Все, о чем вы мечтали

— От Байонны до границы с Испанией чуть больше десяти лье. Граф, нам надо определиться.

Так определяйтесь, я-то здесь при чем? Вы здесь бывали, вам и карты в руки. Кто предлагал ехать через Бордо? Вы. Я хотел через Тулузу, сами же отговаривали. Во как, мой совет вдруг понадобился.

— Я слушаю вас.

— У нас три возможности. Во-первых, можем попытаться пересечь границу как обычные путешественники, не опасающиеся погони. За два дневных перехода мы будем в Ируне, этот город уже на испанской территории. На границе предъявим ваши бумаги.

Хорошо. Побыстрее бы.

Гонсало сделал паузу и с интересом на меня посмотрел. Гильермо окинул мою щупловатую фигуру скептическим взглядом. Пепе подмигнул. Хуан нахмурился. Кугель улыбнулся. Как я должен понимать этот мимический коктейль?

Что-то мутят ребята. Была бы погоня — Пепе бы учуял. Была бы засада — Пепе бы учуял. Чего я не знаю?

— Так могут рассуждать и те, кто нас преследует. Возможна засада, возможны любые неожиданности на границе. Не только вы, граф, столь искушены в подобных делах. Согласны?

Кивнул. Само собой. Он что, серьезно, или решил подбодрить, похвалить молодого? Я вообще не искушен. Случайно получилось, повезло. И чо?

— Можем нанять судно в Байонне или Сен-Жан-Де-Люз (это небольшой рыбацкий городок почти у самой границы) и морем, за день, переправиться в Сан-Себастьян. Карету, лошадей придется оставить, но что мешает их вновь приобрести в Испании? Бумаги предъявим в порту, после швартовки.

Кто мешает бросить, а потом заново приобрести? Жаба. Это сейчас шестнадцать лошадей и карета — копейки для миллионера. Денежки отдавать придется, долг может основательно повиснуть на моей шее, хорошенько ее, гордую, пригнув к земле. И так уж... Хрен его знает, как дела с родственниками пойдут. Одно дело — необходимые траты, другое — перестраховка. Трудновато будет владельцу объяснять. Подумать надо...

А что за рыбаки такие? Знакомые? А если сдадут? Куда мы на море денемся?

Посмотрев на мою глубокомысленную физиономию Гонсало воздержался от выводов и продолжил.

— Есть третий вариант. Некоторые из нас имеют хороших знакомых среди эускара в Байонне. Очень хороших знакомых... Друзей. Нам могут помочь, проведя горными тропами через границу. Карету и часть лошадей придется оставить. Нам могут помочь, переодев в одежду эускара и сопроводив до Ируна или до Сан-Себастьяна. Поедем в составе их отряда проведать родственников. Они сами найдут повод. Бумаги не потребуются. Карету придется поменять.

— Ваши друзья проведут нас через границу по фальшивым бумагам?

Гонсало пожал плечами, вместо него сунулся Пепе.

— Им не нужны бумаги. Эускара независимы и горды, они не признают границы Испании и Франции, разделяющей их землю. На земле своей родины им не нужны документы.

Вона как. Чего-то слышал. Баскские сепаратисты?

Пепины, значицца, дружки. Пепе баск?

— Гонсало, это возможно?

Вместо него опять влез Пепе.

— Нет ничего, что не смогут эускара на своей земле!

— Да, если сказать, что в нашей карете не поместятся тридцать эускара, они моментально туда набъются.

— Тридцати каталонцам для этого достаточно узнать, что в карете завалялся медяк.

Так, Хуан — каталонец.

Гонсало подмигнул Гильермо, Гильермо подмигнул Гонсало. Хуан надулся.

— Тридцати галисийцам можно сказать, что места хватит всем.

Опа! Гильермо — галисиец. Эти-то что такое? Но каков Гонсало! Коварный!!!

А сам-то Гонсало кто? Ну же, ну, кто его щелкнет по носу? Судя по всему, у Гильермо проблемы с ответом. Заминка, Гонсало прав. Галисиец...

— Мадридец!

Произнес и торжествующе огляделся. Типа — уел!

Так вот ты откуда, коварный змей Гонсало.

— Хорошо, господа. Выслушаем предложения ваших друзей от них самих, тогда и примем решение. Возможно, они в отъезде, не будем гадать. Пепе, ничего не чувствуешь?

