— Ну что же, дорогая, носите на здоровье, — великодушно обронила она, отводя от кулона руку.
После этого мелкого "обмена любезностями" напряжение за чайным столом спало, и разговор приобрел спокойный характер женской болтовни: о последних модах из Эскуадора, о таинственном исчезновении из Эгедвереша опального лорда Сальве, о перспективах приглашения нового дирижера в дворцовый оркестр... Ехидная маркиза, тем не менее, попыталась "подбавить перчику" в беседу, старательно выспрашивая подробности о достопамятном "камерном вечере" у Ренне.
— Ну расскажите же мне ваши впечатления, дорогая! Я была настолько увлечена игрой на инструменте, что совершенно ничего не разглядела. А правда ли, что вам удалось посетить даже личный сад Его Высочества? Говорят, там растут совершенно необыкновенные деревья...
Если Хелена, недвусмысленно намекая на романтическую интрижку Энцилии с супругом княгини, рассчитывала вызвать у той раздражение и тем самым сделать леди д'Эрве маленькую пакость, она явно просчиталась. Ревновать придворную волшебницу Тациана не собиралась и не считала нужным... По крайней мере, ревновать к собственному мужу. И невозмутимо, без каких-либо видимых эмоций слушала сдержанный рассказ Энцилии о "Переполохе в курятнике" — именно так, как выяснилось, называлась последняя оргия Ренне в павильоне Аффры.
Тогда маркиза Орсини попробовала зайти с другой стороны.
— Сделайте милость, д'Эрве, откройте тайну: как вам удалось привлечь внимание его преосвященства? Ведь монсиньор Вантезе, подобно любому священнослужителю, магов недолюбливает. Да и вообще предпочитает юных послушников, между нами девочками говоря. Но вы его просто очаровали — он весь вечер не отрывал от вас взгляда! Разумеется, до тех пор, пока вы не удалились с Его Высочеством, разумеется...
"Ах ты язва! — мысленно вспылила Энси. — Говоришь, ничего, кроме своей голой арфы, не замечала?! Сама, что ли, с Ренне переспать не удосужилась? Или он на тебя даже и внимания не обратил, оттого-то ты кипятком и писаешь?" Странным образом, именно этот приступ ярости помог Энцилии сохранить самообладание и ответить Хелене спокойно и равнодушно.
— Право же, не знаю, маркиза. Интерес монсиньора к моей скромной персоне интригует и меня саму. Может быть, и в самом деле следует навестить его в храме?
— Да-да, Энцилия, обязательно навестите! — Это уже вмешалась Тациана. — Если уж он захотел с вами встретиться, для этого должна быть достаточно серьезная причина. Я не знаю более достойного уважения жреца у нас в Энграме, чем его преосвященство. Мы с ним дружны еще со времени моей коронации.
Тут княгиня сделала маленькую, едва заметную паузу.
— Но кстати, если уже речь зашла о дружбе... Что там слышно о ваших друзьях-путешественниках, Зборовском и его преподобии? Есть ли какие-нибудь известия от них?
"Так вот зачем меня сюда пригласили! Как же я могла забыть, что мы с Великой не на одном, а на двух мужиках пересеклись-то!"
— Ну, мадам... Насколько мне известно, Юрай и барон Зборовский в данный момент находятся в окрестностях Алатырь-города. Гостят у его сиятельства Всесвята, верховного мага Белозерья. — Энцилия лукаво улыбнулась. — Может быть, тоже чаи распивают.
...
— Подлить вам еще чаю, достопочтенный? — заботливо спросила Танька, хозяйничавшая за столом.
— Да нет, благодарствую, пока не стоит, — Юрай старательно утер со лба испарину. — Разве что чуть погодя...
Эта чашка чая приходилось уже восьмой по счёту, но останавливаться было нельзя ни в коем случае: пока длится чаепитие, продолжается и разговор с Всесвятом, а каждое слово архимага было сейчас для Юрая на вес золота, если не дороже.
