Попробуйте снова

Пролог. Первые циклы

Ход 1.1 Первое знакомство с Эдингиумом

Ход 1.2 Первое плавание

Ход 2. Взгляд на картину

Ход 3.1 Горячее расписание

Ход 3.2 Разрушение четвёртой стены

Пролог. Первые циклы

Кисточка с одним-единственным волоском едва-едва касается холста, нанося последние, практически невидимые капельки краски. Пару мгновений оцениваю, достаточно ли хорошо они легли и не требуется ли переделка, после чего отхожу на пару шагов и принимаюсь любоваться результатом.

А ведь... пожалуй... получилось! Мне удалось создать картину, создать именно такой, какой она и задумывалась, перенести её из своего разума на жестокий и безжалостный холст, принудить цвета и оттенки лечь так, как задумывалось!

Радость. Радость и счастье. Семь лет непрекращающихся усилий, бесчисленных попыток, испорченных черновиков, упорного и неуклонного движения к цели — ради мимолётного и незаменимого момента достижения, преодоления, успеха. Получилось! Всё — получилось!

Любуюсь картиной в целом и каждым её штришком в отдельности, пью накатившие на меня радость и счастье, пью и не могу оторваться, пью до дна.

До дна.

Пью до дна, пью до самой последней капельки, и на место упоению и восторгу приходит она. Пустота.

Пустота бесконечной скуки.

Я смогла. Я добилась. Я нарисовала. И... что теперь?

Что теперь рисовать, если ничего рисовать не хочется? Что делать, если любое, абсолютно любое дело приелось настолько, что не вызывает никаких эмоций? Зачем... зачем жить?

Три тысячи двести восемнадцать лет — это всё-таки слишком, слишком много...

За прошедшие три тысячи двести лет внешне я не изменилась ни на гран. Мы, эльфийки, не стареем. Мы полностью, абсолютно бессмертны. Мы просто устаём от жизни.

До того, как случилось Непоправимое, мы жили что-то около двух тысяч лет. Нет, никто не запрещал долгожительство! Если хочешь — живи, живи сколько хочется, все только порадуются! Вот только... не хочется. Скууучно. Надоело. Всё — надоело. Вот эльфы с эльфийками и уходили, уходили спокойно и мирно, уходили во сне, принимая яд, от которого уже невозможно проснуться. Уходили, оставляя жизнь своим детям.

А потом, две с половиной тысячи лет назад, случилось Непоправимое, и эльфов в мире не стало. Вообще. Ни одного на всей планете. А одних эльфиек для зачинания детей немножечко недостаточно.

Это старая, привычная, приевшаяся боль, с которой я смирилась тысячи лет назад. Мы обречены. Мы умрём, исчезнем, и люди, которые ждут-не дождутся этого момента, уничтожат всё, чем мы дорожили и ценили, всё, что мы создавали и творили, все наши следы. Алфирин, наша Старейшая, говорит, что в последние века люди очень усилились, и что они смогли бы уничтожить нас, если бы захотели. Единственное, почему мы вообще ещё существуем — это бесконечные людские дрязги. Но уже совсем-совсем скоро, буквально в течение века, всё будет кончено.

В самом Аркалоне нас осталось всего-то... не знаю, мне в последнее тысячелетие так скучно за этим следить... сто двадцать, наверное? Плюс около полусотни за его пределами. Странницы и рабыни. И с каждым десятилетием нас становится всё меньше. Вон, в прошлом году меня приглашали очередную смерть отпраздновать. Я отказалась, слишком уж сосредоточилась на картине. Так что, наверное, ещё ста лет мы не выдержим. Полсотни максимум. В самом быстром случае вообще лет двадцать.

Мне очень, очень хотелось бы поучаствовать в этом. Это вообще самая сладкая и притягательная смерть — знать, что после тебя уже вообще никого-никого не будет. Страдать и видеть страдания твоих товарок (думаю, что уж для последних люди расстараются на славу!). Видеть, как рубят и жгут леса Аркалона. Наблюдать конец нашей цивилизации, всего нашего вида на этой планете.

