— Гарри, ты замечательный! — Тонкс, привстав на цыпочки, потянулась к его губам, тут же нога девушки как-то чересчур неловко подвернулась, и оба — Тонкс с радостным визгом — повалились на нагретые подушки. Гарри едва успел развернуться, так, чтобы Тонкс приземлилась сверху.

— Хулиганка ты, а еще Мракоборец... — проворчал Гарри, переведя дух после длинного-длинного поцелуя. — Признавайся: ты нарочно?

— Естественно! — улыбнулась Тонкс без малейших признаков раскаяния. — Ты не рад?

— Не-а! Не рад! — и, не успела девушка возмутиться, таинственно прошептал ей в самое ухо: — Я счастлив!

...Да, Гарри был счастлив, как никогда, впервые за все пятнадцать лет своей незадавшейся жизни — не считая младенчество в Годриковой Лощине, о котором он помнил, по сути, только по рассказам крестного. Впервые рядом с ним был человек, который принял и полюбил его всего целиком — не "Мальчика-Который-Выжил", героя поневоле, нечаянно совершающего подвиги, непосильные самым могучим и опытным волшебникам, не "принца на белом коне", мечту всех незамужних ведьм Британии, не "бедного ребенка, жертву жестоких родственников-маглов", которого надо непременно накормить и утешить, не "инфантильного самовлюбленного тупицу и лжеца, жадного до почестей и славы", не копию отца — "Сохатого Љ2", не талантливого, но нерадивого школяра, в которого надо любой ценой вколотить положенную сумму знаний, не жилетку, чтобы поплакать, и не спину, за которой укрыться — а просто Гарри Поттера, шестнадцатилетнего мага, вынужденного повзрослеть раньше срока, со всеми плюсами и минусами, проблемами и комплексами своего возраста.

Нимфадора Тонкс... При одном звуке ее имени сердце парня сладко замирало. После памятной вечеринки у профессора Слагхорна Гарри отчетливо понял то, о чем раньше лишь смутно догадывался: яркая внешность Аврорши, ее манера одеваться, одинаково причудливая и в магловском, и в колдовском мире, ее способности Метаморфа, с которыми она играла по-детски увлеченно, ее непосредственность и, в то же время, беспощадно острый язык, даже ее феноменальная неуклюжесть — не более чем фасад, дальше которого она почти никого не допускала. А внутри, за фасадом, обитала совсем иная Тонкс — робкая, неуверенная в себе, где-то даже наивная и беззащитная, многократно обманутая в лучших своих ожиданиях людьми, которых считала близкими, порой ненавидящая свой уникальный дар, ставший для нее проклятием, и отчаянно жаждущая большой, чистой и светлой любви. Гарри она доверилась полностью, безоглядно, и юноша не мог не ответить тем же.

Иногда ему казалось, что до сих пор он жил всего лишь с половиной души и только сейчас обрел вторую половинку. Рядом с Тонкс Гарри часто ловил себя на том, что неосознанно читает ее... не мысли, нет, — чувства, эмоции, настроение. Более того — юноша был уверен, что это взаимно. С первого взгляда, а то и раньше, он мог ощутить, весело ли ей по-настоящему, или наоборот: она бодрится, а в самом деле устала и раздражена; хочется ли ей спрятаться вместе с ним в какой-нибудь укромный уголок и там целоваться до одури, или отколоть какую-нибудь несусветную шалость в духе Гриффиндорских Мародеров, или поговорить о чем-нибудь серьезном (что случалось, хотя и довольно редко). Догадки, что было в этом что-то от ненавистной Легилименции, парень с негодованием гнал прочь — не хватало еще, пусть и помимо воли, вламываться в сознание любимой девушки!

Про первую любовь и так сказано и написано слишком много, и Гарри даже не пытался сформулировать для себя, что он чувствует по отношению к Тонкс. Никаких "розовых туманов", "пальцев на ногах винтом", "бабочек в животе" и прочей ерунды.

Он просто любил и был любим — и этим все сказано.

И то, что они с Тонкс вынуждены были скрывать свою любовь от всего магического мира, делало их чувства только острее.

Обещанный Гермионой "серьезный разговор" состоялся через два дня после объяснения в Запретной секции библиотеки. И протекал он совсем не так, как Гарри мог предполагать.

