Дорогой родственник, у нас всё в порядке, мы благополучно вернулись домой. Как у вас идут дела? Не произошло ли чего-то такого, о чём нам непременно следовало бы узнать? Здоровья вашим жене и детям. Был бы благодарен, если бы вы передали нам мешочек соли, здесь, но горных пастбищах, с нею совсем плохо.
Ваш преданный брат А. С.
Эту записку он вверил арендатору, который, обещав поторопиться насколько возможно, тотчас отправился с нею вниз.
Человек этот не появлялся целых три дня, а в пять часов вечера на третий день мы услышали в лесу свист, на который Алан отозвался. Вскоре арендатор показался на берегу реки и стал искать нас, оглядываясь направо и налево. Он показался мне на этот раз гораздо менее угрюмым, чем прежде, и, по всей вероятности, был очень рад, что покончил с таким опасным поручением.
Он рассказал нам новости: вся страна кишела красными мундирами, каждый день у кого-нибудь находили оружие, и бедный народ был в постоянной тревоге. Джеймса и часть его слуг, находившихся под сильным подозрением в соучастии в убийстве, заключили в тюрьму в форте Вильям. К счастью, хорошо знакомой мне служанки не было в числе арестованных. Везде носился слух, что выстрел произвел именно Алан Брэк; было выпущено объявление, в котором предлагалась награда в сто фунтов тому, кто поймает его или меня.
Хуже быть ничего не могло, и письмо, которое арендатор принес от миссис Стюарт, было крайне печального содержания. Она умоляла Алана уйти от врагов и уверяла, что если он попадется в руки солдатам, то ни ему, ни Джеймсу не избежать скорой смерти. Деньги, переданные мною, смогли пока что лишь улучшить условия содержания узников, но не предоставить им свободу. Под конец она написала, что прилагает объявление, в котором описаны наши приметы.
Мы посмотрели на объявление с большим любопытством и с неким предвкушением, отчасти так, как человек глядится в зеркало, а отчасти, как если бы он глянул в дуло неприятельского ружья, чтобы судить, верен ли его прицел. Об Алане было написано, что он "небольшого роста, рябой, проворный, лет около тридцати пяти, носит серую шляпу с перьями, французский офицерский мундир синего цвета с серебряными пуговицами и сильно потускневшими галунами, длинную шпагу, красный вышитый жилет и черные плисовые панталоны, башмаки с небольшими серебряными пряжками". Обо мне было сказано, что я "высокий, сильный, безбородый юноша лет восемнадцати, в старой жёлтой шапочке, чёрном изорванном суконном сюртуке, длинном жилете домашнего тканья, синих штанах, с металлическими стрипками и в сапогах лоулэндского покроя, с исцарапанными голенищами, говорящий на наречии жителей Лоулэнда. При себе имеет большую кожаную дорожную суму, очень тяжёлую на вид".
Алану явно понравилось, что его изящный костюм так хорошо запомнили и описали. Только когда дело дошло до слова "потускневшими", он взглянул на свой галун с огорченным видом.
Я же подумал про себя, что ранее имел, судя по объявлению, очень жалкий вид, но вместе с тем был этому рад, потому что, с тех пор как я снял свои лохмотья, описание их перестало быть опасным, а сделалось, выгодным. Вот только остальные перечисленные приметы по-прежнему оставались при мне.
— Алан, — сказал я, — тебе тоже бы не помешало переменить одежду на что-то менее заметное.
— Это да, — ответил он, — но у меня нет при себе другой одежды. А купить здесь что-то подходящее сложно. Да и хорош бы я был, вернувшись во Францию в пастушьем колпаке!
