Все, о чем вы мечтали

За массивной резной дверью кабинета на третьем меня ждал очередной церковный служитель.

— Здравствуйте, ваша светлость, проходите.

Жестом руки отпустив мое уже примелькавшееся сопровождение (почтительно согнувшись и пятясь задом, тихонько прикрывшее за собой дверь), полный человек в черной, наверно — шелковой — сутане, из-под которой виднелось изящное, тонкое кружево, по виду очень дорогое, приветливо улыбаясь, шагнул мне навстречу.

— Мне кажется, вы теряетесь в догадках. Позвольте же мне все прояснить. Думаю, уместнее, если наша беседа будет протекать за столом, прошу вас, окажите мне честь совместно откушать. Надеюсь, вы не против пока обойтись без прислуги, некоторые темы не для их ушей. Справимся?

Священнослужитель неожиданно подмигнул.

Все время, пока он говорил, я не мог оторвать глаз от раскинувшегося передо мной богатства. Хлеб, сыр, мясо! Вино. Было уже...

Надо отвлечься, изучить лицо, подумать... Слова обдумывать.

Среднего роста, полный, но какой-то гибкий, скользящий, сильный. Словно борец, закутавший сталь мышц в мешковатый халат.

Хлеб, сыр, мясо!

С трудом удалось отвести взгляд.

— Вы очень любезны. Благодарю.

Теперь — лицо. Грубые, рубленные черты, взгляд из подлобья, пронизывает, давит, но — все вместе производит впечатления воинственного благородства. Сильная воля. Не похож ни на кого, на него самого хочется быть похожим. Воин. Друг.

— Позвольте представиться, ваша светлость. Аббат дон Диего, маркиз де ла Вега Инклан.

Аббат. Маркиз — ваше сиятельство. А как обращаться к аббату?

— Я очень уважал вашего отца, дона Хосе Мария Альварес де Толедо и Гонгаса, одиннадцатого маркиза Вильяфранка-дель-Бьерсо, пятнадцатого герцога Медина-Сидония, тринадцатого герцога Альба, восьмого герцога Фернандина, герцога Монтальто, герцога Бивона и прочая, прочая, извините, что сейчас не перечисляю все.

Хера се! Ну и мальчика я раздел.

Опять Вильяфранка... Врет?

— При его жизни нас почитали друзьями, но, пожалуй, этого не было, как это для меня не прискорбно. Человек, тонко чувствующий все грани искусства, великолепный музыкант, ваш отец мало кого допускал в свой мир, многим памятна благородная сдержанность рода Вильяфранка-дель-Бьерсо. И все же — я считаю себя его другом и сделаю все, чтобы быть достойным дружбы его единственного сына.

Ждет, что брошусь ему на грудь?

— Я был ранен, ваше сиятельство. Многие воспоминания утрачены.

Благородная сдержанность присуща не только роду моего предполагаемого отца. Дальше.

— Мне известно, что вы потеряли память при ранении в голову. Прошу меня извинить, что напоминаю об этом, но... Раccкажу вам о вас.

Будешь вторым. Монтихо неплохо врал у принца. Может, и Вильяфранка я такой же, как граф де Теба?

— Вы родились в Вене, в законном браке, признанном и освященном католической церковью, в 1784 году. Ваша мать, баронесса Урсула фон Кинмайер, единственная родная сестра барона Микаэля фон Кинмайера, фельдмаршала-лейтенанта австрийской армии, командующего военным округом в Торгау, племянница по материнской линии барона Михаэля Фридриха Бенедикта фон Меласа, генерала кавалерии, который сейчас командует войсками во внутренней Австрии, в Богемии, тогда же скончалась родами.

Бриллиантовые пряжки на туфлях. Такой человек не станет врать.

— Мне тяжело об этом говорить, но брак вашего отца не был признан здесь, в Испании.

— Почему?

Аббат несколько замялся с ответом.

— Мезальянс. Прошу простить, ваша светлость, но вы спросили...

Все равно не понимаю. Не знаю этого слова.

Пришлось вопросительно поднять брови домиком.

