Последнее Поколение. Цена ошибки

Постаревшие родители стоят в тени. Мама тихо плачет, прижимаясь к отцу. Он машет тебе рукой. Рядом, с ними всего на пару шагов ближе стоит любимый человек...

А ещё ближе подарки, встречи, ошибки, поцелуи, обещанья, разлуки, боль, счастье...

Прошлое пронизано всепоглощающем неистовым светом. В нем тонут и ошибки и потери. Если за чертой царит серость, то прошлое со всеми своими невзгодами сияет все сильнее. В этом свете тонет и беззаботный детский смех, и улыбки первых друзей, и молчаливая поддержка лучших. Родители медленно отступают в него шаг за шагом, не отрывая своего взгляда, пытаясь впитать в себя каждую черточку своего дитя. Любимые человек, кивает на прощанье и медленно тает, не пытаясь бороться со светом.

Он подступает все ближе и ближе к черте, и чтобы также не потонуть в нем, ты делаешь шаг вперёд. В серость. Но всё равно не истовое сияние прошлого будет преследовать тебя попятам, поддерживать, чтобы потом всё-таки поглотить...

А я... что я увижу, когда дойдя до черты, оглянусь назад?

Хельга с удивлением обнаружила, что дописала пухлую потрёпанную тетрадь до конца. Она ненавидела дневники, но мысли требовали своей доли и выхода в свет, переполняя сознание невнятными яркими образами. Купив за смешную сумму несколько месяцев назад в магазине эту тетрадь — самую обычную, — она в тот же вечер оставила свою первую запись. Короткий обрывок мысли, что успела убежать раньше, чем девушка поймала её.

Теперь тетрадь была полна этими обрывочными образами. Абзацы начинались не с чего и могли оборваться на недописанном слове. Но, кажется, теперь она смогла довести мысль до конца.

До того, где заканчивался вопрос, а ответ она просто боялась себе объяснять.

Комната походила на свалку. Бутылочки из-под кефира и кваса, пестрые обертки конфет, футболки, носки, джинсы, чёрные мужские шлепки, предметы нижнего белья, упаковки из-под таблеток, смятые листы с зарисовками, пустые пакеты, книжки — всё это валялась вперемешку и на столе и на полу и на кровати, что не была заправлена. На мятой простыне виднелись пятна.

Сама девушка производила не лучшее впечатление. В минуты, когда Хельга в задумчивости останавливалась перед зеркалом, в его глубинах отражалось то, что ещё недавно казалось живым человеком, но теперь было похоже на сломанную куклу, создатель которой почти не имел представлений о том, как должен выглядеть человек.

Хельга задумчиво пожевала кончик шариковой синей ручки, размышляя — подойдёт ли предложение на роль последнего, и не нужен ли особенный завершающий аккорд, но ветреная мысль, воспользовавшись тем, что девушка отвлеклась, успела ускользнуть серебристой рыбкой в глубины сознания. А выуживать её обратно у Хельги не было ни какого желания. И сил тоже не было. Он откинулась на мягкую спинку кресла и прикрыла красные от недосыпа с огромными тёмными синяками глаза — всё, что ещё казалось настоящим на мертвом застывшем лице.

Скоро к ней придёт Кристин, а может и не одна..., чтобы убраться и приготовить обед. Сама Хельга не станет этого делать. Её всё равно где и как она живет, что ест и ест ли вообще. Единственное, на что девушка продолжала реагировать адекватно — дневник и несколько старых фотографий. Если дневник она брала в худые трясущиеся руки в основном по вечерам и долго выводила в нем, те буквы, что могла вспомнить, что бы хоть как-то выплеснуть свои мысли, то над фотографиями сидела целыми днями, нежно касаясь знакомы лиц длинными тонкими пальцами, и тихо-тихо плакала. Больше её ничего не волновало.

Но иногда она словно пробуждалась ото сна. Говорить становилось легче, слова сами приходили в голову. Ей хотелось включить больше света, натянуть на себя тёплую одежду, сходить в какое-нибудь кафе. Но вместе с ясностью сознания возвращалась память, непрошенной гостей входя в разум девушки. Тогда Хельга забивалась в дальний, пыльный угол комнаты, обхватывая голову руками, пытаясь выгнать оттуда образы и лица. И мечтала поскорее провалиться в апатию , срываясь на крик.

