— Не могла армия больше воевать, навоевались люди, — сказал я, в то же время быстро стараясь вспомнить, что теоретически знал об этом из прошлой жизни. — Разруха, снабжение плохое, смены и резервов нет, лошадей нет. Германец к Петрограду близко, — я еще умолчал, что после двух революций подряд, в условиях смены властей и дезорганизации воевать на внешнем фронте не выйдет. Война требует единства, порядка и субординации, плюс к ресурсам.
— Так если армия не могла воевать, тогда и надо было всех по домам распустить, а этот позорный мир с германцами не подписывать! Так товарищ Троцкий предлагал, — возмутился один из матросов.
— Товарищ Троцкий так хотел, чтобы одновременно и войну прекратить, и такой плохой мир не подписывать. Но он, видно, думал, что Германия тоже выдохлась и не способна наступать. А так не получилось, германец перешёл в наступление по всему фронту. Враг уже и к столице подошёл. — объяснил я.
Разложившаяся бывшая царская и бывшая армия Временного правительства воевать не могла и отходила, не оказывая сопротивления. Препятствовать продвижению германских и австро-венгерских войск пыталась красная гвардия. Но только что созданные отряды красногвардейцев не могли противостоять превосходящей по численности регулярной германской армии ни на территории Прибалтики, ни России, ни Белоруссии и Украины. Германия выдвинула России ультиматум с ещё более тяжелыми и уничижительными условиями, с отторжением от России многих территорий, полной демобилизацией армии и флота и выплатой контрибуции Германии. Лишь усилиями Ульянова-Ленина и в ЦК РСДРП(б), и ВЦИК Советов депутатов с небольшим преимуществом голосов высказались за вынужденное подписание такого мирного договора. На Украине же страны Четверного союза воспользовались приглашением уже не имевшей власти на украинской земле Центральной Рады и стали занимать украинскую территорию, выбивая советские отряды и после подписания мирного договора с большевиками. Впрочем, Раде это не сильно помогло — менее чем через два месяца германское военное командование разогнало Центральную Раду и заменило её правительством гетмана Скоропадского.
— И пусть бы и дальше пошёл! Нам не нужна армия! — с жаром высказался молодой парень. — Германия оккупирует Россию, и возмущенный народ сам зажжёт пламя партизанской войны! Партия левых социалистов-революционеров поднимет народное восстание против поработителей.
Гусь с осуждением посмотрел на говорившего:
— Когда еще восстание поднимется... И перед этим сколько крови прольётся. А наша власть Советов рабочих и крестьян, что, коту под хвост? Придёт германец, опять над нами буржуев поставит, и бывших наших, и своих? Нет уж! Мы нашу власть всех трудящихся и наше социалистическое отчество врагу не отдадим!
Парень стушевался, но, отходя, проговорил:
— Всё равно это сдача большевиками революционных позиций. Левые эсеры протестуют!
Я решил выйти из этой политической дискуссии и обратиться к более практичным вопросам и спросил у Никитина, есть ли где-то здесь кусок ткани подкладку шинели зашить. Павел наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а Иван Гусь предложил поискать в чулане, где ветошь берут. Павел согласно кивнул, и мы пошли в чулан, где и нашлась подходящая тряпка. У кого-то из хозяйственных матросов оказалась с собой нитка с иголкой, и я принялся накладывать заплатки на подкладку карманов. Вскоре все стали расходиться по домам, и мы с Никитиным пошли нашей дорогой. У Гуся жилье оказалось в другой стороне, и мы обменялись размашистым рукопожатием еще на выходе из здания.
Дома, поужинав, я почистил и дозарядил оружие патронами. Ночью, уже лёжа в кровати, Лиза прижалась к моему боку и спросила:
— Наши машинистки из канцелярии рассказывали, что вы сегодня банду обезвреживали. Будто убили и ранили много. Сашенька, ты же не лезешь на рожон, да? — Лиза взволнованно заглянула мне в глаза.