— Нет.

— Хорошо. Поторопимся, господа.

В Байонне не задерживались. Выучил три слова на баскском: спасибо — эскеррик аско, пожалуйста — меседес, извините — баркату, и этого достаточно. Все три пригодились. Гонсало пытался еще напрячь мой ум и волю, но я воспротивился. Берегу место для кастильского, а если потом найдем в мозгу свободный уголок, то — да. Хотя в планах итальянский. Но — молчу, молчу. Переночевали на Кузнечной, рю Де Фэр, в районе Гран Байон, утром через Испанские ворота по откидному мосту покинули город. .

Я и не знал, что местные — тоже баски. Ребята называют их эускара — баскское самоназвание, как теперь понял. Пока не увидел береты и не стал приставать с вопросами так и пребывал в дремучей темноте.

Много вишневого цвета в одежде, много во всем — как национальный признак. Нравятся. По-моему, Пепе — точно баск, он тут как свой. Совсем свой.

Вечером, когда спустились в трактир, Пепе долго и многозначительно переглядывался с соседями, вставал, подсаживался за столы. Три раза. Дважды вспыхивала оживленная беседа, смеялись. За третьим — сидели, как лом проглотив, чинно роняя слова. Друзей его так и не вычислил. Знакомых — море, но особой Пепиной дружбы с кем-то из собеседников не ощутил. Может, излишне пялился, люди не любят, чтобы напоказ.

Хорошо хоть — по носу никто не щелкнул. Живи, пацан!

Сидит народ, выпивает, закусывает, расслабляется после трудового дня. Мы тоже не отстаем: винцо, какая-то местная колбаса. Так себе... К нам не лезут, мы не лезем. Почти все разошлись. осталась компания за дальним столиком. Пепе толкнул меня локтем в бок, кивнул на них и пошел, не дожидаясь. Типа — приглашают. Меня одного, наши бровью не повели, словно так и надо.

Убей бог, он с ними даже не переглянулся.

Ну, хорошо.

— Синьоры, граф де Теба.

— Хосеб Арисменди.

За сорок. По возрасту — не самый старый за столом. Крепкий рыбак, лицо иссечено морщинами, особенно у глаз — белые на загаре. Жмурится. Начальник.

— Хавьер Эчеберрия.

Очень умные глаза. Трудно смотреть, не охота ввязываться в дуэль взглядов. Всего меня просветил, взвесил. Ой, боюсь, приклеенный ценник мне не понравится. Не дорого.

— Ибаи Ларринаги.

Хороший парень. Честный. Молодой, чуть за двадцать.

— Андер Итурраспе.

Дед. Почему представился последним? Не понятно.

— Граф де Теба, мы переправим вас морем в Сан-Себастьян. Мое судно находится в Сен-Жан-Де-Люз, жду вас в своем доме завтра вечером, послезавтра утром выйдем в море. Ваш друг покажет. Через три дня после вашего отплытия Ибаи и Андер пригонят лошадей и карету. Согласны?

Без меня меня женили. Как-то и не знаю... В принципе, неплохо. Если им можно верить...

— Чем я буду обязан за эту услугу?

— Ничем. Мы сделаем это для него. — Арисменди кивнул на Пепе.

То есть — безвозмездно, как говорила Сова. Соглашусь, но если Пепе не сможет дать убедительных гарантий надежности своих друзей, попрем на границу по первому варианту. В конце концов, возникнут проблемы — какой-никакой, а запасной путь есть. Морем.

Хм? Гарантии надежности? Ему что — мамой клясться?

— Я могу посоветоваться вон с тем моим спутником?

— Зачем?

— Умный. Очень.

— Да? И сколько либр он может поднять?

Не понял юмора. Чего поднять?

— Хорошо. Благодарю вас.

— До встречи.

Баски встали, каждый слегка склонил голову, прощаясь. Я постарался скопировать один в один. Пепе, гад, хоть бы предупредил, подсказал, как себя вести! Обижу еще чем-нибудь, не дай бог. Не пятится же мне задом?! Повернулся и пошел за стол к своим.

— Согласился. Морем. Извини, Гонсало, хотел посоветоваться, но они были против. Я даже не понял...

— Если человек из Бильбао, он сам об этом скажет, а если нет — то и нечего с таким разговаривать.