— Мне не нравится то, что происходит между тобой и Тонкс!

Гермиона стояла, упершись напряженно сжатыми кулачками в низкий столик, неумолимая и суровая, словно прокурор Визенгамота. Гарри, расположившийся в потертом мягком кресле по другую сторону стола, устало протер лицо ладонью. Полчаса назад он вернулся с вечерней тренировки, смертельно усталый, продрогший и мокрый до нитки, сорвав командами горло до хрипоты. Горячий душ привел его в норму, но при этом подействовал, как добрый кубок снотворного, и теперь Гарри прилагал геркулесовы усилия, чтобы не отключиться на месте. На столике ждал недописанный свиток — эссе для профессора Флитвика, долг за позавчерашний прогул, и юноша понимал, что сегодня вечером дописан он не будет.

Менее удачное время Гермиона выбрать просто не могла.

— Я сожалею.

— И это все, что ты можешь мне сказать?!

— Все. Мои отношения с Тонкс — только наше с Тонкс дело. Больше никого они не касаются. Тебе они не нравятся? Я сожалею. И хватит об этом. Спокойной ночи.

— Нет, не хватит! Не хватит! Думаешь, я ничего не вижу? Гарри, это уже выходит за все рамки!

— А теперь то же самое, но с "Сонорусом", — Гарри досадливо поморщился. — В Хогсмиде тебя плохо слышно.

— Ты издеваешься?! — Гермиона стукнула кулаком по столу.

— А ты? Послушай, — Гарри заговорил примирительным тоном, — чего ты кипятишься? Мы все — ты, Рон и я — знаем друг друга не первый год. Но теперь просто пришло такое время, что у каждого из нас должен появиться кто-то... особенный. И не обязательно один из нас троих. Тем более с тобой это произошло раньше, чем с нами. Ты же переписываешься с Крамом?

— При чем тут Крам?! Оставь его в покое! — взвилась Гермиона. — Наша переписка с Вики касается только его и меня!

— Вот видишь... А наши отношения с Тонкс касаются только нас с Тонкс.

— Это совсем другое!

— Ну да! Твой Вики на расстоянии совиного полета, а Тонкс прямо здесь. И я не понимаю — вместо того, чтобы порадоваться за друга, который нашел еще одного близкого человека, ты встаешь на дыбы, как гиппогриф перед Его Хоречеством. Ты что... ревнуешь?

Глаза Гермионы гневно сверкнули, она резко подалась вперед... со свистом выдохнула сквозь зубы... медленно и осторожно присела на краешек стола.

— При чем тут ревность, Гарри? Прошу тебя — прекрати с ней встречаться, пока все не зашло слишком далеко. Поверь мне, так будет лучше для вас обоих.

— Что? — Сонная одурь разом слетела, как не бывало. — Чьи слова я слышу? Позвольте, я отвечу вам через пару часов, Директор Дамблдор, сэр, когда действие Оборотного зелья прекратится. Неудобно беседовать с вами, а видеть вашу лучшую ученицу, — добавил Гарри со всем возможным сарказмом в голосе.

Гермиона пропустила выпад мимо ушей.

— Гарри, все слишком серьезно. Я не слепая! Я видела, какими глазами смотрела на тебя Тонкс у Слагхорна... и позавчера в библиотеке... Да у тебя же тогда распухли губы! Вы — вы це-ло-ва-лись?! — последнее слово Гермиона буквально выплюнула с омерзением. — Как ты не понимаешь — она просто играет с тобой, как кошка с мышью! А потом наиграется и бросит!

— И почему ты так решила? — раздражение ушло, сменившись холодной яростью. — Ты такой эксперт по играм?

— Гарри, во-первых, она старше тебя на семь лет...

— На шесть с половиной. Кстати, ровно настолько же Билл Уизли старше своей красотки Флер. Дальше что?

— Дальше? Ты знаешь, какое прозвище было у Тонкс, когда она здесь училась? "Резиновая Девочка"!

— Занятно. Гермиона Грейнджер копается в заплесневелых сплетнях... И кто тебе это сказал? Пивз? Плакса Миртл?

— Это неважно! Но согласись — такие прозвища не возникают на пустом месте!

— А вот у меня в прошлом году было прозвище "Псих-Который-Заврался", и тоже не на пустом месте... Миона, чего ты добиваешься? Чтобы?..