— Так все же, Светлейший, смогу я еще когда-нибудь колдовать, или магия для меня теперь навсегда недоступна?
— Ну как бы вам объяснить это попроще, друг мой?
Всесвят тяжело вздохнул. Выражением лица он напоминал сейчас усталого и разочарованного учителя, в десятый раз объясняющего отроку-недоумку, сколько будет дважды два. По сути, так оно и было. Конечно, тупым Юрая, не назовешь, но он все еще пребывал в некотором ошалении после долгих дней беспамятства и повторного лишения магического кольца. "Слабовато котелок варит", — сказали бы у них в Медвежьем Углу.
— Итак, если уподобить магию обычной речи, — продолжал Всесвят, — то решение Конклава и приговор Императора в свое время словно бы заклеили вам рот. Намертво заклеили, и всё. Сейчас же, наоборот: ваш рот свободен, да и голоса вы не лишены — но говорить не умеете. Да и языка никакого не знаете, — ни высокого наречия, ни своего нижне-вестенландского диалекта, или энгрского, уж не знаю, который вам ближе. Не знаете ни единого слова, а что знали — напрочь забыли.
— А вспомнить? Или заново научиться этой речи?
В голосе Юрая надежда и опасение смешались в равной пропорции. Но верховный маг лишь скептически покачал головой.
— Научиться вы, возможно, и смогли бы... Но сначала требуется понять, чему именно вам надо учиться. Сами же знаете теперь, что ваше прежнее кольцо вас отторгало — или магическая структура вашего сознания настолько изменилась, что стала его отторгать. Так что единственное, что я могу сказать вам в утешение: вспоминайте. Только не торопите себя, и какие-то способности постепенно, со временем могут возвратиться. Но на сегодняшний день ваша собственная карта стихий и потоков девственно бела, и требуется дождаться того момента, когда на ней начнут проявляться первые цвета и очертания. Займет ли это дни, месяцы, годы? Этого я вам не скажу, и никто в Круге Земель не скажет, уж поверьте. К тому же, вы должны помнить азы магического искусства: магия прежде всего именно искусство, а не наука. Да, есть общие принципы, но они ничего не стоят без привязки к данному месту, к сегодняшней и здешней структуре потоков. И высокий язык заклинаний, "лингва магика" — это только основа, стандарт, на который обязательно накладываются конкретные и местные уточнения, ибо без них любая ваша волшба будет безымянной, безадресной и, в результате, совершенно бездейственной. Вот, например, если попытаться сейчас выровнять потенциалы трансфера для телепортации, не согласовав частоту вибраций исходной и конечной точек переноса, которые, в свою очередь, зависят от расположения планет на небе и напряжения сил...
Внезапно Всесвят оборвал себя на полуслове, а потом резко встряхнул головой и отхлебнул глоток чая.
— Простите великодушно, Юрай! И сам заметил, что увлекся — вы же у меня не на лекции в Университете сидите, а дома за чаем. Вот, хлебните еще чайку, да и на ватрушки налегайте. Наши фирменные, белозерские, с пылу с жару. А завершая тему — язык свой вы должны найти и распознать сами. Если сумеете.
Юрай обреченно потянулся к чашке, которую хлопотливая Танька только что заново наполнила до краев. Вообще, чай в доме Всесвята резко отличался от того напитка, который подавали в таверне "У бурого медведя" — и даже от того, который сервировали на приемах в энграмском дворце. Напиток, который употреблял главный маг Белозерского царства, по цвету напоминал скорее кофе, а крепостью и смолистостью наводил уже на мысли о дёгте. О да, такой чай бодрил, но пить его без мёда или какой-нибудь другой сладости было просто невозможно, именно поэтому небольшой деревянный столик в малой гостиной, где сейчас сидели сам архимаг, Юрай и Зборовский с Танькой, было полностью уставлен блюдами со сдобой, выпечкой и пряниками.