Это навело меня на размышление: покинув Алана с его приметной одеждой, я мог не особо опасаться ареста и свободно идти по своему делу. Но это ещё не все: предположим, что я буду арестован один, — против меня найдется мало улик; если же меня захватят в обществе человека, принимаемого за убийцу, мое положение сразу станет очень серьезным. Но своих дел у меня в этом мире как раз таки и не было. Приключения же и канон настоятельно рекомендовали мне держаться компании Брэка. Не имея никакого желания поскорее возвращаться в Шос, я собирался вместе с попутчиком пробираться во Францию. А уж что там буду делать — решу на месте. Но уж точно не пойду на службу никому из королей. Может мистиком каким-нибудь заделаюсь, предшественником графа Калиостро? Ему же сейчас вроде как и десяти лет не исполнилось. Мелькала несколько раз у меня такая мыслишка. Или поеду всё-таки в Америку. Выкурю трубку мира, или откопаю топор войны с индейцами, а может найду золото на Аляске или Калифорнии, не дожидаясь полутора веков, пока там его без меня отыщут. Благо, совсем недавно перечитал собрание сочинений Джека Лондона, и запомнил много описаний тамошних мест и их названия. А ещё можно на самом деле отправиться в южные моря. Добыть денег, купить бриг или шхуну, вооружить её так, как здесь никому и не снилось, благо мои навыки бывшего командира диверсионно-разведывательной группы из конца ХХ века и общая эрудиция позволяют мне даже на коленке смастерить много чего революционного для этого мира, по крайней мере — штучно или мелкой серией. Нет, пиратствовать у меня душа точно не лежит, но ведь никто не мешает грабить тех самых пиратов? Кроме того, я ненавижу работорговцев и к мусульманам, благодаря прежней биографии, тёплых чувств не питаю. Да что там, наслаждаться жизнью можно где угодно. Но надо стараться делать это здесь и сейчас. Поэтому пора вернуться от бесплодных мечтаний к грешной земле, в шотландские горы, а там уж куда кривая вывезет...
Между тем Алан перебрал запас продуктов, который нам передали. Особенно его удовлетворил большой кисет соли и очередная литровая бутылка виски. Затем он тепло попрощался с арендатором.
— Ты мне очень удружил, — сказал он, — ты подвергал свою жизнь опасности, и я всегда буду считать тебя хорошим человеком.
Такие тёплые слова арендатора конечно порадовали, но несравненно больше обрадовался он подаренной ему мною золотой гинее.
Наконец арендатор ушел, а мы с Аланом, распределив поровну свои увеличившиеся пожитки, отправились в другую сторону.
XXII.
После более чем одиннадцатичасового непрерывного тяжелого перехода мы достигли рано утром восточного края горного кряжа. Перед нами теперь лежала низменная, неровная, пустынная земля, которую нам предстояло пересечь. Солнце появилось недавно и светило нам прямо в глаза; легкий, прозрачный туман, точно дымок, поднимался с поверхности болота, так что, как говорил Алан, тут могло бы расположиться хоть двадцать эскадронов драгун и мы не узнали бы об этом пока бы не наткнулись на них в упор.
В ожидании, когда рассеется туман, мы уселись во впадине на склоне холма, приготовили себе еды и стали держать военный совет.
— Дэвид, — сказал Алан, — это место коварное. Переждём до ночи или всё-же отважимся и махнём наудачу?
— Ну, — ответил я, — положим, я слегка устал, но если нужно, то легко смогу пройти ещё столько же.
— Да, но это тоже ещё не всё, — сказал Алан, — и даже не половина всего дела. Вопрос вот в чем: Эпин теперь для нас верная смерть. К югу все принадлежит Кемпбеллам. К северу... Но мы ничего не выиграем, идя к северу: нам ведь нужно попасть во Францию. Итак, нам остается только отправиться на восток.
— Отлично! На восток так на восток, — сказал я весело, — какая разница, где нам искать приключения?
— Разница есть, видишь ли, Дэвид, — продолжал Алан, — если мы пойдем на восток, углубимся в эту степь, то попадем в настоящую ловушку. Ну как повернуться на этом обнажённом, плоском месте? Если солдаты взойдут на холм, то увидят нас за несколько миль. И, главное, беда в том, что они на лошадях и быстро догонят нас. Это скверное место, Дэвид, и, говорю откровенно, днем оно ещё хуже, чем ночью.
