И все закончилось. Перед глазами все плыло, но он все же видел, как эльфийка стоит рядом, и руки ее протянуты к назгулу, и касаются его груди, словно останавливая, не допуская.

Фарамир закрыл глаза. Не видеть. Не видеть эту призрачную сволочь, которая вот так, запросто, лезет в чужую душу. Он задыхался от бессильного гнева, от ярости, — как будто у него только что, сейчас, украли самое дорогое, что у него было, и теперь бесстыдно разглядывают его жизнь...

— Вы же хотите этого, — услышал он вдруг голос эльфийки совсем рядом, красивый, вкрадчивый. — Вы ведь хотите — жестокости, пыток — чтобы чувствовать себя правыми. Доблестными героями перед лицом коварного врага. Что станет с твоим рассудком, герой Фарамир, если ты не получишь этого? О каких кознях Врага нашепчет тебе твой разум?.. Самое страшное для таких, как ты — шоры, сорванные с глаз. Лучше радуйся, что мы отнимаем у тебя — а не добавляем в твое сознание то, что станет воистину страшной пыткой: умение _видеть_.

Фарамир не ответил и даже не открыл глаз. Говори, говори...

Он почувствовал, что она отстранилась от него. Следом легкое движение воздуха — наверное, закрылась дверь — и вновь пришла тишина.

Он тихо вздохнул. Хотим мы этого, как же... Что ты понимаешь, вражья тварь. Судишь по себе... Единственное, чего я действительно хочу, — это тихого летнего неба, и шороха струй, и лесной прохлады, когда зелёные ветви ласково касаются лица. Когда над головой, где-то в вышине, светит солнце, и его лучи будят тебя поутру. Когда так легко мечтается, и видятся далёкие прекрасные земли, полные благодати, мира и покоя... Вот этого я хотел бы здесь, для этой земли. Но с вами, увы, это невозможно.

Его, похоже, оставили в покое. Сутки прошли, другие, третьи... однообразно. За окном то наступала непроглядная темень, то становилось чуть светлее. Не более того. Два раза в день приносили еду — и Фарамир понимал, что если он откажется, его заставят каким-нибудь очередным чародейством. Чувствовал себя он, однако, все лучше и лучше. Рана уже почти не болела — и без чар странной эльфийки; вернулись силы.

Потом однажды дверь открылась. Вошла все та же эльдэ. Оглядела его своим неприязненным взглядом, и вдруг спросила:

— Хочешь на свободу?

-Глупый вопрос, — он пожал плечами. — Если ты пришла только для того, чтобы спросить это, — то глупый. Однако я думаю, что не только.

— Я не имею права освободить тебя, но вижу, что ты устал от нашей вечной темноты. Я могу отвезти тебя туда, где все так же, как в твоих мечтаниях, — она усмехнулась, — не удивляйся, я умею ощущать такие вещи. Хочешь?

-Какое твоё дело до того, что я хочу? — он жёстко усмехнулся. — Ты ненавидишь меня, я твой враг, ты — мой. Мне не нужны подачки.

— Ненавижу? Ну что ты... Мне жаль тебя, Фарамир, сын Наместника. Я могла бы сделать тебя одной из нас... Но ты и так настрадался, и я не хочу отнимать у тебя последнюю опору в жизни — твою веру в свет. Тем не менее, я хочу помочь тебе — так, как могу. И не говори, что лучшей помощью будет оставить тебя в покое.

Фарамир посмотрел в сторону.

-Ты не в состоянии отнять у меня веру в свет, даже если очень захочешь.

— Ну уж — не в состоянии, — улыбнулась она. — Хватило бы нашей памяти... Только ЭТОЙ пытке я тебя не подвергну. Ты, может быть, не поверишь, но я вовсе не жестока. Хэлкар... тот — да. Тот мог бы. Он бы показал тебе твой благородный и возвышенный Нуменор, о котором ты грезишь... Но я — нет. Ты всего лишь человек, в конце концов...

Фарамир выпрямился.

-Знаешь... Если тебе так хочется, я скажу. Да, я хочу на свободу. Да, единственное, чего я хотел бы в жизни, — это никогда не видеть вас. Никогда не слышать о вас. Жить в мире, где вас нет. Где некому обливать грязью всё самое благородное и чистое, что есть на свете. И — покажи мне вашу хвалёную память. Я хочу знать, каково ваше самое страшное оружие, которым вы так гордитесь. Мне, знаешь ли, уже нечего терять.

— Покажу, раз ты такой смелый, — помедлив, проговорила эльфийка. — А пока — к слову... Ты, конечно, не знаешь — но здесь, у нас, была Йовин, ристанийская княжна. Сама явилась...

