Если случалось, что его перед тем били, он горько плакал и клялся, что сбежит, но когда он бывал в своём обыкновенном сумасшедшем настроении или — ещё того чаще — когда он выпивал стакан спиртного в каюте, то поднимал меня на смех.
Его спаивал мистер Риак — вот уж кто был сам не прочь выпить! — и, без сомнения, с добрым намерением. Но, надо сказать, вид пьяного юнги бывал временами довольно нелеп.
Некоторые матросы смеялись, глядя на него, но не все; другие становились мрачнее тучи (думая, вероятно, о собственном детстве и о своих детях), приказывая ему бросить эти глупости и подумать о том, что он делает. Что же касается меня, то мне было почти всё равно, вот уж не ожидал от себя подобной душевной чёрствости.
Надо заметить, что ветер был всё время неблагоприятный, а встречное течение бросало "Завет" то вверх, то вниз так, что люк был почти постоянно закрыт, и наша каюта освещалась только фонарем, висевшим на перекладине. Работы всегда было много для всех: паруса приходилось то ставить, то убавлять каждую минуту. Напряжение отзывалось на настроении команды: целый день, с утра и до вечера, слышался шум ссор. Мне это не особо мешало, только однажды пришлось пересчитать рёбра одному из матросов, высокому тощему уроженцу Глазго. Но это пошло только на пользу моей и так устоявшейся репутации молодого да раннего...
VIII.
Однажды вечером, около девяти часов, по кораблю разнесся слух, что Шуан наконец получил то, на что давно напрашивался. Из капитанской каюты двое матросов провели по палубе бледного как мел юнгу и заперли его в трюме, той его части, где я сам начинал это путешествие. Затем появился капитан, осмотрелся и направился напрямик ко мне, стоявшему у фок-мачты.
— Тут такое дело, Дэви... — начал он, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, — Рэнсом серьёзно ранил мистера Шуана. Нападение юнги на офицера корабля прощать нельзя, и следующим утром он будет уже болтаться на рее. Поэтому мы хотим дать тебе службу в кормовой рубке. Займёшь койку Рэнсома и будешь исполнять его обязанности.
— Капитан, — ответил я с показным почтением, которого на самом деле нисколько не испытывал, — я конечно не против исполнять обязанности юнги, но вы вероятно запамятовали, что путь мой лежит только в один конец. У вас есть кого назначить юнгой на обратной дороге из Америки?
— А ведь и то верно, — озадачился Хозисон на мгновение, — придётся просто отхлестать негодяя линём и посадить на неделю в трюм на хлеб и воду... Ну ладно, живей беги на корму. Возможно твоя помощь прямо сейчас понадобится мистеру Риаку.
В этот миг бриг, качаясь точно пьяный, прорезал длинную волну с белым гребнем. Она наваливалась на него с правого галса, а с левой стороны я мог видеть яркий солнечный закат под дугообразным основанием фок-сейла. В такой поздний час это чрезвычайно удивило меня, но я знал слишком мало, чтобы вывести верное заключение, что мы обходили с севера Шотландию и находились теперь в открытом море между Оркнейскими и Шетландскими островами, избегнув опасных течений Пентландской бухты. Слабо разбираясь как в географии так и в морской специфике, даже не вспомнив по аналогии те же белые ночи в Питере, я на миг застыл, завороженный открывшимся зрелищем. Но, удивившись позднему закату, сейчас же перестал думать об этом, прыгая с палубы на палубу, пробегая между парусами, хватаясь за леера при каждой новой волне. Да, за проведённое на бриге время я стал уже совсем другим. Некоторая полнота и вялость благополучного деревенщины сменилась сухостью и подвижностью дикого хорька. А ведь времени прошло всего лишь чуть больше пары недель. Мне определённо нравились эти перемены.