— Слишком велика разница в общественном положении. Кроме того, ваш отец был уже женат.

Неприятно, конечно. Можно развестись, но... церковь, кажется, не разводит? Он что, двоеженец?

Взглянув на мое застывшее лицо, аббат торопливо продолжил.

— Если бы его величество Карлос III дал согласие на брак, ваша мать могла получить титул, скажем, графини, который перешел бы к вам, а так...

Избегая взгляда моего визави, сосредоточился на отрезании кусочка окорока. Получился здоровый ломоть. А я и хотел! Пусть спишет на нервы. Жрать хочу — не могу!

— Так что же произошло?

— Совсем молодым, восемнадцатилетним, за девять лет до вашего рождения, герцог сочетался браком с доньей Марией дель Пилар Тересой Кайетаной де Сильва и Альварес де Толедо, внучкой дона Фернандо, двенадцатого герцога Альба, которой тогда едва исполнилось двенадцать лет. Ващ отец прямой потомок Великого Педро Толедского, в подготовленном браке соединялись два наиболее знатных рода Испании, равных по знатности королевской династии, более древних, чем правящие Бурбоны. От рода вашего отца, рода Гусманов, восходящего к кастильским королям, ведут свою линию монархи Португалии. К величайшему сожалению, этот брак оказался бездетным.

Теперь понятно, почему я единственный сын.

— Герцог превосходно играл на виоле да-гамба, инструменте с глубоким, волнующим, мягким звуком. Путешествуя, будучи в Вене, на одном из концертов в Опере он встретил вашу мать. Ваш отец был ослеплен вспыхнувшей любовью. Чувства были взаимны, герцог собирался развестись. Он сделал предложение вашей матери, которое было принято. Но предстоящий развод не был одобрен в Испании. В отчаянии влюбленные обручились, и ваш отец отбыл на родину, чтобы припасть к ногам его величества, вымолить разрешение испанской церкви. Надеясь уладить дела. Но, увы... Все было напрасно. Наша церковь была против предстоящего брака. Как я уже говорил — слишком разный общественный статус.

— Баронесса, сестра и племянница австрийских фельдмаршалов — это мало?

— Тогда — да. Ваш дед еще не был бароном. И он, и ваш дядя не занимали существенных постов. Обычные офицеры с неопределенными карьерными перспективами.

— Что же дальше?

— Герцог обезумел. Простите, ваша светлость. Он вернулся в Вену и тайно сочетался браком с вашей матерью. В этом браке родились вы. Церковь Австрии закрыла глаза на необычайные обстоятельства. По требованию Санта Каса, простите, Святой Инквизиции, ваш отец был вынужден вернуться. Брак с герцогиней Альба так и не был расторгнут, брак с баронессой фон Кинмайер не был признан действительным.

— И?

— Оскорбленные столь явным пренебрежением, родственники вашей матери не препятствовали отъезду младенца в Испанию. Ваш отец был вынужден отдать вас на воспитание в монастырь, где вы и находились до 1798 года, когда горячее сердце истинного аристократа и патриота, страдающее за поражение родины, позвало вас встать под знамена своего деда, чтобы отомстить оккупантам. На полях сражений вы попали в плен, были освобождены, и, по пути на родину, тяжело ранены.

— Мой отец?

— Герцог скончался в 1796 году при достаточно странных обстоятельствах. Болезнь буквально за пару месяцев выпила все его жизненные силы. Ходили слухи, что он был отравлен, но слухи так и остались слухами. Все наследство и титулы отошли к вашему дяде, младшему брату герцога. Ваш дядя — двенадцатый маркиз Вильяфранка-дель-Бьерсо, шестнадцатый герцог Медина-Сидония. Ваша мачеха — тринадцатая герцогиня Альба, самая знатная дама в государстве.

— А кто же я?

Аббат-маркиз рассеянно потер переносицу. Совсем не ест, мешая этим мне обжираться. Когда еще...

— Хм... В монастыре вы находились под именем Алехандро Педро Мигель Хосе Мария Карлос. Крещены как Александр Петер Микаэль фон Кинмайер.

