— Погоди, Юрась, будет тебе и шутиха, и сватья баба Бабариха. — И Славко хлебнул из своего стакана. — Приходил тут один из-за стены. Тебя искал.
"Из-за стены" означало — из Высокого Города, где селились благородные и их челядь.
— Вот еще не хватало, блин! Ну а ты что?
— А то мы с тобой первый день знакомы... Какой-такой Юрай? Знать не знаю, ведать не ведаю. Только он еще тебя по прозвищу странно назвал — не Отшельник, а Охальник. А ты что, и вправду по молодому делу охальником слыл?
— Да никем я не был и никем не слыл, отвяжись! — Сердце знахаря болезненно заныло. Подробности своей прошлой жизни он предпочитал накрепко держать при себе. Ни лепший кореш Славко, ни какая другая душа в Медвежьем Углу не знали, откуда появился в их околице Юрай-Отшельник. Так, дескать, "судьба алхимика в путях-дорогах... Вот к вам прибрел, поживу лет пяток и дальше в путь". — Кликни лучше Настёну, чтобы закусить чего принесла.
Потом все-таки не удержался, полюбопытствовал:
— А кто приходил-то?
— Да шут его знает. Бароном назвался. Нестарый еще, весь расфуфыренный, волос ниже плеч, доспех черный.
— Ну, тогда ладно. Лучше барон, чем шпион. В открытую искал, не таился — и на том спасибо.
Юрай хлебнул самогонки и громко крякнул от удовольствия, но мыслям его было куда как не спокойно: "И кому же это, хотелось бы знать, через столько лет понадобился Юрай-охальник, подельник Торвальда Фанхольмского и Бесстыжей Мэйджи по делу об иодайской ереси в далеком Вестенланде? И главное, за каким таким хреном?"
Трактирщик неторопливо вернулся к себе за стойку, а к столу тут же подлетела с сосисками и кислой капустой румяная Настёна. Была она собой чернява, худа и броваста, работала у пана Славка в услужении: разносила кушанья, сметала со стола, подтирала полы да мыла посуду. При случае не гнушалась и постельку застелить богатому посетителю — девичьей скромностью, стало быть, не отличалась. Юрай и сам изредка кувыркался с ней на белых простынях, причем с него она денег за это не брала: случалось ведь и так, что его травки да порошки помогали ей скинуть ребенка или вылечиться от непотребной хвори. К тому же, и сам хозяин был Юраю крепко обязан — потому как без щепотки подходящего сбора, кинутой в сусло, пиво у Славка никогда не имело бы того ядрёного вкуса, который славился на всю округу...
— Что загрустил, соколик? Или заглянуть к тебе сегодня вечерком, яхонтовый, чуток растормошить, грусть-тоску развеять?
— Ай загляни, хорошая. Не пожалеешь! — в том же цыганском стиле ответил Юрай.
Настёна постучалась ближе к полуночи, выпроводив последних пьяниц и наскоро прибрав опустевший трактир. От нее полыхнуло привычным жаром желания:
— Соскучилась я по тебе, Юрко!
Они были знакомы не год и не два, так что вполне можно было обойтись без нежностей и долгих разговоров. Юрай знал, что для себя Настёна предпочитает быстрый темп и грубоватость, И не удивился поэтому, когда она, прильнув губами к его груди, немедленно запустила руку ему в штаны. "Расстегни!" — приказал он, и она послушно освободила его и от портов, и от исподнего. Потом кинул на кровать, задрал на девушке юбки и вогнал до упора. Они понеслись вскачь по проторенной дороге, в привычном темпе, Настёна вопила и царапалась от удовольствия, а сам Юрай предвкушал уже скорое высвобождение: последний раз он был с женщиной, почитай, неделю назад, и семени накопилось столько, что особого желания сдерживаться не было. Но в какой-то неожиданный момент лунный серп бросил свой отблеск на разгоряченное лицо девочки из харчевни, и что-то смазалось во взгляде Юрая. Он и раньше прекрасно знал о горячей южной крови, которая бушует в Настёне, но сейчас шахварские черты на ее лице стали особенно различимы, и это неуловимо напомнило ему Мэйджи. Мэйджи Блистательную, Мэйджи Аш-Шахвари, его духовную мать и наставницу, его первую женщину, в конце концов. Черные волосы трактирной служанки окрасились золотистым оттенком (ах, как же ослепительно рыжа была тогда Мэйджи в моменты любовного соединения!), а маленькие тощие груди вдруг наполнились и округлели...