— Ну, конечно, моё солнышко, — я покрепче обнял и погладил встревоженную девушку. — Ты же знаешь, я осторожный. Я вообще от того места далеко был, — правдиво сказал я, поцеловав лизин носик, и подумал, что три метра можно же считать достаточно далеко... А Лиза крепко обхватила меня руками, словно не желая никуда отпускать. Но объятия, поцелуи и поглаживания отвлекли Лизу от тревог и настроили совсем на другой лад, так что через час она уже спала, умиротворенно улыбаясь, и я вслед за ней сам не заметил как провалился в сон.
Утром дойдя с Лизой до третьего Знаменского и проводив её до канцелярии, я был вызван к Розенталю и Маршалку. Там был уже Никитин, сидевший за боковым столом у стены с листком бумаги и огрызком карандаша в руке. Розенталь обратился ко мне, объясняя задачу:
— Наша советская власть это власть народа. И милиция наша народная. Поэтому нужно рассказывать людям о нашей борьбе за общественный порядок и спокойную жизнь трудящихся. И нужно обратиться к населению с призывом оповещать розыскную милицию об известных совершаемых преступлениях, своевременно звать на помощь и сообщать о подозрительных лицах, ведущих, предположительно, нетрудовую преступную жизнь. Вот товарищ Никитин уже над текстом обращения мучается. Присоединяйся к нему, а как сочините что-то годное, напечатайте и мне на подпись в нескольких экземплярах.
Никитин и я склонились голова к голове над пустым листком бумаги.
— Перво наперво надо обратиться, — решил Никитин. — Поэтому пишем: "Товарищи!"
— Нет, лучше "Граждане!" — возразил я. — У нас же живут многие бывшие дворяне, купцы, лавочники. Кто-то из них товарищами нас не считает. Но они тоже граждане нашей республики, и мы и за их спокойную жизнь боремся. Так что надо ко всем обращаться, и они тоже пусть помогают.
— Думаешь, будут? — с сомнением сказал Павел. — Хотя тоже верно. Пусть помогают! — решил он и вывел на листке первое слово обращения.
Мы занимались совместным творчеством, споря и зачеркивая написанное, приблизительно час. Потом я взял карандашом написанный текст, отнёс в канцелярию к Лизе и побыл рядом. Мы разговаривали, а моментами я просто молча смотрел на неё и на её взлетающие над кнопками машинки пальчики, а Лиза сдерживала улыбку, пытаясь казаться серьёзной, пока она заправляла листы бумаги с копирками в пишущую машинку и печатала начисто.
Найдя затем с Никитиным Розенталя, мы подписали напечатанные обращения, и комиссар направил нас в редакции нескольких московских газет, чтобы они набрали их в своих выпусках. Пока мы искали в телефонном справочнике или на экземплярах газет номера телефонов, пока дозванивались, узнавая адрес, потом, разделив пополам листки, разъехались по редакциям. Павел мне объяснил, как добираться, но мне, тем не менее, пришлось по несколько раз спрашивать у прохожих дорогу по старой и малознакомой Москве начала двадцатого века. Вернулся я немного позже Никитина и присоединился к нему в столовой. На вторую половину дня собиралась отложенная со вчерашнего вечера группа в Фили, по осмотренному мной с Павлом адресу.
Нас собралось с десяток человек, в том числе и новый знакомый Иван Гусь. Он подошел поздороваться с открытой улыбкой:
— Ну что, мужики, ваше командование — давайте пристрелочные координаты, будем накрывать.
Посерьезневший Никитин собрал всех участников:
— Товарищи, мы выезжаем на задержание группы преступников, подозреваемых в краже крупной партии ткани. Число членов группы предположительно около пяти и более человек, вооружены. Один из членов группы при задержании устроил перестрелку и погиб. Преступники располагаются в отдельном доме в деревне Фили на окраине Москвы. Дом окружен дощатым высоким забором с крепкими воротами из толстых досок, забор почти сплошной, с небольшими щелями. На задах дома пустырь. Какие могут быть наши действия?
— На задах надо пару-тройку человек поставить, — предложил один милиционер.
— А с соседями как? — задал вопрос Гусь
Павел переглянулся со мной. Я воспроизвел в памяти виденную картину:
— Мы через открытые ворота заглянули, с соседями такой же крепкий забор из досок.
— А на задворках еще сарай есть, — вспомнил Павел.