Капитанская каюта, где я должен был отныне прислуживать и спать, возвышалась на шесть футов над палубами и сравнительно с величиной брига была обширных размеров. Внутри стояли прикрепленные к полу стол, скамейка и две койки: одна для капитана, а другая для двух старших помощников, которые спали на ней по очереди. Сверху донизу к стенам были приделаны запирающиеся шкафчики, куда прятались вещи начальствующих лиц и часть запасов судна. Внизу была другая кладовая, в которую вел люк, находившийся посредине палубы: там хранились главные запасы пищи, питья и весь порох. Все огнестрельные орудия, кроме двух медных пушек, стояли на козлах у задней кормовой стены капитанской каюты. Большинство кортиков было в другом месте.
Маленькое окошко с наружными и внутренними ставнями и светлый люк на потолке освещали каюту днем, а после наступления сумерек в ней всегда горела лампа. Она горела и в ту минуту, когда я вошел, не особенно ярко, но достаточно, чтобы увидеть мистера Шуана, лежащего на столе и суетящегося подле него мистера Риака. Нож юнги нанес второму помощнику две раны — колотую в правое бедро и косую резаную по левой груди, от солнечного сплетения к ключице. Хех, я узнаю эту связку из двух ударов с перебросом клинка из руки в руку. Моя любимая. Кстати, Шуану повезло как минимум дважды. В идеале оба удара должны быть смертельны, поскольку их целью являются крупные артерии. Но юнга оба раза промахнулся. Поэтому, хотя крови помощник капитана потерял много, но и далеко не всю.
— Не стой столбом, — сказал мне наш корабельный доктор, — помоги мне зашить раны!
Хмыкнув я сбросил куртку, чтобы не изгваздать её в крови, на ближайшую ко входу койку и присоединился к процессу врачевания. Ничего особенного от меня не требовалось, только лишь фиксировать находящегося в алкогольной коме пострадавшего, пока мистер Риак накладывал на его порезы аккуратные швы. Да, опыт не пропьёшь — в такую качку это казалось мне действием близким к чуду.
Вскоре пришел капитан. Он сразу же протянул руку за бутылкой, стоявшей на скамейке. Отхлебнув из нее резко пахнущего сивухой пойла, пожаловался в никуда:
— И что теперь делать? Я даже не знаю точно, где мы сейчас находимся.
— Не волнуйтесь, сэр, — ответил ему Риак, — Уже завтра мистер Шуан сможет просветить вас по этому вопросу. К счастью, его раны оказались не столь серьёзными как мы опасались и его жизни угрозы нет.
Хозисон в два глотка допил спиртное и вышвырнул пустую тару в море через открытую с наветренной стороны раздвижную дверь.
— Дэвид, достань мне другую бутылку. Они стоят в крайнем шкафчике — И он бросил мне ключ. — Вам самим надо выпить стаканчик, сэр, — обратился он к Риаку, — после такого-то кровавого зрелища.
Оба сели и чокнулись. А раненный, который лежал на койке и стонал, в это время приподнял голову и мутным взглядом посмотрел на них и перевёл взгляд на меня...
В этот вечер я в первый раз приступил к своим новым обязанностям, а на следующий день уже совершенно освоился с ними.
Я должен был подавать пищу, которую капитан принимал в определенные часы с тем из помощников, который не был на дежурстве. Да доставать выпивку всем желающим офицерам корабля. Самой тяжёлой моей обязанностью была помощь при перевязках мистера Шуана. Этот смуглый как цыган черноволосый детина казалось был только рад своему положению. Он с утра до вечера глушил пунш, в перерывах консультируя капитана по всяким морским вопросам, и был совершенно счастлив. Вроде бы в каноне Шуан сошёл с ума, но здесь он казался вполне вменяемым. Ну, насколько вообще может быть вменяем конченный алкоголик.
