Последнее Поколение. Цена ошибки

Дождавшись его кивка, она поднялась на ноги и оправила юбку.

— Глупая клятва той смертной? Ты можешь про неё забыть — творца нельзя связать словом, — Хельга до крови впилась длинными ногтями себе в ладони. Она ненавидела, когда кто-то срывал её планы. А уж тем более ничтожная игрушка, которую она две минуты назад ещё собиралась повысить...

— Могу... Но тогда я точно, перестану быть той... — Пресветлая не договорила, дотронувшись до небольшого круглого медальона, который висел на её шее. — Не важно, но эту клятву я сдержу, ни смотря ни на что... Прости. Поиграем в другой раз.

Алив улыбнулась своей противнице и быстро вышла из аудитории, с болью сдирая с себя маску, — миг вспомнить кто она, чтобы по щеке успела скатиться одна слезинка, — и чтобы спустя несколько секунд надеть на себя другую маску.

Отрывок 9

Прежде, чем я усну

Одиночество — это когда некому рассказать сон.

Фаина Раневская

Мальчик с удивлением смотрит на пушистую разлапистую ель. Она ещё не украшена ни гирляндами, ни разноцветными, очень хрупкими шариками. Даже смешные огоньки на ней ещё не горят. Большая-большая и вкусно пахнущая хвоей елка стоит в дальнем углу комнаты, укрытая тонкой паутинкой тени, словно говоря, что ещё не время.

Но мальчик знает, что это не так. Новый Год уже прокрался в дом с тем холодным хороводом снежинок, которые влетели в прихожую вместе с папой, когда он пришёл с работы. Только пока он затаился. Ведь дед Мороз дарит подарки только послушным мальчикам, а как иначе узнать, кто и как себя ведёт? А вот его братик этого не понимает и продолжает капризничать. Наверное, он ещё не научился чувствовать запах праздника. Мальчик любит подарки и ведёт себя тихо, разглядывая елку высунувшись из-за двери, пока никто не видит.

Он представляет, как через несколько дней её достанут из угла и опутают переливающимися гирляндами, тогда Новый Год поймёт, что его заметили, и перестанет прятаться. И конечно, дед Мороз подарит ему новые игрушки — они окажутся внизу под елкой в разноцветных упаковках, которые очень жаль разрывать — только иначе до подарка не добраться. Правда, игрушки достанутся и братику, который капризничает,... но он маленький. Ему, наверное, можно.

Мальчик ещё раз обводит красавицу елку восхищенным взглядом, вдыхает терпкий аромат хвои и выходит из комнаты, приоткрыв дверь.

Ему очень жаль, что и этот Новый год с ними не буде мамы. Папа, говорит, что она не хотела уезжать. Но если не хотела — зачем поехала? Даже пропустила тот день, когда отец приехал откуда-то с только народившимся братиком... и почему-то плакал.

* * *

Он лениво ковыряет пальцем желтый старый поролон, которым заткнуты оконные щели. Неопрятные куски падают на подоконник, чтобы тутже оказаться сброшенными на пол. А за окном — солнце. Яркое-яркое, что глаза слепит от белых бликов. Дети смеются — на площадке качели новые поставили, так весь двор собрался. И зелень — их маленький район купается в свежей весенней зелени.

А он ковыряет старый поролон и смотрит в одну точку. Он не любит тепло и зелень. Его время — зима, такая же хмурая и неинтересная.

— Скучно...

С трудом отрывает взгляд от желтых комков и переводит его на собеседника. Тоже яркий и солнечный. Смотреть неприятно — глаза болеть начинают, для них сумрак привычнее.

— Нормально... — всё-таки отвечает.

Такому ответить надо, а то ещё что-нибудь скажет. Хотя он и так скажет. Что отвечай, что не отвечай, но если промолчишь — ещё и нотации читать начнёт. Нет, лучше ответить. В конце концов, сказать несколько фраз несложно.

— Зачем пришёл?

— Попросить... Саш, я даже не знаю с чего начать.