Опять не понял. Где этот Бильбао? При чем здесь...

— Эускара очень независимый народ. Гордый. Не видят смысла разговаривать со всякими прочими. Бильбао их главный город в Испании, родившиеся там считают себя лучшими.

Опять Хуан сунулся с пояснениями, а тут Пепе подошел. Сейчас будет ему...

Мне у Хуана такой анекдот понравился.

Сидят мадридцы, всех проходящих, проезжающих мимо — матерят.

Те злятся, сгибаются, стараются побыстрее прошмыгнуть.

Наконец один из проезжавших не выдержал, остановился, и давай их в ответ крыть по матери! И так, и сяк!

О, наш человек! — обрадовались мадридцы.— Молодец! Мадридец! Давай! Давай! Еще!

Гонсало смеялся со всеми. Хороший мужик. Да все они отличные парни.

Река Нив на месте, мосты через нее на месте, и побыстрей, побыстрей, очень в Испанию хочется.

Ребята с некоторым испугом косились, пока наша банда проезжала мимо Катедраль Сент-Мари де Байонн, но я только перекрестился на два острых симметричных шпиля, которые, мне кажется, и так видны отовсюду. Задержавшие дыхание компаньоны благочестиво последовали моему примеру. Выдохнули и начали удаляться.

Вот так. Я такой!

Закат подкрасил оранжевым облака, набежавшие с моря. Низкие горы с пологими вершинами справа спускаются в океан, налево — чередой скрываются за горизонтом. Как не напрягай взгляд, пока не видно: покрыты синеющие впереди склоны кудрявыми шапками лесов или солнце раскаляет безжизненные голые камни. Ни зеленого, ни коричневого, стального оттенков. Легкая глубизна в тоне. Словно затянуто дымкой тумана, словно через мутноватое стекло раскаленного за день воздуха. Синие горы на фоне глубокого голубого неба, переходящего цветом в сталь над волнами океана.

— Морем пахнет...

— Что, ваше сиятельство?

— Морем пахнет. Далеко еще?

Запах моря яркий, сильный, уже с полчаса будоражит ноздри, но карета, по-прежнему, катится по обычной сельской грунтовой дороге меж лугов, покрытых кое-где невысокими зарослями кустов, c редкими, низко стелющими над землей густые зеленые ветви, деревьями, такими, что издалека, сросшиеся в куст, они и смотрятся как куст — живописный, сочно-зеленый, с десятком коренастых стволов, по-хозяйски цепко схватившихся за землю. Морские ветра, только держись.

— Море-то? Так вот же оно, перед вами.

— Где, не вижу?

— Как не видите? Вы же на него смотрите.

— Да где же? Никакого моря...

И только тогда я заметил повисший в воздухе на горизонте корабль. Маленький, совсем крошечный на таком расстоянии. Под всеми парусами он плыл, удаляясь от берега, серьезный, старательный как майский жук. Почему-то в голову пришло именно это сравнение. Кораблик, плывущий по небу... Небо и океан одинаково голубовато-серого цвета слились, линия горизонта исчезла.

Закат был быстр, как... Солнце стремительно промчалось по небу и рухнуло в океан, наполовину уйдя в воду. Минут за двадцать. Вот и обозначился горизонт, по водной глади пробежала алая дорожка почти до самого берега, далекие белоснежные облака потемнели. Те, что попытались закрыть алый край уходящего в море светила, почернели, притворяясь могучими, грозными, страшными, предгрозовыми, а их собратья, далекие от кровавого буйства заката, по-прежнему — мирными барашками паслись в отблесках золота на последней предзакатной синеве. Дальше только звезды.

В деревушку не стали вьезжать. Пепе показал спуск к морю, по нему выскочили на длинную полосу пляжа. Колеса кареты, слегка посрипывая прилипшими к ободу кварцевыми блестками, шли по слежавшемуся песку у самого края мягко накатывающихся волн. Мерный шорох прибоя почти заглушал негромкий шелест колес. Коней пустили шагом, чтобы грохотом копыт даже случайно не привлечь внимание готовящихся отойти ко сну местных зевак. Пусть чужие, посторонние нашему делу, глаза и уши спокойно заснут в своем городке. Вечереет, на другом крае бухты изредка зажигаются огни в окнах, некоторые гаснут. Наша цель — домик, приютившийся на отшибе, метрах в ста от темнеющей массы низеньких сельских строений, искорки света в основном подальше, ближе к центру. Там жизнь, там полуночники, а здесь — наши дела. В темноте подъедем, никто и не заметит.

