Дорога забытого знания

Сегодня Ким пел для меня.

Он пел, и воспоминания окружали теплым роем ― настоящие, живые.

Он пел, а я чувствовала влажный ветер на лице.

Он пел, и слышались трели лесных птиц.

Он брал аккорд, и земля уходила из-под ног, оставляя безграничную свободу первого полета.

Он шептал, и мурашки бежали по спине, будили дремучие инстинкты, я прятала глаза.

Он перебирал струны, а на языке чувствовался соленый вкус крови и буйная тревожная радость последней драки.

Он играл, и стучали колеса, сменялись пейзажи, города и закаты.

Он пел, и новые приключения звали вперед.

Он не бил на жалость, не будил тоску, не напоминал о раскаянии. Не прощался. Не просил.

А я все-таки плакала.

Он пел.

Дари и музыканты сидели молча, то ли оценивая новую песню, то ли погрузившись в размышления. Тексты Ким всегда писал сам и редкими вечерами представлял новые слова на суд друзей. Сразу никто и никогда не комментировал. Критика просыпалась утром, вместе с трезвым рассудком и здоровой иронией. Ночью песни обращались только к чувствам.

Глава 39

На следующий день музыканты давали повторный концерт, но я осталась в фургоне. Вчера, после часа взаимных рассказов Дари ответила еще на несколько важных вопросов и теперь я знала достаточно. Первый снег не оставлял выбора. Пора. Время истекло.

Я медленно встала, тщательно зашнуровала ботинки и спрятала под платьем инкрустированный метательный нож. Затем забралась на кровать и потянулась за книгой на дальней полке. На обложке каллиграфическими буквами было выведено название: "Дважды пройденный путь". Вдруг вспомнилось ― у Кима же есть песня с похожим названием, которую упоминала Зиэн перед первым концертом. Я даже слышала, как музыканты ее исполняли, и потом дважды спрашивала Кима, о чем текст ― почти все песни музыкантов базировались на исторических фактах, или на довольно достоверных легендах, но он каждый раз ухитрялся как-то очень умело и непринужденно перевести тему беседы, и я забывала свой вопрос. Кажется, ответ сейчас передо мной.

Это была подборка исторических фактов о некоей Эрлис, стертой и нашедшей себе дом в реабилитационном центре Нелоуджа в 815 году от Нарисованного Знания. "Подумать только, в восемьсот пятнадцатом, это восемьдесят лет тому назад, ― отметила я, ― сколько же времени существует этот центр." Так вот, упомянутая Эрлис, судя по приведенным фактам, была просто одержима идеей о свободном распространении знаний. Это именно ей принадлежал спорный афоризм "Знание ― не хлеб, его не станет меньше, от того, что ты его разделишь с другом". Сейчас это высказывание, разумеется, опровергнуто Версиленом, который охарактеризовал ценность информации вероятностью достижения цели, на основании чего объективно доказывал, что в общем случае ценность информации обратно пропорциональна количеству людей, этой информацией владеющих. Исключением являлась ситуация, когда носитель заинтересован в распространении информации, в связи с рекламным или идеологическим характером оной. Этот трактат Версилена, кстати, являлся одной из немногих серьезных доступных в общественной библиотеке книг, и поэтому я его изучила от корки до корки, и местами могла цитировать.

Однако Эрлис оказалась личностью харизматичной и к тому же обладала незаурядным даром убеждения, что, в сочетании с пустотой и бесцельностью существования большинства стертых, породило беспрецедентное по своим масштабам общественное движение, которое быстро охватило весь реабилитационный центр и распространилось за его пределы. Так как большинство стертых обладали определенным багажом знаний, пусть неполных и разрозненных, они смогли за вполне приемлемое время создать собственную публичную библиотеку, доступ в которую изначально был абсолютно открытым, по идейным соображениям, но затем все-таки пришлось установить правило добровольного взноса, так как труд по созданию библиотеки потребовал слишком большой отдачи от активных участников, и они потеряли свою основную работу. Потом эта Эрлис куда-то пропала, добровольный взнос сменился обязательным, и его размер постепенно свел на нет интерес ко всей идее, а библиотека, выращенная на коленке, перекочевала в Институт. История довольно занимательная, но не сильно яркая.

Больший интерес представляла вторая часть книги, в которой автор приводил сведения о графине Мерейской, происходившей из захудалого аристократического рода, владеющего небольшими землями в окрестностях Нелоуджа. Указанная графиня родилась в 785 году от Нарисованного Знания, в возрасте двадцати шести лет похоронила своих престарелых родителей, которые за всю свою жизнь детей не имели, а вот в пятьдесят лет скопили достаточно средств, обратились в Институт, и получили счастье вырастить дочку, которую все принимали за внучку. Девочка, выросшая своевольной в атмосфере бесконечной любви и обожания родителей, возжелала прославить свое имя и заодно облагодетельствовать обездоленных людей, не имеющих доступа к ресурсоемкой информации. Привыкшая к материальному выражению обожания графиня настоятельно рекомендовала всем, кто считал себя признательным ей за бесплатную силу, писать, рисовать, сочинять и распространять легенды о ней. Бесплатная библиотека привлекла достаточно путешественников и местной интеллигенции, не дошедшей до Института, и поэтому даже когда графиня бесследно пропала, истории и картины, ее описывающие, сохранились в весьма достойном количестве.