Юрай ощутил в душе нестерпимый зуд, какой бывает, когла отрываешь заскорузлую корку от уже зажившей раны. Вдруг он почувствовал, как раскручивается в основании позвоночника змея вожделения, проходя через шесть узловых энергетических точек, как наливается сверх-желанием и пульсирует его фаллос... Что? Как? Откуда? Сколько лет он не испытывал таких ощущений, не разговоривал этими словами? Думалось, он уже и навсегда позабыл тот сладостный колдовской запах...
Женщина под ним, кажется, уже не вполне ощущала, кто она такая, где находится и кому отдается, а Юрай — прежний, скинувший годы и беды отрок, Юрай-охальник, талантливый и подающий невиданные надежды кадет школы Магов — одним рывком поднял ее и развернул спиной к себе, в "собачью" позу. Он удар за ударом вгонял в нее не только член, не только неудовлетворенное желание, но всего себя, все эти годы выхолощенной жизни, весь запах трав и кореньев, собранных им для знахарских снадобий, все минералы и камни, растертые в порошок для зелий и приворотов... И в последний миг перед тем, как выплеснуть в нее свое клокочущее семя, с неимоверным удивлением заметил призрачный силуэт другого мужчины, стоявшего перед... Настёной? Мэйджи?... перед его женщиной и погрузившего свой струящийся холодным светом полупрозрачный перламутровый ствол ей в рот.
Вспышка освобождения корежила Юрая раза в три дольше, чем обычно. Когда он очнулся, то обнаружил себя лежащим на спине поперек кровати, а Настёна ласково поглаживала его по лицу, приговаривая:
— Что это с тобой сегодня, Юрасик родненький? Самогонки перебрал?
И Юрай провалился в сон.
В эту ночь кошмарное сновидение к нему не приходило.
3. Дебют
Как прекрасен бывает на рассвете престольный град Вильдор, когда едва показавшееся из-за горизонта солнце бросает свои первые робкие лучи на купола храмов, шпиль обсерватории и зубчатые башни великокняжеского дворца! Легкий ветерок с Мейвена ерошит листья берез и платанов. Воздух легок и свеж, он еще не замызган запахами подгоревшей яичницы или свежей лепешки конского навоза. Лавки и трактиры закрыты, шаги редких прохожих по брусчатке узких кривых улиц отдаются приглушенным эхом от двух— и трехэтажных домов, притиснувшихся друг к другу без малейшего просвета. Жизнь бурлит только на пристанях Заречья, где рыбаки продают свежий улов оптовым покупателям, да еще пекарни источают дурманящий запах свежевыпеченных булочек... В такой миг навсегда проникаешься любовью к этому городу и понимаешь, насколько справедливо его ветхое и, казалось бы, вычурное название: Ville d'Or — Град Златой.
Следом за пекарями и доярками просыпаются, кряхтя и проклиная судьбу, мастеровой люд и торговцы. Трактирщицы готовят завтрак постояльцам, прачки стаскивают высохшее за ночь белье с веревок, протянутых от дома к дому над проезжими улицами, а домохозяйки выставляют из распахнутых окон проветриваться только что взбитые пуховые подушки. Чуть позже вторая стража со скрипом и скрежетом отворяет городские ворота; на площадях и торных улицах появляются первые ранние гуляки и первые нищие. Солнце подымается всё выше, и в богатых особняках встают со своих широких постелей дородные бородатые купцы. В их тяжелых округлых животах еще булькает вчерашнее пиво, но голова уже свежа и наполнена мыслями о предстоящих закупках и росте цен на свинину. А к полудню продирают, наконец, глаза и титулованные господа.
