Последнее Поколение. Цена ошибки

Холодно.

Осколки покрываются инеем, кровь светлеет от тонкого налета такого же белого снега. Он падает из ниоткуда, укрывая тонкой вуалью маленький островок памяти. Большие хлопья не тают, касаясь холодных ладоней, застывают в волосах.

И песка остается слишком мало.

— Да, боли не будет.

Юра подходит к ней, вытирает налипший на её щеки снег, целует, в лоб и протягивает один из осколков. Хельга осторожно сжимает острый хрусталь.

— Нет, подожди ещё немного.

Песчинка, ещё песчинка... Время самое драгоценное, самое прекрасное и жестокое. Трещина скользит по боку часов и время, вырвавшись на свободу, утекает песком все сильнее, смывая всё, что ещё было на дне.

— Немного... нам всегда будет не хватать самой малости — мгновения, минуты, дня, жизни. Вечности. Неужели ты не устала гнаться за временем? Все будет хорошо, не бойся.

— Тогда прощай, родной. Я буду скучать.

— Спокойной ночи, солнце...

... Хель ложиться спать поздно ночью: нескольких часов хватает ей, чтобы набравшись сил, вступить в новый, такой же безрадостный день. Иногда ей сняться сны: тревожные, страшные, черно-белые — отражения её безумия и тоски, в них нет ни смысла, ни цвета, ни памяти.

И просыпаясь Хель не чувствует ничего кроме досады и жажды.

Ты снова обманул меня, Юра. Даже в вечности мне по-прежнему больно...

Отрывок 12

Медальон на память

Sit tibi terra levis — > .[Author:w]

— Ты можешь представить себе утопию, Алив? — голос Юры доносился откуда-то издалека. Он сидел рядом и, не моргая, смотрел на девочку, но всё равно слова проекции долетали до неё слабым эхом из невообразимо далекого прошлого.

— Никто не может... Все равны, все счастливы, у всех всего в достатке — это слишком абстрактно. Все знают это фразу — каждому своё, у каждого иное представление о своем счастье. И сытая жизнь под надежной крышей для одного — рабство для второго. Представь себе планету: материки, пустыни, громады льдов, полноводные реки... — нельзя создать равномерный мир — разве что что-то очень маленькое, размером с небольшую площадь, но это будет не полноценная реальность, убогое подобие, которое не стоит брать в расчет. Где-то люди буду умирать от голода, а где-то снимать по несколько урожаев за сезон... Где же равенство? Утопия — это мир марионеток, которые улыбаются, работают, любят друг друга, и не обладают волей и душой. Единый создатель слишком любил свободу выбора, чтобы лишать этого дара своих детей. А когда понял, что за уродство создал — оказалось слишком поздно. Уничтожить вселенную у него не поднялась рука. Тогда он сотворил несколько сущностей — как ему показалось, идеальных. Он разделил меж ними свое всесилие и уснул. Ушел... — просто исчез, оставив вместо себя самых любимых детей. У них не было ни душ, ни привычек, ни характеров — они даже не обладали полом. Создатель исключил все, что могло бы сделать их выбор субъективным. Эти существа были едины — одни мысли, решения, воспоминания, грани всесилия — у каждого свой осколок. И все было замечательно. Существа следили за порядком, судили людей, помогали им. Истинная золотая эпоха — начало начал.

Когда Алив не знала, куда себя деть от этого взгляда, Юра, наконец, опустил глаза.

