Сам же я вскоре, взяв смирную лошадку на конюшне Шоса, прямиком отправился в Эдинбург. Надо сказать, что столица Шотландии была довольно крупным по этим временам городом — разыскать нужный адрес незнакомому со здешней планировкой человеку было совсем не так просто. Если он даже и попал в тот дом, куда хотел, то мог бы искать весь день ту дверь, которая была ему нужна, — так много народа жило в этих домах. Обычно здесь нанимали мальчика, называвшегося "бегунком". Он служил проводником и водил вас, куда вам было нужно, и потом, когда ваши дела были закончены, провожал вас обратно домой. Но бегунки, занимавшиеся постоянно этим делом и обязанные знать каждый дом и каждое лицо в городе, образовали группу шпионов. Я слыхал от мистера Кемпбелла, что они сообщались между собой, чрезвычайно интересовались делами нанимателя и служили глазами и ушами местной полиции, а то и преступников. В моём положении было очень неблагоразумно водить за собой такого шпиона. Мне нужно было сделать три визита: моему родственнику мистеру Бэлфуру из Пильрига, прокурору Стюартов — Эпинскому поверенному, и, наконец, Уильяму Гранту, эсквайру из Престонгрэнджа, Генеральному прокурору Шотландии. Визит к мистеру Бэлфуру не мог компрометировать меня; кроме того, так как Пильриг находился за городом, я при помощи моих ног и языка вполне мог бы сам найти туда дорогу. Но с остальными двумя визитами дело обстояло иначе. Визит к Эпинскому поверенному в то время, когда вокруг только кричали, что об Эпинском убийстве, был не только опасен, но и в полнейшем противоречии с последующим посещением Генерального прокурора. Даже в лучшем случае моё объяснение с Уильямом Грантом должно было быть затруднительно для меня, но, если бы он узнал, что я пришел к нему прямиком от Эпинского поверенного, это вряд ли поправило бы мои собственные дела и могло бы совсем испортить дело Стюартов. Вот почему у меня был вид человека, который одновременно бежит вместе с зайцами и преследует их вместе с собаками, — положение, которое мне совсем не нравилось. Поэтому я решил сразу же покончить с мистером Стюартом и всей якобитской стороной моего дела и воспользоваться для этой цели указаниями рассыльного из банка. Но случилось, что я не успел ещё сказать ему адрес, как вдруг пошёл дождь, не очень сильный, но который мог испортить мой новый камзол, и мы спрятались под навесом при входе в первый подвернувшийся узкий переулок.
Будучи не знаком с этой местностью, я прошел немного дальше, чтобы сориентироваться. Узкий мощеный тупик круто спускался вниз под горку. По обе его стороны тянулись поразительно высокие для данного времени дома, с выступавшими один над другим ступеньками этажами, нависающими над головами прохожих. На самом верху виднелась только узкая полоска неба. По всему, что я мог разглядеть сквозь окна домов, а также по почтенной внешности людей, которые входили и выходили из них, я заключил, что население этих домов далеко не бедствует; весь же этот уголок заинтересовал меня, точно странная сказка. Казалось, это не копия привычной мне Земли, а совсем другой мир, живущий по своим непонятным законам.
Я всё ещё стоял и смотрел по сторонам, как вдруг сзади меня послышались торопливые мерные шаги и перезвон стали. Быстро повернувшись, я увидел отряд вооружённых солдат, плотно окружавших высокого человека в коричневом плаще. У него была чрезвычайно изящная, благородная походка, он с естественной грацией двигал руками, но красивое его лицо имело подозрительно хитрое выражение. Мне показалось, что он смотрит на меня, но при этом я не мог поймать его взгляда своим. Вся процессия прошла мимо, направляясь к двери, выходившей в переулок, которую открыл перед ними человек в богатой ливрее. Два солдата ввели арестанта в дом, остальные с ружьями на плече стали ждать у дверей.
