Дорога забытого знания

Я почти не помню остальных людей, лишь ощущение красоты и силы запечатлелось где-то позади рациональной памяти. Затерянные учили нас чему то: "Ваше воображение ограничено вашим жизненным опытом. Вы можете сделать то, что вы уже видели быстрее, сильнее, громче. Но часто вам нужно совсем не это. Это как запертый сундук. Вы будете вскрывать замок, возможно, будете ломать сам сундук. Но на самом деле достаточно протянуть руку из другого измерения и забрать все, что расположено внутри, не оставив ни царапины на замке. Вы можете оставаться на месте, а мир будет двигаться вокруг вас".

Я помню, как мы купались в горячем водопаде, пахнущем лавандой и насыщенном пузырьками воздуха, и пронзительно синее небо было так близко, что казалось, достаточно встать на цыпочки, чтобы дотянуться до облаков.

На берегу, в липкой красноватой глине, детским корявым почерком было выведено слово "счастье". Как лозунг, как обещание, как четырехлистный клевер на удачу. В Нелоудже дети часто писали слова на песке, на серых влажных стенах заброшенных строений и на бетонных заборах фабрик. Большинство торопливо выведенных слов я знала, но употребляла редко, и только в соответствующих ситуациях. Некоторые обогатили и мой словарный запас. Стагеры вырезали имена богов на коре раскидистых мескитовых деревьев, изредка встречающихся в долине, покрытой белым песком. Но нигде и никогда я не видела, чтобы дети на досуге писали слово "счастье".

И только при упоминании Института лучистые глаза темнели. "Никому не нужна утопия под боком. Контраст слишком яркий".

Я знаю, что у затерянных можно было остаться.

Мы задержались в утопической долине на долгие недели теплой спокойной радости. Каждый день музыканты рассказывали удивительные истории про бесконечную дорогу, но в ответ узнавали несравнимо больше. Но однажды мы все-таки уехали. Последние дни идеальная мелодия, звучащая у каждого в голове все больше напоминала стук колес, и ветер дул в лицо все настойчивей. Дорога звала нас, и она не хотела больше ждать.

Глава 26

Мы уходили по широкому тоннелю, некогда промытому рекой в песчаной горной породе. Единственная лазейка среди непреодолимых скал, защищающих уютный мир затерянных. Мы медленно пробирались между причудливыми колоннами массивных, мертвенно желтых сталагмитов. Под ногами была вода, чистая и холодная, в глубине настойчиво и монотонно стучали капли. Дважды тоннель переходил в широкие пещеры, на дне которых разливались мрачные мутные озера. Мы обходили их с краю, придерживаясь за пугающе нависшие клыки сталактитов. Эхо шагов многократно отражалось от стен, все остальные звуки съело прохладное величие пещеры.

И только когда мы добрались до фургонов, оставленных и замаскированных в лесу неподалеку, я наконец озвучила вопрос, который так мучил последние дни:

― Но почему эти люди прячутся? Да любой ребенок из затерянных может выполнить вещи, над которыми бы сломал голову рядовой сотрудник Института! Затерянные управляют силами, которые мы и представить не в состоянии! Лично я не поняла и половины того, что представлялось здесь рутиной. В чем дело?

― Ты задаешь смешные вопросы, ― ответила Селена, как обычно. Женщина выглядела помолодевшей и даже морщинки на шее стали менее заметными, ― Любой ребенок в Нелоудже знает ― чтобы сломать нужно куда меньше воображения, чем чтобы построить. Затерянные достаточно изнежены, вспомни. Для нас проигрыш, боль и даже смерть ― всего лишь один из вариантов, и мы всегда подсознательно к нему готовы, в той или иной степени. Для них же это та цена, которую они не в состоянии заплатить.