— Ты спросишь, о чем я рассказываю? О маленькой ошибке — первой в череде долгих и болезненных просчетов. Да, Единый создатель ошибся, забыв убрать ещё одно качество у своих старших детей — любопытство. Всесильные сущности с интересом наблюдали за людьми, как они сорятся, заботятся друг о друге, тоскую об ушедших в серость любимых, и сами умирают. И никого не было рядом, кто смог бы уберечь старшее поколение от следующей ошибки. Слишком уж им хотелось узнать — как это: жить, выбирать, любить. Даже боль была интересна им. И они поделили себя, отделив мужское начало от женского. Как же они радовались, первый раз, ощутив свою самостоятельность, когда сознание и мысли не дробились на сотни осколков, а стали единоличным богатством каждого из них, когда по волшебству появились вкусы и страсти. Когда они познали влечение и наслаждение... Только дети могли радоваться так искренне и отчаянно. Глупые, всесильные дети. Вместе с удовольствием пришла субъективность, то чего Единый создатель боялся больше всего. Суд старшего поколения перестал быть беспристрастным. А с ощущениями радости, жажды, любви пришли и ненависть, зависть, гордыня... Не нравится какой-то мир? Достаточно одной мысли — и мира больше нет, вместе со всеми людьми. Страшно... Дети ведь не понимают, что творят — какую боль они причиняют. Они уничтожали целые системы, меняли течения времени, проводили опыты над людьми... ведь, единственное, что они не смогли получить — души. Яркие искры, которыми Единый создатель наделил своих младших детей. Они не замечали ничего вокруг, не понимали, что каждое их действие приносило во множественную вселенную ещё одну крупицу хаоса. А потом стало слишком поздно. Время захлопнуло все границы, запечатав миры и начало замедлять свой бег... И тогда старшее поколение вспомнило о долге. Столько тысячелетий эта невидимая нить связывала их, все сильнее и сильнее натягиваясь. И в один момент каждого из поколения пронзила нечеловеческая боль, плата за нарушенное слово. Они, правда, не хотели этого — не хотели превращаться в чудовищ. И быть может что-то осталось в них, раз они спросили Время — что могут отдать, чтобы искупить свою ошибку? Время сказало, они должны уйти... и пройдет ещё не одно тысячелетие пока раны залечатся, и последняя крупица хаоса раствориться в небытие. Они согласились. Отдали все, но перед тем, как уйти, нашли учеников и передали им по осколку своего всесилия. Так же как когда-то Единый творец, старшее поколение связало странных подростков с удивительным душевным огнем, нитью долга. И снова ошиблось — грань оказалась закрыта, и следующие поколения детей с нужными способностями на Земле стало рождаться все меньше и меньше... Где-то в другим мирах они жили, все отпущенной им время ощущая, что были созданы для чего-то большего, искали свое предназначение, и не могли его найти... Но это было уже после. А пока старшее поколение ушло, чтобы когда-нибудь время простило их.

Юра замолчал, и Алив не выдержав, спросила:

— Зачем ты говоришь мне это? Что это?

