Дорога забытого знания

Мне не может быть восемьсот лет, никакие эксперименты с ресурсом не позволяли продлить жизнь более чем до ста пятидесяти, это точно. К тому же, моя память была повреждена только в части личных воспоминаний, но я помнила Нелоудж, улицы, обычаи ― и все сведения относились к последним пятнадцати, может двадцати годам. Мне не могло быть больше двадцати пяти. Тем не менее, вот она я, окруженная своими барельефами, некоторые из которых старше Нелоуджа.

И в этот момент в голову пришла очевидная и страшная мысль. Мне просто могли стереть и внешность тоже, чтобы избежать случайного узнавания, прокола с Каресскими горами, например. Почему бы нет? В Институте меняют лица и фигуры запросто, за вполне подъемные деньги. Всем желающим, что недовольны собой и готовы платить. Ничего особенного, каждый ребенок знает, что аристократы перекраивают фигуры и лица в угоду моде. В этом году, например, особенно ценились пышные бедра, и все обеспеченные дамы, от зажиточных горожанок до высокородных леди, обзавелись выдающимися ягодицами.

Но почему-то догадка подкосила меня. Я поняла, почему при первом взгляде в зеркало не ощутила ни тени узнавания. Потому что тело, которое я так старательно прокачивала и которым гордилась, как единственным достойным наследством из сомнительного прошлого, оказалось чужим. Украденным и не оплаченным. Как бы отнеслась великая, мудрая и талантливая танцовщица прошлого к тому, что её внешность носит человек, способный на убийство? Я опустила голову на руки, и тут же услышала приближающиеся шаги, остановившие поток неуместной рефлексии.

Нужно убираться отсюда. Схватила с полки наугад пять книг, глянула на обложки ― пойдет, математика. Огляделась на прощание ― книги для прохождения Испытания взяла, следов не оставила ― вылазку можно считать завершенной, пора сматываться. Зажмурила глаза, представляя Каморки. Собралась экстренно телепортироваться, благо, ресурса от догадки хватит с лихвой. Хоть какая-то польза от печального открытия.

В зажмуренных глазах закружились цветные звездочки, и тут озорная мысль нарушила необходимую для маневра концентрацию. Шалость на прощание. Будет, о чем вспомнить. Грех не воспользоваться изумительным сходством!

Оглянулась на статую, быстро стащила платье через голову и обвязала вокруг бедер, на манер свободной схенти, которую носили во времена Неис, и повернулась к двери спиной.

Дверь резко разпахнулась, тяжело дыша забежал хозяин дома. Один. Жадный, но смелый, ― заметила я и медленно повернулась. Ярость на обрюзгшем лице сменилась ужасом пополам с восторгом, оказалось, что даже имея за плечами год сценического опыта, в некоторых ситуациях очень сложно не расхохотаться.

― Дарек, ― произнесла я с театральным пафосом, ― Я следила за вами и вашим интересом ко мне. Но я недовольна. Вы собираетесь отдать свою дочь замуж за того, кого она ненавидит ― разве это то, за что сражалась я? Отмените свое решение, или вы узнаете силу моего гнева! ― Я подняла правую руку в эффектном жесте, не выпуская ворованных книг из левой, и заставила вспыхнуть вокруг меня ресурсовый огонь. Я десятки раз проделывала это на выступлениях, и потому пламя вспыхнуло мгновенно, яркое и рассыпающее искры, на что способны немногие. Затем зажмурила глаза, скрытая в огненных сполохах и телепортировалась.

Глава 41

... и в следующий момент я сидела на своей кровати в Каморках. Напротив спала, свернувшись клубочком, Эмми, а подо мной кто-то зашевелился и приглушенно завизжал. Я вскочила.

На моей кровати, укутавшись одеялом по уши, спало какое-то невообразимо лохматое существо. В комнате было темно и тесно, одежда громоздилась на угловатых стульях, на столе стояли две чашки. Я пригляделась и поняла, что лохматое существо ― это сонная Лори.

― Какого черта ты здесь делаешь? ― заорала я, еще не сообразив окончательно, что к чему, но подруга быстро расставила все по местам.

― Это ты что здесь делаешь, я здесь живу! ― громко и сонно возмутилась она.