Юра смущенно улыбается и пытается заглянуть ему в глаза — привык, Защитник хренов, лучше понимает человека — когда взгляды пересекаются. Но он не хочет смотреть ему в глаза. Ведь знает и так всё, что попросит.

— Начинай с чего угодно, только Сашей не называй.

— Глупо. Чем тебе имя-то не нравится? Ксанрд какой-то... Ладно бы Ксандр — букву "а" просто убрал и всё. Зачем?

— Это уже моё дело.

Юра морщится и качает головой, потом подходит к нему и, облокачиваясь на подоконник, смотрит на детскую площадку. Солнечный свет красиво окутывает его фигуру, глаза чуть прищурены. Улыбается, глядя, как дети играют в салки и весело взвизгивают. Молчит, думая с чего ему лучше начать.

Ксанрд тоже молчит, продолжая ковырять поролон.

— Ты ведь не воин? — почему-то спрашивает Юра.

Что ж, если ему легче начать с этого — пожалуйста. Он ответит, знает, что теперь можно ответить — хуже не будет, ведь завтра посвящение... да, да... именно посвящение, когда им наконец-то передадут эту чертову силу. Ещё чуть-чуть — он устал прислушиваться к тихим шагам времени, но сам поторопить его не может. Всему свой черёд, своё мгновение. Ксанрд знает это лучше других... намного лучше.

— Нет, не воин, — спокойно отвечает он и всё-таки поднимает взгляд. Странные двуцветные глаза — уже пустые, встречаются с серыми, удивительно живыми и добрыми. Нет, он ему не соперник. Даже после смерти Защитник всё равно будет красивее его. Жаль, ведь эта красота будет делать ей больно и он не сможет выполнить просьбу, которую Юра всё никак не решается произнести вслух — думает, что услышит отказ.

— Тогда почему? Кир...

— Да, теперь эта девчонка будет учиться ненавидеть. А мне придётся жить с чужим даром. Больно? — увы. Глупо — конечно... Всё ещё надеюсь, что мне не придётся ненавидеть в ответ. А ещё я сломаю всё... — это прекрасно. Говори.

— Хельга. Я боюсь за неё. Ты сможешь проследить? Нет,... не надо следить... и утешать... тоже не надо. Просто будь рядом, хорошо? Ты ведь знаешь...

— Знаю.

Молчат, а потом Юра начинает говорить, — быстро почти бессвязно:

— Мне страшно. Я не понимаю, зачем со мной решили так поступить и дать почувствовать это. Боюсь представить, что же испытываешь ты, зная всё. В детстве мама рассказывала мне удивительные сказки... — это время, оно игралось со мной уже тогда, словно готовило мне к завтрашнему дню. Если я останусь — помешаю каким-то его планам. Надо уйти, уснуть. В детстве я отказывался засыпать, прежде, чем мать не придумывала сказку до конца... А один раз она не успела рассказать — отвлеклась. Там говорилось о детях, которые потерялись в лабиринтах жизни и потеряли себя. Эта была страшная сказка, я так боялся, что конец будет плохим, что даже обрадовался, когда зазвонил дурацкий телефон и мама, поцеловав меня, побежала брать трубку, закрыв комнату. А я уснул, так и не узнав, чем там все закончиться. А теперь мне страшно, хочется вернуться тот день, пойти за ней, попросить рассказать до конца... Ведь всё равно это закончиться. А как — уже неважно...

Юра отворачивается, не зная, что можно ещё добавить.

Двуцветные глаза закрываются, Ксанрд понимающе кивает.

— Да, в моём детстве тоже было так — только мне сказки читал отец, — неожиданно он понимает, что стена отчуждения вот-вот сломается, — он сначала укладывал спать младшего брата, а потом приходил ко мне. Тогда я думал, что магия — это чудо. Верил, что когда-нибудь оно произойдёт со мной.

* * *

— Папа, скажи, ведь дед Мороз существует? — он забирается на руки к отцу и вопросительно заглядывает в его глаза. Папа выглядит уставшим, и от него неприятно пахнет болезнью — мальчику этот запах хорошо знаком, в больнице, где он недавно был, пахло именно так. Ему становиться страшно — больница это очень-очень плохо. Почему папа выглядит уставшим?