Из плюсов моего нового положения был полный доступ к запасам корабельной еды и выпивки. Полагаю, будь на моём месте прежний Дэви, он бы налегал в первую очередь на пудинги и сухофрукты. Я же старался питаться сбалансировано и это, на фоне почти беспрерывных физических упражнений, давало невероятный результат. Мои мышцы росли как на дрожжах — старая куртка уже начала становиться тесной в плечах и сдавливать руки в бицепсах. Это скорее всего объяснялось ещё и молодостью Дэвида, в юности организм меняется гораздо быстрее.
Я постоянно пополнял свои запасы полезных приобретений, не гнушаясь никакими методами, вплоть до мелкого воровства. Так из запасов спиртного в мою сумку перекочевала бутылка самого крепкого бренди, из арсенала — пистолет понадёжнее, а из кладовки прочный тонкий шнур двадцатиметровой длины. Да ещё и в арсенале холодного оружия, расположенном у матросского кубрика, нашёл себе новый кинжал — кортик, очень похожий по форме на любимый мною когда-то "нож подавления". Вообще, моя дорожная сума являлась моей самой большой головной болью. Постоянно приходилось краем глаза следить за ней, или носить с собой, оттягивая плечи — но иного выбора не было. Стоило только команде прознать сколько в ней золота — и меня ничто бы не спасло от его неминуемой потери. Нет, при расчёте мелкими денежными суммами моряки брига были как правило довольно честны, но при виде подобного состояния на это никак не стоило рассчитывать. За такую груду гиней любой из них, от юнги до капитана, был бы готов на что угодно — обмануть, убить, предать...
Меж тем моё путешествие продолжалось. Шуан постепенно начал подниматься на ноги при отсутствии на море волнения. Выпущенный из узилища юнга наконец получил свою порцию плетей и отлёживался в матросском кубрике, на моей бывшей шконке. Моё общение с командой продолжалось. В ходе его я с удивлением узнал, что мистер Риак на самом деле сын ненаследного дворянина и учился в колледже на лекаря. Он много интересного рассказал мне о нынешнем высшем обществе Эдинбурга и царящих в верхах Шотландии порядках. Капитан же, подвыпив и находясь в хорошем настроении, часто говорил о дальних странах, в которых ему приходилось побывать. К сожалению, большая часть их названий мне ни о чём не говорили, в моё время иных давно не было, а другие были давно переименованы. Поэтому даже самые достоверные его рассказы воспринимались сродни сказкам.
IX.
Прошло более недели, и неудача, не оставлявшая до сих пор "Завет", стала преследовать его ещё сильнее. Иногда корабль немного продвигался вперед; в другие дни его относило назад. Наконец бриг отнесло так далеко к югу, что весь девятый день его швыряло взад и вперед в виду мыса Рез и дикого скалистого побережья по обе его стороны. Капитан собрал совет, и было принято какое-то решение, мне ничего не говорившее. В следствие его ли, или просто так совпало из-за удачной перемены направления ветра, но бриг стремительно понесся на юг.
На десятый день, после полудня, волна стала спадать; густой, мокрый белый туман накрыл судно плотной пеленой. Такой плотной, что я с трудом мог разглядеть очертания носа корабля с его кормы. Весь вечер, выходя на палубу, я видел, как матросы и капитан с помощниками, припав к фальшборту, напряжённо вслушивались, нет ли бьющихся о рифы бурунов. Предчувствие опасности и скорого конца относительно спокойной жизни будоражило меня.
Часов около десяти вечера я подавал ужин мистеру Риаку и капитану, как вдруг бриг обо что-то сильно ударился, мы услышали громкий треск и пронзительные крики. Оба моих начальника вскочили.
— Мы налетели на риф! — воскликнул мистер Риак.
— Нет, сэр, — отвечал капитан, — всего-навсего на какую-то лодку.
И они поспешно вышли на палубу.