На улицах города ничего необычного не может произойти, чтобы тут же не собрались праздные люди и дети, это я понял ещё со времён ограбления банка. То же случилось и сейчас. Вскоре, однако, большинство собравшихся разошлось, остались только трое. Среди них была юная девушка, одетая, как леди, и носившая на головном уборе цвета Драммондов. Товарищи её или, вернее, провожатые были оборванными молодцами, подобных которым я во множестве встречал во время скитания по Хайлэнду. Все трое серьёзно разговаривали между собой по-гэльски. Звук этого языка был мне приятен, так как напоминал об недавних приключениях. Хотя дождь уже почти перестал и рассыльный торопил меня, приглашая идти дальше, я подошел ещё ближе к этой группе в надежде лучше расслышать их разговор. Молодая девушка, судя по тону, строго бранила обоих оборванцев, а они раболепно просили прощения; было видно, что она принадлежала к семье их вождя. Все трое рылись в карманах, и, насколько я мог понять, у всех вместе было всего полфартинга. Я улыбнулся, увидев, что все знатные хайлэндеры похожи друг на друга: у всех благородные манеры и пустые кошельки.
Девушка внезапно обернулась, и я в упор увидел её лицо. Нет ничего удивительнее того действия, какое лицо молодой женщины порой оказывает на мужчину: оно запечатлевается в его сердце, и кажется, будто именно этого лица-то и недоставало ему прежде. У неё были удивительные глаза — яркие, как звезды; они, должно быть, тоже содействовали произведённому впечатлению. Но яснее всего из того впечатления я припоминаю её чуть-чуть приоткрытый рот с припухшими алыми губками. Какова бы ни была тому причина, но я стоял и тупо глазел на неё, как школьник на чудо. Она же, не предполагая, что кто-нибудь может находиться так близко, посмотрела на меня удивлённым взглядом и более пристально, чем то допускали местные приличия.
Я часто и прежде с первого взгляда восхищался симпатичными молодыми девушками, вспомнить ту же первую встречу с Эйли, но никогда моё восхищение не было таким сильным и внезапным. Я обыкновенно бывал более созерцателем, чем человеком действия, особенно когда у меня уже были отношения с другой. Поэтому, полюбовавшись мгновение, обычно шёл далее по своим делам. Казалось бы, что и сейчас было множество причин для того, чтобы я прибегнул к своему постоянному образу действий; я встретил эту молодую девушку на улице, в сопровождении двух оборванных, неприличного вида хайлэндеров и не мог сомневаться в том, что она следовала за давешним арестантом. Но к этому присоединилось и нечто другое: девушка, очевидно, подумала, что я подслушиваю её тайны. Теперь, в моём новом положении, когда на мне была одежда джентльмена и шпага на боку, я не мог бы спокойно перенести подобного. Репутацию следовало блюсти. Или же я просто обманывал себя, чтобы познакомиться с симпатичной девушкой? Кто знает.
Я подошёл к ней и, сняв со всем изяществом, на которое был способен, мою новую шляпу с роскошными перьями, сказал:
— Сударыня, считаю долгом заявить вам, что совсем не понимаю по-гэльски. Я слушал ваш разговор только потому что у меня есть хорошие друзья по ту сторону границы и звук этого языка напомнил мне о них. Но если бы вы говорили по-гречески, я и тогда бы узнал не больше о ваших личных делах.
Она слегка поклонилась мне.
— В этом я не вижу ничего плохого, — сказала она; произношение её было правильно и очень походило на английское, хотя звучало гораздо приятнее. — И кошка может смотреть на короля.
— Я не хотел оскорбить вас, — продолжил я. — Я плохо знаком с городским обхождением и никогда до сегодняшнего дня не бывал в Эдинбурге. Посчитайте меня неотёсанным деревенщиной, и вы будете полностью правы. Мне легче самому признаться в этом, чем ждать, когда вы это во мне разглядите.