Стоило ради этого меня волочь через всю Европу. В монастырь? Сбегу.

— Идальго имеют право на шесть имен, обычные гранды Испании — второго и третьего ранга — на двенадцать, гранды первого ранга в этом не ограничены. У вашей мачехи тридцать одно имя, она пользуется заступничеством многих святых.

— Почему же вы ко мне обращаетесь — "ваша светлость"? Ваше сиятельство?

— Немного терпения, ваша светлость. Что же вы ничего не едите? Попробуйте эти устрицы.

— Благодарю вас, стол великолепен. Давно не доводилось столь роскошно обедать. И все-таки?

— Герцог не оставил каких-либо распоряжений относительно вас. Его смерть была так неожидана. Сорок лет — разве это возраст для настоящего мужчины, кто бы мог подумать? Все произошло так быстро...

Аббат откинулся на стуле, прикрыл глаза и замолчал. В уголке рта прорезалась горестная складка. Может быть, он действительно считал отца своим другом? Смотрится правдоподобно.

— И только недавно в распоряжении их католических величеств оказались некие бумаги, в которых ваш отец официально признает вас своим законным сыном и единственным наследником. Где были эти бумаги все прошедшие годы, ваш покорный слуга не имеет чести знать. Возможно, если будет на то согласие их величеств, вам вернут наследные титулы и имущество. Недостающее можно будет оспорить в кастильском королевском суде.

— Что может повлиять на решение их католических величеств?

Аббат вздохнул.

— Насколько мне известно, граф Монтихо был послан за вами ее величеством Марией-Луизой Пармской. Несомненно, этот шаг был одобрен его величеством Карлосом IV, иначе и быть не может.

— Но, мои родственники...

Меня бесцеремонно перебили. Правильно — ты слушай, слушай.

— Молодой граф де Теба милостиво принят при дворе. Его отец имел счастье принадлежать к ближайшему окружению королевы. Граф Монтихо не посмел бы использовать это имя, если бы не был уверен, не получил соответствующего разрешения или — даже прямых указаний.

Кинул на меня внимательный взгляд — все понял? Понял, не дурак.

— Но есть препятствие, устранить которое только в ваших силах. Если вообще возможно.

Что на меня смотреть? Гадать не собираюсь. Говори.

— Вы должны стать настоящим испанцем, грандом. Не только титулами — душой. Принять Испанию в свое сердце, понять ее, ощутить ее величие, страсть, стремления. Испания — ваша родина, ваша боль, ваша любовь. Без этого ни народ Испании, ни ее духовенство, ни двор не смогут вас принять. Земля Испании вас не примет.

Возвышенно, но мутно. Что конкретно от меня требуется?

— То есть, недостаточно будет выучить кастильский?

— Да, потребуется еще латынь.

Мне нравится этот дядька. С юмором.

— Пока любой, кто увидит вас и перебросится хоть парой слов, опознает габачо. Вы немец, француз, кто угодно, но не испанец. В вас нет твердости нашей веры, вы не ощущаете божественной сути королевской власти, вы не можете быть опорой монархии, опорой веры христовой, вы не знаете наш народ. Вы все забыли, ваша светлость, и сформировались вновь под нездешним солцем.

— И что же делать?

— Я помогу вам. Я расскажу вам о Испании, я покажу вам в нас то, чего габачо никогда не увидят и не поймут, я раскрою вам истинную суть нашего народа, а дело ваше — принять или не принять, понять или со смехом отбросить, пренебречь...

— Благодарю. С чего начнем?

— С простого. С одежды. Поменяем костюм. Тот, что вы выбрали, предназначен для верховой езды.

Глава 16 Эпилог

Без стука зашедший в отведенные мне покои лакей согнулся в низком поклоне, демонстрируя солидную плешь.

А постучать? И где тот болван в желтых чулках, что караулит у входа в комнаты? Меня, кстати, караулит.

Ответа, разумеется, не получил, да и не спрашивал. Из-под сияющей лысины донеслось.

— Ваша светлость. Вас приглашают.

