— Нет, — отвечал я, — я сын его старшего брата, Александра. И теперь я Шосский лэрд.
— Вам будет довольно трудно доказать свои права на поместье вашего дядюшки, — заметила она.
— Я вижу, что вы хорошо его знали, — сказал я, — и вам, вероятно, будет приятно узнать, что дела мои с ним улажены. Если точнее — он не так давно умер, поэтому уже не в состоянии чему бы то ни было возражать.
— Что же вас привело сюда, к мисс Драммонд? — продолжала она допытываться.
— Я пришел за своим сикспенсом, — ответил я. — В этом на самом деле нет ничего удивительного: как истинный племянник своего дяди, я просто обязан быть слегка скуповат.
— О да, вы не так уж глупы, — одобрительно заметила старая леди. — Я думала, что вы сущий теленок со своим сикспенсом, счастливым днем и памятью Балхквиддера. (Из этих слов я с удовольствием заключил, что Катриона не забыла нашего разговора.) Но всё это к делу не относится, — сказала она, резко меняя тему. — Должна ли я так понять, что вы собираетесь жениться на нашей девочке?
— Мне кажется, что вы слишком гоните лошадей, — сказал я весело. — Мы ещё не настолько близко познакомились, чтобы я вдруг стал строить столь далеко идущие планы. Тем более жизнь часто бывает такова, что мы предполагаем, а она располагает. Но направление ваших мыслей мне чем-то определённо нравится.
— Вы, как я вижу, за словом в карман не полезете, — продолжала старая леди, говоря одновременно как бы со мной и как-бы сама с собой. — Я, слава богу, тоже. Я была так глупа, что согласилась взять на своё попечение дочь этого мошенника, — прекрасная обязанность, нечего сказать! Но так как я взяла её на себя, то и буду выполнять по-своему. Вы хотите уверить меня, мистер Бэлфур из Шоса, что женились бы на дочери Джеймса Мора, даже если его повесят? Ну, а там, где женитьба невозможна, — там не должно быть и никаких ухаживаний, намотайте себе это на ус. Девушки легкомысленны, — прибавила она, качая головой. — И хотя вы этого никогда не подумаете, глядя сейчас на мои морщины, я сама была когда-то молода и даже очень красива.
— Леди Аллардайс, — сказал я, — полагаю, что я не ошибся? Вы, кажется, сами и спрашиваете и отвечаете сразу за нас обоих. Так мы никогда не договоримся. С вашей стороны жестоко допрашивать меня, человека, которому самому грозит возможная виселица, намерен ли я жениться на девушке, которую видел только один раз в жизни. Я уже сказал вам, что не так неосторожен, чтобы сходу брать на себя подобное обязательство. Но я всё-таки кое в чём соглашусь с вами. Если эта девушка будет и дальше нравиться мне — а я имею причины надеяться на это, — то ни отец её, ни виселица ни даже вы не смогут разлучить нас. Что же касается моей семьи, то у меня её нет. Я ничем не обязан своим родственникам, и если женюсь, то для того только, чтобы доставить радость будущей жене и себе, и больше никому.
— Я слышала подобные красивые слова, когда вас ещё не было на свете, — отвечала сварливо миссис Огилви, — и потому мало придаю им значения. Здесь надо многое принять во внимание. К моему стыду должна признаться, что Джеймс Мор мой родственник. Но чем лучше семья, тем больше в ней бывает повешенных и обезглавленных, — такова уж история несчастной Шотландии! Если бы речь шла только о виселице! Я была бы рада видеть Джеймса с веревкой на шее — по крайней мере, это был бы конец большинства проблем. Кэтрин хорошая девушка, у нее доброе сердце: весь день она терпит воркотню такого старого урода, как я. Но у неё есть своя слабость. Она теряет голову, как только дело доходит до этого долговязого, лживого, лицемерного нищего — её отца, до всех Грегоров, до политики короля Якова и тому подобного бреда. Если вы думаете, что могли бы руководить ею, то очень ошибаетесь. Вы говорите, что видели её только раз...
