— После небольшого колебания он сказал, чтобы я, "с божьей помощью, шёл вперед, добиваться справедливости во имя чести", — ответил я высокопарно, подражая манере речи стряпчего.
— Действительно, тут явно не помешает божья помощь, — заметил мистер Бэлфур, подписывая письмо. Он поставил перстнем печать, перечёл и снова обратился ко мне: — Вот вам, мистер Дэвид, рекомендательное письмо. Я поставил на нем печать, не заклеив его, и отдам вам открытым, как того требует форма. Но так как я действую впотьмах, то снова прочту его вам, чтобы вы видели, то ли это, что вам нужно.
Пильриг, 26 августа 1751 г.
Милорд!
Позволю себе обратить ваше внимание на моего однофамильца и родственника Дэвида Бэлфура из Шоса, эсквайра, молодого джентльмена незапятнанного происхождения и с хорошим состоянием. Он, кроме того, воспитан в религиозных принципах, а политические его убеждения не оставляют желать ничего лучшего для нашей страны. Мистер Бэлфур не рассказывал мне сути своего дела, но я понял, что он хочет объявить вам нечто важное по его мнению касательно службы его величеству и отправления правосудия — дела, в которых ваше усердие так широко известно. Мне остается прибавить, что намерение молодого джентльмена известно и одобрено несколькими его друзьями, которые будут с волнением следить за исходом дела, успешным ли он окажется или неудачным.
— После чего, — продолжал мистер Бэлфур, — я подписался с обычными выражениями почтения. Обратили вы внимание на то, что я написал "несколько ваших друзей"? Надеюсь, что вы можете подтвердить это множественное число.
— Разумеется, сэр, моё намерение известно и одобрено не одним только человеком, — сказал я. — Что же касается вашего письма, за которое я осмеливаюсь поблагодарить вас, то в нем есть всё, на что я только мог бы надеяться.
— Это всё, что я мог написать, — ответил он, — и, зная, в какое непростое дело вы намерены вмешаться, мне остается только молить бога, чтобы даже этого оказалось достаточно.
IV.
Мой родственник оставил меня у себя отобедать. "Ради чести дома", — так он выразился. Поэтому я ещё более торопился на обратном пути, беспрестанно подхлёстывая коня. Я не мог думать ни о чем другом, кроме того, чтобы поскорее совершить следующий задуманный шаг. Оставив свой четвероногий транспорт в конюшне, я ненадолго заскочил в снимаемую квартиру чтобы переодеться и сменить сапоги со шпорами на дорогие изящные туфли. Но мой поход к Генеральному прокурору в этот день так и закончился ничем — его не оказалось на рабочем месте. Было известно только, что они с лордом Верховных судьёй куда-то вышли ещё утром и до сих пор не возвратились. Секретарь судебной палаты не смог мне сказать точно, как его можно найти, поэтому пришлось дожидаться окончания дня и пытаться застать его дома. Здесь мне повезло больше. Слуга впустил меня в прихожую, куда доносились звуки клавесина и женское пение — похоже хозяева что-то праздновали. Мне пришлось ждать минут пятнадцать, за которые солнце окончательно скрылось за горизонтом. Созерцая прекрасно выполненную модель стопушечного корабля, стоявшего в приёмной, я так глубоко погрузился в свои мысли, что невольно вздрогнул, когда в дверь вошёл высокий представительный мужчина.
— Здравствуйте, молодой человек, и простите за ожидание, — сказал он, закрывая за собой дверь. — Кто вы и по какому вопросу искали меня?
— Я пришел с рекомендательным письмом от лорда Пильрига к Генеральному прокурору, по важному делу — сказал я.
— Давно вы уже ждёте здесь? — спросил он.
— О, всего лишь несколько минут, ещё не успел даже заскучать, — вежливо отвечал я.
— В первый раз слышу об этом, — продолжал он, пожимая плечами. — Прислуга, верно, не успела доложить о вас. Но вы меня дождались, я — Престонгрэндж, Генеральный прокурор Шотландии.
С этими словами он вышел в соседнюю комнату. И я по его знаку последовал за ним. По дороге мне отчего-то вспомнилась цитата "в белом плаще с кровавым подбоем...", но я тут же постарался выбросить её из головы, поскольку с данной ситуацией она не имела ничего общего.
Престонгрэндж, зайдя в кабинет, зажёг свечу и сел у массивного письменного стола. Комната была большая, продолговатая, вся уставленная книгами вдоль стен. Трепещущее тёплое пламя свечи ясно обрисовало мужественное лицо прокурора с небольшой бородкой и суровыми складками между бровей. Однако лицо его также было красным, а глаза влажными и блестящими, можно было не сомневаться, что он накануне пил не только родниковую воду. Он также слегка пошатывался, прежде чем сел. Без сомнения, он недавно очень хорошо поужинал, хотя выглядел вполне владеющим своими мыслями и речью.
— Ну, сэр, садитесь, — сказал он, несколько небрежно махнув рукой в сторону стула для посетителей, — и покажите мне письмо уважаемого лэрда Пильрига.