Отложив толстенный том по придворному этикету, по которому (в перерывах между прочими прелестями жизни) меня учат читать по-испански, выполз из-за стола, потянулся, захрустев всеми косточками. Уже сросся со стулом. Ем, уткнувшись в книгу, если аббат не появится на обед. Латынь изучаю по катехизису. Спать не дают! Почти.

Народные нравы и обычаи, история, политика, дворцовый церемониал, кто есть кто, догматы веры. Догматы веры превалируют.

Ого? Огого!!!

Жить захочешь, не то выучишь. Некуда меня девать, если не оправдаю доверия: считайте, погиб по дороге на родину, никто косточек не найдет. Нахрен никакому монастырю не сдался. Или — или. Величествам нужен молодой герцог, или — я не нужен вообще. Из дворца не выйду.

Из какого дворца, неужто королевского? Да не может быть! Его величество не такой! Он добрый!

У него лакеи в красных чулках. У меня — тоже, если пройду испытания. Еще — у премьер-министра, князя света, герцога Алькудиа, ему специальным указом пожаловано.

Желтые штаны, два раза — Ку!!!

Имею право обращаться к королю — "кузен", шляпу вообще не снимать, с одиннадцатью прочими грандами первого ранга — на ты. С оставшимися пятистами тридцатью пятью особами de titulo, не делая разницы с иными нижестоящими, — на вы, c холодной вежливостью. Любая работа — западло, только занятия искусством.

Этих дворцов у меня самого по стране штук под двадцать. Одних резиденций.

Так из какого дворца? Хрена тебе, королевского! Не довезут. Отсюда, из этого, не выйду! Одно радует — казнь на площади мне больше не светит. Исчезну в подвалах, рассеюсь, словно облачко пара, как и не было меня здесь никогда. Благо — ходить недалеко, два этажа вниз.

Так и сказали?

Не-а. Сам допер. Путем сложных логических умозаключений. Развиваю мозг.

Спустились на этаж (хорошо, что не на два) и далее — третья дверь налево по коридору. Скучающий рядом снулый лакей очнулся, схватился за ручку, потянул на себя, распахивая, и тут же вошел в позу зю, демонстрируя сгорбленную спину.

Тоже входит в обучающий комплекс. Привыкаю. Главное — ничему не удивляться, ничего не делать самому, на подобострастные выпады не реагировать. Холодная надменность — так они воспринимают мою настороженность и попытки скрыть чувства. Типа — фамильное просыпается, аристократизм на марше. Эту песню не задушишь, не убъешь — черт те какое высочество, черт те в каком поколении.

Сидящие в комнате не обращали на меня внимания. Секунды две, здесь же стучать не принято. В результате Пепе, не договорив, застыл с раскрытым ртом, Гонсало уронил вытянутую из шкафа книгу, Кугель, подавившись вином, закашлялся. В остальном обошлось без разрушений и битой посуды, разве что — стул повалили, кинувшись ко мне.

— Ваше сиятельство!

— Ваше сиятельство!!!

— Граф!

Черт, ребята!!! Живы!!!

Совсем почти устроили свалку, готовясь сцепиться в дружеский клубок обьятий, сам от себя такого не ожидал — да ведь и не было пока такого, не расставались так...

Ребята затормозили, как перед стеной. Чего? В чем дело? Выгляжу, наверно, так. Похож на гранда. Аббат расстарался, нагнал портных, настрочили гардероб. На мне длиннополый жемчужно-серый фрак, панталоны в обтяжку, высокие черные сапоги. Руки утопают в вычурных белых кружевах в тон с пышным жабо, на жилетке болтаются какие-то особо дорогие брелки, ничего в этом не смыслю, верю аббату на слово. Хожу, разнашиваю, привыкаю. На руках желтые лайковые перчатки, иногда, разминаясь, прихватываю с собою трость. Гардеробом заведует специальный лакей — мой камердинер — глава куаферов, белошвеек, сапожников, портных и прочей братии. Мое дело дважды в день напяливать подготовленный наряд и — привыкать, привыкать. Да не баран, шучу! Конечно — слушаю, понимаю, начинаю разбираться. Уже нормально двигаюсь, не деревянный.