Я сделал всё не торопясь и полностью контролируя ситуацию. К счастью, Катриона оказалась очень отзывчивой на ласку, как словесную так и физическую. Вроде бы в это самое время на Американском континенте таких женщин называли "горячими штучками", или я опять всё путаю? В общем, мне удалось её довести до пика наслаждения и оставить наилучшие впечатления о первом разе, чего я и добивался. Заснули мы далеко после полуночи, так и не разомкнув своих объятий.
XXV.
Поздним утром меня пробудил от сна громкий стук в дверь. Я, уверенный, что это принесли завтрак, побежал отворить едва надев брюки, накинув камзол на голое тело, и чуть не остолбенел от неожиданности: на пороге в мохнатом пальто и огромной шляпе, обшитой синим галуном, стоял Джеймс Мор, собственной нежданной персоной.
— А, — сказал он с важным видом, — я нашёл вас наконец-то, мистер Бэлфур, — и протянул мне свою крупную аристократическую руку, которую я пожал довольно нерешительно, перед этим шагнув снова вперед и остановившись у входных дверей, точно готовясь к нападению, хотя коридор позади визитёра был девственно чист.
— Удивительно, право, — продолжал он между тем, — как перекрещиваются наши пути. Я должен извиниться перед вами за неприятное вторжение в ваше дело, в которое меня вмешал этот обманщик Престонгрэндж. Совестно даже признаться, что я мог довериться судейскому чиновнику. — Он совершенно по-французски пожал плечами. — Но человек этот на первый взгляд кажется таким достойным доверия... — продолжал он плести словесное кружево, как цыганка на базаре. — А теперь, как выяснилось, вы очень любезно позаботились о моей дочери, узнать адрес которой меня и направили к вам.
— Я думаю, сэр, — сказал я с решительным видом, — что нам необходимо объясниться.
— Надеюсь, ничего не случилось плохого? — воскликнул он встревоженно. — Мой агент мистер Спротт...
— Ради бога, говорите потише! — перебил его я. — Она не должна ничего слышать, пока мы не объяснимся.
— Разве она тоже здесь? — ошеломлённо воскликнул он.
— Именно так всё и есть, — честно ответил я.
— Вы были с ней здесь одни? — спросил он, охваченный внезапными подозрениями.
— Кто же другой мог быть с нами? — воскликнул я, внимательно отслеживая его реакцию.
Должен отдать ему справедливость, он побледнел. Чем снял камень с моей души. Каким бы человеком ни был Джеймс Мор, но свою дочь он действительно любил. Но, как выяснилось спустя совсем немного времени, самого себя он любил гораздо больше.
— Это очень странно, — сказал он. — Это чрезвычайно необыкновенный случай. Вы правы, нам следует объясниться.
Говоря это, он прошёл мимо меня. Должен сознаться, что старый мошенник в эту минуту выглядел чрезвычайно величественно. Он важно окинул взором проходную комнату, которую и я теперь рассматривал, так сказать, его глазами. Бледный луч утреннего солнца пробивался сквозь окно и освещал её во всём убожестве. Полуразобранные чемоданы, умывальник, стол с остатками ужина, разбросанная в беспорядке старая одежда и потухший не вычищенный камин составляли всё её убранство. Комната, несомненно, выглядела пустой и холодной и казалась неподходящим, нищенским приютом для джентльмена и леди. В то же время мне вспомнились обстановка нашей жилой комнаты, и я подумал, что этот контраст между бедностью и роскошью не мог не выглядеть подозрительным для взгляда со стороны.
Джеймс оглядел комнату, ища кресло или стул, и, не найдя ничего другого, уселся на угол стола. Закрыв входную дверь, я вынужден был сесть рядом с ним: чем бы ни кончилось это необыкновенное объяснение, надо было по возможности стараться не разбудить Катриону, а для этого требовалось, чтобы мы сидели близко и говорили шепотом. Не берусь описать, какую мы представляли странную пару: на нем было пальто, вполне уместное в этой холодной комнате; я же дрожал в камзоле на голое тело и сапогах на босую ногу. У него был вид судьи, я же поневоле оказался в роли подсудимого.
— Ну? — спросил он.
— Ну..., — начал я, но понял, что не в состоянии достаточно собраться с мыслями чтобы продолжать.
— Вы говорите, что она здесь? — снова заговорил он, на этот раз с некоторым нетерпением, которое, казалось, вернуло мне способность мыслить связно.
— Она в этом доме, — сказал я. — Я знал, что это обстоятельство покажется вам необычным. Но вы должны понять, насколько необычно было всё это дело с самого начала. Молодая леди высаживается на континенте с одним шиллингом и тремя боуби в кармане. Её направляют к Спротту в Гельвоэте, которого вы называете своим агентом. Могу сказать только, что он богохульствовал при одном упоминании о вас и что я должен был заплатить ему из своего кармана, чтобы он только сохранил её вещи. Вы говорите о необыкновенном случае, мистер Драммонд... Если угодно, называйте его именно так. Но подвергать её такому испытанию было с вашей стороны слишком жестоко.