— Конечно. Зачем ты спрашиваешь? — спрашивает мужчина, проводя ладонью по непослушным вихрам сына.

Мальчик смешно морщит носик, словно собираясь чихнуть, но потом передумывает и тихо-тихо говорит, будто бы боится, что их может услышать кто-то посторонний.

— Та женщина, в магазине сказала, что это глупости... Но это же не так, правда?

— Не так.

— И магия тоже существует! — Он подпрыгивает от радости и начинает смеяться, не замечая, что папа отводит взгляд — он-то в чудеса и магию не верит.

— Ты расскажешь мне про волшебников?

— Конечно... — отец опускает его на пол и кашляет, прикрывая рот платком, так, чтобы сын ни в коем случае не увидел небольших сгустков крови.

А ночью мальчику сниться кошмар — первый в длинной череде лет и слишком тёмных ночей, когда от наплывающего ужаса не спасали ни крепкое кофе, ни боль, которую он причинял себе, чтобы не уснуть. Знание преследовало его и наяву.

* * *

— Он должен был умереть, — неожиданно признался Ксанрд, — умереть с сигаретой в руках, чтобы потом она сожгла нашу квартиру и две соседние. Меня, моего брата, беременную жену соседа и пожилую женщину.

— Я это видел, — парень поднял взгляд от грязных кусков поролона на полу и, смотря прямо в глаза Юре, улыбнулся, — видел это так отчётливо и ясно, как будто бы смотрел грёбанный фильм. А ещё чувствовал, как от жара лопается моя кожа, когда я пробираюсь к комнате брата, задыхаясь от дыма. Слышу крики в коридоре... Как я умираю, увидев его тело...

Юра положил ему руку на плечо, в глазах не было того, что Ксанрд боялся увидеть больше всего на свете — сочувствия. Защитник просто понимал.

— Я видел это на протяжении многих лет. И даже не сошел с ума. А потом случилось чудо, — последнее слово он выплюнул, — Чудо! — крикнул, — Понимаешься? Чудо... Я думал, что всё можно будет как-то исправить, что мне помогут... ведь книжки учили, что любую силу можно использовать во благо.

— А потом я увидел равнодушие к собственным жизням, судьбам, мечтам и привязанностям. Для наставников долг был превыше всего... Они учили, что любовь — это болезнь, что время и судьба — две величины, против которых нельзя идти. Что есть предназначение — вот суть. Мне сказали, что важна только моя жизнь, чтобы я смог принять дар и потом передать его по цепочке, если время создаст преемника.

Он вздохнул.

— Знаешь, достаточно было в тот вечер не ложиться спать. Просто забрать эту сигарету, дождавшись, когда он умрёт. Затушить окурок, вызвать скорую помощь. И ничего бы не было.

— Ты ушёл, да? Оставил их? — взгляд Защитника потяжелел.

— Нет, — и снова эта полубезумная улыбка, — я просто лёг спать. И впервые за долгое время мне приснился цветной сон, где я увидел... — он помотал головой, — там были все. Живые, родные, не было этих мёртвых глаз, — хотя о чём я говорю? — ты же этого не видел, — да, мы были все вместе. Ни масок, ни игр, ни долга. Все... и ты тоже был, рядом с Хельгой, а ещё там была...

— Она?! — Юра подался вперёд, пытаясь отыскать что-то на лице Ксанрада, — скажи! Умоляю! Там была она?!

— Да... я видел лучший сон в своей жизни, где магия действительно была чудом. Спал, улыбаясь во сне, пока умирал отец, пока в его комнате начинался пожар... А потом, так же как и тысячи раз до этого пытался спасти брата. Хочешь узнать, что было после?

