Там оказался похожий дворик, и подворотня, выводящая на параллельную линию улиц. Отряхнувшись от приставшего снега, мы вышли на улицу и пошли по ней не привлекая внимания. Облава осталась позади, шум её скрылся за рядами домов.
— И зачем только облавы проводят, — возмутилась Лиза, — простым людям беспокойство, у торговцев товар отнимают, и я знаю, что даже у купивших могут отнять. Работающим людям тоже надо что-то кушать, а если жалованья не выдали, или дали товаром, тогда только на рынок.
— Я так понимаю, что новая власть думает, что борется с хищениями и спекуляцией, правда, бессистемно. Но на деле получается, что борятся с частной торговлей. Видимо, считают, что все должны покупать в государственных магазинах, — вспомнил я прочитанное когда-то.
— И покупали бы, там цены намного меньше, только там редко что удается купить, всего мало, — вздохнула девушка, — А с хищениями тоже надо бороться, знаешь, сколько со складов воруют. Центральная власть направит работникам продукты, а их в другое место переправят и продают.
— Догадываюсь, — сказал я, — Вот с этим бы и надо бороться, а не торговлю запрещать.
— Да, хорошо бы, — кивнула Лиза, — Только большевики, похоже, и сами не всегда понимают, что делать. То проведут облавы, то опять забывают и дают торговать.
— Это не удивительно, — кивнул я, — Сейчас во власти в основном большевики и некоторые левые эсеры. Все они боролись против властей, и сами никогда не учились управлять государством. И государство хотят построить своё, по новым принципам, не такое, как при царе или с Керенским. Вот и тыкаются наощупь, даже между собой, бывает, договориться не могут.
Мы спокойно дошли до Лизиного дома и поднялись в комнату. В квартирном коридоре мы встретились с одной из соседок, женщиной лет далеко за пятьдесят, если я правильно понял по внешнему виду. Лиза поприветствовала её, и я тоже вслед за девушкой, соседка поздоровалась в ответ, и с опаской оглядела меня. Мы зашли в комнату, сняли верхнюю одежду. "Это соседка," — пояснила Лиза, — "У неё муж рабочий был с фабрики, на германской погиб, она тоже на фабрике работает. Им, и соседке её, по сорок лет, вдовам, они вдвоем одну комнату в квартире снимают."
Лиза поставила замачиваться немного гороха на суп, только он будет готов к вечеру. А пока решила сварить нам пшенной каши на воде, живот уже подводило от голода после утреннего чая. После кухонных хлопот у нас опять завязался разговор о переезде.
— Саш, а как ты думаешь, уезжать именно за границу нужно? — спросила Лиза, ходя по комнате.
— А ты что скажешь, Лиз? Ты что сама хочешь? — поинтересовался я, сидя на стуле у окна и смотря на неё.
— Я вот что думаю, я же иностранных языков почти не знаю, — стала размышлять Лиза, — мы в женской гимназии учили греческий и латинский, ну куда с ними. Еще учили немецкий и французский, могу на них немного разговаривать и читать, и всё...
Я пораженно подумал, что если это "почти не знаю", то что такое мой единственный технический английский?
— С Германией сейчас война, туда уезжать не стоит, — продолжила вслух рассуждать Лиза, — Франция наш союзник, но до неё еще добраться нужно через Германию. Пароходы по Балтике сейчас не ходят. И у них тоже война, и разруха, наверное, и голод. Во французскую колонию уехать, в Африку или Индокитай?
— Не надо в Индокитай, — возразил я, помня, что по нему прокатится почти через двадцать лет Вторая мировая война и японская оккупация.
— Я тоже не хочу так далеко, — согласилась Лиза, — это же на другой конец земли. Туда и не доберешься сейчас. Там жарко, тропики, не привычно. В Африку тоже не хочу. А куда еще?
— Еще остаются Северо-Американские Соединённые Штаты, — напомнил я, желая до конца прояснить вопрос, — и страны Южной Америки.
— В САСШ надо английский знать, а в Южной Америке испанский, — возразила Лиза, — И потом, это чужая земля, там всё чужое. Говорят по другому, верят по другому. Кому мы там нужны?