— Вот чего я совсем не могу понять... — сказал Джем. — Моя дочь была отдана на попечение почтенных людей, имя которых я, признаюсь, слегка подзабыл.
— Их звали Джебби, — сказал я. — Без сомнения, мистеру Джебби следовало бы поехать с ней на берег в Гельвоэте. Но он не поехал, мистер Драммонд, и думаю, что вам надо благодарить бога, что я оказался тут и предложил ей свои услуги.
— Я ещё поговорю с мистером Джебби в скором времени, — сказал он. — Что же касается вас, то я думаю, вы могли бы понять, что слишком молоды для подобного.
— Но выбирать приходилось не между мной и кем-нибудь другим, а между мной и никем! — в пол голоса воскликнул я. — Никто более не предлагал ей своих услуг. Должен сознаться, что вы выказываете весьма мало благодарности мне, сделавшему это.
— Я подожду с благодарностью, пока не пойму немного яснее, в чем заключается услуга, которую вы мне оказали.
— Мне кажется, что это и так бросается в глаза, — сказал я. — Вы покинули вашу дочь, почти бросили её одну посреди Европы с двумя шиллингами в кармане и не знающую двух слов на здешнем языке. Прекрасно, нечего сказать! Я привел её сюда, материально обеспечил. Я назвал её своей женой, чтобы оградить от досужих сплетен. Вряд ли нужно объяснять вам, что всё стоило денег. Я обязан был сделать это для молодой леди, достоинства которой я уважаю, но, кажется, было бы довольно неуместно расхваливать её собственному отцу.
— Вы ещё слишком молоды... — начал он.
— Я уже много раз в последнее время слышал это, — отвечал я запальчиво.
— Вы ещё очень молодой человек, — повторил он с нажимом, — иначе вы бы поняли всё значение вашего поступка.
— Вам очень легко говорить это! — воскликнул я. — Но как же я мог поступить иначе? Положим, я мог бы нанять какую-нибудь бедную приличную женщину, которая бы жила с нами, но это только в теории! Да и где бы я нашел её — ведь я чужой в этом городе! Объявить её своей сестрой? Если бы обман когда-нибудь вскрылся, это навеки бы погубило её репутацию. Позвольте обратить ваше внимание ещё и на то, мистер Драммонд, что это всё стоило мне немалых денег. Дело-то, как видите, главным образом заключается в том, что мне все время приходилось платить за вашу небрежность, и вся история произошла единственно оттого, что вы были так беспечны, что оставили свою дочь без должной поддержки.
— Тот, кто сам живет в стеклянном доме, не должен бросать камнями в других, — сказал он в ответ. — Прежде окончим расспросы о положении мисс Драммонд, а потом уже станем судить её отца.
— Я считаю такую постановку вопроса совершенно неуместной, — сказал я, — честь мисс Драммонд выше всяких подозрений, что должно быть известно её отцу. То же самое можно сказать и обо мне. Вам остается лишь выбрать одно из двух: выразить мне свою глубокую благодарность, как джентльмен джентльмену, и больше не упоминать об этом, или же оплатить мне все расходы.
Он успокоительно замахал рукой.
— Ну, ну, — сказал он, — вы слишком торопитесь, мистер Бэлфур. Хорошо, что я давно научился быть терпеливым. Вы, кажется, забываете, что я ещё должен увидеться с моей дочерью.
При этих словах я начал немного успокаиваться, увидев перемену в поведении Джеймса, как только речь зашла о деньгах. Этот аргумент действовал на него просто волшебно. Что же, как говорили в моём прошлом мире: "если проблему можно решить с помощью денег, то это не проблема, а просто расходы".
— Я думаю, будет лучше, если вы позволите мне одеться, чтобы дать мне возможность уйти и предоставить вам встретиться с ней наедине? — спросил я.
— Буду весьма вам признателен! — сказал он очень вежливым тоном.
Я находил, что дело идёт всё лучше и лучше. Встав со стола, я вспомнил, как бессовестно попрошайничал этот человек у Престонгрэнджа, и решил упрочить за собой моральную победу.
— Если вы желаете некоторое время пробыть в Лейдене, — сказал я, — то можно будет снять вам квартиру по соседству. У меня достаточно средств, чтобы это себе позволить.
— Сэр, — сказал он, гордо выпячивая грудь, — я не стыжусь бедности, в которую впал на службе моему королю, не скрываю, что дела мои очень расстроены, и в настоящую минуту мне было бы совершенно невозможно ехать дальше.
— Пока вы не найдете возможности снестись с вашими друзьями, — сказал я, — вам, может быть, будет удобно — для меня же это будет очень лестно — пожить в Роттердаме в качестве моего гостя.
— Сэр, — начал он пафосно, — на ваше искреннее предложение я считаю обязанностью отвечать так же искренне. Вашу руку, мистер Дэвид. У вас характер, который я более всего уважаю. Вы из тех, от которых джентльмен может принять одолжение без лишних слов. Я старый солдат, (... "и не знаю слов любви"... — ехидно продолжила фразу моя память) — продолжал он, свидимым отвращением оглядывая комнату, — и вам нечего бояться, что я буду вам в тягость. Я слишком часто ел на краю канавы, пил из лужи и проводил дни и ночи без крова, под дождём.
