Она попала в широкий коридор, освещенный висящими на стенах факелами. Плач стал громче. Понимая, что находится на верном пути, девушка быстро побежала по коридору к источнику услышанных ею чувств. Сострадание к неизвестному, мучимому горем, заглушило ее собственный страх и заставило не думать о демонах, которые могут встретиться на пути. Ей повезло: демоны не попадались, лишь изредка по коридору скользили бесплотные призраки, которые не обращали на Аню никакого внимания. Они постанывали, трепетали под светом факела, и исчезали, видимо, торопясь по каким-то своим призрачным делам. Плач зазвучал невыносимо громко. Аня принялась подходить по очереди ко всем дверям, выходившим в коридор, и прислушиваться: не здесь, и не здесь. Это тоже не то... вот! Не задумываясь, она толкнула дверь и вошла в небольшой полукруглый холл, ведущий в забранное решеткой помещение. Там, за решеткой, стояла кровать, на которой сидел заплаканный маленький мальчик со смуглой кожей и черными волнистыми волосами. При виде Ани он съежился от страха и обнял себя за плечи, широко раскрыв темные блестящие глаза. Девушка приникла к прутьям, рассматривая испуганного ребенка.
— Ты Алан? — ласково спросила она.
При звуке теплого девичьего голоса мальчик немного приободрился и робко кивнул.
— Здравствуй, Алан. Я Аня. Я знаю твоих маму и папу. Скоро они придут и заберут тебя отсюда.
Теперь Аня услышала, как в чувствах ребенка промелькнул проблеск надежды. Стараясь успокоить его, она проговорила:
— Не бойся, маленький. Иди сюда.
Алан спрыгнул с кровати и нерешительно приблизился к разделяющей их решетке. Аня протянула руку между прутьями.
— Ты не должен меня бояться. Я хочу помочь. Вот, прикоснись к моей руке.
Малыш кончиками пальцев дотронулся до Аниной ладони, немного постоял, потом отчаянно вцепился в ее пальцы обеими ручонками.
— Где мама?
— Мама идет к тебе. Ты немного потерпи, и все будет хорошо.
Из глаз Алана брызнули крупные слезы.
— Не плачь, — прошептала Аня, готовая сама разрыдаться, глядя на измученное детское личико и сдерживаясь из последних сил, чтобы не расстроить мальчика еще больше. — Ты же мужчина, ты должен быть сильным.
Алан сквозь душащие его слезы что-то невнятно проговорил.
— Что-что? — не поняла девушка. — Успокойся, мой хороший, расскажи мне, тебя тут обижают, да?
Ребенок, с удивительным для его возраста мужеством подавив рыдания, принялся рассказывать ей о том, как сначала к нему приходили страшные чудовища и пугали его, а теперь никто не приходит, но ему снятся страшные сны. Аня была потрясена.
— Ты говоришь, что чудовищ приводил к тебе дяденька с белыми волосами?
— Да, — всхлипнул Алан, кулачком вытирая мокрые щеки.
"Рамир. А я-то, дура, рассиропилась. Решила, что он изменился. Подружилась с ним, ну надо же! Идиотка!" — корила она себя, слушая сбивчивую речь малыша.
— И теперь тебе снятся плохие сны? Что с мамой и папой случается что-нибудь нехорошее? — мягко заговорила она. — Но ведь это твои сны, Алан. Ты можешь сделать так, чтобы они снова становились добрыми. Я научу тебя.
Ребенок совершенно успокоился и уставился на девушку вишенками темных глаз, впервые за все время пребывания во дворце ощутив поддержку и сочувствие.
— Слушай внимательно, — говорила Аня. — Как только тебе приснится что-нибудь страшное, вспомни, что в твоем сне главный — ты. И скажи себе: сейчас будет все хорошо. Возьми, например, мамин меч и прогони чудовище. Или преврати своих врагов в лягушку.
— А у меня получится? — спросил Алан.
— Обязательно получится! — заверила его Аня. — Это ведь твой сон! Скажи всем чудовищам: "Уходите прочь! Я вас не боюсь!" А потом перевернись на другой бочок и вспомни что-нибудь веселое. И сон снова станет хорошим.