Прошло недели две, мы свернули на восток и каждое утро ехали навстречу солнцу и каждый вечер убегали от кровавого заката. Я периодически тренировалась в скрытии мыслей с Селеной. Это все еще не стало рутинным действием, хотя и не требовало столько времени и усилий, сколько в первый раз. Совершенства я так и не достигла, но периодически отлынивала от пронзительно изобличающих занятий.

Полученные от затерянных знания дали огромный и возобновляемый за счет элементарных выводов запас ресурса, который мы тратили, куражась, как дети ― гнали наши старенькие фургоны с несоразмерной скоростью, к которой кузова явно были не приспособлены, от чего все незакрепленные предметы слетались в одну кучу и что-то пугающе скрипело в подвеске. Каждый вечер Рой ругал нас и чинил фургоны ― "Конец рулю, задрыги очумелые", и каждое утро барабанщик первый орал: "Болото! Вы ленивые сухопутные черепахи! Да улитка ползет быстрее, чем вы тащитесь! Это! Покажите настоящую скорость, включите ветер!"

И мы включали, набиваясь в кабину всей толпой, подпрыгивая на нескончаемых кочках и с трудом амортизируя удары наспех созданным силовым полем. Орали дурными голосами пошлые и пафосные песни, убирали лобовое стекло и позволяли ветру раздувать волосы. Неистовая, безудержная скорость пьянила лучше крепленого вина и сводила с ума проще, чем вещества, которые добавляли в кальян в Нелоудже. От перегрузок у всех были красные глаза и абсолютно довольные лица, а ночную смену мы отдавали Селене, которая днем предпочитала отсыпаться в силовом коконе, не участвуя в стремительном безумии.

Но в эту ночь мать Роя пожаловалась на головную боль и попросила подменить, так что Ким вызвался на вахту. Несмотря на безумно веселые дни, он тосковал по ночной дороге с сопутствующей мрачной романтикой и решил променять сон на лунный путь.

Под равномерный стук колес я быстро уснула на пустой кровати. Ким вел быстрее Селены, и уверенная скорость действовала на меня, как лучшая колыбельная.

Я проснулась оттого, что в фургоне кто-то был. "Ким?" ― прошептала сдавленно, вглядываясь в смутный силуэт и уже зная, что это не он ― фургон по-прежнему ехал в любимом ритме моего вокалиста. Даже страх не коснулся атрофированных со сна чувств, и только в кончиках пальцев ног подсознательно начала зарождаться привычная, но еще слишком слабая волна импульса для удара. Не успела набрать в легкие воздуха для крика, не успела собраться с мыслями, как на лицо легла огромная ладонь, перекрывая доступ кислорода. Вторая припечатала руки к груди, и в следующий момент незваный посетитель проник в мои мысли, неожиданно и резко выиграв не успевшую начаться схватку. Я не ожидала ментального нападения, нацелилась отражать атаку физическую, и поэтому проиграла. Два и два сложились слишком поздно.

Извилистый путь к затерянным, первый день в загадочном раю, лица встречающих людей, девочка с золотистыми кудрями ― обрывки воспоминаний моментально пронеслись перед внутренним зрением и я знала точно, что не только перед моим. Потаенные воспоминания были украдены быстро и безвозвратно.

В следующее мгновение молчаливый агрессор освободил руки и отступил бесшумно, как тень. Я узнала повадки высококлассного наемника из Нелоуджа, которые забирают только то, что нужно, и никогда не уходят с пустыми руками. Незнакомцу оставалось сделать один шаг, и он бы оказался за пределами фургона, мчащегося на огромной скорости. В безопасности. Звать на помощь бесполезно ― пока музыканты услышат крик, пока фургоны затормозят ― наемник останется далеко позади, унося чужой секрет. И я отбросила сомнения, приняла сложившуюся ситуацию, как данность. Нужно сражаться самой, отвечать за допущенную беспечность, драться. В этом не было ничего нового или неясного, и я только боялась проиграть снова.