— Должен сказать вам, — заметил я, — что обыкновенно нам в это время присылают завтрак. Я могу зайти в таверну, заказать для вас ещё одну порцию и отложить завтрак на час, чтобы дать вам время повидаться с вашей дочерью.
Мне показалось, что ноздри его хищно шевельнулись.
— О, целый час! — заметил он. — Это, пожалуй, слишком много. Скажем, лучше полчаса, мистер Дэвид, или двадцать минут. Уверяю вас, что этого совершенно достаточно. Кстати, — прибавил он, удерживая меня за сюртук, — что вы пьёте за завтраком, эль или вино?
— Откровенно говоря, сэр, — отвечал я, ногой незаметно закатывая бутылку из-под дорогого французского шампанского поглубже под стол — с утра я не пью практически ничего, кроме чистой родниковой воды.
— Ой-ой, — сказал он, — это очень вредно для желудка, поверьте старому солдату. Наиболее здорово, может быть, пить наше домашнее родное виски, но так как это невозможно, то лучше всего брать рейнское или белое бургундское вино.
— Сочту своим долгом доставить его вам, — отвечал я.
— Ну прекрасно, — сказал он, — мы ещё сделаем из вас настоящего мужчину, мистер Дэвид.
Могу сказать, что в это время я обращал на него внимание ровно настолько, чтобы представить себе, каким странным тестем он окажется. Все мои заботы сосредоточивались на дочери, которую я решил как-нибудь предупредить заранее о неожиданном посетителе. Я подошел к двери и, постучав в неё, крикнул:
— Дорогая, просыпайся, тут приехал твой отец!
Затем я пошел по своим делам, подозревая, что начинающийся так новый день наверняка будет хлопотным...
XXVI.
По зрелому размышлению отец Катрионы перестал казаться мне сколь либо значительной проблемой. Поэтому, идя в трактир договариваться об шикарном обеде для нас троих, я думал совсем о другом. А именно о том, стоит ли мне действительно всерьёз заняться реставрацией Стюартов. И чем дольше думал об этом деле, тем менее хотелось за него приниматься. Ведь я по сути — поддельный шотландец. Родной для изначального Дэвида Лоуленд не был для меня абсолютно чужим, но и как родина не воспринимался совершенно. Королевская власть тоже, в силу опыта, не казалась чем-то органичным — скорее неким смешным анахронизмом. И бороться за смену одного короля другим в отдельно взятой стране представлялось занятием никчемным, по типу смены одного Почётного Президента другим в каком-нибудь "Обществе любителей пива" двадцать первого века.
Я задумался о том, чего же я действительно хочу. Оставить след в мировой истории? Что же, в какой-то степени это уже и так выполнено. Кроме того, я создал материальную базу для продолжения подобного пути. Спаянный отряд наёмников, новейшее оружие, наконец деньги — всё у меня есть. Что меня не устраивает? Прежде всего — место действия. В той же Шотландии хорошо поздней весной или ранней осенью, но не холодной зимой или переменчивым летом. В Европе климат немного получше, но я то знаю, что в ближайшие годы она превратиться в некое подобие горящего муравейника. Россия? Боже упаси! Азия? Нет лучшего способа потерять всё, что у меня есть. Новый Свет? Вот здесь открываются кое-какие интересные перспективы. Особенно в приумножении своего капитала. Может действительно начать прогрессорствовать где-нибудь на территории Северной Америки. Подыскать местечко с нормальным климатом, вроде Кубы или Калифорнии, и заняться там строительством своей собственной финансовой империи по типу британских торговых компаний? Сыграть в некий реальный аналог компьютерной стратегии из прошлого мира?...
Занятый этими мыслями я вёл себя во время обеда несколько отстранённо. Мою задумчивость полностью компенсировал говорливый Джеймс Мор, оказавшийся настоящим мастером в искусстве ведения застольной беседы. Вот только его прекрасные манеры почему-то выглядели насквозь фальшивыми. Под конец трапезы я заметил обеспокоенные взгляды, которые начала бросать на задумчивого меня Катриона и волевым усилием заставил себя вернуться в текущий момент.
— Могу я чем-нибудь служить вам, мистер Драммонд? — спросил я у тестя.
Он подавил зевок, что мне снова показалось явным притворством.
— Что же, мистер Дэвид, — сказал он, — если вы так любезно предлагаете свои услуги, то укажите мне дорогу в таверну (он назвал её), где я надеюсь встретить старого товарища по оружию. А то я плохо знаю этот город.
Возражать было особо нечего, и я взял шляпу и плащ, чтобы сопутствовать ему.
— Что же касается тебя, — сказал он дочери, — то тебе лучше всего лечь спать сразу после ужина. Я вернусь сегодня поздно, а рано ложиться и рано вставать — это делает молодых девушек красивыми.
С этими словами он нежно поцеловал её и, пропустив меня вперед, направился к двери. Всё случилось так, и, по моему мнению, преднамеренно, что я едва успел проститься, однако заметил, что Катриона почти не глядела на меня, и приписал это её страху перед Джеймсом Мором.