— Видите ли, я говорил с ней только раз, — прервал её я. — Но сегодня я опять видел мисс Драммонд из окна гостиной Престонгрэнджа.
Я так сказал потому, что желал щегольнуть своим знакомством с Генеральным прокурором, и тотчас же был наказан за своё хвастовство.
— Это ещё что? — воскликнула старая леди, внезапно нахмурив лицо. — Мне кажется, что вы и в первый раз встретились с ней у дверей прокурора?
Я ответил, что действительно это было так.
— Гм... — сказала она, а затем воскликнула брюзгливым тоном: — Ведь я только из ваших слов знаю, кто вы и что вы! Вы уверяете, что вы Бэлфур из Шоса, но, кто вас знает, вы можете быть и Бэлфуром чёрт знает откуда! Возможно, что вы пришли сюда за тем, о чём вы говорите, но возможно также, что вы здесь чёрт знает для чего ещё! Я достаточно предана вигам, чтобы сидеть смирно и не стараться помочь членам моего клана. Но я не позволю дурачить себя. Скажу вам откровенно: вы слишком много говорите о двери и окне прокурора для человека, который ухаживает за дочерью МакГрегора. Можете передать это самому прокурору, наверняка подославшему вас сюда. До свидания, мистер Бэлфур, — прибавила она, посылая мне воздушный поцелуй, — приятного пути туда, откуда вы пришли.
— Оу, похоже вы посчитали меня шпионом... — едко ухмыльнулся я — причём настолько глупым, что сам себя выдал. И меня прислал к вам лично Генеральный прокурор чтобы выпытывать ссс-т-ррашные якобитские секреты? Вы всерьёз так думаете, или просто так высокомерны, что не сложите себе цены?
— Ну, ну, наш любезник, кажется, обиделся! — воскликнула она. — Считаю вас шпионом? Кем же я должна считать вас, когда совсем вас не знаю? Но я вижу, что ошиблась, и так как не могу драться с вами, то должна извиниться. Прекрасно бы я выглядела со шпагой в руке! Ну, ну, — продолжала она, — вы вовсе уж не такой плохой малый. Мне кажется, что у вас тоже есть свои явные достоинства. Но замечу вам, Дэвид Бэлфур, что вы чертовски самолюбивы. Вам надо стараться избавиться от этого, мой милый. Вам следует научиться гнуть спину и немного меньше воображать о себе. И ещё надо бы вам привыкнуть к мысли, что женщины не гренадёры. Хотя я почему-то уверена, что вы неисправимы: до конца жизни вы будете понимать в женщинах не более, чем я в военном ремесле.
Я никак не ожидал услышать подобные нравоучения. Впрочем, их наверняка спровоцировала моя внешность неискушённого юнца, больше нечему. Вероятно, удивление ясно выразилось на моём лице. Миссис Огилви вдруг весело расхохоталась.
— Боже мой, — закричала она, задыхаясь от смеха, — и вы, с таким ангельским лицом, хотите жениться на дочери прожжённого хайлэндского разбойника! Дэви, милый мой, это надо сделать хотя бы для того, чтобы посмотреть, какие у вас получатся детишки. А теперь, — продолжала она, отсмеявшись, — вам нечего болтаться здесь: барышни нет дома, а я, старуха, боюсь, буду для вас плохой компанией. Да, кроме того, у меня нет никого, кто бы позаботился о моей репутации: я и так слишком долго оставалась наедине с таким обворожительным юношей. Приходите в другой раз за своим сикспенсом! — крикнула она мне на прощанье и ушла в дом.
Я, слегка ошарашенный таким напором, простоял столбом ещё пару секунд, затем, насвистывая прилипчивый мотивчик, развернулся и не спеша пошёл в сторону Эдинбурга.