— Но кстати, Светлейший... — Юрай дождался, пока его радушный хозяин дожует ватрушку, и снова ринулся в бой. — Вы сами упомянули только что о моем прежнем кольце. Оно, как я понимаю, мне более недоступно и неподвластно. И что же теперь? Пока моё кольцо было изъято, мне и магия как таковая была недоступна. Лишь порошки да травки оставались. И что, дальше теперь так же будет?
— Ох, Юрай, Юрай, отшельник-охальник, тайный советник... Вопросы у вас, ну прямо как у того дурака — и пяти мудрецам не ответить! Я же не бог и даже не многомудрый эльф, положены и моим знаниям пределы.
Всесвят опять вздохнул, разводя руками.
— Хотя, в общем случае, кольцо мага — всего лишь инструмент, не более того. Это вы помнить просто обязаны: кольцо концентрирует потоки силы и временно их замыкает, для последующего высвобождения посредством заклинания или другого магического акте. Но само по себе оно не решает ровным счетом ни-че-го! Магическое кольцо, если хотите, подобно воронке, которая собирает молоко и ускоряет его течение в крынку. А если молока у вас нет вовсе, то и никакая воронка не поможет.
— Но всё-таки, вуйко! — подала со своего места голос Танька, оторвавшись от перешептываний с бароном. — Если бы у Юрая было магическое кольцо, он гораздо легче смог бы заметить первые проявления возвращающейся силы. Может, у тебя найдется в загашниках что-нибудь подходящее, хотя бы на первое время?
— Нет!
Ответ Всесвята был моментальным и резким. Всё его былое радушие и гостеприимство мгновенно испарилось в никуда, и следующие слова мага были уже властными и жесткими.
— Тебе твердо сказано было: мешать не буду, а помогать не стану! Так что, гости дорогие, пойду-ка я спать. А завтра поутру и вас в дальний путь провожу. Все, что мог, я для вас сделал, а сверх того — увольте.
И с этими словами раздосадованный Всесвят быстрым и решительным шагом вышел из-за стола.
— Мда-с, — задумчиво проронила Танька, проводив свата до дверей залы слегка растерянным взглядом. — А и вправду, не засиделись ли вы тут, ребята? Дорога-то вам еще вон какая неблизкая предстоит. Так что переночуете, и пока. Только вот напоследок надо бы вас чем-нибудь одарить...
Деваха задумчиво посмотрела на Юрая.
— Значит, не найдется у великого мага для поиздержавшегося путника никакого завалящего колечка?! Ну что же, придется Танюхе самой что-нибудь придумать. Давай сюда палец!
Ничего не понимающий Юрай послушно вытянул вперед указательный палец правой руки — тот самый, предназначенный для магического кольца. До сих пор ему, в отличие от Зборовского, довелось видеть свою собеседницу только лишь в облике веселой и беззаботной девицы Таньки. В иные ее воплощения, несмотря на все рассказы барона, верилось пока еще с превеликим трудом. Но сейчас — случай своими глазами убедиться в правдивости рассказов Влада представиться не замедлил. Когда дева молниеносным движением выхватила из сапога столь хорошо знакомый Владисвету кинжал и отхватила у себя прядь волос, ее лицо и фигура уже начали меняться... И продолжали свое изменение, пока она свивала эту прядь в жгут и обертывала его Юраю вокруг пальца. К тому моменту, когда этот палец с обвязанным вокруг него локоном накрыли две женские ладони, это была уже истинная валькирия в полной силе и славе, и лишившемуся силы волшебнику оставалось только смотреть на нее ошарашенными глазами и с разинутым ртом. Раздавшийся затем звук исходил непонятно откуда, из самых глубин могучего торса Танненхильд, но при этом был на удивление чистым и звонким, как струна лютни. Если в этом и содержалось какое-то заклинание — то заклинание высшего порядка, внесловесное и людям недоступное. На мгновение палец обожгло огнем, потом сухим и трескучим холодом... Но миг миновал, валькирия разняла ладони, и Юрай увидел на своем целом и невредимом пальце свое новое кольцо, переливающееся разными цветами. Более всего эта игра красок походила, пожалуй, на цвета побежалости, которые можно заметить на поверхности раскаленной докрасна железной подковы в тот миг, когда кузнец кидает ее в воду. Но при этом, кольцо сейчас было не теплее самого пальца, да и паленым человеческим мясом тоже что-то не пахло...