-Да? — устало удивился Фарамир. — И чем же вы её приманили?

— Почему — приманили? Она пришла сама. Пришла, чтобы просить за женщин и детей Рохана, оставшихся без защиты после того, как все войско Рохана ушло на помощь к Гондору. Просто так, ничего не могла предложить взамен — и все же надеялась...

Фарамир посмотрел в стену.

-Зачем ты рассказываешь мне об этом?

— Достойный поступок, — пояснила эльде. — Думаю, решиться на такое гораздо сложнее, чем исподтишка посылать во врагов стрелы из засады.

Фарамир усмехнулся.

-Это война, дорогая моя эльдэ. Или ты — или тебя. И чтобы — не тебя, есть средства. Далеко не все битвы выигрываются в открытых столкновениях. Твой Владыка, кстати, это знает. Именно так он привёл к гибели Нуменор.

— Именно поэтому ваш город захвачен без единой капли крови, пролитой вашими воинами. Или — воинами эльдар. Две смерти... Артанис и Элронд; и те — предпочли уйти сами, когда увидели, что их дело проиграно.

Фарамир вздрогнул. Без единой капли крови? Владыки эльдар мертвы?!

-А Митрандир? — сорвавшимся голосом спросил он.

— Митрандир, — произнесла эльде со странной интонацией. — Митрандир жив.

Издевается, подумал Фарамир. Наверняка он в плену, его ведь нельзя убить. Умно... обезглавить Светлый совет, остальные не представляют опасности... Умно. Правда.

— Да, убить его нельзя... — согласилась эльде. — Но уверяю: ВЫ — ни Гондор, ни иные ваши страны — никогда больше его не увидите.

Фарамир почувствовал — как будто что-то оборвалось внутри. Вот оно как... Вот так оно, оказывается, бывает — конец всему. Конец всем надеждам. Беспросветность.

— Знаешь, Фарамир... я ведь хотела свозить тебя далеко на восток — туда, где есть солнце, где зеленые поля и холмы, где деревья, реки и травы — все, как ты любишь — чтобы ты отдохнул от здешней тьмы. Но сейчас... — она покачала головой. — Что-то расхотелось. После твоих слов о том, что "это война". Ты похож на нуменорцев, это правда. "Это война, а в войне все средства хороши". И потому не буду я открывать тебе свою память. Это, знаешь ли, тоже... Личное. Не хочу, чтобы ты прикасался к нему. И еще не хочу, чтобы ты стал одним из нас. Мерзко будет тебя здесь встречать...

Он усмехнулся.

-Обойдусь, знаешь ли.

— Хотя, как я понимаю, именно для этого тебе и сохранили жизнь... Чтобы черным чародейством исказить твое тело и душу, — эльде засмеялась. — Так что тебе многое предстоит.

Фарамир с видимым усилием улыбнулся.

-Мне, в общем, неважно, поверишь ты мне или нет, но я скажу тебе правду. Мне уже всё равно. Мне безралично, что со мною станет. Делайте, что вам угодно.

Он встал, решительно подошёл к окну и отвернулся от эльдэ. Там, снаружи, был вечный мрак Завесы Тьмы, и похожий мрак — только отчаяния, — затопил сейчас душу. Единственное, что они могут ещё, — это мучить его ожиданием этих обещанных "изменений". Но этого он им не позволит. Какая разница, когда этому быть, сейчас или через годы... Нет. Просто — нет. Барьер из "нет" в мыслях и чувствах. Пусть. Пусть говорят и делают всё, что хотят.

Эльде на несколько минут вышла — и вернулась, принеся с собою сверток. Одежду.

— Одевайся, — сказала она. — Твоя одежда, выстиранная, чистая.

Тот пожал плечами. Развернул, — действительно, это его... Не торопясь, оделся.

— Иди за мной, — коротко велела эльде.

Путь по совершенно темным, лишь редко-редко где озаряемым светильниками коридорам, был долгим. В темноте только и видно было, что золотистые, словно светящиеся волосы эльфийки. Наверное, у Галадриэль были такие же... Шли наверх. Когда они вышли наружу — оказалось, что они почти вровень с Завесой Тьмы. До нее было совсем близко.

Ветер... холодный, свежий.

Ветер... он только сейчас понял, как дико стосковался по нему, по вольному воздуху, по простору... По свободе. И эта тьма, этот вечный мрак здесь, который давил, пригибал к земле, стремился поставить на колени.

То, что он увидел вдруг — его изумило. Конь. Крылатый конь, черный, как сама ночь, крупнее обычных... и крылья, похожие на крылья орла, только огромные. Конь явился откуда-то снизу, описал круг вокруг площадки — и опустился на нее. А эльде подошла к этому странному существу, и, как ни в чем не бывало, потрепала его по холке. И вскочила в седло.