Сегодня разум не покидал её слишком долго. И она знала почему. Смертельно раненый человек вырывается из бреда на последних секундах, чтобы успеть попрощаться. Так было и с ней. Хельга знала, что больше никогда не очнётся. Её место займет другая. И даже в те короткие проблески, это уже не будет она.

Той девушки, какой она была эти двадцать лет, больше никогда не будет. Это не пугало. Усталость, боль, память всё это смешивалось в одну круговерть. Поскорей бы всё закончилось. Всё равно прощаться ей было не с кем. Родители? Они далеко, — в Лондоне. Они не поймут. К тому же она поссорилась с ними три года назад, чуть не заработав материнское проклятье. Друзья? Единственного настоящего друга она сама убила. Те, которые теперь связаны с ней? Она даже не помнила их лица. Только Кристин, Ксанрд, Наташа... к ней приходили и другие, но покидали квартиру уже через несколько минут не в силах вынести смрада безумия, которым было пропитано здесь всё. Даже запах смерти не внушал им такого отвращения, как её ещё живые безумные глаза на восковом лице-маске. Как её высохшее тело, ссутулившиеся плечи, плоская фигура с выпирающими ребрами, подламывающиеся ноги и неправильно-длинные руки. Как её безумные страшные глаза. Из-за них девушка боялась смотреться в зеркало.

Попытавшись встать из кресла, Хельга наступила на фотографию в радостной радужной рамке. Кукольно красивая девушка с мечтательным выражением правильного лица прижимается к высокому статному парню. Прижимается без каких либо подтекстов. Просто по тому, что так теплее. Парень улыбается и обнимает девушку за талию. Все остальные считают его божественно красивым, но Хельга видит только свет его души. Он сияет изнутри даже на фотографии.

И тут словно бьёт током. Его считали красивым... Ведь теперь его нет. И этой девушки тоже нет. Боль поднимается тугой волной, задевая рваную кровоточащую рану, что образовалась там, где совсем недавно билась сказочной птицей душа мечтательницы и оптимистки. Память раздирает все внутри острыми когтями, причиняя невыносимую боль. Разве мёртвым может быть больно?

Может, раз Хельга складывается пополам, от приступа тошноты и нечеловеческой боли, — внутренняя она в сотни раз страшнее физической.

В замке тихо повернулся ключ. Дверь, помедлив, открылась. Хельга вырвавшись из раздумий, поняла, что ей лучше встретить посетителя.

Когда-то давно она неслась к дверям с сияющей улыбкой, радуясь даже не зная, кто именно пришел. Точнее это была не она. Какая-то другая Хельга, умеющая мечтать и улыбаться. Которая любила шоколад, и не терпела бардак.

Всё-таки поднявшись из кресла девушка, держась за стенку, подошла к двери, и осторожно выглянула в холл, кто же всё-таки пришёл к ней...

Кристин. Она как раз сняла изящные дорогие босоножки на высокой платформе и теперь искала взглядом черные мужские шлёпки. Поняв, что обувки не найти она просто наколдовала. Именно черные и именно мужские — размеров на шесть больше её собственных маленьких ступней. Яркие платиновые волосы схвачены на затылке в аккуратный узел. Соблазнительная фигура закована в строгий костюм-тройку. На лице ни следа макияжа, но такому лицу он и не нужен. Словно ангел решил спустить в прихожую ада — по-другому не скажешь. Только вот Хельга могла видеть Кристин именно такой, какой она была на самом деле, без иллюзий и масок. Видела её простоту и неказистость, и не понимала как эту, пусть некрасивую, но живую внешность можно поменять на искусственно-божественную оболочку. Жалкое зрелище... А может она просто завидует, завернувшись в кокон своей гордости. Один взмах, и она может стать именно той девушкой, которая обнимается на фотографии с самым дорогим её на свете человеком. Только вот глаза всё выдадут. По-другому нельзя — за все приходиться платить. А Кристин этого пока не видит. Не видит, как из глаз исчезают искры радости и интереса, как в них гаснут эмоции, оставляя прекрасную синеву равнодушной и пугающей.