Замок правителя пробуждается к жизни еще позже, чем весь остальной город, но Энцилия распахнула веки совсем рано, едва на ее подушку упал первый солнечный луч. Она совершенно не могла спать — настолько была взбудоражена тем калейдоскопом событий, который обрушился на ее бедную голову с момента приезда в столицу Энграма. Первый день целиком ушел на формальности в Обсерватории — так именовалась официальная резиденция энграмской ветви Магического Конклава. Документы Энцилии — направление из хеертонского университета и рекомендации — были в полном порядке, а диплом Summa cum laude говорил сам за себя. Проблемы подстерегали с другой стороны: лорд Сальве, бывший Верховный Маг великого княжества, чуть более месяца назад впал в немилость у Его Высочества и был с позором отправлен в отставку. Новое назначение и утверждение при дворе ожидалось не раньше следующей недели, после прибытия в город одного из пяти Старейшин и высочайших консультаций, так что в коридорах царила типичная неразбериха междуцарствия. В конечном итоге представление Энцилии приняла леди Кларисса, Высокая Волшебница, которая пока что управляла текущими магическими делами княжества.
Тут ход мыслей Энцилии непроизвольно прервался. Она тихонько прыснула и, покраснев, перевела взгляд на соседнюю подушку, где мирно посапывала во сне Кларисса. Короткие волосы высокой леди были изумительны: иссиня-черные, цвета воронова крыла. Вместе с округлым лицом, широкими скулами и чуть раскосыми глазами они безошибочно выдавали в волшебнице уроженку Чжэн-Го, несмотря на типично асконское имя. Прическа Клариссы заметно растрепалась (Энцилия снова хихикнула про себя, припомнив в деталях, при каких именно обстоятельствах растрепалась прическа ее старшей коллеги), а стройные ноги выпростались из-под одеяла почти на всю свою немалую длину.
Легким усилием воли девушка подавила приятные воспоминания о минувшей ночи, а точнее — отодвинула их чуть вперед. Еще на первом курсе будущие маги и магини обучались самоконтролю и самоанализу. Такая отличница, как Энси, не могла не усвоить назубок твердое правило, полученное от Учителей: поутру последовательно и детально прописывать в памяти события предыдущего дня, обращая особое внимание на любые проявления магии и возможные точки ветвления путей грядущего.
Итак, переночевав в крохотной гостинице при Обсерватории, свежеиспеченная практикантка отправилась искать себе крышу над головой на ближайшие месяцы. Несложное "заклинание приятствия" позволяло на полчаса влюбить в себя практически любую хозяйку, но найти подходящий дом с парой свободных комнат, да при этом еще и недалеко от места будущей работы — всего лишь навсего великокняжеского дворца, представьте себе! — все равно оставалось не столь уж простой задачей. Узнав про специальность Энцилии и про то, что служить она будет при дворе, любой домовладелец был готов немедленно сдать ей угол и безо всяких заклинаний. Но цены при этом сразу же поднимались втрое, а в вопросе платы за жилье магия была практически бессильна — как в Энграме, так и в любой другой обозримой части вселенной. Наконец, подходящие комнаты за разумную цену все-таки отыскались у одной почтенной вдовы. Оставалось только перевезти туда свои немногочисленные пожитки, привести себя в порядок, почистить перышки и к назначенному часу прибыть во дворец, где Кларисса должна была представить ее Великому Князю.
...
— Ваше Высочество! — Энцилия склонилась в поклоне со всем изяществом, на которое была способна. Способности эти, признаемся честно, были несколько ограничены чрезмерной любовью девушки к пирожным. Впрочем, нет худа без добра, и низкий поклон позволял особенно эффeктно продемонстрировать монарху все богатство ее упругого объемистого бюста, приобретенное благодаря все тем же пирожным и тортам.
— Добро пожаловать ко двору, любезная, — меланхолично процедил Его Высочество..