В заключительной части автор наглядно доказывал, что графиня Мерейская и Эрлис являлись одним и тем же лицом, так что официально Эрлис оказалась первой и единственной стертой, чье прошлое было обнаружено. В заключении автор туманно намекал на то, что именно после этого инцидента в нашем обществе считается столь неприемлемой идея создания личных дневников и жизнеописаний еще живых людей, и приводил факты, что ряд примет, связанных с этим, вошел в нашу жизнь уже после восемьсот пятнадцатого года, и, вероятно, был насажден искусственно.

"Так вот кого хотел видеть во мне Ким, ― подумала я. ― Вот почему он спрашивал про мои мысли насчет исследования. Но у меня нет никаких идей. Зато, быть может, свой путь я не повторяю".

Я читаю быстро, потребовалось всего полчаса, чтобы ресурс стал заполнен на треть и книга закончилась. Я закинула подарок в котомку, в которой лежало остальное имущество, и медленно вышла из фургона. Дари вчера задала верный вопрос, но получила в ответ лишь половину правды. У меня было еще кое-что, больше и тяжелее всей походной котомки. Оно стоило дороже, чем может себе позволить девушка без гроша за душой, без дома и воспоминаний, и сейчас оно гнало меня прочь от моей любви, от дороги, от свободы, к какому-то мрачному испытанию, к раскопкам сомнительного прошлого, которое я хотела знать все меньше и меньше.

Гордость.

Отведенный на путешествия год истекал, и я не могла позволить, чтобы меня притащили в Институт, как нашкодившего котенка. Саи-Но помог найти смелость взглянуть в лицо правде. Теперь я готова идти.

Я не оглядывалась.

Глава 40

На ходу проделывала упражнения, которым научила Селена ― натягивала заплатки на те места своей памяти, которые не хотела делать общим достоянием, представляла идеальный мир ― неисчерпаемая тема для поддержания уровня ресурса. И почему это не приходило в голову раньше?

Я создала иллюзию, что на мне стандартный серебристо-серый плащ, популярный в этом городе. Плохонький, простенький фантом, но на расстоянии до трех метров сработает.

Неподалеку играли барабаны. Большинство жителей города на концерте, и это прекрасно, к тому же у моих друзей отличное, стопроцентное алиби, на случай, если я провалюсь. А уж себя я как-нибудь вытащу. Я быстро направлялась в восточную, самую богатую часть города. Чуть в стороне от остальных, обрамленный роскошной плодоносящей виноградной лозой, стоял мрачный трехэтажный особняк, выкрашенный в традиционные серо-фиолетовые цвета.

Здравствуй, Дарек Странный, Дарек Жадный, собирающийся продать свою собственную дочь за архаичные книги Морэна, ― подумала я, ― К тебе идут непрошенные гости.

"Не признает чужих людей в доме, не держит охрану, в отличие от других аристократов, ― рассказывала Дари вчера. ― Странный тип. Про него ходит много легенд, тебе какую рассказать, пострашнее или пикантную?"

Я выбрала страшную. Надеялась, что официантка мимоходом опишет планировку дома ― но все действие мрачной легенды развернулось на заднем дворе, и звучало настолько спекулятивно штампованно, что я не поверила ни одному слову. Там фигурировала какая-то хромая девочка-сиротка, которую Дарек однажды выгнал в ночь и поплатился за это душой.

Не страшно, с одним вельможей я справлюсь, сколь бы силен и бездушен он ни был. Легкая добыча для той, на чьих руках кровь профессионального наёмника.

Я усиленным трехметровым прыжком перемахнула через забор, пробежала пригнувшись к приземистой двери в подвал, закрытой массивным ржавым замком. Достала из волос шпильку и начала ковыряться в ключевине. Получалось медленно, я нервничала, на заднем дворе лаяли собаки и это мне не нравилось. Наконец, удалось подцепить язычок, замок щелкнул и сдался. "Спасибо, глупое прошлое", ― подумала я и проскользнула в подвал. Усилила обоняние. Пахло затхлостью, сыростью, плесенью. Нет, здесь умный хозяин держать книги не станет.

Я заставила глаза видеть в темноте, как учили жители Рагела. На свежую голову, без мыльного пузыря от депривации сна, чувства обострились на удивление легко.

Беззвучно побежала по лестнице, ступая неестественно мягко. Было тихо и просторно, новое тщательно подогнанное дерево под ногами не издавало ни звука. Наконец, почувствовала запах, тот самый, несравненный. Пахло силой, знаниями ― книгами. Я пошла на запах и оказалась перед железной дверью с одной ручкой, без единого замка, без замочной скважины.

"Здесь должна быть ловушка", ― подумала я, но руки, привыкшие действовать, уже потянулись к блестящей стальной ручке. "Зря", ― мелькнуло в голове, а на левом запястье ловко и сильно, как мышеловка, защелкнулся ресурсовый капкан.