— К соседям могут, конечно, побечь, — сказал Гусь. — Но за сарай и на пустырь скорее.
— Ворота закрыты были. И калитка в них, кажется, тоже, — вспомнил я.
— Постучим, скажем "проверка документов", — высказался еще один участник рейда.
— Да, остаётся так. Ломать ворота мы долго будем, — согласился Павел.
— А если открывать не захотят? — спросил кто-то.
— Можно еще подождать, пока кто-нибудь из них не выйдет или войдет, и ворваться внутрь, — сказал я.
— Ну, это долго ждать придётся. А вдруг они на всю ночь закрылись, — возразили пара человек.
— Тогда остается действовать как предложено, — подытожил Никитин. — Выйдем, на бульвар, возьмём несколько извозчиков, и двинем. А там скажем, чтоб подождали.
Мы вывалились из здания и пошли вдоль бульвара. Шагая по улице, остановили несколько проезжающих простецких саней и, договорившись с извозчиками, разместились по немудрёным транспортным средствам. Иван Гусь подсел к нам с Павлом:
— Не лихач с залётными, но тоже хорошо, — одобрительно сказал он, устраиваясь в санях.
— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — вспомнил я пословицу.
— Эт точно. Не приучен я ноги бить. Пока вразвалочку дойду, уже утро будет. А вы ж замёрзнете, ожидаючи, — рассмеялся Иван, и даже сосредоточенный Павел слегка улыбнулся.
За нашими санями потянулись остальные. Мы доехали до замерзшей Москвы-реки, проехали по Бородинскому мосту, мимо Брянского вокзала, и скоро были в Филях. Оставив извозчиков ожидать нас на деревенской площади, в начинающихся сумерках дошли до нужного дома, отправив вперёди трёх человек на задний пустырь. Мы с Никитиным подошли в запертым воротам, остальные остались стоять на противоположной стороне деревенской улицы. Павел забарабанил в ворота. Долгое время никто не открывал. Затем кто-то не выходя из дома крикнул:
— Кто такие? Чего надо?
— Милиция! Проверка документов! — крикнул в ответ Павел. В ответ было молчание. Никитин продолжил барабанить. На очередном ударе из дома раздались выстрелы, одна из пуль прошила доску ворот рядом с нами, остальные либо ушли в молоко, либо попали в воротный столб. Я сразу же спрятался за столбом боком к нему, Павел, увидя мой маневр, повторил его за другим столбом.
— Откройте, милиция! Не оказывайте сопротивления! — прокричал Никитин. В ответ еще пара пуль пробила ворота. Мы переглянулись.
— Что делать теперь? — озадачился Никитин. Я помотал головой:
— Не знаю! Давай отступаем, — кивнул я в сторону остальных.
Мы отбежали к нашим, и все месте перебежали дальше по улице.
— Ну, что делать теперь? — повторил вопрос Никитин.
— Вызвать красногвардейцев, — предложил кто-то. — Они там хорошо укрыты. Ворота и калитку просто не выломать.
— А если самим штурмом взять? — предложил Иван Гусь.
— А давай их этим штурмом на испуг возьмём? — пришла мне в голову мысль. — Пусть они через зады уходить будут, из дома выскочат, там их и схватим.
— Хорошая придумка! — одобрил Иван.
— Надо бревно найти, в ворота долбить, — это у Павла смекалка сработала.
На этой же улице недалеко обнаружились лежащие штабелем брёвна разного размера. Взяв среди верхних потоньше, чтобы не так тяжело было, четверо поднесли его к воротам.
— Остальным надо лечь у забора и сквозь щели по окнам стрелять, чтобы выстрелить по нам не смогли, — сказал я, упав сам у забора рядом с подходящей щелью и направив на дом револьвер. — И разберите окна, кому какое. В каком порядке лежим, так и берём.
Павел и еще один оставшийся милиционер отыскали свои "амбразуры", нацелившись на окошки.
— Долби! — крикнул Никитин, лёжа у забора.