Эмми испуганно дернулась и села, на шум прибежала Зиэн, и мы зажгли свет, а потом долго и радостно орали друг на друга. Лори согрела чай, мы привычно разместились по двум узким кроватям, и это было прекрасно и уютно, как будто я вернулась домой после длинного путешествия. По-настоящему ― домой. Комната, казалось, сжалась за время поездки. Мне представлялось, что потолки должны быть выше, а стены ― ярче. Дышать было трудно, городской воздух, запертый в кирпичных стенах, оставлял чувство тяжести и дискомфорта.

Но подруги улыбались шире, чем помнилось и в полузабытых голосах слышалось уютное тепло. Я отложила украденные книги в сторону, чтобы прочитать утром, перед выходом в Институт, и привычно обняла колени ― настроилась на длинную беседу.

Эмми испуганно допрашивала, почему я в таком виде ― полуголая, с платьем на поясе, я вспоминала лицо Дарека и пыталась объяснить сквозь смех.

Подруги задавали тысячу вопросов, и я честно отвечала на половину. В ту ночь было сказано много, десятки историй, три часа, горло пересохло от слов, лицо Зиэн сияло от счастья и вдохновения. Я уже представляла десятки новых моделей кукол знания, которые художница в ближайшее время представит на суд Ноэр. Эмми улыбалась и только Лори была ужасно недовольна:

― Почему ты не вышла замуж за этого своего артиста?

Я улыбнулась, потому что знала много вещей, которые едва ли смогла бы понять Лори. Знала, как обжигает разгоряченную кожу звенящий горный водопад; видела, что весенний дождь оставляет на проселочных дорогах зеленые лужи; чувствовала, как бьет в лицо вольный ветер при свободном падении с неимоверной высоты.

И я прошла этот путь не одна, а потому точно знала, что счастье ― не абстрактная концепция. Оно у меня было. Но настало время двигаться дальше.

― Ты его хотя бы любишь? ― тихо спросила Лори, не дождавшись ответа, и протянула мне "Дважды пройденный путь", единственный подарок Кима, раскрытый на форзаце. Там была надпись, которую я не заметила, второпях читая содержание. Всего три предложения, написанные крупным размашистым почерком:

"Кори, ты всегда можешь вернуться.

Не повторяйся.

Ким".

На улице хлынул проливной дождь, крупные капли забарабанили по жестяному подоконнику. Я отвернулась к мутному, покрытому потеками стеклу.

Потому что с самого начала точно знала одну простую истину, чуяла тем самым спинным мозгом и страшилась на уровне инстинктов: вернуться я уже не смогу.

Часть третья: Институт

Глава 42

Я стою посреди огромной жаркой пустыни, горячий ветер немилосердно стучит пылью в лицо, песок набивается в глаза, уши, нос. Ресурс на нуле. Разумеется. Иначе и быть не могло. Только непонятно, какого черта я крала эти книги, вообще, что мешало мне пойти сюда в первый же день. Пятки жжет. Я подпрыгиваю, и моментально наступает облегчение.

К тому же я подпрыгиваю высоко, слишком высоко, как резиновый мячик. Прохожу пару шагов, слишком горячо, прыгаю снова, теперь вперед. Метра на четыре, не меньше, пятки успевают ощутить облегчение.

На мне только облегающее спортивное белье, но даже в минимуме одежды жарко и я босая. Прыгаю, пытаясь сообразить, куда, и вижу вдали темные точки. Гигантскими скачками я приближаюсь к ним, дыхание становится прерывистым. Поднимается ветер, в лицо летит песок, скрипит на зубах, набивается в нос. Я щурюсь. Темные точки оказываются мишенями, под ногами лежит ресурсовое ружье. "Ну разумеется", ― слышу я в голове голос Роя. ― "Ты, это, ничего и не могла другого придумать". Я поднимаю ружье, ствол не заряжен. Рядом ― семь патронов, чуть припорошенные красноватым песком. Мишеней три. Я не стреляла в этой жизни, но определенно стреляла в той ― машинально снимаю предохранитель, загоняю патрон, вскидываю ружье к плечу. Слышится чей-то голос, безликий и невыразительный: "Выдохни и стреляй. Плавно. Не дыша. Между ударами сердца". Сердце стучит бешено, и легкие раздуваются как кузнечные меха ― я безостановочно прыгаю, но заставляю себя успокоиться. По-прежнему прыгаю, но медленно, ищу дыхание, нахожу и замираю. Выдыхаю. Пятки жжет невыносимо, но я плавно отпускаю спусковой крючок и вижу, как пуля уходит куда-то влево и вверх. Ружье стреляет сильно и хорошо, как будто я добавила ресурса. С такой траекторией полета можно поразить цель даже за пару километров, но что-то не так.