Мне очень бы этого хотелось. Я очень надеялась, что выдержу. Я не выдержала.

Да, до этого остаётся немного — несколько десятилетий, век в самом худшем случае. Но у меня просто нет сил жить ещё один век. Слишком скууучно.

Я и вдохновение для этой картины из себя... выдавливала. И предыдущей. И предпредыдущей. И... уже очень, очень многих. Даже когда случилось Непоправимое, я не девочкой была, семьсот лет исполнилось. Думала детей завести. Хорошо, что не завела — я бы тогда давным-давно ушла бы, столько бы не продержалась. Во всём Аркалоне не больше пяти эльфиек, которые меня старше. А может, уже и меньше, я полвека назад в последний раз проверяла. Я ещё могу взять себя в руки, придумать тему для вдохновения, выдавить, вымучить из себя что-то... просто не хочу. Скууучно. Пытаться дотянуть до конца? Да зачем это нужно, я что, себе увлекательную смерть не выберу? Пора!

Скидываю с себя одежды, они мне больше не нужны. С наслаждением провожу ладонями по своей шелковистой коже, от лица и до пяток. Чувствую, как меня захлёстывает такой восторг и экстаз, на фоне которых законченная картина просто теряется. Я тысячу лет не чувствовала себя так хорошо. Минимум. Ведь единственное, что мне ещё не приелось, единственное, что ещё вызывает чистые, живые, искренние эмоции, единственное, что ново — это процесс умирания.

Наконец-то. НАКОНЕЦ-ТО! И чего я так долго тянула-то, а? Чего, спрашивается, ждала, что кому доказать пыталась? Дура. Дура, дура, дура!

Хотя, не. Понятно, что. Ведь умереть всего один раз можно. И как тут желаемую смерть выбрать? Ведь их так много, и все они такие затягивающие, такие привлекательные... Особенно если учесть, что когда эльфийка устаёт от жизни, у неё что-то меняется с восприятием боли. Нет, боль по-прежнему остаётся болью, вот только на каком-то уровне становится... приятной. Ты не пытаешься от неё избавиться любой ценой, как это бывает у молодых эльфиек, людей и вообще всех животных. Нет, тебе хочется ещё и ещё. Некоторые думают, что это такой эволюционный механизм, облегчающий смену поколений. Не знаю, я в этом совсем не разбираюсь.

Ну вот и как из такого многообразия великолепных возможностей выбрать что-нибудь одно? Потому и тянула, потому скуку в картинах и топила.

И... если так и подумать... выбора-то никакого и нет! Я же хотела, чтобы меня прикончили люди? Ну вот пусть они меня и прикончат! Что может быть слаще, чем вручить свою судьбу в руки безжалостных чужаков и просто плыть по течению? Я отдам им своё тело и свою боль, и пусть они с этим что хотят, то и делают! И проблем никаких не будет, люди нас хорошо знают, давно рабынь забирают, которые сами в их руки отдаются. Всё полностью добровольно, но желающие то и десятилетие встречаются. Кто-то из людей на этом, наверное, деньги делает. Ну и пусть, мне-то что с того?

Решено!

* * *

Что-то как-то я это себе иначе представляла.

Вишу на дыбе. Ну как вишу — руки связаны за спиной и задраны вверх, сама я наклонена вперёд, ноги связаны, голые ступни стоят на затуплённых деревянных шипах. И это уже не первый час тянется.

Что-то как-то я разочарована.

До того как пятьсот лет назад окунуться в картины, я пыталась отогнать скуку болью. Подруги, разумеется, не отказывали, фантазию вовсю проявляли. Так вот: моё теперешнее положение не тянет даже на разминку перед самой мягонькой сессией. Ну хоть бы ведро с водой к ногам привязали! Да что там ведро — хоть бы нормально в воздух подняли, чтобы руки из суставчиков вышли! Так нет ведь, обошлись какой-то несуразицей, которую пыткой язык назвать не повернётся!