Я ударила наемника воображаемой волной по колену и в пах, уже не задумываясь. Он упал на пол, беззвучно скрутившись от боли. Подскочила, судорожно снимая со стула застрявшие наручники, склонилась над наемником, чтобы застегнуть браслеты у него на запястье. Мужчина неожиданно и резко ударил меня кулаком в лицо, перевернулся, оказался в двух сантиметрах от дверей фургона. В носу хрустнула кость, в глазах вспыхнула боль, и я чудом успела снять шок ресурсом, чтобы сохранить сознание. В следующий момент ярость ослепила меня. Считанный секрет, ночное нападение стали личным оскорблением, с которым следовало разобраться немедленно и окончательно. Я посмотрела наемнику в глаза, и увидела, как решимость в жестком взгляде сменилась ужасом и мольбой. Под моими ладонями, нависшими в пяти сантиметрах от лица нападавшего не осталось ни единой молекулы кислорода. Проигравший враг задыхался в фургоне, наполненном свежим весенним ветром, и я не отводила глаз ни на одну, самую страшную секунду. Наемник рвался со всей выучкой и мощью профессионального убийцы, и в какой-то момент мои силы закончились. Тогда я заглянула мужчине прямо в голову и забрала весь ресурс, оставив опустошенную жертву без проблеска надежды. Когда ярость ослабила хватку и кровь отлила от моего лица, человек был мертв.

Я медленно отошла к наружной стене и постучала, усилив звук. Говорить не было сил. Села на кровать и ждала, пока остановятся фургоны и разбуженные музыканты зайдут посмотреть, что случилось. И только тогда позволила себе отвернуться.

Глава 27

Утром, когда фургоны остановились, я пошла к Селене. Она выбралась на чистую поляну, покрытую утренней росой. В правой руке женщина держала котелок, в левой ― узелок с провизией. Я молча помогла донести вещи и сложить костер.

Мы часто готовили завтрак вместе в умиротворенной тишине. Обязанности давно были распределены, а все слова сказаны вечером. Утром пели птицы, журчали ручьи, просыпалась дорога. Но сегодня молчание было гнетущим, раздражало назойливое кваканье лягушек.

Я понимала, что нужно уходить. Не обязательно сегодня, никто меня не гонит. Вчера Селена продублировала мое воспоминание о нападении всем участникам группы, и в убийстве меня никто не винил. Тайна было слишком важна, бездействие могло обернуться страшными последствиями для затерянного народа. Слишком много у них было лакомых знаний, и слишком мало опыта самообороны.

Мужчины помогли зажечь погребальный костер ― у меня никак не получалось, огонь гас, не хватало ресурса. Я сама начертила огненную спираль, которая должна была увести погибшего к рисующим богам.

Но все-таки убийство легло несмываемыми пятнами на мои руки. Не знаю, думал ли Ким о том, что я была недостаточно бдительна и чрезмерно жестока, но мне эта мысль не давала покоя. Как бы поступила в такой ситуации Эмми? Знаю, что по-другому. Вот только не представляю, как.

А еще где-то на краю сознания неприятно стучался в виски другой вопрос. А как я вообще ухитрилась это сделать? Убить. Выиграть. Наемник же был профи, высшая школа ― ясно, как день. У меня тоже есть какие-то навыки, но здесь я проигрывала на несколько пунктов. Был момент, когда чаша весов склонилась на сторону противника. Потому что на его стороне был полный самоконтроль, хладнокровие, отточенная быстрота реакции. А мне было страшно, я растерялась и перепугалась, как глупая девчонка.

А потом... Потом леденящий страх, или временное помутнение рассудка... Или же я правда смогла отобрать у наемника ресурс?

Даже мысль была жуткой. Вспоминались жуткие байки про мифических демонов, умеющих отбирать магию и жизненную силу. Я отгоняла эти рассуждения настолько далеко, насколько могла. Мало ли кто на что способен в критический момент? Пьяные с высоких гор падают без единого перелома, курица без головы живет какое-то время. А я всего лишь смогла подсознательно сделать какой-то вывод и получить ресурс. Зачем плодить сущности? Зачем вообще об этом думать?