Князь Ренне V оказался слегка грузноватым мужчиной среднего роста, или чуть выше среднего. Его лучшие годы явно оставались уже позади, но выглядел он, тем не менее, еще вполне импозантно. Говорили, что князь и по сию пору оставался превосходным наездником; во всяком случае, породистые скакуны в княжеских конюшнях не застаивались и были привычны к седлу высочайшего всадника. Необычность и особый шарм облику монарха придавали колоритные черные усы, двумя прямыми полосками спускавшиеся вертикально вниз с тем, чтобы сомкнуться с узкой каемкой бороды. Взор Ренне был проницательным и недоверчивым, властным и в то же время слегка отталкивающим. Его взгляд устанавливал дистанцию, ближе которой подданные приблизиться не смели. Плотоядно улыбнувшись ("Клюнул-таки на мою грудь, кобель паршивый!" — промелькнула мысль на обочине сознания девушки), он небрежно подставил Энцилии руку для поцелуя и сдержанно произнес:
— Нам думается, Великая Княгиня также была бы рада вашему визиту.
— Замечательно, дорогая! — промолвила Кларисса, чмокнув практикантку в щечку, а потом взяв ее под локоть и уводя из церемониального зала. — Тациана очень разборчива, и немногие удостаиваются ее аудиенции. Однако приготовься: это — нелегкое испытание.
Сопровождаемые дежурной фрейлиной, две волшебницы перешли в помешение малого зала приемов, и через несколько минут ожидания из боковой двери появилась Великая Княгиня. Тациана была статной женщиной средних лет, стройная и с небольшой грудью. Одета в длинное белое платье с открытыми плечами, длинные светлые волосы уложены в высокую прическу... Она подошла к посетительницам и элегантным движением протянула для поцелуя узкую ладонь.
— Мы рады приветствовать вас в Княжестве, Энцилия! — сказала Тациана ровным тихим голосом. — Ну а вы, Кларисса, как всегда великолепны. Но смотрите, как бы ваша подопечная не начала отбивать у вас кавалеров. Кстати, что там с вашей помолвкой?
— Увы, Ваше Высочество, расторгнута! Говорят, среди простого люда еще встречаются иногда мужья, которые способны стерпеть в руках жены скалку, но чтобы магический жезл... Такой редкости не сыщешь и среди высшего дворянства.
Все три дамы мило улыбнулись изящной шутке. Кларисса собиралась уже продолжить светский разговор, но тут боковая дверь неожиданно снова распахнулась, и к Тациане подбежала босоногая девчушка лет четырнадцати, за которой впопыхах семенила фрейлина. Девочка растерянно посмотрела на Энцилию и Клариссу:
— Брынь! — недоуменно сказала она. Потом чуть подумала и, улыбнувшись, добавила:
— Хряпс!
— Ее Высочество княжна Ида выражает радость по поводу прибытия к нашему двору столь прелестных волшебниц и выражает надежду, что госпожа Энцилия останется довольной пребыванием в Вильдоре — перевела подоспевшая фрейлина.
Боковым зрением Энцилия поймала волну эмоций, которые торопливо сменяли друг друга на лице Тацианы: удивление, неудовольствие, любовь, огорчение с определенной долей стыда, потом жесткий импульс контроля над собой и, наконец, усталость. Безмерная и безнадежная усталость.
— Ты побудешь с нами немного, радость моя? — спросила княгиня, нежно взяв дочь за руку.
— Хурум-бурум! — И в глазах девочки появились слёзы.
— Ее высочество княжна Ида глубоко сожалеет о том, что тяжелые душевные переживания не позволяют ей долее уделять свое внимание высокочтимым гостьям, — протараторила фрейлина и настойчиво потянула рыдающую княжну обратно к боковой двери.
— Ну вот, дорогая Энцилия, вы и познакомились с одной из основных проблем, которые омрачают жизнь нашего двора, — горько произнесла Тациана. — До настоящего времени и медицина, и магия оказываются бессильны в попытках улучшить состояние Иды. Если вдруг вам удастся достичь большего, благодарность короны не будет иметь границ. — После этих слов на лицо княгини вернулось бесстрастное выражение официальной любезности. — Аудиенция окончена.