— Действительно, для города довольно странно, чтобы посторонние люди заговаривали друг с другом на улице, — сказала она. — Но если вы воспитаны в деревне, то это меняет всё дело. Я тоже деревенская девушка и родом из Хайлэнда, как видите, поэтому я и чувствую себя здесь как в чужой стране.
— Не прошло ещё недели с тех пор, как я перешел границу и был на склонах Балхквиддера, — заметил я.
— Балхквиддера? — воскликнула она. — Так вы пришли из Балхквиддера? При одном этом названии у меня становится радостно на душе. Если вы пробыли там довольно долго, то несомненно встречались кое с кем из тамошних наших друзей и родственников.
— Я жил там у чрезвычайно честного и доброго человека, по имени Дункан Ду МакЛарен, — отвечал я.
— Я знаю Дункана, и вы совершенно правильно назвали его честным человеком, — сказала она. — Жена его тоже очень достойная женщина.
— Да, — с энтузиазмом согласился я, — А какой она готовит великолепный сбитень и стовиз! К тому же там красивейшие пейзажи, во всей Шотландии не сыскать ничего подобного!
— Лучше не найти на всём свете! — вдохновенно воскликнула она, откликнувшись на мои эмоции. — Я люблю все запахи его зелени и каждую травинку на той земле!
Мне очень понравилось воодушевление девушки. Похоже психологический контакт у нас изначально задался.
— Жаль, что я не привез оттуда даже веточки вереска, иначе бы мог подарить её вам, — сказал я. — Хотя мне и не следовало заговаривать с вами прямо посреди улицы, но теперь, когда оказалось, что у нас есть общие знакомые, очень прошу вас не забывать и меня. Моё имя Дэвид Бэлфур. Сегодня у меня счастливый день: я вступил во владение наследством. Мне хотелось бы, чтобы вы не забыли моего имени ради Балхквиддера, — заключил я. — Я тоже буду хранить ваше имя в память о моём счастливом дне.
— Моё имя запрещено произносить вслух, — отвечала она слегка надменно. — Уже более ста лет его никто не упоминает, разве только случайно. У меня нет имени, как у сидов, Народа Холмов*. Меня теперь называют только Катрионой Драммонд.
Теперь я понял, с кем имел дело. Во всей Шотландии было запрещено лишь одно имя — имя МакГрегоров.
— Я совсем недавно уже встречал многих людей, которые были в таком же положении, как и вы, — сказал я, — и думаю все они вам родственники. Первого зовут Робин Ойг.
— Неужели? — воскликнула она, перебив меня. — Вы видели дядю Роба?
— Я провел с ним под одной кровлей целую ночь, — отвечал я.
— Да, он ночная птица, — заметила она.
— Там было две волынки, — продолжал я, — и вы сами можете легко догадаться, что время пролетело незаметно.
— В таком случае, вы, вероятно, нам не враг, — сказала она. — Это его брата провели мимо нас минуту тому назад красные мундиры. Он мой отец.
— Неужели? — воскликнул я. — Стало быть, вы дочь Джеймса Мора?
— Его единственная дочь, — отвечала она, — дочь заключенного! А я почти забыла об этом и битый час болтаю с незнакомцем!
Тут один из спутников её обратился к ней на ужасном английском языке, спрашивая, что же ему делать с табаком. Я обратил на него внимание: это был небольшого роста приметный человек, с кривыми ногами, огненно-рыжими волосами и большой головой.
— Сегодня у отца не будет табаку, Нийл, — отвечала девушка. — Как ты достанешь его без денег? Пусть это послужит тебе уроком: в следующий раз будь внимательнее. Я думаю, что Джеймс Мор не очень будет доволен Нийлом.
— Мисс Драммонд, — сказал я как можно более убедительно, — я уже говорил вам, что сегодня для меня счастливый день. За мной идет рассыльный из банка. Вспомните, что я был радушно принят в вашей стране, в Балхквиддере.