Он наскоро посмотрел начало записки, поднял глаза и слегка поклонился, когда дошел до моего имени. При последних словах внимание его, однако, удвоилось, и я уверен, что он перечёл их дважды. Можете себе представить, как билось моё сердце: ведь теперь Рубикон был перейден и я находился на поле сражения.
— Очень рад познакомиться с вами, мистер Бэлфур, — сказал он, окончив чтение. — Позвольте предложить вам стаканчик кларета.
— Благодарю вас, милорд, но разве что несколько позже, — заметил я. — Видите ли, я действительно пришёл по довольно важному делу, и хотел бы изложить его суть как можно скорее.
— Вам лучше знать, — сказал он. — Но если позволите, я сам не прочь выпить ещё бутылочку.
Он позвонил, и, тут час же, как будто стоял под дверью, явился лакей с вином и стаканами.
— Вы решительно не хотите составить мне компанию? — спросил прокурор.
— Разве что за наше знакомство! — всё-таки присоединился я к хозяину. Надо было постараться расположить его к себе, а излишняя твёрдость могла помешать этому.
— Итак, чем могу служить вам? — отпив действительно неплохого вина и довольно откинувшись на спинку кресла спросил прокурор.
— Мне, может быть, следует начать с того, милорд, что я пришел сюда по вашему собственному настоятельному приглашению, — отхлебнув из бокала, сказал я.
— В таком случае у вас есть передо мной некоторое преимущество, — отвечал он, — могу поклясться, что до этого вечера я ничего не слыхал о вас.
— Совершенно верно, милорд. моё имя вам действительно незнакомо, — сказал я. — А между тем вы уже довольно давно желаете познакомиться со мной и даже объявили об этом публично.
— Мне бы хотелось получить от вас некоторое разъяснение по поводу ваших слов, — возразил он.
— Не послужит ли вам некоторым разъяснением, — сказал я, — то, что если бы я желал шутить — а я вовсе не расположен это делать, — я, кажется, имел бы право требовать от вас двести фунтов.
— В каком это смысле? — спросил он.
— В смысле награды, объявленной в стране за мою поимку, — ответил я.
Он сразу поставил свой недопитый бокал на стол и выпрямился на стуле, на котором до этого сидел удобно развалившись.
— Как мне следует понимать это странное заявление? — спросил он напряжённо.
— "Высокий, крепкий юноша, лет восемнадцати, — процитировал по памяти я, — говорит чисто, не как горец, бороды не имеет".
— Я узнаю эти слова, — сказал он. — И если вы явились сюда с неуместным намерением позабавиться, то они могут оказаться гибельными для вас.
— У меня совершенно серьёзное намерение, — отвечал я, — и вы отлично меня поняли, ибо речь идёт о жизни и смерти. Я — именно тот молодой человек, который разговаривал с Гленуром перед тем, как тот был убит.
— Могу только предположить, видя вас здесь, что вы хотите убедить нас в своей невиновности, — сказал он.
— Вы сделали совершенно правильное заключение, — согласился я. — Я верный подданный короля Георга и совершенно невиновен, иначе бы не стал сам приходить сюда.
— Очень этому рад, — заметил он взволнованно. — Это такое ужасное преступление, мистер Бэлфур, что нельзя допустить и мысли о возможности снисхождения. Кровь была пролита варварским образом и людьми, о которых всем известно, что они враждебно настроены против его величества и наших законов. Я придаю этому очень большое значение и настаиваю на том, что преступление направлено лично против его величества.
— К сожалению, милорд, — несколько сухо прибавил я, — общеизвестно, что оно направлено лично против ещё одного очень важного лица, которое я не хочу называть.
— Если вы этими словами желаете на что-нибудь намекнуть, то должен заметить, что считаю их неуместными в устах верного подданного, каким вы себя объявили. И если бы они были произнесены публично, я счёл бы своим непременным долгом обратить на них своё внимание, — сказал он поучающе. — Мне кажется, что вы не сознаете всей опасности своего положения, иначе были бы осторожнее и не усугубляли бы её, бросая тень на правосудие. В нашей стране и в моих скромных возможностях Генерального прокурора правосудие нелицеприятно.
— Вы слишком многое приписываете лично мне, милорд, — сказал я. — Я только повторяю общепринятую молву, которую слышал везде по пути от людей самых различных убеждений.
— Когда вы станете благоразумнее, то поймете, что не следует всякому слуху верить, а тем более его во всеуслышание повторять, — сказал прокурор. — Я верю, что у вас не было плохого намерения. Положение почитаемого всеми нами вельможи, который действительно был задет этим варварским убийством, слишком высоко, чтобы его могла достигнуть клевета. Герцог Аргайлский — вы видите, я с вами откровенен, — смотрит на это дело так же, как я: мы оба должны смотреть на него с точки зрения наших судейских обязанностей я службы его королевскому величеству. Я бы желал, чтобы в наше печальное время и все остальные стороны конфликта были бы так же свободны от чувства семейной вражды, как он. Но случилось, что жертвой своего долга пал именно Кемпбелл. Кто, как не Кемпбеллы, всегда был впереди других на пути долга? Я не Кемпбелл и потому могу смело сказать это. К тому же оказывается, к нашему общему благополучию, что глава этого знатного дома в настоящее время председатель судебной палаты. И вот на всех постоялых дворах по всей стране дали волю своим языкам люди с ограниченным умом, а молодые джентльмены вроде мистера Бэлфура необдуманно повторяют эти досужие слухи. — Всю свою речь он произнес, пользуясь известными ораторскими приемами, точно выступал на суде. Затем, обращаясь ко мне снова как обычный джентльмен, он сказал: — Но это всё не относится к делу. Остаётся только узнать, как мне быть с вами?