— Привет... — прошептала Хельга, и по-прежнему держась за стенку, направилась к гостье.

На секунду от Кристин повеяло раздражением и брезгливостью, но они тут же сменились печалью и радостью встречи. Что тут сказать, даже в тех существах, в которые превратились они, оставались отголоски сил — и Целитель, внутри неё, не позволял Кристин опускаться на самое дно, где уже давно пребывала Хельга.

— Привет! — Расстегнув облегающий серый пиджак, Целитель направилась на кухню, зная, что девушка следует за ней, осторожно переставляя подламывающиеся худые ноги. — Ты в себе?

— Почти... — худые губы Хельги, больше похожие на тонкие шрамы тронула мертвая усмешка. — С самого утра... — добавила она.

На блестящей и чистой кухне — секундная уборка щелчком пальцев — Кристин увлечённо рылась в принесённых с собой пакетах. Создавать пищу она ненавидела, и всегда под завязку закупалась в дорогих супермаркетах, хватая все, что только хотела. Тяжесть продуктов легко убрать силой — поэтому их всегда получалось настолько много, что приходя сюда, Кристин первым делом выясняла, что же всё-таки купила.

Она подняла глаза на вошедшую девушку, которая осторожно устроилась у самой двери на трехногом круглом табурете.

— Последний день? — уточнения не требовалось, но Кристин не была бы собой, если не задала бы этот глупый вопрос. Хельга кивнула, впиваясь взглядом в большую плитку молочного шоколада. Всё-таки есть хотелось.

— Нет! — тон Кристин напоминал тон строгой мамочки. — Сначала что-нибудь горячее. Ты ела сегодня?

Хельга покачала головой, думая, что не ела не только сегодня, но и вчера. А два дня назад Кристин резко сорвалась с места из-за какого-то звонка, и вроде девушка тоже не съела приготовленную ей порцию. Но память тех дней застилал ровный туман безумия, и сказать так это или нет — она не могла.

— Хорошо, сейчас быстро что-нибудь приготовлю... — Целитель в задумчивости закусила пухлую алую губу, переводя взгляд с пакета на пакет. — Наверное, стоит позвать остальных? — неуверенно предложила она.

— Праздновать? — уточнила Хельга. Теперь мёртвая усмешка прочно завладела тонкими бескровными губами.

— Нет, конечно, прости... Я не это имела в виду.

Обе девушки догадывались, что это было неправдой. Каждая знала достаточное количество знакомых, которые давно ждали этого дня, думая, что потеряв себя, Убийца умрёт.

Да,... пожалуй, этого желали слишком многие. Даже Кристин точно не могла утверждать, что не проигрывала этот вариант событий с некоторой долей удовольствия.

— Но, возможно, ты хочешь попрощаться? — попыталась оправдать свои слова Целитель. Со смертным она бы никогда не опустилась до той низости. Но Хельга...

Во-первых смертной, увы, или, наоборот, к счастью, смертной не была, а во-вторых за те несколько первых недель они успели стать подругами, как это глупо не прозвучит — Кристин всегда считала, что завести друзей значило показать свою слабость... Но теперь смотреть, что твориться с девушкой было ей неприятно.

Испытывать боль или сожаление Целитель уже не могла.

— С кем? С тобой? Прощай... — Хельга пожала плечами.

— Прощай... — согласилась Кристин, вытаскивая из пакетов еду.

Больше они не говорили. Хельга просто сидела на табурете, смотря в одну точку. Она ждала, что, быть может, придёт тот единственный, прощение и прощание которого она ждала больше всего на свете. Но видимо Юре было противно видеть её, или он злился... Девушка помотала головой, — за долгие года знакомства с ним она никогда не видела, как он злился. Значит, остаётся один вариант — ему противна эта новая Хельга, и он не хочется её видеть. Да, будет так.