— Вас принимал человек не из моего клана, — возразила она.
— Положим, зато управляющим в моём замке служит ваша двоюродная тётка, Эйли МакГрегор — отвечал я решительно. — Кроме того, я предложил вам свою дружбу, и вы были столь рассеяны, что позабыли вовремя отказаться от неё.
— Ваше предложение сделало бы вам честь, если бы речь шла о большой сумме, — сказала она, — но я скажу вам, в чем тут дело. Джеймс Мор сидит в тюрьме, закованный в кандалы. Последнее время его ежедневно приводят сюда, к Генеральному прокурору...
— К Генеральному прокурору? — воскликнул я. — Разве это...?
— Это дом Генерального прокурора Гранта из Престонгрэнджа, — отвечала она. — Они уже несколько раз приводили сюда моего отца. Не знаю, для какой цели, но, кажется, появилась какая-то надежда на его спасение. Они не позволяют мне видеться с отцом, а ему — писать мне. Нам приходится поджидать его на Кингс-стрит, чтобы передать по дороге табак или что-нибудь другое. Сегодня этот разиня Нийл, сын Дункана, потерял четыре пени, которые я дала ему на покупку табака. Джеймс Мор останется без табака и подумает, что его дочь совсем позабыла о нем.
Я вынул из кармана монету в шесть пенсов, отдал её Нийлю и послал его за табаком. Затем, обратившись к ней, я заметил:
— Эти шесть пенсов были со мной ещё в Балхквиддере.
— Да, — сказала она, — вы настоящий друг Грегоров!
— Мне не хотелось бы обманывать вас, — продолжал я. — Я очень мало знаю о Грегорах, в моих друзьях больше всего эпинских Стюартов. Но, с тех пор как я стою в этом переулке и узнал кое-что о вас, вы не ошибётесь, если назовете меня "другом мисс Катрионы".
— Я и остальные — неразделимы, — возразила Катриона.
— Я постараюсь когда-нибудь стать другом и для них, — сказал я.
— Что можете вы подумать обо мне, — воскликнула она, — что я вот так просто взяла деньги у первого попавшегося незнакомца!
— Я подумаю только, что вы хорошая дочь своего отца.
— Я обязательно верну вам ваши деньги, — сказала она. — Где вы остановились в Эдинбурге?
— По правде сказать, я ещё пока нигде не остановился, — ответил я, — так как нахожусь в городе менее двух часов. Но если вы дадите мне свой адрес, я сам приду за своими шестью пенсами.
— Могу я положиться в этом на вас? — спросила она с надеждой.
— Вам нечего бояться: я всегда держу своё слово, — твёрдо отвечал я.
— Иначе Джеймс Мор никогда не принял бы ваших денег, — сказала она. — Я живу за деревней Дин, на северном берегу реки, у миссис Драммонд Огилви из Аллардайса, моей близкой родственницы.
— Значит, мы увидимся с вами, как только это позволят мои дела, — сказал я и, спохватившись, что и в самом деле совсем забыл о своих заботах, поспешно простился с ней.
Я не обратил внимания, прощаясь, что мы вели себя слишком свободно для этого времени, ведь в моём прежнем мире подобное было нормой. Но слова рассыльного тут же вернули меня с неба на землю.
— Я думал, что у вас есть хоть немного здравого смысла, — заметил он с ярко выраженным неудовольствием. — Таким образом мы никогда не дойдём до нужного места. С первого шага вы уже стали разбрасываться деньгами. Да вы настоящий волокита — вот что! Водитесь с потаскушками!
— Не завидуй, дружище, — сказал я этому ревностному пуританину, — а давай-ка молча веди меня куда тебе было приказано.
Он повиновался лишь отчасти; хотя и не заговаривая со мной, всю дорогу, ехидно усмехаясь, напевал чрезвычайно фальшиво:
Красотка наша Молли Ли по улице гуляет,