— Алан, — сказал я, — выслушай мое личное мнение. Без разницы куда идти, нас везде караулит смерть. Поэтому правильнее держать порох в пистолетах сухим и идти во Францию кратчайшим путём. Удача улыбается смелым.
Алан пришел в восторг от моих слов.
— Бывает иногда, — сказал он, — что ты слишком педантичен и рассуждаешь слишком похоже на вига для джентльмена, подобного мне, но чаще в тебе искрится энергия, и тогда, Дэвид, я люблю тебя, как родного брата.
Туман поднялся и рассеялся, и мы увидели перед собою равнину, обширную, как море. Слышен был только крик болотной выпи, а на востоке двигалось стадо оленей, казавшихся издалека точками. Большая часть равнины краснела вереском, остальная была перерезана болотами и торфяными ямами; кое-где она чернела после степного пожара, а местами виднелись целые леса сухих деревьев, стоявших точно восставшие из могил скелеты. Едва ли кто-нибудь видел более унылую пустыню, но, по крайней мере, там сейчас не было солдат, а именно это для нас было самым важным.
Мы спустились вниз и продолжали свой трудный, извилистый путь по направлению к востоку. Кругом поднимались холмы, откуда нас каждую минуту могли увидеть. Поэтому нам следовало держаться углубленных мест на пустоши, а когда наш путь отклонялся в сторону от них, то с бесконечными предосторожностями пересекать открытое место. Иногда мы целых полчаса должны были ползти от одного куста вереска к другому, как охотники, преследующие красного зверя. День снова был ясный, солнце опять палило; вода в бутылках и фляге скоро закончилась, а пополнить её запас пока было негде.
Выбиваясь из сил, отдыхая и снова выбиваясь из сил, мы прошли все утро и только около полудня легли спать в густых кустах вереска. Алан первый стал на дежурство, и мне показалось, что едва я успел закрыть глаза, как он уже разбудил меня, чтобы смениться. У нас не было часов, и Алан воткнул в землю сучок вереска с тем, чтобы, когда тень от куста, склоняясь к востоку, дойдет до этого места, я бы разбудил его. Но я чувствовал себя настолько утомленным, что мог бы проспать ещё двенадцать часов подряд; все мои суставы спали, даже когда ум бодрствовал. Горячий запах вереска, жужжание диких пчел совершенно усыпляли меня. Пришлось тихонько отжиматься, чтобы не заснуть, хотя сил и так никаких не было.
Наконец, посмотрев на сучок вереска, я решил, что пора уже будить Алана. Но когда приподнялся и окинул взглядом пустошь, то увидел там нечто такое, от чего мое сердце замерло: в то время, пока я отжимался, перестав на мгновение контролировать окружение, сюда спустилась группа конных солдат; они медленно приближались к нам с юго-востока, рассеявшись в форме веера, и осматривали те места, где вереск был выше и гуще.
Когда я разбудил Алана, он сперва взглянул на солдат, затем на сучок вереска и на положение солнца и, наморщив брови, бросил на меня быстрый взгляд, одновременно сердитый и озабоченный. Но предъявить ему мне было нечего — ничьей вины в произошедшем не было, просто неудачное стечение обстоятельств.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил я.
— Вообразим себя зайцами, — сказал он. — Видишь ты вон ту гору? — спросил он, указывая на северо-восток.
— Конечно, — ответил я.
— Ну, — продолжал он, — мы направимся туда. Она называется Бэн-Альдер. Это дикая, пустынная гора, вся в уступах и впадинах. И если мы достигнем её до утра, всё будет в полном порядке.
— Но, Алан, — заметил я, — нам при таком маршруте придется пересечь дорогу солдатам!
— Я это отлично знаю, — отвечал он. — Но если нас оттеснят к Эпину, наше положение будет значительно хуже. А теперь, Дэвид, проворнее!