К указанному Пепе домику подкатили, когда яркие звезды полностью заполонили фиолетовый небосвод. Еще чуть-чуть и — совсем почернеет, тогда — глухая ночь, плеск волн, запах моря, перебиваемый ароматами листвы и слежавшейся травы, доносящимися из ближайших зарослей. Луна, тишина, покой.

Домик у пляжа, отделен от него полосой шириной метров двадцать каких-то кустов, травы. Наверно, есть тропинка, в темноте просто не видно, но карету к дому не подогнать. Придется здесь оставить и спешиваться.

Из темноты донеся протяжный крик. Какое-то слово, я не понял? Жалобно так, просительно. По-моему, откуда-то со стороны нашего дома. Прибой мешает определить направление. Точно, что с берега кричали.

Пепе, кажется, что-то понял.

Выстрел! Точно выстрел, именно оттуда, от дома — резкий хлопок. Пепе, словно получив подтверждение, голопом сорвался, погнал коня к краю пляжа, к зарослям.

Что-то случилось, не так пошло. Надо быстро уматывать, пока нас не заметили. Но Пепе... Пепе!

Еще выстрел. Я переглянулся с Гонсало, пожал плечами, махнул рукой назад. Уходим.

Еще выстрел. Спешившийся Пепе, бросив коня, вломился в заросли. Ну черт знает что! Нашумели. Сваливать надо, а этот...

Опять крик. На этот раз, без сомнений — точно, от нашего дома. Жалобный, призывный. Раненый там, что ли?

Ответом послужил почти залп из пяти-шести стволов, с треском разорвавший темноту. Похоже, наш Пепе добрался до живодеров. И, кажется, получил в ответ...

Не сговариваясь, все спешились: испанцы побежали через пляж, а я полез в карету. Там у меня под сиденьем засунута перевязь с шестью нашитыми пистолетными кобурами, килограмм на десять общего веса, на себе просто так таскать не будешь. Кугеля упросил, помог соорудить. Два в руках и шесть на перевязи. Метров сто бежать — не сдохну, но запарюсь. Шпагу отстегнул, забросил внутрь: только мешает, лишние полтора кило. Кинжалом обойдусь. А пистолеты я теперь и перезарядить могу. Не факт, что потом все выстрелят, но штуки три — точно. Как пойдет, тем более в темноте: примерно минута на перезарядку каждого. Для сравнения, чтобы прочувствовать границы моей ущербности: за это время испанцы способны дать по пять выстрелов из ствола, а Гильермо — шесть. Кугель три, ну а я... За пять минут уверенно перезаряжу весь свой арсенал, даже в темноте. Хотя в темноте пока не пробовал.

Кугель, вооружившись штуцером, это такой дробовик из трофейных, не знаю, как его правильно называть, прицепил свой тесак и привычно загрузил в карманы пистолеты. Кто как, а вот он их в карманах таскает. Может, еще и за пазухой, но сейчас не заметно. Темно.

И мы заковыляли по рыхлому песку пляжа к зарослям, вслед нашим унесшимся выручать Пепе безбашенным боевикам, туда, где, судя по всему, разгоралось сражение. По стрельбе, в смысле. Беспорядочной, ни хрена на слух не понять. Наши мочат, наших мочат? Только, мне думается, надо пойти другим путем, чуть-чуть в обход, с тыла выйдем.

Вломились как бизоны — метров на пятьдесят правее испанцев, стали продираться в расчетном направлении. Идиот! Темень абсолютная, через пять метров застрял в каком-то кусте. С треском выворачиваясь из плена, запутался ногами, потерял равновесие и рухнул. На труп, чуть не заорал, когда понял. Шедший позади Кугель, помогая мне выпутать ноги из навязших плетей травы, чиркнул кресалом, добывая хоть какой-то огонек. Лицо разрублено почти пополам, залито черной кровью... если бы не ершик седых волос... И шрамик над левой бровью. Дед, имени уже не помню. Прожил такую длинную жизнь, наверняка в ней было всякое, а встретил меня и — через день... Один только день, и — все.