— Готово твое кольцо, Юрай. Носи на здоровье и используй во славу! — Голос Танненхильд был зычным и громким. Она по-прежнему сохраняла облик валькирии; стало быть, какое-то дело не было еще доведено до конца.
— Тебе же, Владисвет, даже и не знаю, что и подарить. Дать я тебе уже дала, если помнишь, и притом не единожды. Всё дала, что можно было, и сполна. Разве что...
Крылатая дева чуть помедлила.
— Один раз, запомни, один-единственный раз, если будет у тебя крайняя нужда в моей помощи — приду я на твой зов и помогу. А призовешь ты меня, назвав моим полным именем. И попробуй только ошибиться хоть в единой букве!
Хохот валькирии был подобен грому.
— На сем прощайте, воины. Предначертанное свершилось, обещанное исполнилось, и ваш путь ждёт вас. А мне — недосуг!
Хлопок, вспышка — и вот уже только темная пушистая лисица метнулась вдаль, к выходу из терема. "По воле зверя, по слову леса, по зову крови — сникни, девичья краса, воплотись лиса!"
21. Интерлюдия первая.
В Круге Земель — ночь большого полнолуния. Сегодня, раз в пять лет, серебристое ночное светило сияет особенно ярко, представляясь взгляду разбухшим и налитым, словно яблоко или свежеотчеканенная серебряная монета. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, а остальные планеты — красноватый Маарт, отливающая морской волной Аффра и тускло-серый Саттар — стыдливо померкли, робко стушевавшись на фоне блистательной Луны. Сегодня — ночь ее могущества, ее власти.
Вся лесная живность, от мышей и лягушек до последнего матёрого волчищи, притихла и предпочитает не выползать из своих нор. Одни лишь совы вальяжно и неспешно пролетают над затаившимися чащобами, да надрывно пищат снующие туда-сюда нетопыри. Цветов на лугах по осенней поре, уже не сыщешь, а многие деревья посбрасывали листву. Но и та рыжеватая зелень, которая еще оставалась на ветвях, сейчас тоже торопливо опадает на холодную землю — и в нее поглубже, по самые шляпки зарываются поздние грибы: малохольники, чернушки, рыжики... Одни только мухоморы горделиво расправляют в ночи свои широкие пятнистые зонты, половчее подставляя их под яркий лунный свет.
Крестьяне в эту ночь предпочитают набухаться до одурения брагой или самогоном — с тем, чтобы завалиться потом на боковую и спать непробудным сном хотя бы до восхода солнца, а по-хорошему — так и до полудня. Холопские дети нынче тоже неспокойны, и мамки чаще всего берут их к себе в постель, чтобы обнять и успокоить, а самым малым — так и просто сунуть титьку в рот. И те измученно засыпают, так и не выпустив материнской груди.
Зато для знати, особенно для самой буйной и порочной части ее — это ночь балов и карнавалов, обильных возлияний и разнузданных оргий. Одна за другой хлопают в потолок пробки из бутылок игристого в бальных залах дворцов Эскуадора и Хеертона, неутомимо плещет красное вино в роскошных тавернах Эгедвереша, пенится через край тёмное пиво в игорных домах Пятикамска, где степенно шлепают картами бородатые великоросские купчины. А в прославленных банях Джерба и Аль-Баххара вовсю пыхтят кальяны, и шахварские эмиры по очереди с наслаждением вдыхают терпкий, с яблоневым или вишневым привкусом, дымок. И конечно же, по всему кругу земель слышится скрип кожи — это распухают кошельки шлюх и продажных девок, заработок которых за сегодняшнюю ночь в пять, а то и во все двадцать пять раз превзойдет ночь обычную.