— Чтобы ты наконец огляделся вокруг с открытыми глазами! — нетерпеливо перебила его Гермиона. — Боже, Гарри! Ну почему она? Почему именно она? Вокруг столько красивых девочек, которые только и мечтают о том, чтобы ты им хотя бы улыбнулся! Взять, например... — девушка вдруг потупилась, щеки ее вспыхнули румянцем, затем она вскинула голову и посмотрела Гарри прямо в глаза.

— Ну? Например, кого?

— Хотя бы... Джинни! Она же с первого курса влюблена в тебя без памяти!

— Да ну?! И от этой великой любви она тискается по углам то с Дином Томасом, то с Симусом Финнеганом, то с этим... длинным, с Рэйвенкло... с Корнером?

— Она просто хочет так обратить на себя твое внимание! Доказать тебе, что она уже не та девочка с косичками, которая слова не могла произнести от смущения, встречаясь с тобой в Норе! Доказать, что она уже выросла, что она красивая, привлекательная, популярная...

— ...И меняет парней, как перчатки? Прости, я не хочу быть третьим в пятом ряду!

— Потому, что она слишком хороша для тебя? А у твоей Резиновой Девочки ты будешь сотым в двадцатом! Гарри, я желаю тебе только добра!..

Гарри вскочил с кресла, опрокинул стол, и последнюю фразу Гермиона выкрикнула, кубарем катясь на пол. Теперь уже Гарри стоял со стиснутыми кулаками, возвышаясь над подругой, которая, морщась от ушибов, пыталась подняться с ковра. Пола ее мантии оказалась нечаянно прижата каблуком, и Гермиона падала снова и снова. Гарри даже не пошевелился, чтобы ей помочь.

— Извинись. И не передо мной — перед женщиной, которую ты грязно и незаслуженно оскорбила.

Гермиона раздраженно дернула полу мантии и наконец встала на ноги. Отряхнулась от пыли, поправила зачем-то значок старосты.

— Хорошо, как скажешь. Я прошу прощения за то, что назвала Тонкс "Резиновой Девочкой". А ты — ты запомни: я не только твоя подруга, но и Староста факультета. И если кто-то обнаружит то, о чем догадываюсь я, имей в виду — я вас покрывать не собираюсь. Тебя, возможно, Дамблдор отчислить не даст, но Тонкс из Аврората уволят с треском. Там слишком высокие требования к моральным качествам. Я тебя предупредила, в первый и последний раз. Дальше решай сам. Понимаешь?

— Понимаю. Очень хорошо понимаю, Гермиона. За предупреждение спасибо. А теперь оставь меня. Спокойной ночи. Мне еще эссе для Флитвика дописывать... дьявольщина, куда оно закатилось?

Не обращая больше внимания на Гермиону, Гарри принялся шарить под креслом. Девушка хотела было выпалить в ответ нечто уничтожающее, не нашла слов и, раздраженно вздернув подбородок, стремительно развернулась и поднялась в спальню девочек. Гарри проводил ее взглядом и тяжело вздохнул.

— А ведь Рона за его Лав-Лав ты так не отчитывала, — произнес он еле слышно.

...Разумеется, на следующий же день в "Трех Метлах" Гарри рассказал об этом разговоре Тонкс. Аврорша некоторое время молчала, сосредоточенно водя палочкой над бокалом Гарри, отчего шапка пены над сливочным пивом шевелилась, принимая весьма причудливые формы.

— Я подозревала, конечно, что нашей энциклопедистке ничто человеческое не чуждо, — задумчиво произнесла она наконец, — но чтобы до ТАКОЙ степени! Чесслово, если бы дело не касалось нас с тобой, я бы ей, пожалуй, даже посочувствовала. Но я страшно не люблю, когда личные проблемы пытаются решать за счет чинов и должностей, даже таких игрушечных, как школьный Староста. Не ожидала от нее...Но кое в чем она права.

— ???

— Помнится, ты говорил, что хочешь стать Аврором?

— Ну да. Но при чем тут?..