Капитан был прав. Мы в тумане натолкнулись на лодку; она разбилась и пошла ко дну со всей командой, кроме одного человека. Этот человек, как я услышал впоследствии, помещался на корме в качестве пассажира, тогда как остальные сидели на банках и гребли. В момент удара корму подбросило в воздух, а человек — руки его были свободны, и ему ничто не мешало, кроме суконного плаща, спускавшегося ниже колен, — подпрыгнул и ухватился за бушприт корабля. То, что он сумел так спастись, говорило об его удачливости, ловкости и необыкновенной силе. А между тем, когда капитан повел его к себе в каюту и я впервые увидел его, он казался взволнованным не более моего.
Это был небольшого роста, но хорошо сложенный человек, подвижный, как горная коза; его приятное открытое лицо, сильно загоревшее на солнце, было покрыто веснушками и слегка изрыто оспой. В его глазах, необыкновенно светлых, особенно по контрасту с тёмной кожей лица, плясали бесенята, и это одновременно привлекало и настораживало. Сняв плащ, он положил на стол пару прекрасных пистолетов, оправленных в серебро, и я увидел, что к поясу его пристегнута длинная шпага. Манеры его были изящны, он очень любезно отвечал капитану. При первом же взгляде на него я подумал, что гораздо приятнее иметь такого человека другом, чем врагом.
Капитан, со своей стороны, тоже сделал свои выводы, но скорее относительно одежды, чем личности этого человека. И действительно, когда тот снял плащ, то оказался чрезвычайно нарядным для каюты торгового судна: на нем была шляпа с перьями, красный жилет, черные плисовые панталоны и синий кафтан с серебряными пуговицами и красивым серебряным галуном. Это была дорогая одежда, хотя и попорченная немного туманом и в которой ему, очевидно, приходилось спать.
— Я очень огорчен гибелью вашей лодки, сэр, — сказал капитан.
— С ней пошло ко дну несколько славных людей, — сказал незнакомец. — Я отдал бы два десятка лодок, если бы их можно было вернуть.
— Они ваши друзья? — спросил Хозисон.
— У вас таких друзей не бывает, — отвечал он, — они готовы были умереть за меня, как верные псы.
— Всё же, сэр, — сказал капитан, наблюдая за ним, — на свете столько людей, что на всех их лодок не хватит.
— Это тоже верно, — воскликнул незнакомец, — и вы очень проницательны, сэр!
— Я бывал во Франции, сударь, — сказал капитан. И было ясно, что он хочет сказать этим больше, чем значили его слова.
— Как и много других достойных людей, смею заметить, — отвечал гость.
— Без сомнения, сэр, — сказал капитан, — но не все они бывали там ради красивого мундира.
— Ого! — сказал незнакомец. — Так вот куда ветер дует! — И он быстро положил руку на пистолеты.
— Не будьте так торопливы, — сказал капитан, — не начинайте ссоры, пока в ней нет надобности. На вас мундир французский военный мундир, а говорите как шотландец, ну и что такого? В наше время много честных людей, которые так поступают, и право, нисколько от этого не проигрывают.
— Да, — сказал господин в красивом мундире. — Так вы принадлежите к стану честных людей? (Он имел в виду партию якобитов*, потому что во всякого рода междоусобицах каждая политическая партия считает, что название "честная" принадлежит только ей.)
— Я истый протестант, сэр, — отвечал капитан, — и благодарю бога за это. Но, несмотря на это, я способен сочувствовать людям, прижатым к стене, но не сдающимся.
— Правда? — спросил якобит. — Хорошо, сэр. Сказать вам откровенно, я один из тех самых честных джентльменов, которые участвовали в восстании в сорок пятом и сорок шестом годах*. И, попадись я в руки господ в красных мундирах*, мне, вероятно, пришлось бы туго. Сэр, я направлялся во Францию. Французский корабль крейсировал здесь, чтобы взять меня, но он прошел мимо нас в тумане, как я от всей души желал бы, чтобы прошли и вы! И вот что я имею сказать вам: если вы высадите меня там, куда я направлялся, мне найдётся чем щедро вознаградить вас за беспокойство.