И он побежал вперед на четвереньках с невероятной быстротой, точно это был его обычный способ передвижения. Все время он петлял по самым низким местам равнины, где мы были лучше всего скрыты. На сожженных или, по крайней мере, поврежденных огнем местах прямо в наши лица, которые были близко к земле, поднималась ослепляющая, удушающая пыль, мелкая, как дым. Вода уже давно кончилась, а бег на четвереньках вызывал такую ужасную слабость и усталость, что у нас болели все суставы, а кисти рук подгибались под тяжестью тела.
Правда, время от времени там, где нам попадался высокий куст вереска, мы немного отдыхали лежа и, раздвигая ветви, оглядывались на драгун. По-видимому, они не заметили нас, так как по-прежнему продолжали свой путь прямо. Их было, я думаю, пол-эскадрона; они растянулись на протяжении двух миль и тщательно осматривали местность. В прямом столкновении у нас было бы немного шансов — на каждого пришлось бы более чем по три десятка противников, но мы всё равно держали свои пистолеты под рукой.
Нам повезло, что мы заметили их заранее. Но даже и теперь малейшая неосторожность могла выдать нас; и когда из вереска, хлопая крыльями, поднималась очередная куропатка, мы лежали тихо, как мертвецы, боясь даже дышать.
Усталость во всех членах, сильное сердцебиение и резкая боль в горле и глазах от постоянного вдыхания пыльцы растений, пыли и золы, вскоре стали до того нестерпимы, что я бы охотно все бросил и ввязался бы в безнадёжную схватку. Но пока мне хватало мужества ровно настолько, чтобы продолжать путь. Что же касается Алана, он держался молодцом, но тоже из последних сил — он сперва страшно покраснел, а потом у него на лице появились белые пятна; он тяжело дышал с каким-то присвистом, а когда он шептал мне на ухо замечания во время остановки, голос его звучал совсем не по-человечески. Но он, казалось, не падал духом и нисколько не утратил охоты к деятельности, так что я должен был в очередной раз только удивляться необычайной выносливости этого человека.
Наконец при наступлении сумерек мы услышали звук трубы и, выглянув из вереска, увидели, что полуэскадрон завершил свои поиски и собирается для ночлега. Немного позже солдаты зажгли огонь и расположились на ночь лагерем посередине пустоши.
Я предложил Алану, пользуясь случаем, зайти им в тыл, в те места, где они уже всё обыскали. Мне это представлялось более выгодным, чем идти дальше к горе.
— Не получится Дэвид! — возразил он. — Они наверняка выставили секреты и с сегодняшнего дня эти проклятые драгуны окружили всю равнину, и, кроме птиц, никто не выберется из Эпина. Ты же видишь, что здесь только часть эскадрона? Мы успели пройти как раз вовремя. И неужели мы поставим на карту все, чего мы достигли? Нет, когда день настанет, он найдет нас в безопасном месте, на Бэн-Альдере.
— Алан, — сказал я, — право, я признаю твой опыт и знание здешних мест, поэтому сделаем так, как ты скажешь.
— Ладно, — ответил Алан, — тогда пойдём вперёд, не будем тратить время зря.
— Веди, Сусанин, — воскликнул я, напрочь игнорируя тот факт, что до начала наполеоновских войн оставалась ещё уйма лет, — я буду следовать за тобой след в след!
Он взглянул на меня, как бы говоря: "Хорошо сказано, Дэвид!", или же не совсем поняв мои слова, но говорить в ответ ничего не стал и поспешно направился вперед.
Ночью стало прохладнее и немного темнее; небо было безоблачно. Было начало июля, и местность эта лежала далеко на севере. Зимой среди дня бывает темнее, чем в такую ночь, когда, имея хорошее зрение, можно даже читать. Выпала сильная роса, смочила пустошь точно дождем, и это на время здорово освежило меня. Когда мы остановились передохнуть и я мог оглянуться вокруг и заметить, как ясна и тепла ночь, как хороши очертания сонных холмов, каким ярким пятном пылал посреди пустоши затухавший костер, мне становилось досадно, что я все ещё должен был тащиться на четвереньках и глотать дорожную пыль, как какой-то дождевой червяк.