Получив кивок, он продолжил:

— Они меня вытащили, залечили ожоги. Прочитали длинную лекцию о том, как я глупо поступил, поставив под угрозу исполнение долга. Вот тогда я все это и придумал — гори оно огнём, — подделал отпечаток силы под воина... Теперь ничего не будет так, как должно. Это месть — они не выполнят свой долг, передадут силу не тому. Я счастлив, Юра. Хорошо, буду рядом с ней. Стану её тенью. Если хочешь — я даже научусь любить её, чтобы не нарушить данное тебе слово.

— Спасибо, — Защитник тепло улыбнулся, — теперь я буду спокоен.

— Мне жаль, что тебе тоже пришлось это узнать. Это только моё бремя, время ошиблось.

— А мне нет — не жаль, ведь сегодня я смогу побыть с ней. А ещё узнал, что где-то,... в какой-то миллиардов из реальностей существует моё чудо... Прощай, Саша,

Юра виновато улыбнулся, за такое обращение, но Ксанрд не стал его поправлять — сегодня его назвали так в последний раз. А завтра... завтра он перестанет знать, приняв чуждую его существу силу... Но пока, смотря вслед уходящему парню:

— До встречи, мой друг.

* * *

Он устроился на кровати, положив руки за голову и разглядывая легкий зелёный полог. Рядом, лежала Хельга, уткнувшись носом в его плечо и сжимая его ладонь хрупкими пальчиками.

— Я боюсь... — прошептала она, потом спохватилась, — извини, мешаю тебе спать? Сегодня ты сам себя вымотал — по стольким местам пробежались, кажется, везде успели! Спасибо...

— Что ты, солнце, — Юра перевернулся на бок и погладил девушку по мягким волосам, — спать, конечно, хочется, но только я усну только посте того, как ты перестанешь бояться. Зачем? Это всего лишь посвящение... глупая, ну подумаешь "Убийца?" — это просто слово. Ты все равно останешься моим маленьким добрым солнышком. Я буду рядом и смогу тебя защитить.

Как же ему легко было лгать. Наверное, в первый раз в жизни он действительно, врал и испытывал неземное наслаждение, что это удавалось так просто.

— Хорошо, — прошептала девушка, подтягивая колени к животу, — я тебе верю. Обещаю, что больше не буду бояться. Ладно, давай и, правда, спать. Завтра сложный день.

Юра прикрыл глаза, но неожиданно — даже для самого себя, — попросил:

— Ты только не смейся, солнце, но в детстве мама мне не успела рассказать одну сказу и почему-то она сегодня никак у меня из головы не уходит. Слишком уж она похожа на нас — всех нас, которые попали в этот переплёт с силами. Прежде, чем я усну — расскажи, чем там все закончилось? Пожалуйста...

— Но ведь я даже не знаю, что там за сказка и чем она похожа, — девушка нахмурилась и смешно прикусила нижнюю губу, — И... — вздохнула, — спи, Юра, там все закончилось хорошо...

Отрывок 10

Чуть-чуть жизни

Мне кажется, что у каждого из нас есть свое отчаяние, тенью следующее за нашей уверенностью в себе, за нашим спокойным настоящим.

Жан-Поль Сартр

— Нет! — неожиданно девочку с силой отдернули назад, и задвину за широкую спину, закрытую плащом. Ксанрд?

Перед Хель, словно из-под земли возникла Стин, между скрюченными пальцами мелькали молнии. Платиновые волосы растрепались, лицо перекошено толи страхом, толи отвращением, — всё-таки есть эмоции. Плаща нет, вместо него странная одежда. Нельзя девушке в таком ходить. Впрочем, что это Алив об одежде? Что же тут твориться?! Эта женщина безумна, может быть, она наврала, что старшие служат им? А если нет?!

Сзади раздался шум, и девочка пугливо обернулась, ожидая нападения. Но нет. Собравшиеся у входа в беседку люди просто стояли, странно на неё смотря, как будто готовая начаться схватка их ни капельки не волновала. А может, действительно нет. Женщина отступила, из бледных пальцев исчез кинжал, а лицо Хель расслабилось.

— Успокойся, я не причинила вреда твой игрушке... — безумная женщина растянула бескровные губы в усмешке, — разве что немного подстригла и предупредила о игре.