Мыслей не было. Как только последние из них оформились в сознании и растворились, осталось только одно желание поскорее навсегда уйти в безумие. Пусть её место займет Убийца. Скорее... — память и боль с каждой секундой били все сильнее...

Кристин готовила борщ — не без вмешательства Наташи, она полюбила это первое блюдо больше прочих. С помощью силы суп варился куда быстрее, но всё равно оставался вполне настоящим, а не искусственно созданным из ничего. Изредка она бросала косые взгляды на хозяйку квартиры. Убеждаясь, что Хельга ещё более-менее вменяема она возвращалась к готовке. Котлеты аппетитно потрескивали на сковородке рядом с мелко нарезанной картошкой, пачку сока они уже ополовинили, и даже злополучная молочная шоколадка оказалась съедена в тот самый момент, когда Кристин неосмотрительно потеряла бдительность.

Время тянулось медленно для одной, и обычно и скучно для другой. Его едкая насмешка читалась в каждой секунде. Потом они неспешно ели. Хельга смотрела в окно, на смешных глупых людей. Когда она стала думать "они", на не "мы" о слабых смертных существах? Кто-то из поколения ведь ещё называл себя человеком, не понимая, что этот жалкий биологический вид не имеет ничего общего с новыми Хранителями.

Кристин тоже смотрела в окно. Только не на людей, а на серое небо с ошмётками грязных облаков. Она и в далёкой прошлой жизни, ставила себя выше простых смертных — таково было воспитание в древнем роду аристократов. Кем она была? Кажется графиней, пока их не вытащило с Киром из своего времени. Только вот уже и не вспомнить ни полного имени, ни даже лиц близких людей. Только иногда во сне ей виделась печальная женщина. Мама? Она не знала.

— У меня в комнате лежит дневник... — неожиданно хрипло проговорила Хельга. Слова давались ей с трудом. Кажется, время устало мстить, отпуская её душу. Чашка треснула в длинных бледных пальцах, проливая остатки обжигающе горячего чая на стол.

Кристин, не переспрашивая, подошла к девушке и опустилась перед ней на корточки, пытаясь заглянуть в глаза. Однако, они были прикрыты. По сухим щекам с натянутой до предела восковой кожей не скатилось не одной слезинки. Губы кривились от боли, но Хельга продолжила, выдавливая из себя слова.

— И фотографии... я собрала самое дорогое... оно там лежит... там... найдёшь. Да?

— Да. — Кристин дотронулась тёплыми пальчиками худого холодного запястья подруги.

— Сохрани... просто так, чтобы хоть что-то осталось.

— Конечно. — Кристин поднялась, и быстрым шагом направилась в комнату, забрать то, о чём её попросили. На девушку она не оборачивалась. Они загодя договорились, что ни кто не станет наблюдать за Хельгой. Она хотела быть одна.

Боль ломала тело, дробя кости, выворачивая суставы, плавя кожу... Или так только казалось? Она лежала на полу, свернувшись в позе эмбриона. Или продолжала сидеть на табурете, зажмурив глаза? И чувство падения, какое бывает только во снах. Нужно только проснуться,... и всё будет хорошо.

А может быть, она действительно сейчас проснётся восемнадцатилетней девчонкой? И в окошко будет светить яркое весеннее солнце, а на кухне её буду ждать родители и вкусный горячий завтрак, а потом она пойдёт гулять с ним...

Их всегда называли потрясающей парой, а родители между собой давно говорили о свадьбе, новой квартире, о ещё каких-то пустяках. Хельга и Юра не хотели их расстраивать. Зачем? Потом всё разрешиться само. Не любовь — дружба. Связь куда более крепкая и дорогая. Хельга знала, что у него давно храниться в нижнем ящике стола набросок цветными карандашами, на котором легко нарисована яркая непонятная девушка с разноцветными волосами и большими глазищами наивного ребенка. Черты её лица несовершенны и резки, но он любит её именно такой. И верит, что когда-нибудь встретит. Хельга тоже надеется, что это случиться. А её ещё просто не посетила ветреная госпожа Любовь. Впрочем, всё ещё впереди. Лишь бы прервался этот затянувшийся кошмар, и ощущения падения в бездну...