Четверо на таране принялись раскачивать брёвнышко, мерно ударяя им в ворота. На каком-то ударе входная дверь на крыльце сбоку дома приоткрылась и показался ствол. Я пальнул в дверь, человек за дверью отпрянул. Послышался звон стекла в одном из окон, кто-то из милиционеров выстрелил. Из окон дома послышалась стрельба, но били не прицельно, не высовывались. Наши для острастки постреливали по окнам. Я тоже выстрелил пару раз по неясным шевелениям в ближайшем окне. Брёвнышко било в ворота без видимого результата, бить оно так могло долго, ворота выглядели крепкими, и засов с той стороны не ломался. На задах дома была тишина, криков и выстрелов не слышно, от наших в засаде не было никаких вестей. Патовая ситуация.
После очередного удара наши брёвноносцы остановились перевести дух:
— Долбим дальше или что? — спросил самый щуплый. Никитин почесал затылок, не отрывая взгляд от дома:
— Да кто их знает... Там они или уже нет.
Люди посмотрели на меня.
— Ладно, бросайте это бревно, — решился я. — Разберите себе дыры в заборе, стреляйте по окнам и двери, чтобы никто нос не высунул и головы не поднял.
Как все приготовились к стрельбе, я скомандовал:
— Огонь!
По дому в разнобой посыпались выстрелы, а я убрал револьвер в карман, подпрыгнул, подтянувшись, и перевалился за ворота на ту сторону. Присев у калитки в воротах, слегка скрывшись за стоящими во дворе санями и наставив на дом наган, я стал одной рукой дёргать железный засов. Стрельба по дому продолжалась. Наконец засов поддался, сдвинулся с места и освободил створку, через которую сразу же бросились Гусь и Никитин. Вбежав во двор, они остановились, соображая куда дальше бежать. В этот момент из разбитого окна дома вылетел предмет. Гусь быстро среагировал первым, толкая Никитина в сторону. Я тоже узнал эту металлическую бутылку, виденную в фильмах про гражданскую. Рванув с места, я вломился в Павла с Иваном, добавив им скорости, и мы втроём повалились за стоящие сани на снежную грязь двора. Когда мы падали, бахнул взрыв.
Павел поднял измазанное землей со снегом лицо. Я вытер брызги со своего, похоже, только их размазав. Иван, смотревшийся не чище, хохотнул:
— Грязный, но целый!
Я поднял с земли какой-то небольшой деревянный чурбачок и с криком "Бомба! Ложись!" зашвырнул в окно, услышал стук и грохот падения. Я подскочил к окну и увидел в углу человека, прячущегося за поваленной лавкой. Выстрелив в стену поверх его, крикнул: "Лежать! Брось оружие!" Павел с Иваном взлетели на крыльцо и ворвались внутрь дома. Одновременно с задней стороны дома послышались крики и выстрелы. В это время во двор вбежали остальные из нашей группы, кто-то подскочил с оружием к окнам, кто-то вслед за Никитиным и Гусём с топотом ворвались в дом.
В доме обнаружилось троё человек, которых мы обезоружили и связали. Ещё троих задержала наша засадная группа на задах участка, позволив бежавшим выйти через заднюю калитку в заборе и выстрелами и окриками заставив тех бросить оружие и сдаться. Один из шести задержанных был хозяин дома, тот самый брат погибшего продавца украденной ткани. Сама ткань тоже нашлась, сваленная в кучу в углу одной из комнат. Недоставало только отвозившего ткань возчика и саней, на которых тот ездил. Ну, его личность и место жительство будем выяснять позже. Мы отправили одного милиционера за нашими подводами на деревенскую площадь и, когда те подъехали, начали перегрузку ткани в одну из них. Отправив первую подводу с тканью и сопровождением на третий Знаменский, попросили сопровождающего позвонить в милицию по телефону из ближайшего места и вызывать еще гужевого транспорта для перевозки задержанных. Сами тем временем загрузили тканью и отправили еще одни сани с милиционером в качестве охраны. Через час-два подъехали еще подводы с товарищами из уголовно-розыскной милиции, мы распределили задержанных по саням, назначили сопровождающих, и осталась даже одни лишнее сани, на которые оставались мы с Павлом и Иваном. Осмотрев дом и не найдя больше оружия или краденных предметов, мы выехали со двора, прикрыв за собой ворота.