В котелке закипел бульон, я взяла половник и стала аккуратно собирать грязновато-коричневую пенку. Нужно придумать десять прилагательных, чтобы описать бурлящую воду ― хорошая техника, чтобы отключиться от тяжелых воспоминаний. Первое правило психологической гигиены.

Адская, обжигающая, опасная, гибельная, угрожающая, чужая и чуждая... Гм, нет, бульон с такими эпитетами никто есть не станет.

Наконец, Селена отряхнула подол и устроилась на поваленном бревне, задумчиво посмотрела на огонь.

Я положила половник, провела ладонью по лбу и сказала без вступления:

― Хочу забыть про затерянных.

Голос был слегка хриплым. Конечно, первые слова после ночной молитвы на упокой. Я прокашлялась.

― Понимаю, ― Селена избегала моего взгляда и плела сложную косичку из шести длинных травинок, ― Но ты не можешь забывать все, что не нравится. Так можно потерять взаимосвязи между событиями в жизни, некоторые выводы станут аксиомами, когда из памяти исчезнут причины. Можно прийти в тупик, можно потерять себя.

― Это уже один раз со мной произошло, ― заметила я, ― Так что я осознаю последствия лучше, чем вы представляете, и не собираюсь практиковать этот метод часто. Когда я овладею техникой скрытия воспоминаний, необходимость в оперативном вмешательстве отпадет. Но сейчас я просто не хочу больше носить эту чужую тайну. Мне плевать на неё, эти знания не стоят смерти.

Чужая тайна, ― повторила я про себя. ― Чужая смерть. Почему вообще кровь на моих руках, что за нелепое стечение обстоятельств?

― Как знаешь, ― пожала плечами Селена.

― Вы можете? ― уточнила я.

― Могу. Но не буду. Я расскажу тебе основы, а дальше позаботься о себе сама.

― А я смогу? ― спросила я.

― Сможешь... Может и не очень качественно на первый раз, при желании восстановишь обрывки, но постороннему человеку точно потребуется несколько часов копать, чтобы найти хотя бы ассоциации. Врасплох тебя не застанут.

Грустно, что я не подумала об этом раньше. Но, с другой стороны, всё ещё не хотелось расставаться с теплым воспоминанием о почти утопическом мире, где живут умные, добрые и странно беззащитные люди. Киму потребовалось несколько лет собирать по крупицам слухи, завоевывать репутацию и доверие в окружающих селах, и все равно усилия были бы напрасными, если бы музыкантам не удалось случайно спасти какого-то ребенка из затерянных, перелетевшего через горы и чуть не погибшего где-то на обочине от ресурсового истощения. И вот вчера я чуть не поставила под угрозу столь непросто доставшееся доверие. Я снова провела ладонью по лицу, проясняя мысли, и вернулась к разговору.

― Хорошо, ― сказала я. ― А почему скрытие мыслей дается так тяжело, вмешательство ― почти невозможно, а стирание происходит так легко?

― Ты неправа, это сложно, ― сказала она. ― Поймешь, когда попробуешь стереть небольшой кусочек собственной жизни. Только очень сильные маги с огромным ресурсом способны стереть человека целиком. Но причина того, что это вообще возможно, кроется в работе нашего мозга. Понимаешь, нам свойственно забывать. Я расскажу тебе общую теорию.

Сухое лицо Селены было мрачным и торжественным одновременно. Дул пронзительный ветер и пахло талой листвой и засохшей кровью. Впрочем, последний запах скорее всего существовал только в моем сломанном носу.

― Мы забываем о том, что произошло давно, и не важно для нас. Мы забываем о том, что причинило нам боль. И мы подсознательно находим объяснения тому, чего не понимаем ― это три краеугольных камня стирания.