— Я думал, что это скорее я узнаю от вас это, милорд, чем вы от меня — отвечал я.
— Всё верно, — сказал прокурор. — Но, видите ли, вы пришли ко мне с хорошей рекомендацией. Это письмо подписано известным честным вигским именем, — продолжал он, на минуту взяв его со стола. — И, помимо судебного порядка, мистер Бэлфур, всегда есть возможность прийти к соглашению. Я заранее говорю вам: будьте осторожнее, так как ваша судьба зависит лишь от меня. В этом деле — осмеливаюсь почтительно заметить — я имею больше власти, чем сам король. И если вы понравитесь мне и удовлетворите мою совесть вашим последующим поведением, обещаю вам, что сегодняшнее свидание останется между нами.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.
— Я хочу сказать, мистер Бэлфур, — отвечал он, — что если ваши дальнейшие ответы удовлетворят меня, то ни одна душа не узнает, что вы здесь вообще были. Заметьте, я даже не зову своего клерка.
Я увидел, к чему он клонит.
— Я думаю, что нет надобности объявлять кому-либо о моём посещении, — сказал я, — хотя не вижу, чем это может быть особенно выгодно для меня. Я не стыжусь того, что пришел сюда.
— И не имеете ни малейшей причины стыдиться, — отвечал он одобрительно, — так же как и бояться последствий, если будете впредь осмотрительны.
— С вашего позволения, милорд, — возразил я, — меня нелегко запугать.
— Уверяю вас, что вовсе не хочу вас запугивать, — продолжал он. — Но давайте займемся допросом. Предостерегаю вас: не говорите ничего, не относящегося к моим вопросам. От этого в значительной степени будет зависеть и ваша безопасность. Есть границы и моей власти.
— Постараюсь во всём последовать вашему совету, милорд, — сказал я.
Он положил на стол чистый лист бумаги и написал заголовок.
— Из ваших слов явствует, что вы были в Леттерморском лесу в момент рокового выстрела, — начал он. — Было это случайностью?
— Да, чистой случайностью, — сказал я.
— Каким образом вы вступили в разговор с Колином Кемпбеллом? — спросил он.
— Я не вступал с ним в разговор, он первым обратился ко мне с вопросом кто я и что здесь делаю, — ответил я.
— Гм... — сказал он записывая, — а куда же вы направлялись в тот момент?
— В Охарн, к Джеймсу Стюарту.
— Вот ведь, — с досадой ответил он, отбросив перо, — только этого не хватало для полного счастья. Не могли бы вы не упоминать эту семейку без особой необходимости?
— Я думал, милорд, что в подобном случае все факты одинаково существенны, — возразил я.
— Вы забываете, что мы теперь судим этих самых Стюартов, — многозначительно ответил он. — Если нам придется когда-нибудь судить вас, то будет совсем другое дело: я тогда буду настаивать на вопросах, которые теперь согласен обойти. Однако покончим: в предварительном показании мистера Мунго Кемпбелла сказано, что вы немедленно после выстрела побежали наверх по склону. Почему это случилось?
— Я побежал не немедленно, милорд, и побежал потому, что увидел убийцу.
— Значит, вы увидели его?
— Так же ясно, как вижу вас, милорд, хотя и не так близко.
— Вы узнали его?
— Я мог бы теперь его узнать в лицо, но ранее никогда не видел.
— Ваше преследование, значит, было безуспешно, и вы не могли догнать убийцу?
— Не смог, хотя был близко.
— Он был один?
— Один.
— Никого более не было по соседству?
— Неподалеку в лесу мне встретился Алан Брэк Стюарт.
Прокурор опять положил перо.
— Мы, кажется, играем в кто кого перетянет, — сказал он. — Боюсь, что это окажется для вас плохой забавой.
— Я только следую вашему указанию, милорд, и отвечаю на ваши вопросы коротко и по существу, — отвечал я.
— Постарайтесь одуматься вовремя, — сказал он. — Я отношусь к вам с самой нежной заботой, но вы, кажется, нисколько этого не цените. И если только не будете впредь осторожнее, всё может оказаться бесполезным.
— Я очень ценю вашу заботу, но думаю, что вы не понимаете меня, — отвечал я спокойным тоном, хотя понял, что сейчас предстоит основная схватка. — Я пришел сюда, чтобы дать показания, которые могли бы вас убедить, что Алан Брэк не принимал никакого участия в убийстве Гленура Кэмпбелла.