— Да, тоже так думаю, — согласился я, — Будем мы там нежеланными гостями. И кем там мы сможем работать?
— Я не знаю, — растерянно сказала девушка, — У нас и сейчас то денег и продуктов на дорогу нет, а если приедем туда, на что жить? Саш, может, всё обойдется? Может, в Петрограде останемся, а? Может, не будет страшного голода, и тиф уйдет?
— Нет, Лиз, не обойдется, — мрачно сказал я, — Еще холера будет. И испанка. Всё этом году.
— Какой ужас, — Лиза прикрыла ладонью губы, — А ты откуда всё это знаешь?
— "Есть многое в природе, друг Горацио, Что и не снилось нашим мудрецам," — процитировал я, — Помнишь?
— Шекспир, "Гамлет", — ответила девушка.
— Вот и со мной подобная непонятная штука произошла, — грустно усмехнулся я, — Что раньше было — не знаю, а что будет — помню. Веришь мне?
Лиза расширенными от удивления глазами посмотрела на меня. Потом подошла ко мне, прижала мою голову к своей груди, взъерошила и погладила мне волосы.
— Бедный ты мой, — жалеюще произнесла она, — Детства не помнишь, родных не знаешь. И знание будущего — крест большой. За что с тобою так?
Меня чуть не до слёз тронули такие открытость и сочувствие. Я встал и обнял девушку.
— Ничего, Лиз, ничего. Выкарабкаемся. У меня есть ты, а это немало, сокровище ты моё. У тебя я. Не в одиночку будем.
Лиза кивнула и прижалась ко мне. Мы так и стояли обнявшись, за окном по зимнему рано наступили сумерки. Комната стала темной, лишь вытянутое вверх окно с перекрестием деревянных рам выделялось серым сумеречным светом. Я поглаживал Лизу по голове, по длинным волосам, заплетенным в косу, по хрупкой девичьей спине.
— Я тебе верю, Саша, — прошептала Лиза, — Сделаем, как ты говоришь. Уедем из Петрограда.
— Да, Лиз, — коротко сказал я.
— Правительство тоже уедет из города? Скоро, да?
— Да, скоро. В марте уже новое правительство переместится, — уверенно произнёс я.
— А мы куда? Тоже в Нижний, как и правительство? — спросила Лиза.
— Зачем в Нижний, — удивился я, — Поедем как и правительство — в Москву!
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
**
Интересные ссылки:
"Примус, керосинка, керогаз".
http://www.popadancev.net/primus-kerosinka-kerogaz/
"Опасные "птенцы"
http://www.aif.ru/archive/1697759
Чем питались простые граждане в первые послереволюционные годы.
http://oursociety.ru/publ/istorija_rossii/chem_pitalis_prostye_grazhdane_v_pervye_poslerevoljucionnye_gody/4-1-0-274
Похлебкин В.В. "Еда в эпоху революции и гражданской войны в России. 1917-1922".
http://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9F/pohlebkin-viljyam-vasiljevich/kuhnya-veka/9
"1917-1918: "Разгрузка" Петрограда".
http://www.el-history.ru/node/319
Пол Аврич. "Русские анархисты. 1905-1917"
http://iknigi.net/avtor-pol-evrich/48051-russkie-anarhisty-1905-1917-pol-evrich/read/page-10.html
Бонч-Бруевич В.Д. По личным воспоминаниям.
http://www.illuminats.ru/home/29-new/4429-soviet-russia
Глава 3.
Ужин, на мой прежний взгляд, был весьма скромный — тарелкой горохового супа без мяса, без лука, с картофелиной в нём на двоих, и пара стаканов непонятного чая с кусочком хлеба. Но при этом показался очень вкусным, хотя и недостаточным. Поговорка "голод — лучшая приправа" подтвердилась экспериментально.
Уже полностью стемнело, в городе не светилось ни огонька. Жители, как видно, экономили свечи или керосин, у кого он есть. Мы с Лизой решили ложиться спать, завтра ей надо на работу, получить расчет перед отъездом из Петрограда. Ну и я пройдусь с ней за компанию, не сидеть же день в четырех стенах комнаты.
