силы, Алив оглушила незнакомого мужчину.

Спасти молодого посыльного она не успела. Мутант подошел к провалу с другой стороны и, в единственный миг остановившись на Алив пустым взглядом, шагнул вперёд. Раздался глухой звук удара.

Девочка заплакала.

Она плакала, когда из последних сил оттаскивала мутантов в узкий коридор. Надрываясь и тихо поскуливая, девочка по сантиметру сдвигала тела мужчин, думая, что катящийся градом пот скоро начнет разъедать её кожу. Казалось, что прошла целая вечность. А может всего несколько минут — ведь их так и не хватились. Юра был рядом, но за все время с того момента, когда она пришла в себя, не сказал ни слова. Только смотрел. И Алив было страшно от непонятного чувства, поселившегося в глазах проекции.

Но всё когда-нибудь заканчивается.

И слабенькая девочка может заставить себя стать сильной, чтобы спасти чью-то жизнь. Позволив подламывающимся ногам уронить себя на холодный камень, Алевтина слабо улыбнулась, понимая, что сделала все, что могла. На большее не был бы способен никто.

Счастье, что у Юры получилось её вытянуть. От мысли, что она была в шаге от смерти, девочка дернулась от страха и омерзения. И не оставалось никаких сил вслушиваться в мертвую тишину подземного лабиринта.

Но тут Алесс хрипло закашлялся, и попытался рывком подняться. Схватился за голову, оседая обратно на камень. Другой мутант застонал от боли, но в себя пока не пришёл.

— Алив? — осторожно позвал исследователь.

— Да, — откликнулась девочка, чувствуя невероятное облегчение, что больше не нужно было молчать.

— Моя маленькая спасительница... — мужчина улыбнулся. — Подожди ещё не много, я чуть приду в себя и вытащу нас отсюда.

Алив только кивнула, судорожно сглатывая. Все тело болело и ныло. Девочка понимала, что только её слабые способности позволили ей вытащить мутантов — без них она бы сама погибла от перенапряжения.

— Алив? — снова спросил её Алесс.

— Я слушаю.

— Скажи, как тебе удалось перебороть это?

Она посмотрела на тускло светящийся в сумраке медальон, провела по нему пальцем, почувствовав, как дрожит рука. Подняла глаза на по-прежнему безмолвного Юру.

И призналась.

— Просто моё желание оказалось слишком нереальным...

Отрывок 13

85

(лат) Судьба, рок.

Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат).

(лат.) Неизбежное зло — неминуемо.

(фр.) Жизнь — это борьба.

"Разбили куклу" Автор я.

(англ.) Умерщвление не убийство.

(греч.) Познай самого себя.

(лат.) Человеку свойственно ошибаться.

пусть земля тебе будет пухом