Примитивно. Элегантно.

Хозяин уже наверняка в курсе, что в доме незваный гость, и не скрыться отсюда, разумеется, потому что капкан защищен от любого ресурсового воздействия. Не расплавить, не открыть ментальной силой.

Физической ― можно, только как? У меня есть нож, но металлическую клешню не перепилить. Ампутировать руку и затем быстро прирастить конечность на место? Не успею, потребуется слишком много времени и сил, хозяин дома наверняка успеет вернуться. А я тут беспомощно свернусь в уголке, уже без капкана, но и без ресурса тоже.

"Обязательно надо будет изучить медицину, когда попаду в Институт, ― подумала я, ― Позор быть такой беспомощной в том, что касается собственного тела. Но что же делать, что делать... Можно, конечно, признаться, что я из музыкантов. Жадный же этот Дарек, не зря его так называют, наверняка можно будет договориться. Только дорого выйдет, да и не хочу. Ушла уже, насовсем, сама ушла, и выпутываться надо тоже самостоятельно.

Что делать, когда ты беспомощна, когда тебя сейчас схватят и потащат стражи... Какая-то смутная, связанная с забытыми затерянными мысль витала в голове, и никак не давалась в руки. Значит квадрат, и в центре него круг. Он заперт. Но из третьего измерения я легко его достаю. Вверх. А если, ― подумала я, ― Если..."

Закрыла глаза. И попыталась представить то самое, четвертое измерение, про которое толковал моложавый старик в спрятанном раю. Получалось плохо. Отвлекал капкан и почти физическое ощущение утекающего времени.

Успокоилась. Выдохнула. Как он там объяснял? Сходящиеся оси, квадрат, ощетинившийся множеством перпендикулярных плоскостей. Добавить немного ресурса для упрощения восприятия. Если ресурсом можно заставить себя бежать быстрее, то можно и разогнать воображение?

В голове вспыхнул фейрверк озарения, мир стал черно-белым, фрагментарным и невыносимым для восприятия. Я сощурилась, минимизируя область зрения ― непонятные объекты отзывались гулкой болью позади глазниц. И вдруг увидела капкан, защищенный, проверенный и совершенный в трехмерном мире, но болезненно уязвимый с высоты нового понимания. Глупая, неуклюжая конструкция, можно просто вытащить руку, свободную и невредимую. Звякнули металлические оковы, затуманилось зрение.

И мир вернулся. Обычный, разноцветный, и комично простой. Ресурса хватило, благодаря "Дважды пройденному пути", болезненные ощущения от перерасхода не ударили. Интересно, думал ли Ким, что я использую подаренную книгу для грабежа и побега домой. Догадывался, ― успокоила себя. ― Он хорошо меня знал".

Я выдохнула. Забавная вышла махинация, стоит обдумать на досуге открывающиеся горизонты. Интересно, смогу ли повторить этот номер в спокойном состоянии? Ладно, посмотрим позже, сейчас часики тикают, нужно брать то, за чем пришла и убираться восвояси.

Я осторожно заглянула в комнату и отшатнулась. В самом центре комнаты стояла моя полуобнаженная копия, слабо светящаяся в свете поднимающейся луны. Этого не может быть, ― подумала я. ― Обман зрения. Но кто там? Девушка, неподвижная, в темноте? Что скрывает Дарек Жадный в своем доме? Я прижалась к стене, закрыла глаза, собираясь с духом, и снова заглянула.

Со второго раза стало понятно, что фигура принадлежит не человеку, а статуе. Я снова выдохнула и тихо проскользнула в комнату. Даже на подготовленного человека такое произвело бы тягостное впечатление, я же была просто парализована. Вся комната посвящалась мне. На стенах висели изображения меня, полки были заставлены небольшими барельефами, статуэтками, кулонами, и со всех смотрело мое лицо. Ямочка на левой щеке, когда улыбаюсь, родинка на правой груди, изгибы шеи. Хотелось бы обвинить хозяина дома в фетишизме, но не находилось причины ― все собранные вещи являлись подлинными произведениями искусства. Изделия принадлежали разным мастерам, разным эпохам, были выполнены в разных стилях и техниках, и единственное, что объединяло всю коллекцию ― это я. Свободна, полуобнажена; стою, раскинув руки на поле; держу в руках факел, на лице ― воинственный зов. Я пригляделась и вдруг не поняла, но почувствовала чуждость с изображенной моделью. Мастера ваяли другую женщину ― лучшую, идейную, одухотворенную, внешность которой я носила лишь насмешкой судьбы ― а судьбы ли?

Подошла к книжной полке и взяла книгу наугад. С обложки смотрело мое лицо. Аннотация на первой странице гласила: "Жизнеописание великой танцовщицы Неис Морэнской, основоположницы гуманизма и феминизма, сопровождавшей в военных походах великого Императора Керина, правившего в I веке от Нарисованного Знания".

"Неис, ― подумала я и застыла ― Этого не может быть."

Медленно отошла и обессиленно села в углу; отвернулась, стараясь скрыться от осуждающих взглядов женщины, чью внешность не по праву ношу, и попробовать объяснить необъяснимое.