— А при том, сладкий мой Бемби, что одна из основных дисциплин в Академии — Скрадывание и Маскировка. Почему бы не начать готовиться прямо сейчас? Тем более, когда есть такой великолепный повод! Я, чтоб ты знал, была лучшей на курсе! И когда удирала в самоволку, — Тонкс конфиденциально понизила голос, — не попалась ни разу. Но об этом — тссс!

Слова Тонкс не расходились с делом. С этого дня во время почти каждого свидания девушка как бы невзначай демонстрировала Гарри пару-тройку приемов из богатейшего Аврорского арсенала. Юноша схватывал науку на лету, и теперь, две недели спустя, вполне мог прогуляться прямо по столам всех четырех факультетов во время торжественного пира, оставаясь невидимым и неслышимым.

Для постороннего взгляда ничего в отношениях между Гарри и Тонкс не изменилось. По-прежнему, встречаясь на переменах в коридорах Хогвартса, они обменивались улыбками и дежурными фразами, по-прежнему беседовали о пустяках за любимым столиком в "Трех Метлах" по выходным (только теперь вместо сливочного пива Гарри заказывал для Аврорши кларет и ее любимую клубнику со сливками)... Но каждую третью ночь Гарри, накинув отцовский плащ-невидимку, исчезал из Гриффиндорской башни (расписание дежурств Тонкс он выучил, как таблицу умножения). Благодаря Карте Мародеров патрулирование территории замка превратилось для Тонкс в чистую формальность, и все время дежурства влюбленные посвящали друг другу.

— Ты удивительный человек, — сказала Тонкс. Девушка уткнулась в плечо Гарри, и ее теплое дыхание щекотало его шею. — Любой парень, окажись он на твоем месте, давным-давно затащил бы меня в ближайший чулан для метел и полез бы мне в трусы. А ты до сих пор только целуешься со мной и даже не покушаешься на большее. Кстати, ты классно целуешься, ты это знаешь?

— Ну еще бы, с такой учительницей, как ты, — пробормотал Гарри, не зная, смущаться ему или гордиться.

— Ты даже на мою грудь ухитряешься пялиться деликатно и с уважением, — продолжала Тонкс с коварной ухмылкой.

— Я что, правда пялюсь? Ой... прости! — смущение победило с разгромным счетом.

— А вот возьму и не прощу, и будешь ходить непрощенный! — захихикала Тонкс. — Глупенький ты мой олененок! За что ты извиняешься? За естественные реакции на красивую девушку? Я уже начала было опасаться, что это не я тебе нравлюсь, а ты нашел новое потайное место для запасной палочки, — девушка поерзала, плотнее прижимаясь к Гарри, чем усугубила его и без того вопиющее неудобство.

— Запасную палочку я в рукаве ношу! — попытался отшутиться гриффиндорец.

— О, мой Бемби растет на глазах! Хвалю! — подмигнула Тонкс. — Значит, говоришь, запасная в рукаве. А это, выходит, основная... — давление усилилось, и Гарри тихонько застонал. — Так-так... Длина — семь дюймов... пожалуй, даже семь с половиной, — заговорила девушка, передразнивая знакомые всей магической Британии интонации мастера Олливандера. — Материал — Утренняя Стоячка, — Гарри страдальчески закатил глаза, Тонкс продолжала без тени жалости. — Жесткая; ну просто очень жесткая! Сердцевина... эээ... мм?

— Кровь Избранного, — проворчал Гарри в ответ. Тонкс просияла и звонко поцеловала его в шею:

— Умничка! Спасибо! — Гарри почувствовал, что уголки его рта сами собой поползли вверх. — Идеальна для тайной любовной магии. Использовалась с одна тысяча девятьсот... вообще-то, использовалась?

— По назначению — ни разу, — Гарри наконец-то принял игру.

— Что, даже... эээ... в ручном режиме?

— Представь себе — нет. Позапрошлым летом я как-то раз застал Дадли в туалете, за этим самым... ручным режимом. Он даже не закрылся на задвижку, урод! Знаешь, до чего противно было? До сих пор, как вспомню... бррр! — Гарри передернуло. — И если бы ты знала, как потом влетело... мне! Дядя Вернон мне едва челюсть не сломал. А тетка шипела, что это я сглазил ее невинного Дадличка, своими ненормальными фокусами заставил его делать всякие непристойные вещи. Знали бы они, что он смотрит ночью по Ти-Ви с дружками, когда дома никого нет!