Дорога забытого знания

Предыдущие события сохранились в памяти с пронзительной отчетливостью, а вот абсурдная, бредовая мотивация отчаянного поступка, который я так рвалась совершить, постепенно выветривалась. Восхитительная убежденность в истинности намерений рассеивалась с каждой минутой, наваливался стыд, глубокий и обволакивающий. Укоризненно смотрел образ Эрина, падающего у костра с перекошенным лицом, Селены, безвольно оседающей на землю, но все еще спешащей отговорить от безумства... И все же уверенности не было больше ни в чем.

― Ты вывихнула плечо, ― сказал Ким, не глядя в мою сторону. ― Я поправил, нормально?

― Нормально, ― я попробовала пошевелить руками, было больно, но терпимо.

― Хочешь? ― спросил Ким, он наклонился и достал из-под кровати бутылку клюквенной настойки на спирту.

― Хочу, ― согласилась я. Музыкант плеснул мутную, со взвесью, жидкость в походную кружку и мы молча выпили.

За пределами фургона хлестал бесконечный весенний дождь, холодный и неуютный, что-то скрипело, и я первый раз захотела оказаться в другом месте, которое не поедет вдаль именно в тот момент, когда нужно остаться.

― Что это было? ― наконец спросила я.

― Твари. Полученная в ходе экспериментов в Институте биологически активная субстанция, которая то ли реагирует на мозговые волны, то ли наоборот воздействует. Они чувствуют убийство, формируются в присутствии виновного, ― Ким задумался, машинально щелкнул пальцами.

― Я не чувствую вину, ― возразила я.

― Не лги себе. Ты не испытываешь раскаяния, но это разные вещи.

Я не протестовала, слишком опустошенная для этических споров, лишь спросила отрывисто, имея в виду тварей:

― Зачем?

Ким понял.

― Оно задумывалось как универсальный страж, Институт помешан на порядке, ― ответил Ким, ― предполагалось, что твари абсолютно исключат убийц, и как следствие, убийства из Нелоуджа и окрестностей.

― Но? ― спросила снова я, так как музыкант замолчал, опустив голову.

― Но они завязаны именно на чувстве вины за убийство. Как выяснилось, такое чувство вины часто испытывают акушерки, не сумевшие спасти ребенка или мать, хирурги, провалившие операцию, дочери, забывшие вовремя проверить своих престарелых родителей. А вот серийные убийцы такого чувства не испытывают. И тогда тварей убрали из города.

― А почему они здесь?

Ким усмехнулся:

― Очевидно, у тех, кому сказали их убрать, у самих было рыльце в пушку. Или просто не смогли. Так или иначе, твари сбежали в леса и иногда появляются здесь. В какой то мере, дороги чище благодаря им.

Мы снова замолчали, предоставляя бесконечному дождю вести свой монолог. Ким налил еще настойки и выпил в несколько глотков, как воду. Я держала кружку, стараясь найти идеальный баланс, чтобы жидкость не колебалась в такт колесам. У меня не получалось.

― Тварей было две, ― наконец сказала я, ― Наемник, и еще одна, которую я не помню.

― У меня одна тварь, ― сказал Ким. ― Я, разумеется, помню. Мы были детьми. Глупыми и неосторожными. Все решили, что я не виноват, даже его мать простила меня. Но я знаю, ― он помолчал, ― В старости я вернусь сюда, один, и позволю этой твари меня найти. Надеюсь, это будет еще возможно.

Я не ответила, он и не ждал ответа. Я знала, что это будет правильно, единственная по-настоящему правильная вещь в этом мире. Но я не могла сказать того же самого про себя.

Глава 31

Мы долго ехали после Чертова леса, достаточно, чтобы разговоры не затухали в неловком молчании, и прошел синяк на скуле у Эрина. Новые впечатления, чистые, безграничные виды легли на старые пятна, как снег на грязную улицу, скрывая все изъяны. Дорога обладает удивительной способностью полировать воспоминания, как время. Свежий ветер, постоянно бьющий в лицо, вычищает всю затхлость из души, не оставляя пыльных углов и скелетов в сейфовых шкафах. Путь развеивает мрачный прах, оставляя слежавшиеся комья горечи и обид где-то там, в километрах и километрах позади, заставляет улыбаться солнцу, которое светит в глаза, постепенно впечатывая улыбку в губы, в морщинки у глаз, и, наконец, в сердце.

На горизонте появились серо-синие горы с заснеженными вершинами. Треугольные, по странной прихоти природы, облака, играли с горами в грандиозные паззлы. Почти сутки фургоны прорезали две параллельные колеи в травяном поле ― огромном пологом лугу. Горячий воздух был насыщен смолистым запахом, жужжали пчелы в лиловых соцветиях. Мне местность казалась девственно-дикой, но музыканты искали кого-то, останавливались, просвечивали ресурсовым зрением высокие, в человеческий рост, заросли сиреневой травы, перемежающейся белой черемшой.

― Нашел, ― коротко объявил Рой. ― Эт-та, курс на юго-запад.