— Они страшные, — протянул мальчик.
— Кто страшные? Чудовища? — весело рассмеялась девушка, внутренне понимая, что ей совсем не до веселья и чувствуя просто невыносимую, разрывающую сердце жалость к ребенку. — Ничего они не страшные! Ты же не испугался даже настоящих демонов, а снов тем более бояться не надо.
— Хорошо, — доверчиво улыбнулся малыш. — Я не буду бояться. И всех плохих прогоню! Правда?
— Конечно! — горячо воскликнула Аня. — Молодец! Ты настоящий мужчина!
— Как папа?
— Как папа! — подтвердила девушка, гладя кудрявые волосы Алана.
Она провела еще некоторое время у клетки, рассказывала мальчику веселые сказки и пела детские песенки. Наконец спохватилась:
— Малыш, мне надо идти.
Глаза ребенка немедленно заблестели от слез.
— Нет-нет! Не плачь! Я не бросаю тебя. Просто...понимаешь, я ведь тоже здесь в плену. И если меня заметят, то нам обоим придется плохо. Но я обязательно приду к тебе еще.
— Завтра? — требовательно спросил Алан.
— Да. Я приду к тебе завтра. А ты не плачь больше и ничего не бойся. Помнишь, что я тебе сказала про сны?
— Всех прогнать, превратить в лягушек, не бояться, вспомнить хорошее, — по-военному четко отрапортовал мальчик.
— Умница! Ты просто храбрый солдат! Все, милый, я побегу.
Напоследок ласково похлопав малыша по плечу, Аня заспешила обратно. Пробегая по жуткому коридору и взглядом выискивая дверь библиотеки, она думала: "Ну, Рамир! Этого я тебе не забуду!" Она ворвалась в библиотеку, вихрем пролетела через лабораторию и бесстрашно зашагала по темному потайному ходу. Проникнув в комнату, Аня убедилась, что ее безумная эскапада осталась незамеченной: никто не бегал в поисках беглянки, не заглядывал в проем за зеркалом и не кричал: "Держи ее!" Аня быстро задвинула зеркало на место и прилегла на кровать, на всякий случай притворившись спящей. И вовремя, как оказалось: в замочной скважине повернулся ключ, и на пороге воздвигся демон с подносом. "Обед! Надо же, как долго я гуляла!" — удивилась девушка.
Она воздала должное искусству повара. Теперь Ане и в голову не приходило отказываться от еды. Ей нужны были силы для борьбы. Прошло время, когда она боялась, плакала и ощущала себя беззащитной. Нет уж, теперь она всем им покажет! Она защитит Алана, чего бы ей это не стоило! И выберется отсюда. Предаваясь отчаянию, она чуть не забыла, что не одинока в этом жутком мире. У нее есть друзья, которые придут и помогут ей. У нее есть Макс. Он не бросит и не предаст. Все будет хорошо.
Глава 55
Лапы серпенсов увязали в черном песке. Песок был везде: позади, впереди, под ногами, в волосах, глазах, во рту... Куда ни глянь — черные барханы, среди которых кое-где пробивался колючий кустарник. Вот уже вторые сутки четверо путников двигались по пустыне в поисках седьмой Цитадели — последнего оплота перед дворцом Черной королевы. По словам ребе Исаака, она находилась в трех днях пути по Тихой пустыне. Здесь действительно было тихо — до одури, до ужаса, до звона в ушах. Единственными звуками, изредка нарушавшими неживое безмолвие, были свист ветра в барханах да шипение песчаных змей.
Двужильные выносливые серпенсы невозмутимо продвигались вперед, чувствуя себя здесь как дома. Всадникам приходилось гораздо хуже. Даже слабое дуновение ветерка поднимало черные фонтанчики мелких песчинок, которые летели в глаза, вызывая неприятную резь, и отвратительно скрипели на зубах. Все складки одежды тоже были полны песка, который немилосердно натирал тело. Полотняные платки, подаренные предусмотрительным раввином, закрывали лица людей, оставляя лишь щели для глаз. Но это мало помогало, проклятые песчинки умудрялись просачиваться сквозь плотную ткань. Виктория утешала себя и спутников тем, что в разгар лета здесь было бы гораздо хуже. Сейчас хотя бы не мучили жара и жажда. Запасов воды и провизии хватило бы еще на неделю, обитатели Цитадели навьючили серпенсов от души.