— Однажды, эту сказку услышал я в числе многих подростков, которых собрали в огромном зале странные люди. Сложно сказать, какое это было поколение... тысяча, может две и люди не могли более удерживать на своих плечах груз всесилия, находили учеников, передавали им силы, знания, затем скрепляли нить и уходили в серость. И снова, и снова... этот замкнутый круг повторялся от раза к разу, и с каждым из них одаренных детей становилось все меньше. Ещё один дар угасал, не найдя преемника, а тяжесть долга оставшихся магов, становилась все более невыносимой. И снова все решила пара глупых ошибок. Неизвестно кто и когда, он один человек из последующих поколений решил, что все заключается в душах — не будет их, не станет этой невыносимой боли. Несколько экспериментов, и вот в ритуал включили небольшое дополнение: вместе с даром в человека проникало заклинание, которое медленно растворяло его душу. Год за годом, по маленькому кусочку. Стало только хуже — человек сходил с ума от медленной пытки. Человеческое тело не приспособлено для существования без души, слишком уж много функций завязано на эту крошечную искру. Нет, быть может исключения и возможны, но никому бы не пожелал столкнуть с подобной тварью. И вот из пятисот подростков осталось только пятнадцать. Странные мы были, никто не понимал, как новое поколение сможет ужиться друг с другом. Наставники собрали нас из разных эпох и стран, и казалось, что мы никогда не научимся понимать и видеть мир в единой плоскости. И снова произошла ошибка, я не скажу тебе, кто совершил её. Он уже сполна заплатил за все... Да, произошла ошибка и дары были не правильно разделены между детьми. Хельге достался дар Убийцы — худшее, что можно было представить. Мечтательница и оптимистка, она не разрешала мне даже надоедливых мух бить, а тут Убийца. И во время ритуала она не выдержала, потеряла управление над даром. Волна силы, должна была отправить всех, кто был в зале в хаос, но тут я как дурак пожертвовал собой. Защитник, всё-таки. Тогда я ещё не знал, на что их обрекаю, оставляя жить. И, вспомнив слова сказки, тот Юра обратился ко Времени. Оно забрало его, а новое поколение оставило. Но не наставников — их не спас бы и Единый создатель, реши он проснуться в этот момент. Вот и все. Не осталось никого, кто бы смог объяснить подросткам, как им обращаться с всесилием. Не кому было закрепить нить долга, никто не помог им преодолеть боль от потери душ и наплывающее безумие... Своими играми они уничтожили мир, а потом пытаясь спасти хоть что-то, создали уродливое подобие реальности — увлекательную игру. Твой Лабиринт, мутанты, возникнувшая магия — это их прихоть. Раньше в этом мире маги тщательно скрывалась, чтобы поколения могли отслеживать детей с даром. Теперь бесценные крупицы надежды оказались разделены между слишком многими людьми. Не надежды найти себе замену, ни прощения. Правда, грустная сказка?

Алив затравленно кивнула. Теперь ей было по-настоящему страшно. Если те люди — именно те, о ком рассказывает Юра, то зачем им понадобилась Алив?

— Надежда... я же сказал. Это самый простой способ найти одаренного ребёнка — простые люди увидят лишь молочно белый камень. Ты одна из них, девочка. Шанс, что, быть может, им удастся передать хоть часть своей боли.

— Я не вернусь! — Алив вскочила с кровати, не стесняясь своего вида. Только чуть испугалась, что сказала это слишком громко — вдруг Вельз услышит и придет проверить её? — То, что ты рассказал ужасно... Мои родные, все люди... друзья — мы всего лишь пешки, которыми они управляют. Нет, не хочу. Я уже сделала свой выбор.

Юра поднял глаза на девочку, и та отшатнулась к стене из-за боли, с которой на неё смотрел мужчина. Он покачал головой. И Алив вдруг стало стыдно, за свою вспышку. Ведь Юра и не пытается её вернуть — лишь рассказывал.

— Прости... — прошептала она, подходя к проекции. Протянула руку, пытаясь дотронуться до его ладони, но пальцы прошли насквозь. Девочка закусила губу, чтобы не расплакаться от обиды. Столько снов, столько надежд, а теперь она знает, что тот, о ком она мечтала, давно мертв, — ты сказал Хельга? Это та женщина... Хель, да? Вы были вместе... — сколько же усилий стоило задавать этот вопрос. Было омерзительно представлять ту страшную женщину рядом с Юрой. И не выносимо знать, что она могла прикасаться к нему, а Алив нет.

Несправедливо.

— Да, теперь её называют так. Но это не она. Хельга была красавицей — добрая, светлая, а это существо... нет, это не моё солнце, — неожиданно Юра рассмеялся, — да, мы были вместе, но не так как ты думаешь. Когда старшее поколение разделило себя, оно сделало это так неумело, что во многих случаях получились не пары, а братья или сестры, кто-то разделял себя на три части. Видимо когда-то мы с Хельгой были чем-то единым, но оно так поделило себя, что вышли не любовники, не родственники — не пойми что, обреченное тянуться друг другу и не иметь возможности вернуть былое единство. А ещё один осколок потерялся...маленький такой, солнечный. Я видел тебя, Алив с самого детства, но умер раньше, чем ты родилась. И теперь никогда не смогу тебя обнять. Прости. Эта твоя жизнь, и твой выбор. Я не заступаюсь за свое поколение, нет. Пусть они и не заслужили этой боли. Не хочешь возвращаться — не надо. Просто позволь мне хотя бы быть рядом. Если хочешь, я буду рассказывать тебе сказки о том мире, что когда-то звался Землей. Я помню много стихов и смешных историй...