И вот так вот у них всё.

И ведь теперь я понимаю, в чём дело. Я-то ориентировалась на рассказы полутысячелетней давности! А за это время... нет, люди не стали мягче (ну, я на это надеюсь, а то те эльфийки, что ждут-не дождутся человеческого завоевания, окажутся страшно разочарованными). За это время стало меньше эльфиек! Нас сто двадцать осталось, плюс не более полусотни во внешнем мире. А из этой полусотни часть — свободные странницы, часть наверняка давным-давно мертвы... В общем, за последнюю половину тысячелетия эльфийские рабыни стали огромной редкостью и столь же огромной ценностью. И когда кому-то такая ценность перепадает в руки, то он её бережёт, а не стремится сразу же сломать!

Лучше бы я дома погибла. Мои подруги умелые, опыта мучительств много, им бы удалось подарить мне просто потрясающую смерть!

Вообще, когда я наконец-то решилась, все очень обрадовались. Той же ночью мы сожгли мой дом, все мои вещи, все-все-все картины, которые я накопила за эти столетия! Это было потрясающе, это само по себе оказалось "малой смертью", смертью всех моих трудов, в которые я вложила столько лет и сил! И теперь они исчезли, сгинули, сгорели, все эти столетия оказались прожиты зря, впустую! Конечно, я и раньше сжигала отдельные свои картины, ведь искусство и должно быть мимолётным, преходящим. Но тут — не отдельные, тут — все, и я своими руками вырвала и уничтожила часть своей жизни! Мне даже самой страшно хотелось взойти на костёр. Жаль, что не взошла.

Потом была просто потрясающая экстремальная оргия, во время которой мы почти убили Идринн. И то, как мне кажется, она отказалась только потому, что желала чего-то более основательного. Наверняка девчонки её уже замучили. Вот везунчица.

На следующий день после бурной ночи я пошла к людям. Они мне, понятное дело, не удивились, но очень и очень обрадовались. Я заявила, что добровольно вручаю им свою жизнь, они надели на меня ошейник из кейндрита, который ток маны у эльфиек взбаламучивает, и повезли в Эдингиум (теперь он так называется). И при этом не на лошадях, как всегда! Там была железная коробка — да что там коробка, настоящее здание, с настоящими комнатами внутри, пусть и тесными! И его другое железное здание тянуло по железной же дороге! При этом постоянно чем-то дымило, грохотало, ревело. Никогда такого не видела, даже не думала, что такое возможно! Особенно когда мы до столицы в тот же день доехали! Будь я хотя бы на тысячу лет помоложе, могла бы и заинтересоваться, как там у них всё устроено.

По городу меня везли в закрытой карете, так что толком увидеть ничего не удалось. Но даже из мельком брошенных взглядов стало понятно, что Эдингиум разительно изменился за восемьсот лет! Повсюду вздымаются какие-то выбрасывающие дым трубы, высятся непонятно как построенные здания, шум, грохот, народу целый лес, а сам Эдингиум вообще бесконечен! Да, не врали подруги, когда говорили, что люди сильно развились.

И как же хорошо, что я все картины сожгла! Я-то их с чужих слов рисовала, а они все эти изменения передать не способны.

На следующий день прошёл аукцион, во время которого учредитель постепенно раздевал меня перед толпой... кажется, теперь они называются "джентльменами"? Забавная мода, но ничего так. Меня попросили изобразить стыдливость, я попыталась. Не знаю уж, насколько получилось.

Организаторы, кажется, остались довольны. Правда, они всё время жаловались — не мне и не на меня, а просто так, на жизнь. Очень сокрушались, что я пораньше рабыней не стала, а то у них тут какая-то войнушка намечается. Потому и торопились с аукционом, а то скоро многие разъедутся. Но выручили за меня больше, чем рассчитывали.

Купили меня... если честно, я совершенно не обратила внимания, кто именно, да и какая разница? Доставили в загородное поместье, и с тех пор и началось это непотребство. Ни пыток толком, ни издевательств, ничего! Относятся мне, как к дорогой покупке. Наверное, потому что я и есть дорогая покупка.