Но больше всего путников раздражала тишина пустыни — угрожающая, враждебная, которую почему-то было страшно нарушать. Никто не смел разговаривать в полный голос, друг к другу обращались только шепотом. И еще пустыня была полна призраков. Безмолвные, серые, странно безучастные, они скользили над поверхностью, реяли над головами, проходили через людей, оставляя ощущение леденящего холода и неприятный запах плесени, исчезали и вновь появлялись...
Однообразие пейзажа, унылое мельтешение призраков навевали тоску, выматывали хуже, чем путешествие по полному опасностей лесу, или ожидание нападения в поле. К концу второго дня, остановившись на ночлег, четверо путешественников сидели вокруг костра, который соорудили из сухих колючек.
— Идите спать, — сказала Виктория. — Я подежурю.
— Зачем? — рассмеялся Ромка. — От кого ты собралась нас охранять?
— Хотя бы от змей и призраков, — строго сказала девушка. — Ты забыл, где находишься?
— Вы правы, — поддержал ее профессор. — Всегда нужно быть начеку. Тогда я пойду, голубушка, вздремну пару часиков, а потом сменю вас.
Друзья скрылись в шатре, Виктория плотнее завернулась в плащ и, положив на колени заряженный арбалет, ближе придвинулась к костру. Ночи в пустыне были холодными, к тому же, на смену осенней капризной погоде подступали зимние заморозки. Песчаные барханы под лунным светом казались белыми и были похожи на снежные сугробы. Расседланные ящеры углубились в пустыню в поисках съедобных колючек. Глядя на пляшущие язычки пламени, девушка тяжело вздохнула: ночи давались ей тяжело. Днем еще можно было отвлечься на разговор со спутниками, днем приходилось действовать, двигаться, принимать решения. А вот ночью на нее с новой силой наваливалась тоска по Гарту. Гарт... муж, возлюбленный, учитель, отец ее ребенка. Как несправедлива смерть! Как странно и страшно осознавать, что она больше никогда не увидит его. Или, может быть, они встретятся там, за пределами бытия? Где он сейчас? Может быть, смотрит на нее оттуда, сверху? Виктория подняла глаза к звездам, крупным и ярким, казавшимся близкими. Куда уходят люди после смерти? Она никогда не задумывалась над этим вопросом. Вокруг закружился рой призраков. Может быть, он среди них? Девушка долго всматривалась в неясные силуэты, потом досадливо отвернулась. Нет, это невозможно. Ее муж ни за что не стал бы влачить такое жалкое существование. Он ушел туда, откуда нельзя вернуться, и ждет ее там.
Медленно тянулись часы, догорал костер, колючки, приготовленные для него, закончились. Из шатра доносилось похрапывание профессора. Виктория решила не будить его, понимая, что все равно не сможет уснуть. Мимо ног скользнула змея, и тут же нашла свою смерть, перерубленная острым мечом. Поддев ее острием клинка, девушка швырнула змею в огонь. Длинное тонкое тело съежилось, и вскоре, затрещав, превратилось в пепел. Виктория болезненно передернулось: эта картина напомнила ей гибель Гарта. Она никак не могла справиться с чувством вины перед мужем за то, что сама, своими руками уничтожила его. Костер вспыхнул последний раз и погас, на прощанье померцав угольками. Виктория осталась неподвижной, остро чувствуя свое одиночество в этой освещенной луной пустыне.
С первыми лучами солнца она разбудила остальных.
— Пора ехать.
Никто не стал возражать против раннего пробуждения. Всем хотелось как можно быстрее выбраться из пустыни.
— Что же вы, голубушка? — укорил Викторию Мервин. — Почему не разбудили меня? Вам же тоже нужно отдыхать.
— Ничего, в Цитадели отосплюсь, — ответила Виктория, седлая своего серпенса, который на рассвете дисциплинированно вернулся вместе с остальными ящерами.
И снова потянулась пустыня. Песок, колючки, змеи, призраки.
— Мы правильно едем? — не выдержал Илья под вечер.