Алив сглотнула подступивший к горлу комок. И это все? Такая малость? Но Алив тоже не заслужила этой боли... или заслужила?

Она отнимает у кого-то надежду, а кто-то делает это с ней.

Так правильно.

— Расскажи мне о себе. Почему ты такой и говоришь, что не настоящий Юра? — попросила она, не зная, что ещё сказать, но и, не желая отпускать это видение.

— Хорошо, если хочешь — я расскажу. Все слишком просто, Алив. Каждый человек, останавливаясь у определённой черты, задумывается: что останется после него. Для кого-то вечность заключена в детях и внуках, кто-то пишет книги или что-то изобретает. А кто-то переступает эту грань, когда понимает, что все не навсегда. Об этом задумался и тот Юра. Ему так хотелось сохранить свои мысли и идеи, и в отличие от простых людей он мог позволить себе такую роскошь. Это было тогда, когда Юра, точнее, как его называли — Рий, узнал, что является носителем уникального дара... Защитник — одна из сильнейших граней всесилия. И наравне с Целителем, даже после ритуала он сохранял в человеке крошечную искру чувств. Юра решил, что не стоит зря терять дар Единого создателя: он создал медальон из золота и своей крови, а потом отщипнул часть души и заключил её в драгоценной безделушке. Рий поместил в меня свою память, размышления, мечты, знания, сны о тебе, Алив. А накануне ритуала рассказал, что знает о своей смерти. Потом я мог только слушать, что говорят другие творцы. Как они собрались над его телом, как решали вопрос похорон, как приходили и разговаривали с ним — с настоящим Защитником, который пожертвовал собой ради них... Я всего лишь копия, Алив. Небольшой кусочек странного человека: без плоти, крови, в клетке из золота. Заключенная в медальоне сила Юры создает его изображение, скопированное в последний день из зеркала. И все... Рий был тщеславен и эгоистичен, создавая меня, он, конечно же, озаботился тем, чтобы проекция ни в коем случае не отождествляла себя с настоящим Защитником. Наверное, он просто не подумал, на какую боль обрекает часть своей же души... Когда-нибудь ты умрешь, Алив, и медальон вернётся в зал грани. Я буду слушать тихий голос Стин, которая каждый день рассказывает о том, что поколение делало сегодня, о чем говорило, что придумало. Изредка станет приходить маленькая Стаси и надрывно плакать — даже спустя тысячелетия малышка скучает по родителям и старшему брату. Заскочит Ксанрд, час будет сидеть на лавочке и молчать, а потом в который раз прощается и уйдет. Наташа припомнит старые годы, как нас собирали на скучных лекциях и рассказывали про долг — поблагодарит за спасение. Хель... — она не помнит прошлую жизнь, но что-то мучает её: она часто склоняется над моей янтарной колыбелью и смотрит. Больше ко мне никто не приходит... Но что потом? Алив, сколько эти дети смогут ещё выдержать? Тысячу лет? Две? Когда-нибудь и они уйдут. Тяжесть долга станет давить на плечи и один за другим они отправятся в серость, а я продолжу существовать запертым в медальоне и помнить...

Юра вздохнул, и поднял к лицу призрачные ладони, сжал кулаки, покачал головой. Алив наблюдая за ним, зло смахнула с лица капельки слез. Зачем плакать, если ничем не можешь помочь? Это всего лишь исповедь, не требующая ни сочувствия, ни каких-либо слов утешения. Наверное, он уже давно смирился с этим...

— Даже если бы я вернулась к ним, все равно бы не смогла ничего изменить.