Дорога забытого знания

Мы не говорили об этом больше. Обсуждали выступления и даже продумывали план турне по Морэну, у морского побережья, о котором так грезил Рой, шутили и смеялись, но знали ― я в это турне уже не поеду.

Солнце уже стояло в зените, когда мы вышли из хижины. Мне было горько, но легко. Будущее, которое прошлое, ждало за ближайшим поворотом. И я больше не боялась смотреть ему в глаза.

За изгородью из колючки хоронили вчерашнюю козу. Животному повезло меньше, и даже мясо после ритуала считается несъедобным.

Красивые люди красиво прощались. Напутственно желали здоровья, кивали свысока.

Как потомки богов провожают смертных.

Глава 37

Через трое суток мы приехали в Серебряный город. Край, звенящий металлом ― прекрасное место для расставания. Последний совместный концерт, завершающее уютное приключение.

Название вело корни от легендарного, небольшого и очень опасного озера серебра, расположенного всего в тридцати километрах от поселения. Большая часть культуры и промышленности города была связана с этим невероятным природным явлением. Даже в общественной библиотеке, как говорят, можно найти в свободном доступе настоящие учебники, описывающие физические и химические свойства серебра и объективно доказывающие невозможность существования этого металла в виде озера.

Мы приехали в пять утра, Ким намеренно торопил водителей весь прошедший день и с традиционной бешеной скоростью гнал фургоны ночью. С первыми лучами занимающегося над городскими воротами рассвета Ким разбудил нас, помятых и невыспавшихся, и радостно объявил, что на сей раз успели. Эрин сонно выругался в ответ, Рой пробубнил, что ему как бы это вообще не сдался этот серый город в такое серое утро, что ничуть не омрачило энтузиазма ночного гонщика.

― Мы всего второй раз здесь, и в прошлую поездку так и не попали в город, ― объяснил он, ― Местные очень ценят утреннее время. С пяти до шести открываются центральные ворота и всех гостей впускают в город. До семи утра длится время завтрака, открыты таверны, в семь начинается рабочий день и в три заканчивается. В четыре вечера будем давать концерт, а в шесть город закрывается, чужаки вежливо выдворяются за пределы. Даже гостиница, видишь, ― Ким показал на массивное приземистое здание, неподалеку от которого привычной аркой стояли припаркованные фургоны, ― расположена за пределами города. Еще чужаков не пускают в город по субботам, по религиозным праздникам, по четным четвергам и еще по десятку столь же убедительных причин. Но надеюсь, что сегодня повезет.

― Звучит заманчиво, ― зевнула я, натягивая через голову платье. Наспех причесала волосы под нетерпеливым взглядом Кима и зашнуровала высокие кожаные ботинки. ― Готова.

― Люди, ― крикнул Ким, ― мы ушли. Присоединяйтесь, если проснетесь.

Из соседнего фургона вышла Селена, как всегда подтянутая и аккуратная: "Я с вами", из другого выскочил Эрин, лохматый, но довольный. Рой, похоже, предпочел отоспаться.

Ворота, украшенные богатой серебряной инкрустацией, ждали посетителей, распахнутые настежь. Впрочем, ни охраны, ни толпы желающих проникнуть в город чужаков вблизи не наблюдалось, и мы беспрепятственно прошли в город. Улицы пустовали и потрясали геометрической стройностью. На любом перекрестке весь город просматривался насквозь, от восточной городской стены до западной и от северных ворот, через которые мы зашли, до южных. Дома были приземистые и преимущественно серые с тонкой фиолетовой отделкой, ни люди, ни гостеприимные таверны на глаза не попадались. Иногда вдалеке виднелись закутанные в серое фигуры, с неизменным поднятым капюшоном. При виде нашей чужеродно шумной и яркой компании местные переходили на другую сторону улицы и сворачивали в очередной проулок. Мы притихли, как-то съежились, разом и не сговариваясь.

Ночью выпал неожиданно ранний первый снег, покрыл улицы и еще зеленые листья легкой белой вуалью. Мы прошли еще два перекрестка и оказались на широкой площади правее центральной дороги. В середине бил красивый геометрический фонтан ― обычный, с водой, ничего серебряного. Впрочем, вода выглядела чарующе неуместно на фоне выпавшего снега и сковавшего землю первого льда.

Почти у каждого дома росли цветы, нежные и экзотические, явно южные. Между клумбами танцевали оросительные фонтанчики замысловатых форм. "Это же сколько ресурса нужно", ― невольно подумала я. Красиво, конечно, особенно на фоне снега, но уж очень нерационально. Даже на демонстрацию силы не тянет, то есть понятно, конечно, что это требует силы, но с другой стороны, это же цветы.

А еще было чисто. Может быть, конечно, это ощущение давал первый снег, но здесь таилось что-то еще. Ни единый осенний листик не танцевал хаотично в потоках ветра в этом городе, когда за пределами все дороги скрывались под мягким желтым ковром. Все выглядело правильным, геометрическим, выдержанным в едином, строгом и сером стиле, и даже экзотические цветы распустились невыносимо, безукоризненно симметрично.

