Перекрестки над "Т"

      — На берег сошли эти шмакодявки, эсминцы Тумана. И все мои домашние олени в один миг сбежали к ним. Типа, вечно молодые, и залететь не могут — чего еще надо, гурии в чистом виде! 　　　　

      “А тут еще Ю-сан меня клеить взялась внаглую. Аска же к таким подначкам не привыкла, мало ей Мисато по вечерам...” — и я совершенно нелогично ляпнул: 　　　　

      — Рай на земле построили, или на небо живьем влезли? 　　　　

      — Чего? 　　　　

      — А почему: “домашние олени”? 　　　　

      Аска всхлипнула снова: 　　　　

      — Козлы — банально. А так скажешь “Бемби”, он такой милый... Олень! Синдзи... 　　　　

      — Чего? 　　　　

      — Ты говорил и с этой... Блондинкой. И с той, второй, сегодня. Они в самом деле такие уж идеальные? 　　　　

* * *

      — Идеальные куклы... — доктор снял очки, пошарил по тумбочке пухлой ладонью с вымытыми белыми пальцами, — Дайте салфетку! Спасибо... — протер очки, усадил их на переносицу. Поднялся со стула, задернул простыню на лежащей девушке. Та не отреагировала — веки не дрогнули, ритм дыхания не изменился. 　　　　

      — Пройдемте... — доктор вышел из боковушки, задевая тучным боком в мутно-сером халате облезшие косяки. 　　　　

      В основной комнате медик поставил саквояж на круглый вишневого цвета стол посреди практически пустой комнаты — полки с парой бутылок да несколько стульев; заброшенный бар во всей красе. За спиной врача рослый мужчина в серой пиджачной тройке и джангл-бутсах на толстой подошве закрыл дверь боковушки. С тщательно отрепетированной небрежностью навесил нарочито старый замок. Доктор глянул направо: там в кресле ожидала результатов осмотра блондинка с обожженым лицом, поправляла отвороты темно-алого пиджака... Доктор опустил было взгляд на край такого же цвета юбки, на округлые колени в темных чулках... Отвел глаза и выпрямился. Черта ли тут смущаться — в борделе-то! 　　　　

      Русская мафия купила или украла новую девку, а его позвали осмотреть покупку. В этом городе доктор делал все, не спрашивая — где и кто наносил порезы, которые ему приходилось шить; кто и за что поломал пациенту ребра или сунул шило за ухо — теперь уже трупу. Европа с адвокатами, полицией, судом осталась в прошлой жизни, а тут закон был простой: пищи, но беги. 　　　　

      Так что медик только потер ладони, переходя к отчету: 　　　　

      — Госпожа Балалайка... Девушка, видимо, обрабатывалась у кого-то из азиатов. Она как неживая. Не просто делает все, что скажешь. Но не проявляет совершенно никаких чувств. Ее готовили в куклы. Хорошее здоровье, рефлексы, кожа, обмен веществ... Мышцы... да. Но запугана до смерти и свыше смерти... Вы знаете, как они это делают. 　　　　

      — Хорошо. Вы можете быть свободны. Николай! 　　　　

      Мужчина, все это время неслышно стоявший за спиной доктора, одним движением оказался впереди, у выхода: 　　　　

      — Прошу... — в руке боевика из ниоткуда возникла пачка золотистых бумажек. Подошедший доктор принял стопку гео, перелистал больше для порядка. “Отель Москва” — большая и богатая банда, по мелочи крысятничать не станут... Врач тщательно упаковал гонорар в двойное дно медицинского саквояжа, сухо наклонил голову — вышел. 　　　　

      Николай убедился, что гость не задержался в доме, вернулся в комнату, где уже собрались бухгалтер мафии — толстячок Семен; в противовес ему тощий, как шнурок начальник безопасности Игорь с неприятной шакальей улыбочкой. 　　　　

      Капитан так и сидела у стола, дожидаясь пока Николай закроет дверь. Сам боевик остался снаружи. 　　　　

      — Итак? 　　　　

      Бухгалтер помялся. Потер пальцы. 　　　　

      — А она... Точно из этих? Доктор даже ничего не понял. 　　　　

      Игорь скривился еще больше: 　　　　

      — Капитан, ее позволили купить. Нам ее подставили. 　　　　