Стычка с этой шальной леди придала мне решимости, которой мне до тех пор не хватало. Вот уже два дня, как образ Катрионы не выходил из моей головы: она была как бы фоном для всех моих размышлений, и меня уже не удовлетворяло бы собственное общество, если бы где-нибудь в уголке сознания я не чувствовал её. Теперь она стала мне ещё более близкой. Мне казалось, что я мысленно дотрагиваюсь до той, к которой на деле прикасался всего раз в жизни. Я всем своим существом потянулся к ней: весь мир без нее казался мне безотрадной пустыней, по которой, как солдаты в походе, проходят люди, исполняя свой долг. Одна лишь Катриона на всем свете могла подарить мне счастье. Мой жизненный опыт оказался не важен, предыдущие привязанности отошли на второй план. Вспоминая Эйли, я ясно понимал, что нас с ней мало что связывает. Боялся же сейчас только одного — вдруг всё волнующее теперь меня окажется просто обманом чувств. Ведь наверняка же я всего лишь наделяю увиденную мельком девушку придуманными чертами и ношусь с выдуманным образом как дурак с писанным яйцом. Хорошо бы встретиться с ней ещё раз, чтобы подтвердить или опровергнуть свои прежние впечатления.
Погрузившись в эти размышления, я прошел уже полдороги по направлению к городу, когда заметил шедшую мне навстречу фигуру, и волнение моё ещё больше усилилось. Мне было страшно ошибиться как бывает страшно перед ночным выходом во вражеские горы, нет, скорее даже как перед походом к дантисту. Но неопределённость пугала ещё больше. Как иногда повторял мой сослуживец в прошлой жизни — "лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас". Так что надо взять себя в руки и попытаться понять, что происходит со мной. Но одно могу заметить прямо сейчас: я почему-то чувствую себя так, будто мы были знакомы с ней уже долгие годы, а не познакомились накануне.
— О, — воскликнула Катриона жизнерадосно, поравнявшись со мной — вы всё-таки приходили за своим шестипенсовиком! Что же, получили ли вы его?
Я сказал ей, что не получил, но так как я всё-таки встретил её, то значит прогулялся не зря.
— Правда, сегодня я уже видел вас, — продолжал я, — утром, у дома Генерального прокурора. Мы смотрели на вас из окна самого верхнего этажа вместе с прокурорскими дочерьми.
— А я не видела вас, — сказала она, — у меня глаза хотя и большие, но плохо видят вдаль. Я только слышала пение в доме.
— Это пела самая старшая мисс Грант, мисс Джанет, — отвечал я, — она замечательно поёт и даже сама сочиняет музыку со стихами.
— Говорят, что они все очень красивы, — заметила она, — но старшая особенно талантлива.
— Они тоже находят вас красавицей, мисс Драммонд, — отвечал я, — и специально стояли у окна, чтобы посмотреть на вас.
— Жаль, что я так близорука, — искренне вздохнула она, — а то бы я их тоже увидела. Так вы были в доме? Вы, должно быть, приятно провели время с красивыми леди, слушая хорошую музыку?
— Вы ошибаетесь, — отвечал я, — я чувствовал себя так же неловко, как рыба на склоне горы, больше витая в своих собственных мрачных мыслях. Дело в том, что я скорее подхожу для общества грубых мужланов, чем красивых леди.
— Да, мне это тоже кажется очень похожим на истину, — сказала она, и оба мы рассмеялись.
— Странное дело, — заметил я, — я чувствую себя с вами настолько же свободно, насколько был скован в компании сестёр Грант. А уж ваша родственница насколько грозна, что чуть меня в конец не запугала!
— О, я думаю, её всякий испугался бы! — воскликнула она. — Мой отец сам боится её до колик.
Упоминание об её отце заставило меня на миг умолкнуть. Идя рядом с нею, я смотрел на неё и вспоминал этого человека и свои обещания ему.
— Кстати, — сказал я, — сегодня утром я встретил вашего отца.
— Неужели? — воскликнула она радостным голосом. — Вы видели Джеймса Мора? И может даже говорили с ним?
— Да, я долго говорил с ним, — сказал я, — оказывается один из моих родственником сражался с ним бок-о-бок в последнем восстании. Также мы договорились о том, что я помогу ему.