Трактир, впрочем, был обычный, и только серебряные столовые приборы напоминали о том, где мы находимся. Столики и барная стойка пустовали, и я отметила, как обескуражен Ким, который обожал новых людей, и искренне надеялся узнать хоть что-то об истории этого загадочного места. Да что там, последнюю неделю он только об этом и говорил: "Там крепостная стена вокруг города, ― пояснял он, ― которую постоянно обходит патруль. Часовые сменяются по времени, используют специальные, постоянно меняющиеся, позывные; все дееспособное население владеет оружием. Горожане воевали, много и жестоко, это видно невооруженным глазом, такой опыт не дается просто так. А я не могу найти никаких, даже мизерных и недостоверных сведений про битвы или конфликты, все соседние города существуют мирно, все, что у меня есть ― это пара нелепых слухов!"

На звук вышел трактирщик собственной персоной и проводил нас к дальнему столику у настолько безупречно чистого окна, что я не удержалась и протянула руку, проверяя наличие стекла в раме. Стекло было.

― Как идут дела в столь ранний час? ― приветливо спросил Эрин.

― Спасибо, хорошо, ― сдержанно ответил тот, басовито растягивая слова. ― Кофе-то не желаете?

― Вообще не очень, я бы выпил чаю.

Эрин, как и я, любил ароматные чаи с травами, но трактирщик оказался неожиданно настойчивым. Всплеснул большими холеными руками в неискреннем сожалении, покачал головой, посетовал:

― Вчера закончился нормальный чай-то. Только сегерская бурда осталась. Но зато есть замечательный кофе, горький, ароматный. Могу подать с шоколадом. Отлично помогает отогнать сны.

― Раз так, давайте кофе, ― кивнул Эрин.

Мы заказали еду и по чашке кофе, и в рекордно быстрое время миловидная официантка принесла изумительно пахнущее жаркое в горшочках и задержалась, благосклонно отвечая на ухаживания Эрина. Кофе был обычный, только очень крепкий.

Узнать и увидеть в городе не удалось почти ничего. Никто, кроме официантки и трактирщика с нами разговаривать не стал, все отвечали угрюмо и односложно. Это противоречило элементарному смыслу, ведь мы были путниками, начиненными историями и информацией, которая открывала почти все двери в обычных городах.

Без десяти семь люди наконец-то вышли из домов, и озабоченным, почти строевым шагом двинулись в сторону южного выхода из города, ведущего к озеру. Мы приникли к стеклу, пытаясь разглядеть местных обитателей. Ртутные переливы одежды отвлекали внимание от нездорового серого оттенка кожи. Я украдкой взглянула на официантку. Даже в полумраке трактира было видно, что кожа на открытых участках тоже обладает специфичным оттенком, соответствующим сероватой окраске слизистой глаза.

Глава 38

Последний, Серебряный концерт был красивый. Я старалась, как могла. Заплетала дождевые струи в серебристые косы, закручивала скрипичным ключом звуки, добавляла эффекты за пределами видимости и слышимости. Создавала симфонии для обоняния и осязания.

Пыталась превзойти саму себя. Ребяческое желание, чтобы вспомнили добрым словом, назвали незаменимой. Смешно.

После концерта скрестила ноги на кровати в фургоне, откинулась, достала карандаш. Нарисовала на выцветшей карте завершающий штрих ― от Каресских гор до Серебряного города. Все-таки длинный мы проделали путь, тысяч пять километров. Извилистый, петляющий, волнующий. Лучшее время моей жизни, не дорога ― песня. Дорожный романс, путевая баллада.

Напротив сидела официантка, которую все-таки сумел вытащить из города в гости Эрин. Хорошо, что я не одна сегодня. Хватит сил не прощаться вслух, сохранить лицо, уйти, как пришла ― просто. Без обязательств и сантиментов.

Девушку звали Дари и она была красивая, несмотря на сероватый оттенок кожи, а может даже благодаря ему ― днем официантка, а вечером ― фея дождя. Хрупкая, серебристо серая, с точеными изящными чертами лица и мелодичным голосом ― про такую могли слагать песни древние менестрели. Дари потрясенно осматривала фургон и моё скудное имущество ― запасное платье, костюм для выступлений, большую металлическую чашку и два комплекта белья.

― И все? ― недоверчиво спросила девушка. ― Как ты можешь так жить?

― А что еще нужно? ― пожала плечами я.

― Куча всего! ― Дари развела руки. ― Шторы на окна, живые цветы, уютное кресло, картины на стены, косметика, теплая одежда, обувь, памятные сувениры...

― У меня где-то был срез сердечной сосны, ― сказала я, ― Но, кажется, я его потеряла.

― Как? ― в голосе прозвучал самый настоящий ужас. ― У тебя что, совсем нет чувств? Ни единой памятной вещи!

― У меня есть чувства, ― обиделась я. ― И самое главное ― чувство свободы. Мне нравится, когда все нужные вещи могут поместиться в походную котомку. А остальное... Остальное я помню.

― А зачем помещать вещи в походную котомку? ― возмутилась Дари. ― Ты и так все время в пути, разве не так?