Всё-таки приятны давно забытые ощущения, когда лежишь с девушкой, к которой чувствуешь пусть пока еще не любовь, но душевную близость и теплоту, даже уважение, удивляясь как она жила тут в таком некомфортном и опасном мире. Лежишь и ощущаешь её тело через тонкую ткань, обнимаешь, гладишь её волосы, спину, бёдра. Целуешь, ласкаешь её, касаясь изгибов её фигуры. Она подается навстречу, прижимается, подставляет лицо, проводит руками по тебе. Позволяет и помогает стянуть с неё длинную ночную рубашку, быстро сбрасываешь с себя нательную рубаху и подштанники. Девушка раскрывается, запрокидывает голову...
Заснули мы не скоро...
Наутро вставать пришлось в шесть часов. Пока встанешь, затопишь плиту, вскипятишь чай. Долго всё. Электрический чайник, кажется, уже должны были изобрести, но распространения, наверное, пока не получили, да и электричества в Петрограде не часто подают. Приятный момент, у нас осталась немного пшенной каши, её надо подогреть, а то следующий раз поешь только в обед чем в столовой покормят, куда Лиза, говорит, проведёт.
Ну улице морозно и темно. Я иду, хоть и заморивший червячка, но немного невыспавшийся. Тело это должно быть привычно к ранним подъёмам, но наверное, психологически я прежний к ним еще не готов, отвык. А Лиза весела. Идёт, держа меня под руку, улыбается чему-то, посматривает на меня. Глядя на неё невольно расплываюсь в улыбке. Интересуюсь причиной её весёлости, она не скрываясь отвечает: "С тех пор, как ты появился, у меня жизнь сразу переменилась. Всё стало по другому, и всё хорошо!"
"Чудо ты моё весёлое," — говорю ей. А сам думаю, что приятно, конечно, относить Лизину радость на счет моих мужских способностей, но, скорее всего, она просто поела эти дни лучше, чем обычно, и стала не одна теперь, вот и радуется. Хотя... Это мне, привыкшему к эгоизму... нет, эгоизм в любые эпохи был, к большему цинизму и равнодушию двадцать первого века, яркие чистые открытые чувства в диковинку. А Лиза по году своего рождения еще романтическая барышня девятнадцатого века. Но может я просто старый уже был, в том времени, вот и не ощущаю так остро? Кто этих девушек разберёт, не помню уже. "А может, Лиза в меня влюбляться начинает?" — мелькает мысль. Не хотелось бы огорчать своим неуклюжим поведением такое милое трогательное чудо. Уфф...
..............
Шли мы около часа, о чем-то говорили, смотрели друг на друга, улыбались. Я и по сторонам поглядывал. Приблизились, похоже, к центру. Прошли по мосту речку какую-то, канал, опять речку. Впереди замаячил шпиль, смутно напоминавший Адмиралтейство. А на улицах стало гораздо оживлённее, жизнь бурлила и проявлялась в каком-то непонятном, казалось даже сумбурном, движении. Люди ходили и даже бегали, часто, быстро, и, большей частью, вооруженные. Проехало целых два автомобиля. Вспомнились почему-то, похоже по ассоциации, строчки из песни:
На улице Гороховой ажиотаж,
Урицкий всю ЧеКа вооружает...
Надо же, думаю, придёт же в голову. Бросилась в глаза уцелевшая табличка на доме с названием улицы: Гороховая... Гороховая?! До известного дома два по этой улице мы, впрочем, еще не дошли. Я переваривал удивление адресом, и тут же был ошарашен фразой, брошенной на ходу каким-то студентом или вчерашним гимназистом. Он пробегая мимо, куда-то спеша и поправляя постоянно сползавшую с плеча винтовку, бьющую его прикладом по ногам, выпалил: "Лизавет Михална, вас товарищ Востриков спрашивал," — и умчался дальше по своим несомненно важным делам. "Я услышала, Семагин," — крикнула Лиза ему в спину, — "подойду!"
— Лиза, а в каком машинописном бюро ты работаешь? Я что-то запамятовал, — насмешливо прищурившись, посмотрел я на девушку.
— Ой, и правда, я же тебе не сказала тогда, — расширились Лизины глаза.