Мы остановились под деревом и она взглянула на меня с глубокой благодарностью.
— Благодарю вас, — сказала она.
— Меня пока не за что благодарить, — отвечал я, — мне хотелось бы передать ему немного денег, чтобы облегчить его пребывание в тюрьме. Но я совершенно не представляю как это лучше сделать.
— В таком случае вам надо было поговорить со мной! — воскликнула она. — Я дам вам провожатого, который знает к кому надо обратиться.
— О, это было бы совсем не лишним, — сказал я, тяжело вздыхая в предчувствии предстоящих забот, — мне ещё совсем не знаком этот огромный город, а людей в нём я знаю ещё меньше. Вы то как давно живёте в Эдинбурге?
— Вот уже второй год, — сказала она печально, — с тех пор как отца перевели в тюрьму Толбот.
— Мисс Драммонд, — сказал я, хмурясь, — обстоятельства сложились так, что у меня нет возможности гарантировать собственную безопасность даже на ближайшие дни. Меня вполне могут арестовать или убить уже завтра.
— Боже мой, но почему? — спросила девушка взволнованно, — вы никак не выглядите человеком, который может попасть в подобный опасный переплёт.
— Боюсь, что ваше впечатление обманчиво, — ответил я. — Я только кажусь таким безобидным из-за своей молодости, но мне уже пришлось побывать во многих серьёзных переделках. И сейчас я в самом эпицентре одной из таких, которая может при неудачном повороте событий легко отправить меня в могилу. Я дал слово, что не буду разглашать её подробности, но в целом я мог бы вам намекнуть о чём идёт речь. Если только вы поклянётесь не выдавать меня.
— Вы думаете, может быть, что у меня нет чести, что я выдам друга? — спросила она. — Смотрите, я поднимаю правую руку и клянусь вам, что буду молчать!
— О, я знаю, что вы сдержите клятву, — сказал я, — речь идёт об Эпинском убийстве. Информация которую я могу принародно озвучить может помешать вигам свершить неправедную месть над невинным человеком. Не знаю, поверите ли вы, но они пойдут на что угодно, лишь бы заткнуть мой рот и не допустить меня до суда.
— Мне больно слышать такое от вас, — сказала Катриона с не наигранным сочувствием, — но, право, вы слишком совестливы. Вы говорите, что я не поверю вам. Да я бы вам во всём доверилась! Что же касается этих людей, то я и думать о них не хочу! Ведь они хотят поймать вас в ловушку и уничтожить! Я буду восторгаться вами, как героем, вами, мальчиком почти одних лет со мною!
— Катриона, — спросил я, глядя на нее исподлобья, — правда ли это? Вы бы во всём доверились мне?
— Неужели вы не верите моим словам? — воскликнула она. — Я чрезвычайно высокого мнения о вас, мистер Дэвид Бэлфур. Пускай даже вас убьют или повесят, когда вы будете пытаться защитить невиновного. Я вас никогда не забуду, я состарюсь и всё ещё буду помнить вас. Мне кажется, что в такой смерти есть что-то великое. Я буду завидовать тому, что вас повесили за правое дело!
Я в очередной раз тяжело вздохнул. Голова у девушки явно была слишком плотно забита романтической чушью. Но что обиднее всего — моё понимание этого факта почему-то не делало её хоть немного менее привлекательной в моих глазах.
— В связи с этим, — сказал я, — нам придётся поступить совсем по-другому. Если кто-то узнает об этом, возможен необратимый урон вашей репутации. Но я другого выхода не вижу. Завтра на рассвете я приеду на этот же холм и привезу деньги. Затем...
Я присел на большой камень на краю дороги; она опустилась рядом со мной. Я рассказал ей все свои соображения по поводу того как мы будем действовать дальше.
— Ну, — заметила Катриона, когда я закончил, — вы действительно самый необычный человек из всех, кого я когда либо видела. — И вдруг она громко воскликнула: — Вот наказанье! Взгляните где уже солнце!