Я задумалась, подбирая слова. Сказала вслух через силу, сквозь зубы, как магические слова, заклинание материализации. Раз произнесенный приговор приобретал ясность и окончательность:

― Мне нравится здесь, но я не смогу остаться надолго. Я должна доделать нечто важное, уладить. Не всегда можно остановиться там, где уютно. Это право сначала нужно заслужить.

Дари понимающе кивнула, пожала плечами:

― Бывает.

― Расскажи лучше о себе, ― попросила я. ― О вас, точнее. Я не могу понять ― эти крепостные стены, строгие часы посещения для чужаков, абсолютная закрытость ночью ― и вдруг ты, совершенно одна, молодая хрупкая девушка сидишь здесь и не похоже, чтобы ты чего-то опасалась. Ты супер-воин? Ты владеешь совершенными боевыми искусствами?

Она улыбнулась, явно польщенная моими предположениями, а затем грустно помотала головой.

― Я чужая здесь. Я приехала из Нелоуджа, когда мне было пятнадцать. Родители погибли, а здесь живет тётя. Я не успела впитать местные страхи, и мне осточертело жить в сером, носить серое. ― Раздраженно объяснила девушка, закинула ногу на ногу, задумчиво потерла колено.

― А почему ты не уедешь? ― спросила я.

― Там у меня ничего нет, и никого, ― равнодушно сказала Дари. ― А здесь очень богатый город. Чужаков не любят, зарплата у официантов, как у библиотекарей в Нелоудже. Скоплю денег и уеду.

Я кивнула. Хороший, практичный подход, достойный уважения. Уедет отсюда лет через пять, богатая, свободная и независимая, куда захочет, когда захочет.

― И все-таки, ― продолжила я, ― что скажет твоя тетя? Разве у вас не запрещено выходить за пределы городских стен на ночь?

― Нет, конечно, ― удивилась она. ― А ты откуда, у вас что, запрещено?

― Я из Нелоуджа, ― ответила я. ― Просто не понимаю местный уклад.

― Да нет, ― протянула Дари, ― запретов нет, ходи куда хочешь, это все просто сны.

― Сны? ― я подняла брови.

― Сны. Понимаешь, серебро активизирует ресурс в бессознательном состоянии. Очень часто сны становятся явью. Ты не представляешь, какие жуткие кошмары могут сниться интеллигентным с виду людям, очень много людей вокруг озера погибло, пока мы сообразили, что к чему.

― С ума сойти, ― ужаснулась я и вспомнила свои сны, в которых Селена оказывалась жутким оборотнем с огромными когтями, и я убивала ее, а потом понимала, что ее зеленая кровь разлилась по фургонам и все, кого я знаю, начинают рычать и набрасываться на меня. ― Нам надо отсюда убираться. Ты реально отчаянная, что к нам пришла.

― Нет, не переживай ты, ― равнодушно сказала непробиваемая официантка. ― С твоими снами ничего не случится. У тебя зрачки белые и кожа нормальная, сравни с моей.

― Ах вот в чем дело, ― протянула я. ― Вы заражены.

― Это серебро, постоянно, ― сказала она, ― в воздухе, в воде. Мы здоровы на самом деле, ничего не меняется, кроме цвета кожи, слизистых и снов.

― А как вы с этим справляетесь? ― уточнила я. ― Со снами?

― Мы выгнали из города всех, кто видел особенно яркие кошмары. И, конечно, в городе установлен режим гигиены сна ― вечером каждый житель тратит ресурс до нуля. Принято приводить в порядок свой дом и часть улицы, до зеркального блеска, поддерживать фонтаны, растения из чужого климата. Каждый следит за соседом, ведь если у того увял сад или плохо почищено окно ― он мог забыть про гигиену сна, и стать источником кошмара для всего города.

― Как-то бездарно. Не хотела бы я тут жить, ― прокомментировала я. Не знаю, что мне больше не понравилось, возможность исполнения снов, или соседи, которые наблюдают за чистотой моих окон. ― Но зачем тогда стены?

Дари посмотрела на меня, как на ребенка, который не понимает очевидного запрета и раздельно произнесла:

― Целый город людей, ресурс у которых на нуле, не считая пары охранников. Как ты думаешь, зачем стены?

Я кивнула: "Точно", стало неловко за свою недогадливость.

― Теперь твоя очередь, ― требовательно сказала практичная официантка. ― У тебя за спиной длинная дорога, расскажи мне что-нибудь равноценное.

Я улыбнулась, это так напомнило мне Нелоудж, уселась удобнее. В дороге накопилось множество историй, и сегодня стоило облечь приключения в слова. Отблагодарить, запомнить, озвучить. Потрогать и обнять на прощание лучшие моменты. Погрузиться в стук колес. Стать ветром.

Вечером, у костра, Ким пел. Длинные пальцы перебирали струны, руки обнимали гриф и обнаженная девушка, изображенная на корпусе гитары, танцевала в отблесках огня. Всегда великолепная, всегда изящная незнакомка, скрывающая лицо. Душа музыки. Струны звучали её голосом, и как легендарная русалка, схематичная девушка звала на сомнительные подвиги, искушала, толкала вперед.