— Случайно, не на Гороховой, два? — с усмешкой спросил я.
— Нет, не два. Десять. Прости, прости, забыла, из памяти вылетело — виновато взглянула Лиза, — У нас бюро в Комитете охраны. Со мною так приключилось. Помнишь, я тебе рассказывала, после революции год назад наше присутственное место разогнали, — принялась она мне объяснять, — И кушать совсем нечего было. И тут меня знакомая, которой я заказ шила, помогла с протекцией в машинописное бюро при комиссариатах милиции, от Временного правительства. Они тогда вместо царской полиции создавались. Вот там я и работала. А после октября, когда большевики власть взяли, милиция перестала почти работать. Многие разбежались, пишущие машинки утащили, да что там машинки, перья и чернила забирали. А я осталась, и машинку свою никому не дала забрать. Мне идти некуда было, кормиться нечем. Нас таких очень мало оставалось. Вот я у нового начальства и на хорошем счету. Печатаю я хорошо, исправно, быстро и без ошибок...
— И ты молчала, такую историю не рассказала, — притворно хмурясь протянул я.
— Ну полно, не злись! — Лиза хихикнула и ткнула кулачком меня в бок, — ну запамятовала, а теперь сказала.
— А Востриков это кто? — поинтересовался я.
— Товарищ Востриков это начальник нашей хозчасти. Большевик. Он раньше на заводе работал, а теперь вот над нами главный. Он хороший дядька, не злой. Совсем пожилой, ему уже лет пятьдесят, наверное.
Тем временем мы дошли до дома номер десять. На крыльце никто не стоял, лишь входили и выходили люди, по одному и группами. Мы прошли внутрь, и Лиза, продолжая держать за меня под руку, повела меня куда-то вглубь коридора к одной из дверей. Навстречу нам шел быстрым шагом невысокий худощавый седоватый человек в небольших круглых очках, одетый в пиджак и косоворотку и в брюки, заправленные в сапоги.
— Здравствуйте, Павел Иванович, — поздоровалась Лиза.
— Ааа, Лизавета, доброго утречка! — ответил мужчина, — и вам, товарищ, — обратился он ко мне. Я поздоровался в ответ.
— А я тебя, Лизавета, уже спрашивал, — сказал, по видимому, товарищ Востриков, — Катерина передала, что занемогла и прийти не сможет. Как бы не тиф оказался. А нам работы на сегодня многовато, за вчерашний день и с позавчера еще оставалось... А вы, товарищ, по какому вопросу?
— А я с Лизой, — кратко ответил я, — увезти её хочу.
— Павел Иванович, это мой Саша, мы в Москву собрались уезжать, — наклонив вниз голову, пояснила Лиза.
— Ай, Лизавета, без ножа режешь! Как же мы без тебя да Катерины! — поморщился Павел Иванович, — Ну да, понятно, дело молодое. Я бы сам тебя увёз, будь помоложе годков на двадцать, — и он хитро прищурился, — А вы, товарищ Александр, не хотите ли остаться в столице? Вы, с фронта, вижу, человек бывалый. А нам в комитеты охраны добровольцы нужны.
— Да мы уже надумали переезжать, товарищ Востриков, — отказался я, — да и другим заниматься хочу. Грамотный, читать считать умею.
— Грамотный это хорошо, — покивал Востриков, — А мне вот партия сказала "нынче здесь твоё место", вот я и делаю не то, что нравится, а то что партии нужно. Бабами, вот, командую.
— Понимаю, тяжело с ними, так и мучаемся, — вздохнул я, хитро взглянув на Лизу. Её прищуренный взгляд показал мне, что это мне обязательно припомнят.
— А ты, Лизавета, хоть на сегодня не поможешь ли? А то аврал у нас, — спросил Востриков.
— Саш, да, сможем? — оглянулась на меня Лиза.
— Поможем, чего ж не помочь, — пожал я плечами, всё равно делать было нечего.
— Вот и замечательно! Я тебе сводки и отчеты уже на стол положил, — обрадовался Востриков, — а вечером, Лизавета, приходи в финотдел, я договорюсь, чтобы расчет подготовили. А потом ко мне.