Фургоны повернули, и уже через полчаса колеса нарисовали на диком лугу полукруг и остановились. Мы расположились у коптящего костра из ароматной древесины, окруженные необычными красноглазыми людьми. ― Рагел, ― объявил старик с кровавой сеткой сосудов в сощуренных глазах. Обвел рукой вокруг.

― Меня зовут... ― я указала на грудь, хотела представиться, но Ким и старик перебили одновременно.

― Здесь не принято называть имен, ― тихо предупредил музыкант.

― Тшшш, ― замахал руками вампирообразный старец. ― Не переживай. Но не называй зря. Рагел ― вокруг.

Мистические секреты и жуткие суеверия переплетались с ароматическим дымом. Жители говорили, как дети, нахватавшиеся взрослых слов. Сыпали цветистыми метафорами, пугающими аллюзиями, тяжело качали головами. Солнце клонилось к закату, веки слипались, но тут выяснилась еще одна любопытная деталь.

― Не спи, ― прошептал на ухо Ким. ― Не стоит огорчать местных.

― Что? ― ошеломленно переспросила я.

Даже проснулась на минуту от необычного заявления. Оказалось, дерганые местные жители используют ресурс, чтобы не спать вообще. Умеют видеть в темноте, как кошки, и научат нас, как только последние лучи солнца опадут за горами.

― Скоро будет чай, ― пообещал паренек, сидящий справа, заметив мои терзания.

Показал рукой на старушку у котелка. Та деловито распутывала черное, спутанное проволокой корневище. Отрывала и отсчитывала по двенадцать отростков, каждый длиной с мизинец.

― Маралий корень, ― пояснил сосед. ― Поднимет веки, прибавит дух.

И действительно, мутные облака, собравшиеся между ушами, отступали после чашки терпкого напитка. Даже на третьи сутки бодрствования. Ким снова пел, я танцевала. Чувствовала новую звенящую энергию, непривычную двойственность сознания, обостренную четкость восприятия.

В первую же ночь местные научили нас множеству трюков. Запомнился массаж под коленной чашечкой и "Пощекочи языком нёбо! Язык вверх, веки вверх!"; использование ресурса для создания внутреннего освещения: "Снаружи останется ночь. Но свет выходит из ресниц яркими капельками. Веселее, если разноцветными".

Во вторую ночь жители советовали правильно использовать полученное время ― зорко смотреть во тьму в поисках ночных демонов, обострять восприятие, различать степных зверьков по шелесту травы. На вторые сутки без сна задача усложнялась потерей концентрации и мыльным радужным пузырем вокруг головы, смешивающим цвета и звуки в однородную мелодию на двух уровнях осознания.

За границами цветной пленки старики учили оберегать от сна родных и знакомых: "Твой коренастый друг слева закрывает глаза. Хлопни в ладоши перед лицом. Спроси мнение о мироздании. Налей еще настойки левзеи".

Это не была явь в привычном понимании, чувство реальности давало сбой. К концу третьих суток я сама затруднялась ответить на вопрос: "Ты кто?".

― Теперь с тобой можно говорить, ― объявил давешний старик с сощуренными глазами. ― Вокруг Рагел.

― Рагел, ― осмысленно повторяла я. Слово перекатывалось на языке отполированными гранями. Прохладная сторона ― утренняя роса, гласное ребро всё в лиловых цветах.

Действительность выцветала, пряный дым танцевал сказочными драконами. Сон стал почти осязаем, вплетался в дым, соблазнял уютом сухих листьев под навесом чуть поодаль. Мы с каждой минутой мимикрировали под местных. Глаза краснели, речь приобретала галлюциногенную отрывистость.

Рой стоял у видимого только ему штурвала и задавал направление по дыму костра. Старики кивали с уважением: "Степь это тоже море. Можно переплыть всю степь, до гор. Подняться к небу по скале и найти старика, который знает смысл имен".

Ким сел спиной к собравшимся, перебирал струны и шептал что-то под нос.

― Я все понял, ― сообщил доверительно мне на ухо. ― Достаточно написать одну песню, в которую будут вплетены все слова и сюжеты. Мне осталось подобрать двадцать слов и три аккорда.

В ту ночь слова музыканта казались логичными и мурашки бегали по затылку от всеобъемлющих аккордов.

После пары циклов крепкого двенадцатичасового сна, когда мы наконец решились уехать, Ким сбивчиво пел и подбородок дрожал от хохота. Мудрая песнь оказалась пафосной интерпретацией популярной "Пастушки на лугу" со смачными обсценными фрагментами.

Глава 32

Лето подходило к концу, но зеленая и бурная жизнь не собиралась сдавать обороты. Мы ехали в Каресские горы, воздух становился чище и легче, а дорога ― сложней и неприступней. Колонна часто останавливалась, управлять фургонами один человек мог не более часа, а потом требовалась смена и восстановление ресурса. "Вахтить", как выражался Рой, в таком режиме надоедало, а горное путешествие длилось уже пару недель. В третью среду на рассвете, наконец, мы не без облегчения остановились у холма, который переходил в подножие большой, настоящей горы. Вершина скрывалась в высотных, слоистых облаках и там же, вероятно, пряталась моя тайна.