Прыгаю вперед, и с размаха ударяюсь о волну горячего ветра, падаю спиной на обжигающий песок, перекатываюсь и тут же вскакиваю на ноги. Еще прыжок вперед ― и снова тот же результат. Нужно стрелять отсюда.

Подпрыгиваю в отчаянии, пятки горят. Осматриваю ружье и вижу два численных деления. "Конечно, " ― думаю я, ― "Поправки. На ветер и...". Подпрыгиваю еще раз, и решаю сначала выставить ветер. Пытаюсь вспомнить формулы, голова плывет от жара, бесконечного песка, бесконечных прыжков. Я хочу остановиться. Отрываю от шорт кусок ткани, наматываю на палец и пытаюсь определить показатели, хотя не представляю, как я замерю скорость ветра без ресурса, и вдруг понимаю все необходимые характеристики. Числа появляются прямо на куске ткани, как будто вышитые неизвестной рукой. Мозг сжалился надо мной. Порывы ветра доходят до двадцати метров в секунду. Мучительно вспоминаю формулы, считаю и наконец, сдвигаю первое деление.

Второе деление. Снова прыгаю, уже привычно, и понимаю, что это гравитация. Замечательно. Но вычислить показатели? И в тот же момент пейзаж меняется, песок под ногами становится прозрачным, и я нахожусь на поверхности стеклянного глобуса. Вижу мерные деления и подписи на них. До мишеней один километр. Радиус планеты ― 2048 километров. Масса пули ― 9.90 граммов. Замечаю на горизонте дыру, пробитую моим первым неудачным выстрелом ― на три метра левее мишени и на один метр выше.

Ступни горят. Боль кажется неестественным, архаичным чувством в этом сюрреалистическом, высокотехнологичном окружении, я кажусь себе подопытной обезьяной. Собственно, так оно и есть, но мне по-прежнему больно.

Зажмуриваю глаза, прыгаю, и вспоминаю формулы. Вычисляю. Долго, мучительно долго, около двенадцати прыжков и наконец, сдвигаю второе деление.

Вскидываю ружье и стреляю, на выдохе, но сердце уже не подчиняется никакому ритму, и пуля снова уходит мимо. На этот раз выше, сильно выше, и я понимаю, что ошиблась в расчетах. Пересчитываю, нахожу ошибку, не получаю никакого ресурса. Это ощущение оставляет действие неприятно незаконченным. Как будто съела любимое лакомство, но не почувствовала вкуса. Передвигаю второе деление, снова стреляю. Опять мимо, но это уже сбитое дыхание, всего на тридцать сантиметров выше.

Осталось пять пуль и три мишени. Прыгаю, стараюсь привести дыхание в норму, но это уже не помогает. Я устала. Сердце стучит, как барабан. Только барабаны играют четко, а сердце уже давно сбилось с ритма. Вдыхаю носом и выдыхаю ртом, стараясь не обращать внимания на сухость и песок, и наконец, останавливаюсь на слишком длинный миг, замираю и стреляю. Левое колено и правая ступня горят, и я чувствую, как наливаются волдыри, но это не важно. Попадание.

Четыре пули и две мишени. Стреляю. Попадаю.

Три пули и последняя мишень. Боль почти не заметна, но я чувствую торжество и прилив эндорфинов, и это тоже плохо. Контроль. Я успокаиваю сердце, приземляюсь на обожженное колено, стреляю и мажу.

Две пули и последняя мишень. Заставляю себя прыгнуть десять раз медленно и размеренно, ноги болят, но руки спокойны. Сердце спокойно. Стреляю. Последняя мишень падает и ветер утихает. В пять прыжков добираюсь до упавших мишеней и вижу огромный разлом в земле, но это смешно. Это скорее награда, чем испытание, я разбегаюсь, прыгаю в последний раз, и пейзаж сменяется.

Глава 43

Стою перед входом в огромное неопрятное строение, выполненное из наваленных во много слоев бревен. Бревна тонкие и длинные, с заостренными концами и прожилкой в середине. В строении очень много входов и, наверное, много выходов. Обойти его нельзя. Мне нужно на ту сторону.

Строение пахнет старой хвоей и что-то ужасно напоминает, но я не понимаю, пока не вхожу внутрь. Это муравейник. Я чувствую, как поднимаются волосы на затылке, и одновременно с этим у входа появляются муравьи. Насекомые обычного размера, не соответствующего муравейнику, и я могу от них убежать, и я бегу. Передо мной развилка, я бегу налево, снова развилка, направо и попадаю в тупик. Возвращаюсь, муравьи уже рядом, чувствую шелест миллионов лап, поворачиваю налево и снова попадаю в тупик. Разворачиваюсь, в следующий момент лавина оказывается у ног, и насекомые поднимаются, огромной, бесформенной массой. Больно и страшно, я кричу и... умираю.

Чтобы снова очнуться у входа в муравейник. Я не хочу идти внутрь, отчаянно, физически не хочу, и какое-то время безнадежно ищу другой путь. Которого, разумеется, нет. Вдыхаю, принимаю низкий старт и бегу со всей мощи. Прямо, налево, налево, тупик, назад, прямо, тупик, назад. И умираю. Менее больно, но опять очень страшно.

Третий раз. Прямо, прямо, налево, тупик, назад. Боковым зрением замечаю в переходе кого-то, кроме муравьев, неясную фигуру. Тень приближается, сворачивает, и в этот момент меня снова настигают муравьи, и я снова умираю. Совсем не больно. Страшно.

Снова стою у выхода и пытаюсь понять, что делать. У меня нет ничего, то есть совсем ничего ― под ногами ― кусок монолитной скалы, сверху ― безупречно синее небо, и я могу отходить от входа в муравейник только на пять метров в любом направлении. Затем меня нещадно отбрасывает ветром, на эту самую монолитную скалу. Мельком замечаю, что волдырей на колене нет, и пятки тоже выглядят здоровыми. Я пытаюсь собраться с мыслями, подумать, отдохнуть, в конце концов. Сажусь на землю, скрестив ноги, и изучаю бревна, точнее гигантские хвоинки и думаю, как бы их приспособить и слишком поздно замечаю волну муравьев. Вскакиваю, бегу в муравейник, вижу две фигуры в глубине, одна бежит налево, другая прямо, поворачиваю направо и умираю. Не больно. Не страшно. Рутина.

Прихожу в себя с мыслью: "Полный перебор" и эта мысль мне абсолютно не нравится. Вспоминаю неясные фигуры. Если бы их догнать и сказать, куда бежать уже не надо. Если бы на каждом повороте, да по три таких фигуры, или сколько там ответвлений... Не успеваю додумать эту мысль, как зрение приобретает странную фрактальность. Будто бы я смотрю не одной парой глаз, а несколькими. Поворачиваюсь налево и одновременно вижу: пустоту слева; себя, с головой повернутой налево; двух себя, с головой повернутой налево. Я смотрю вперед и делаю шаг. Картинки сдвигаются. Мы входим в муравейник. Развилка. Самое сложное. Картинки меняются, направляю одну себя налево, одну прямо и одну направо. Это сложно, как будто управлять искусственной частью тела. Нужно четко осознавать, куда движется каждое из моих "я". Мы продвигаемся медленнее, чем когда я была одна. Мое правое-правое-левое "я" уткнулось в тупик и погибло, остальные пока в движении. На развилках картинки распадаются на мелкие фрагменты, и все сложнее удерживать в голове схему муравейника-лабиринта, и я почти радуюсь, когда часть моих "я" утыкаются в тупики и освобождают картинку. Нас становится меньше, нескольким "я" даже удалось встретиться, но большинству не повезло. Из лабиринта нас выходит трое, оглядываюсь, вижу ту же тройную картинку ― пустота, затылок, два затылка. Сажусь. Растроение не пропадает, голова раскалывается от боли. Я закусываю губу, встаю и остаюсь на месте. Я иду в лабиринт и остаюсь на месте. Я погибаю, два раза, одновременно, и остаюсь одна снаружи. Картинка перед глазами приходит в норму, и я тяжело выдыхаю. И тут же пейзаж снова меняется.