      Балалайка согласно наклонила голову: 　　　　

      — Большие дяди ведут ее к кому-то крупному в джунглях. Или, может быть, в “опиумном треугольнике”. Наверняка в ней прошит маячок на этой их супер-квантовой связи. Он действует на другой стороне земли. Не исключено, что и на другой стороне Луны. Никаким сканером его не найдешь, это же не какой-то инородный прибор... И предать она под кнутом не может. 　　　　

      — А ее корабль? 　　　　

      — Перестаньте воспринимать их как корабль и человек. Воспринимайте их как ядро и аватару. Корабль — совершенно необязательная навеска. Ей просто не давали достаточно “серебрянной пыли”, чтобы вырастить корабль. 　　　　

      Бухгалтер простецки пожал плечами: 　　　　

      — Ну... “пыль” дорогая, да и спроса нет. Она нужна только тем, у кого есть кораблики. Не попалят нас на этой малявке? Или мы ее просто передадим старым знакомым... За долю малую, сиротскую? 　　　　

      Игорь фыркнул: 　　　　

      — Сема, не глупи! Мы вообще к ней не притронемся. Ее же не просто так выпустили. Неважно, кто кому ее перепродаст. Рано или поздно к нужному человеку она попадет. 　　　　

      — Кожа да кости! — не согласился Семен, — что там покупать! 　　　　

      Балалайка покачала головой: 　　　　

      — Ты слышал, что сказал доктор? Она — идеальная кукла. Те, кто покупает кукол, хотят не бабу. Власть они покупают, власть! Им не кайфа хочется, а ломать, подчинять, принуждать... Думаю, Игорь прав. Идеальная наживка и крючок разом. Не сбежит, не предаст, умолчать не может... Ну-ка, сделайте умное лицо. На кого ее могли нацелить? Где тебе ее впарили, Семен? 　　　　

      — Сулавеси... Старый Сулавеси, ну что не затонул. Хобот и Жуй. 　　　　

      — Индусские индусы? — Балалайка даже улыбнулась. — Требовали большую скидку, обещали потом огромную партию? 　　　　

      — Точно! — дернулся Игорь. — В большой партии она бы канула как в воду... Как вы вообще ее отличили? 　　　　

      — Есть способы... Потом обсудим. Сейчас — что с ней делаем? 　　　　

      — Пусть идет своим путем. Кто ее забирает? Крыс? 　　　　

      — Таган и Нос. 　　　　

      — Вот и пусть катятся с ней подальше от нас... Когда леди выходят ис аутомобилю, нагрузка на двигатель трохи тю-тю, — осклабился Семен. 　　　　

      — Есть еще одна вещь, — Балалайка медленно чертила пальцем по вишневой полированной столешнице. — Кто заметил? 　　　　

      Мужчины переглянулись. Промолчали. 　　　　

      — Пожалуй, я не зря подставляю сестрицу под пули... — все так же медленно проговорила Балалайка. — Доктор сказал — у покупки все рефлексы в норме. В норме! 　　　　

      — Значит, брешут, что куклы не чувствуют боли! — подскочил Игорь. — А как же тогда... 　　　　

      — Не знаю... — Балалайка встала, оправила костюм. — Николай! 　　　　

      Боевик вошел и поглядел вопросительно. 　　　　

      — Мы идем на базу. Когда придем, возьмешь у меня — ты знаешь где — синий конверт, который пришел из Токио. Отнесешь Реви в Лагуну. На словах передай, пусть поберегутся. На этом испытании охрана будет усилена; пока не знаю точно, кто и как. Остальное на твое усмотрение. Не найдешь в “Лагуне”, иди в церковь. Наверняка они там с Эдой... Так... Сегодня среда... День доставка, два-три часа обработка. Да, Николай, именно сегодня, и чтобы тебя обязательно услышала Эда. 　　　　

* * *

      Эда и правда сидела в церкви — где же иначе быть монахине? Скучала так, что начала пить остывший чай из красивого блюдечка голубоватого, довоенного фарфора. Прошли те времена, когда из ризницы можно было попятить бутылочку сладкого. Виноградники остались за морем, да и не за одним... 　　　　

      Кроме того, имелась еще одна причина пить именно чай. 　　　　

      Причина эта сидела рядом за столиком в одежде типичнейшего японского сараримена — то бишь, офисного самурая. Черный костюм; выглаженная рубашечка; начищенные туфельки; галстук, мать его, в роанапурской парилке и галстук! Причина тоже пила чай, тихонько торгуясь с матерью аббатисой. Звалась причина Окадзуми Рокабуро, и оказалась в Роанапуре с приключением... Как, впрочем, и все остальные. Даже и найдись дурак, что своей волей пришел бы в город Будды-Утопленника — так для него на сухопутном въезде нарочно петлю подвесили. Чтобы сразу понимал, что его ждет. 　　　　