― Дальше не проехать, ― объявил Ким, ― Я наверх, проведать старика, кто со мной?

― Я пас, ― сказал Эрин. Селена и Рой поддержали гитариста. Я удивилась, это не было похоже на друзей, всегда любознательных и обуреваемых жаждой движения. Может быть, я чего-то не знала и стоило проявить деликатность, оставить Кима одного? Я посмотрела вверх. Петляющая горная тропинка, обрамленная колючим кустарником, и на высоте примерно четырехсот метров ― узкая белая линия, как будто нарисованная мелом по растительности. "Интересно, что это?", ― подумала я, ― "Белый песок? Цветы? Если приглядеться, больше похоже на растительность. Но кто и зачем это здесь сделал?"

К черту деликатность. Это же Каресские горы. Где-то здесь древние народы называли что-то словом Коори, отсюда вернулся, сохранив память, сын семьи Морей из мечты Лори. На вершине должен быть ключ, или хотя бы замочная скважина, в которую можно заглянуть.

И все-таки страшно. После встречи с тварями я начала опасаться собственных тайн. Из скважины запросто могло вытянуться смертоносное щупальце. "Не дрейфь", ― сказала словами Роя про себя.

― Я с тобой, ― заявила вслух.

― Это самое удивительное место на нашей планете, ― сказал Ким. ― Хотя не уверен, что тебе понравится.

― Я люблю удивительные места.

― Знаю, ― ответил музыкант. ― Но и ты можешь испугаться.

― Отлично. Дай мне почувствовать это.

Бравада всегда помогала прийти в себя. Встать перед зеркалом, поднять руки в победном жесте ― и можно встречаться со страхом. Известный приём. Но как быть, если пугает отражение?

Ким задорно подмигнул, показалось, что он рад компании, хотя явно чего-то не договаривает. Первые несколько часов путь был утомительным, но обычным ― мы шли по узкой тропке, уклон которой становился все выше и мышцы бедра потихоньку начинали давать о себе знать. Ким задал быстрый темп, и постепенно разговоры сошли на нет, оставляя место размеренному дыханию в такт шагам. Изредка встречались невысокие кряжистые сосны, широко раскинувшие узловатую сетку корней. В бесценной тени под их кроной можно было перевести дух. От жары стучало в ушах, хотя мы вышли спустя несколько минут после кровавого рассвета.

Воздух становился легким и разреженным, уменьшенная концентрация кислорода вызывала определенный дискомфорт. Словно угадав мои мысли, Ким устроил получасовой привал, во время которого, впрочем, запретил ложиться: "Лучше сохрани минимальную физическую активность", ― подчеркнул он, ― "Сделай легкую растяжку, попей воды, иначе будет сложно продолжать". Мы перекусили орехами и сухофруктами, и Ким протянул горсть синих терпких ягод, которые успел собрать, пока я отдыхала.

Дальше становилось сложнее, иногда камни срывались из-под ног и довольно долго летели вниз. Я начала бессознательно цепляться за покрытые шипами ветки кустарника, и не могла удержаться, чтобы не страховать себя ресурсом. Щиколотки покрылись сложной сеткой неглубоких порезов, а штанины приобрели угрожающий орнамент из колючих шариков цепкого горного репейника.

― Ты неплохо справляешься для первого раза в горах, ― оценил Ким. ― Как самочувствие?

― Нормально, ― пожала плечами я. ― Устала, но бывало и хуже.

― Дальше будет сложнее. Но дело не в этом. Видишь белые цветы? ― показал он.

Только сейчас я окончательно поняла, что странная ровная белая полоса была высажена цветами, нежными, как цветок вьюнка, с тончайшими широкими белыми лепестками.

― Это ипомея разделительная, в простонародье разделяющий вьюнок, ― Ким сорвал цветок и нежные листья тут же поникли, потеряв всякое очарование, стали похожи на слежавшуюся паутину. ― Дальше не действует ресурс.

― Что? ― я остановилась.

― Ты никогда не слышала легенды про Каресские горы? ― удивился он.

― Слышала что-то, ― попыталась вспомнить я. Кажется, Лори рассказывала про принца, который был в горах, когда стерли его возлюбленную. Так это правда? Вот в чем ключ? ― Ты хочешь сказать, что здесь не произойдет ничего из того, что я представлю?

― Я хочу сказать, что здесь не работает ментальная сила. Если упадешь, остается надеяться только на свои руки и ноги.

― С ума сойти, ― тихо сказала я, ― Так вот почему не пошли остальные.

Я испытывала странную, не знакомую ранее нерешительность. То ли страх, то ли сомнение, но я не позволила себе вникать в это ощущение.

― Да, это неуютное чувство. Эрин поднялся однажды, и заявил, что с него хватит, ― прокомментировал Ким. Всё он понимал без слов. ― Ты тоже можешь вернуться, я провожу. Не сказал внизу, потому что ты не смогла бы оценить, раз не помнишь или не знаешь гор. Сейчас понимаешь лучше, какой подъем предстоит преодолеть.