— Правильно, — подтвердил Александр Михайлович.
— А вы-то откуда знаете?
— Оглянитесь вокруг, голубчик. Пустыня заканчивается.
Действительно, кое-где песок перемежался с островками каменистой почвы, колючки сменил густой кустарник, покрытый черными сухими листьями. Призраки исчезли.
— Ну, наконец-то! — обрадованно воскликнул Ромка, подгоняя своего дракона.
Путники приободрились, стремясь до наступления ночи выбраться из пустыни и надеясь найти Цитадель.
— Там что-то есть, — произнесла Виктория, указывая вперед.
Лапы серпенсов ступили на твердую растрескавшуюся землю, ящеры побежали быстрее, словно чувствуя нетерпение седоков. Вскоре путники подъехали к небольшой деревеньке, состоявшей из нескольких десятков низких лачуг. Вокруг домиков деловито сновали люди, одетые в свободные балахоны.
— Это что, селение дикарей? — настороженно пробормотала Виктория, останавливая серпенса.
— Это Цитадель, — раздался мягкий голос из-за ее плеча.
Девушка резко обернулась. Сзади стоял невысокий худощавый человек неопределенного возраста. Виктория могла бы поклясться, что еще секунду назад его не этом месте не было. Как он мог оказаться за ее спиной, она не понимала. Впечатление был такое, что человек возник прямо из воздуха. Он почтительно поклонился и произнес:
— Приветствую вас, странники.
— Как Цитадель? — изумился Ромка. — А где ваша крепость?
— Свободные духом не нуждаются в крепостных стенах, — ответил человек. — Нас защищает сила мысли.
Глава 56
Вернувшись из Морнеметона, Макс ощутил давящую усталость. Он прошел в свой сарай и рухнул на сено, мгновенно отключившись. Проснулся оттого, что кто-то упорно тряс его плечо.
— Вставай, Ордан! — над Максом склонилась Сайме.
— Я долго спал? — осведомился он, усаживаясь на сене.
— День, и еще ночь, — усмехнулась жрица.
— Ничего себе! — присвистнул Макс, ощутив вдруг невероятный голод.
— Пойдем завтракать, Ордан.
Сайме развернулась и вышла из сарая. Макс поспешил следом за ней, гадая, чем обязан такой любезности наставницы. На улице его встретила Элоас, которая теперь тоже вела себя несколько иначе: кошка подошла к нему и дружелюбно толкнула головой в плечо, приветствуя, как равного. Странно, но поведение Бульки тоже изменилось. Взгляд его, как и прежде, был полон преданной любви, но теперь пес был грустным и больше не ластился к Максу.
После завтрака Сайме сказала:
— Теперь ты бард, начинается твое обучение.
— Я буду учить стихи? — поинтересовался Макс, вспомнив рассказ Гиральда.
— Стихи? — рассмеялась Сайме. — Нет, Ордан, стихи оставь светлым бардам. Ты — темный, и я буду учить тебя заклинаниям.
Она провела в воздухе рукой, и плащ Макса поменял цвет на темно-красный.
— Теперь ты будешь носить цвета крови.
Сайме протянула ему крошечный розоватый листик.
— Разжуй его и проглоти. Это обострит твои чувства и усилит память.
Макс послушно положил лист в рот и принялся перетирать его на зубах, ощущая вяжущий горьковатый вкус. Проглотив, он почувствовал себя странно: мир наполнился разными звуками. Его уши улавливали тихий шорох сухой травы под легким ветерком, дыхание Элоас, лежавшей в нескольких шагах от дома Сайме, дробный топоток мыши, бежавшей мимо сарая, журчание родника в лесу... Зрение тоже усилилось, теперь он мог различать тончайшие оттенки цвета и поразился тому, насколько изменилась окружающая его реальность. Он видел микроскопические трещинки в бревнах дома, тончайшую паутинку в темном углу, ему казалось, что он может видеть предметы насквозь и смотреть внутрь вещей. Потом нахлынули мириады запахов, и Макс впервые понял, как ощущают мир животные. Кожа приобрела невероятную чувствительность, стала словно в несколько раз тоньше. Пальцы ощущали даже прикосновение пылинок и движение воздуха.