Хозяин пару раз со мной совокупился, но из этого тоже какое-то безобразие получилось! Член у него средненький, поза одна и та же, лицом к лицу, изливается быстро, в задний проход не входит, в рот тоже (боится, что ли, что откушу?), гениталии не мучает. Я думала, что он хотя бы клитор вырвет, или прижжёт, или в кислоте растворит, или хотя бы проткнёт — ага, как же! В общем, ни оргазма, ни пыток. Ну и зачем такое соитие нужно?

Жена хозяина оказалась какой-то снулой рыбиной, с вытянутым лицом и запавшими глазами. Но отсутствие красоты — это мелочи по сравнению с тем, что она какая-то странная. Нет, то, что она радовалась, что её муж приобрёл такую престижную игрушку, понятно и объяснимо. Но когда (в тот редкий момент, когда у меня не было кляпа) я предложила с ней совокупиться, она возмутилась. Возмутилась! И чему? Что у неё вообще в голове творится?

А, ну и ещё за это она меня плёткой по грудям отхлестала, но это-то как раз нормально. Хотя нет, не нормально. Она вообще хлестала или гладила? Если самой сил не хватает, так слуг позови!

В общем, единственный светлый момент случился вчера днём. Тогда до меня какой-то паренёк добрался — то ли сынок хозяина, то ли его племянник, то ли ещё какой родственник. Я ничего особенного от него не ожидала, он же мелкий ещё, лет десять где-то, наверняка у него ещё и не встанет. Но он меня удивил! Нацепил металлические прищепки с какими-то толстыми нитями на соски и на половые губы, и внешние, и внутренние. А потом что-то такое сделал, что я аж забилась и замычала в своих путах! Эта боль была совершенно неожиданной и совершенно незнакомой. В своё время я перепробовала множество пыток и испытала множество видов боли, но даже и предположить не могла, что такое возможно! Сильная, очень сильная и очень приятная. А мой любимый человечек боль ещё и изменял, убирал и приносил вновь, менял местами, ослаблял и усиливал. А вдобавок счастливо подхихикивал над моими стонами и трепыханиями!

Я уж размечталась, настроилась на совершенно чудесную сессию с вероятной смертью в конце (ммм...), но тут набежали взрослые, закричали, замахали руками, оттаскали мальчишку за уши и вообще всё такое. Скучные они.

А теперь и хозяин новоявленный на свою войнушку уехал. Вечно людишки грызутся между собой, всё время чего-то поделить не могут. Кажется, у них всё время какие-то хитрые штучки появляются, а вот война никогда не меняется.

В итоге про меня вообще забыли. Ну, не совсем забыли — слуги кормят, поят, позы иногда меняют. Но позы все такие беззубые, что название одно, а не позы! Стою на деревянных "шипах", которые под моим весом даже кожи не поцарапают. Из закрытого кляпом рта свисает ниточка слюны. Кисти на задранных вверх руках даже не потеряли чувствительности, кровообращение не пережато. Вот сколько мне ещё на этой, с позволения сказать, "дыбе" "висеть"? Хотя, какая разница? Вряд ли следующая поза будет хоть чуточку пожёстче.

Кисточка с одним-единственным волоском едва-едва касается холста и выпадает из ослабевших пальцев.

Что?

ЧТО?!

Оглядываюсь. Оглядываюсь кругом. Оглядываюсь.

Это мой дом. Это мой сгоревший дом в Аркалоне. Только он целый. И картины — тоже целые.

Как? КАК?!

* * *

Летний ветерок ласково перебирает ярко-зелёные листья. Солнечные лучи сияющими колоннами поднимаются под древесные кроны. Нос услаждают запахи цветов, свежести, тепла и воды. Гудение жуков, кваканье лягушек и пение птиц складывается в симфонию, способную зачаровать любого странника. Зеркальная гладь озера изредка разрывается морщинками ряби от ветра и рыб.