      Рок же явился с моря на катере “Лагуны” — отмороженных по уши перевозчиков. Компания “Лагуна” разве что собак не выгуливала — кушали местные азиаты собак, за милую душу жрали, некого было выгуливать — а так бралась совершенно за все... Эда не одобряла дружбы перевозчиков с русской мафией — хоть по должности ей бы радоваться, что есть осведомитель в самом логове врага. Да, скромная монашка Роанапурской церкви занимала пусть невысокую, но все же штатную должность в Фирме — работала на ЦРУ. Точно так же, как “Отель Москва”, состоявший на девять десятых из беглых от Перестройки русских, по старой памяти наверняка подрабатывал на КГБ. Или как оно там теперь зовется? ФСБ, МГБ, opritchinyki... Такой вот в Роанапуре слоеный пирог. Каждый второй выращивает опиумную соломку, каждый третий химичит из нее тяжелую синтетику, а каждый первый следит, чтобы никто не обидел этих садоводов-алхимиков. 　　　　

      Итак, приплыл на катере Окадзуми Рокабуро, и пару раз Эда видела его в городе с боевиком “Лагуны”, Реви Двурукой. То есть, прочее население Роанапура тоже не родилось усеченным на конечность. Но стрелять с двух рук если кто и брался, то лучше, чем у Ребекки, у него все равно не получалось. Пара получилась та еще: девка стреляет как богиня; парень упорно не берет пистолета в руки. Поначалу Эда заключила несколько пари: продержится новичок до новолуния? Или его пришьют уже послезавтра? 　　　　

      Только услыхав, как технично и вежливо Окадзуми-сан договорился с аббатисой Иолантой — а построил беседу именно вот с качества чая! — Эда поняла, что лопухнулась. Новичок оказался более, чем непрост. И то, что Ребекка запала на тихого японца, монахиню совершенно не удивило. 　　　　

      Но Двурукая есть Двурукая, хрен бы она кому призналась в слабости. И уж тем более — что влюбилась. Настолько это выпадало из образа суперамазонки, что вот уже полгода Рок и Реви бегали друг вокруг друга. То синяки ставили, то одной сигаретой затягивались. Все полгода Эда напропалую флиртовала с Роком, вгоняя его в краску от смущения — а Реви в ярость. Хоть какое-то развлечение в проклятой парилке Роанапура. 　　　　

      Как это монашка и флиртует с кем попало? 　　　　

      Так это ж Роанапур. Тут и церковь не протестанская, не католическая, не православная. Мать Иоланта — аббатиса Церкви Насилия. И сейчас, за чинным разговором о достоинствах улуна с дарджилингом, Рок рисовал на салфетке цены — мать аббатиса рисовала свои, выбивая преимущество. Предмет покупки уже погрузили в пикапчик “Лагуны” и почти укутали брезентом. Но запасной ствол к тяжелому “Браунингу” пятидесятого калибра нахально торчал из-под борта, как ухарь посреди стола на деревенской свадьбе. Дескать, жрите, гости дорогие, не обляпайтесь. За вкус не ручаемся, а горячо будет. 　　　　

      Рок пил чай — потому Эда тоже пила чай. Ловила взгляд японца, подмигивала призывно. Скрещивала взгляды с Двурукой — та тоже маялась от скуки — подмигивала нахально. Рано или поздно Реви бы вскипела — скорее, рано, характер такой. Но тут в ворота Церкви тихо и быстро скользнул порученец главной русской мафиози. В левой руке Николай держал узкий бело-голубой конверт авиапочты, а правую заложил за борт серого с искрой пиджака. Пиджак — и весь костюм — сшит был отменно, но сидел на боевике немного мешковато, как будто собирался русский впопыхах. Непонятно, почему это насторожило всех присутствовавших. Посланец спокойно шел к алтарю и столику, где Рок беседовал с матушкой Иолантой, а Реви уже положила руки на свои легендарные пистолеты. Эда чуть повернулась, чтобы ствол в скрытой кобуре смотрел на вход. Рок плавно перевернул салфетку цифрами вниз. Матушка Иоланта без ложной скромности вытащила позолоченный слонобой сорок пятого калибра и помахала им перед гостем: