За все время, что мы готовили лодку, я припоминаю только одно: глядя на берег, я спросил Алана, что это за место, а он отвечал, что хуже его ничего не может быть, так как оно принадлежит Кемпбеллам.
Мы поставили одного из раненых наблюдать за волнами и предупреждать нас об опасности. И лодка была уже почти готова к спуску на воду, как вдруг он резко закричал: "Держитесь, ради бога!" По его голосу мы поняли, что случилось нечто не совсем обыкновенное. И действительно, огромная волна подняла бриг и перевернула его на киле. Не знаю, слишком ли поздно я услышал крик или держался слишком слабо, но при внезапном крене судна меня перебросило через борт прямо в море.
Я начал было тонуть и даже глотнул воды, затем выплыл и увидел сияние месяца, затем стал тонуть снова — тяжёлая сумка тянула ко дну. Загребая руками и ногами я с трудом держался на поверхности, пытаясь разглядеть какое-нибудь плавсредство. Меня то швыряло из стороны в сторону течением, то колотили и захлестывали волны. Все это держало в таком напряжении, что я совершенно не чувствовал ни отчаяния, ни испуга.
Вскоре я заметил поблизости деревянный брус, рывком зацепился за него, облегчив тяжесть пожитков, и вслед за тем неожиданно очутился в спокойной воде и стал приходить в себя.
Оказалось, что я ухватился за запасной рей, и теперь с удивлением заметил, как далеко меня отнесло от брига. Я даже не пытался кричать, поскольку было совершенно очевидно, что голос мой не мог уже достигнуть судна. Бриг все ещё держался, но я не мог видеть, удалось ли спустить лодку или нет, так как был слишком далеко. Но я знал, что Алан спасётся, поэтому не сильно переживал об этом.
Я заметил, что между кораблём и мною была полоса воды, куда не попадали большие волны: она вся как бы кипела при лунном свете, поднимаясь спиралью и рассыпаясь брызгами. Временами вся эта полоса устремлялась в одну сторону, как хвост живой змеи; иногда на мгновение все пропадало, а затем закипало снова. Я не имел ни малейшего представления, что бы это могло быть, и мое неведение увеличивало мой страх. Но теперь я знаю, что, вероятно, то было морское течение, которое, жестоко швыряя, отнесло меня так далеко и, наконец, как бы устав от игры, бросило вместе с запасным реем ближе к берегу.
Я лежал теперь на воде совершенно спокойно и чувствовал, что уже точно не утону, но зато сильно рискую умереть от холода, водичка здесь годилась разве что для экстремального купания. Берега Эррейда были близко: при свете луны я мог различить кусты вереска и слои сланца на скалах.
"Ну, — подумал я, — мне надо бы побыстрее добраться туда."
Дэви не умел хорошо плавать, так как воды Иссена в его местах были не глубоки, но, держась обеими руками за рей и работая обеими ногами, я все-таки скоро почувствовал, что двигаюсь вперед. Это была трудное и страшно медленное продвижение. Тогда я поочерёдно снял сапоги, привязав их к рею и дело пошло веселее. Меня беспокоила только одна мысль — а нет ли здесь акул, подобные опасения заставляли время от времени переставать грести и судорожно стискивать рукоять кинжала. Но в этот раз мне повезло, северные воды оказались не столь богаты рыбой как представляемые совсем недавно тёплые воды южных морей. Приблизительно через час я, брыкаясь и плескаясь чтобы согреться, благополучно добрался между двумя косами до песчаной бухты, окруженной низкими холмами.
Вода тут была совершенно спокойной, и не было заметно вообще никакого прибоя. Месяц светил ясно, и я подумал, что никогда не видал более пустынного и безлюдного места. Но все же это была суша. Когда наконец стало так мелко, что я смог бросить рей и дойти пешком до берега, я чувствовал сильную усталость и желание упасть здесь же. Но в таком состоянии это неминуемо повлекло бы за собой быструю смерть от переохлаждения. А ещё мне помогала держаться злость. Я ведь сколько всего изменил здесь! Почти сохранил команду, спас старшего помощника. Так где же этот чёртов "эффект бабочки"? Почему бриг всё равно разбился?
Достав из сумки бутыль со спиртным, приложился к горлышку. После пары глотков семидесятиградусного пойла ситуация стала выглядеть уже не столь печально. Надо ещё было побыстрее отжать одежду и растереться, чтобы гарантированно не заболеть. Эх, лучше бы я поплыл путешествовать на каком-нибудь другом корабле, послав подальше это дурацкое предзнание. А то складывается стойкое впечатление, что мой максимум воздействия на этот мир — всего лишь только возможность менять несущественные второстепенные детали!
XIV.
Одежда никак не хотела сохнуть. Я уже пошёл на третий круг отжиманий и приседаний, а она, не смотря на наличие довольно свежего ветра, всё так же оставалась сырой. Вообще надо заметить, что попав в это время я был удивлён качеством применяемых для изготовления одежды тканей. После привычной субтильной синтетики, они казались просто невероятно прочными и износоустойчивыми. Уже не говоря, что все были сплошь натуральными — тут уж просто никакой альтернативы не предвиделось в ближайшие пару сотен лет.
Наконец, плюнув на всё, я одел на себя всё ещё мокрые тряпки и принялся расхаживать туда-сюда по песку, отрабатывая руками быстрые серии ударов, чтобы согреться. Сколько не вслушивался в звуки ночи, ни один звук не выдавал близкого присутствия людей или домашнего скота, хотя было как раз время первых петухов. Только буруны разбивались вдали о рифы, остро напоминая о пережитых в последнее время испытаниях. Я чувствовал себя заброшенным в совершенно чуждый мир, и не мог понять, зачем вообще живу. Прежние интересы казались столь мелкими и незначительными, что отчаяние охватывало меня всё сильнее. Нет, жить надеждами на будущее больше нельзя, надо брать от жизни всё здесь и сейчас. Это была длинная ночь, полная раздумий, но в конце концов закончилась и она.
Как только начало светать, я надел сырые сапоги и взобрался на ближайший холм. Это было не просто — его склоны были сплошь усыпаны огромными гранитными глыбами, среди которых мне приходилось протискиваться, либо же перепрыгивать с одной на другую. Когда я добрался до вершины, уже совсем рассвело. На море не заметно было никаких следов ни лодки, ни брига, который, вероятно, ночью снялся с рифа и затонул. Не было видно ни единого паруса в океане, и, насколько я мог разглядеть, на суше поблизости тоже не было ни людей, ни жилищ.
Я пошел к востоку вдоль южного берега, надеясь найти выход с островка, на котором оказался. Во всяком случае, я надеялся, что скоро взойдет солнце и окончательно высушит мою одежду.
В скором времени меня остановил залив, или излучина моря, который, казалось, вдавался довольно далеко в сушу. И так как я не мог переправиться через него, то по необходимости должен был переменить направление и обойти его. Переход был очень труден: не только весь Эррейд, но и ближайшая часть Мала, называемая Росс, представляли какой-то дикий хаос гранитных скал с растущими между ними кустами вереска. Сначала залив все сужался, как я и ожидал, но вдруг, к моему удивлению, он стал снова расширяться. Я долго ломал над этим голову, все ещё не догадываясь о правде; наконец, дойдя до подъема, я понял, что выброшен на маленький бесплодный остров и со всех сторон отрезан водой от берега.
Я с нетерпением ждал солнца, надеясь, что оно согреет и обсушит меня. Но на рассвете среди густого тумана пошел дождь, так что положение мое стало ещё более отчаянным.
Стоя на дожде и дрожа от холода, я не знал, что делать, пока мне не пришло в голову, что залив можно перейти вброд. Я вернулся к самому узкому месту и вошел в воду. Но в трех ядрах от берега я резко погрузился в нее с головой, сумка потянула ко дну, и остался жив только отпрянув резко назад, где было помельче. Моя одежда не стала более мокрой — это вряд ли было возможно, — но мне сделалось ещё холоднее после этой неудачи. Очень уж мне не хотелось дожидаться здесь отлива, но выбора не предвиделось.
Вдруг я вспомнил о рее, с помощью которого добрался к берегу. И ещё о паре деревяшек, которых видел на берегу. Если уж ожидание неизбежно, то надо сделать его хотя бы комфортным. Тратить порох для розжига костра конечно не очень хотелось, но альтернативы я не видел — моросящий дождь выбора не предоставлял. А спирт эффективнее будет принять вовнутрь, да и огонь от него не настолько горячий, чтобы поджечь сырое дерево. Плюс голод меня уже серьёзно мучил, со времени последнего приёма пищи прошло часов десять, причём часы эти все были сплошь наполнены непрекращающимися физическими нагрузками. Жизнь стала гораздо приятнее, когда отогревшийся у костра и неспешно перекусивший, я обошел остров со всех сторон. Весь он был пустынный и скалистый, не заметно было ничего живого, кроме дичи, убивать которую мне было незачем, да чаек, в громадном количестве посещающих нависшие над водой скалы. Излучина, или пролив, отделявшая остров от Росса, на севере расширялся в бухту, а бухта, в свою очередь, переходила в Айонский пролив.
Поднявшись немного по склону холма на берегу бухты, я мог увидеть большую старинную церковь и крыши домов обитателей Айоны.
Карл II сказал, что в английском климате человек может проводить вне дома больше дней в году, чем где-либо в другом климате. Сейчас видно, что это сказал король, у которого был дворец и сухая одежда. Хотя лето было в разгаре, но дождь шел уже более суток, и погода прояснилась только после полудня.
Бродя по острову я увидел красного оленя, самца, с прекрасно разветвленными рогами, стоявшего под дождем на берегу. Заметив, что я вылезаю из-под скалы, он побежал рысью на другую сторону. Я подумал, что он, вероятно, переплыл пролив с Росса, хотя и не мог понять, что могло привлечь животное на бедный травой Эррейд.
Мне вспомнилось, какие мучения пришлось пережить оригинальному Дэвиду на этом неприветливом островке. В отличие от меня он не знал, что Эррейд является не чем иным, как так называемым приливным островом. Два раза в сутки можно переходить с него на Росс и обратно или по совсем сухому дну, или, в крайнем случае, замочив только сапоги. Не зная всего этого Дэ Бэ, адепт глупости и невезения, прожил здесь долгие дни. Под регулярно идущими дождями, питаясь сырыми ракушками, разрывая в лохмотья свои одежду и безмерно жалея себя. Мимо этого его приключения я гарантированно пролетал и поверьте, нисколечко не жалел об этом.
Впрочем, как только показалось солнце, я прилег на вершине скалы, чтобы высушиться, и не могу выразить словами, какую отраду принес мне солнечный свет. Он вернул мне хорошее настроение, и я с новым интересом стал рассматривать море и Росс. К югу от скалы выступала часть острова, закрывавшая вид на океан, так что лодка могла с этой стороны подойти вплотную к острову.
По дикому совпадению именно в тот момент, внезапно, этот скалистый мыс быстро обогнула, направляясь к Лионе, лодка с коричневым парусом и двумя рыбаками на борту. Я проводил их ленивым взглядом пригревшегося на солнце кота.
Но пора было уже пошевеливаться — время отлива близилось. Достав из своей дорожной сумки непромокаемый кожаный мешок, я вынул из него очередную галету и, зажав её в зубах, попрыгал по кратчайшему пути среди камней к выходу на Росс. Это название натолкнуло меня на мысли о бывшей родине и на закономерный вывод, что я, оказывается, далеко не патриот. Кто-либо другой уже давно был бы на пути в Российскую Империю, чтобы успеть дать ей преимущество в грядущей через шестьдесят с лишним лет войне с Наполеоном (хе-хе, мне к тому времени как раз стукнет семьдесят семь). И пусть даже на Руси сейчас самый разгар "славных елизаветинских годов", который в моё время многие считали неким расцветом страны, но вот не тянет меня туда совершенно. Возможно потому, что я как и многие "рождённые в СССР" так и не проникся до конца романтикой "хруста французской булки"? Или потому, что нет абсолютно никакого желания прогрессорствовать, что-то менять в глобальном плане? В крайнем случае потому, что в прошлом мне текла немалая примесь корейской крови и русским я считался только по месту проживания? Кто знает...
К проливу я пришёл несколько заранее, отлив только начался. Не желая мочить ноги сверх необходимого пришлось надолго присесть на камень на берегу, дожидаясь более благоприятного момента. Заодно почистил и зарядил свой пистолет. Порох в якобы водонепроницаемом рогу всё-таки подмок во время моего заплыва по морю, хотя я и завернул его дополнительно в мешок из кожи нерпы. Всё-таки жизнь без полиэтилена и скотча невероятно трудна. Но самые большие слипшиеся комки я давеча выбросил в костёр и то, что осталось, после просушки было вполне приемлемым. Да что там, современный мне теперь дымный порох можно было мочить и просушивать неоднократно, на его и так отвратительное качество это влияло практически незаметно. Что удивляло только поначалу, так как поводов удивляться окружающая действительность мне и без того подбрасывала немало.
Наконец отлив достиг своего максимума и я, не замочив даже колен, перешёл через чахлый ручеёк, в который превратился залив между островами.
XV.
Часть острова Малл, называемая Росс, на которую я теперь попал, была такая же скалистая и труднопроходимая, как и остров, только что мною покинутый: она вся состояла из болота, терновника и больших гранитных камней. Может быть, и были дороги для тех, кто хорошо знал местность, я же мог руководствоваться только собственным чутьем и вершиной Бен-Мора.
Я старался идти на дым, который так часто видел со своего острова, и, несмотря на усталость и трудность пути, добрался часов в пять или шесть утра до домика в глубине небольшой ложбины. Он был низкий и длинный, сложен из неотёсанного камня и крыт дерном. На земляном валу против дома сидел на солнце старик, куря трубку.
С помощью нескольких английских слов, которые знал старик, он объяснил мне, что мои товарищи по плаванию благополучно пристали к берегу и только вчера останавливались на обед в этом самом доме.
— Был с ними человек, одетый, как джентльмен? — спросил я.
Он сказал, что на всех были надеты грубые непромокаемые плащи, но что действительно один из них, который пришел первым, был в коротких панталонах и в чулках, тогда как другие — в матросских брюках.
— А была на нем шляпа с перьями? — спросил я. Старик отвечал, что шляпы не было и человек этот пришел с непокрытой головой, как и я.
Сперва мне пришло в голову, что Алан потерял свою шляпу, но потом, вспомнив, что шел дождь, я решил, что он, верно, спрятал её под плащом. Я улыбнулся, отчасти, потому, что друг мой был спасен, а отчасти при мысли о его тщеславной заботе об одежде.
Тогда старый джентльмен ударил себя рукой по лбу и воскликнул, что я, вероятно, и есть "отрок с серебряной пуговицей".
— Да, это я и есть, — отвечал я без удивления.
— Хорошо, — продолжал старый джентльмен, — мне поручено передать вам, чтобы вы следовали за вашим другом в его земли через Тороси.
Затем он спросил о моих приключениях, и я рассказал ему свою историю. Южанин, наверно, рассмеялся бы, но этот старый джентльмен — я называю его так благодаря его манерам, хотя одет он был в лохмотья, — выслушал все с серьезным и сострадательным видом. Когда я кончил, он взял меня за руку, повел в хижину — дом его был не лучше хижины — и представил своей жене, точно она была королевой, а я — герцогом.