— Ну, Фарамир, иди же сюда, — позвала она. — Ходить разучился? Забирайся в седло, спереди.

Фарамир несколько мгновений стоял в оцепенении. Да, он слышал... что "тёмные" украли у ристанийцев чёрных коней, всех до единого. Но чтобы сделать с ними — такое?! Бедные лошади...

Он подошёл, молча прижался лбом к горячей конской шее. Прости меня, дружок, что мне тоже придётся заставлять тебя что-то делать...

— Наши это кони, наши, — услышал он голос эльде. — С древности этот род с нами. А чем тебе не нравится? Они сами никогда не отказались бы от крыльев...

Эльде обхватила его, крепко, не вырваться, и конь прянул в воздух, к ужасу Фарамира — прямо в черную Завесу Тьмы, которая, против ожидания, оказалась отнюдь не плотной. Но чернота охватила, как сама безвременная ночь. Только ветер в лицо, и тьма, тьма, тьма... каким-то шестым чувством Фарамир понимал, что летят они вверх.

— Не бойся, — проговорила сзади эльдэ. — Скоро закончится, скоро будет свет. Очень много света. Ты такого никогда не видел в вашем сумрачном Гондоре.

Вокруг постепенно становилось светлее. Уже не мрак — а белесая влажная пелена была вокруг, как будто густой-густой туман, или молоко. А потом вдруг — внезапно — туман исчез, и в лицо ударило солнце, ослепительное после вечной темноты.

Они летели над полем, до боли белоснежным, простиравшимся от края до края неба, прекрасным ослепительно, едва ли не в буквальном смысле слова. И небо было настолько голубым, настолько ясным, какого он еще никогда не видел. Вокруг тянулись и сплетались, уходили вниз белые живые волокна тумана, а где-то далеко, у самого горизонта, вверх поднимались облачные башни. И ветер, ветер в лицо...

Он смотрел, как заворожённый. Время исчезло, исчезла тьма, война, поражение... Осталась лишь тоска где-то там, в глубине души, и хотелось крикнуть, — ну почему же, почему не всегда — это, зачем вы прячетесь под Завесой Тьмы, и будь она проклята навеки, эта война...

— Что, нравится? — спросила сзади эльде. — Еще бы! Это настоящее солнце, не ладья Ариен... Вот так и живете всю свою жизнь, не видя подлинного мира.

Куда именно они летят — понятно не было; никаких привычных ориентиров. Судя по всему — на восток. А белое поле казалось осязаемо-плотным, казалось — спрыгни с коня, и легонько спланируешь вниз, и поле это примет, как снег, и ты пойдешь, утопая в нем по колено...

Фарамир усмехнулся. Ему резко расхотелось возражать, спорить, что-то доказывать... Зачем? Они не поймут друг друга. Никогда. Так что пусть будет — только солнце, и полёт, и небо, и больше ничего. Как впереди. Ничего.

Смотреть на это можно было, кажется, бесконечно. Но кем бы ни была эта эльфийка — света, как дОлжно прислужникам Врага, она явно не боялась. А вот у самого Фарамира глаза слезились и болели от ветра и света.

Наконец белое поле внизу начало разреживаться, превращаться в облака, какими их можно увидеть с некоторых горных вершин; и Фарамир увидел, что внизу простирается зеленая земля. Леса на равнине, поля... Они снижались — и он заметил, что земля эта не пустынна: ленты трактов, пятна поселений, да сколько их тут, оказывается!

А вдали вырастало... ему показалось — море. Водная гладь.

Он понимал, что завезли его очень, очень далеко. Как знать, зачем... Может быть, просто затем, чтобы он никогда не вернулся обратно, в Гондор. Никогда не смог больше вести войну вблизи Мордора. Что ж... Он опустил голову. Умно. Очень умно.

Морю здесь, конечно, было взяться неоткуда. Но на картах он видел — кажется, глубоко в землях Мордора было озеро... "горько-соленое озеро Нурнен", так его называли. Это — оно?..

Конь наконец опустился на землю, вернее, на траву, а она здесь была высокой, густой, и здесь, похоже, было то южнее, то ли еще что — но если в Гондоре уже была осень, то здесь — словно позднее лето. Высокие стебли цветов, почему-то — красные маки, и какие-то белые, незнакомые, похожие на облака мелких звездочек. Поблизости — отлогий спуск к воде, невдалеке лес...

Эльфийка спрыгнула на землю. И точно — трава ей оказалась по бедра.

— Слезай, — велела она.

Неведомая земля... Он спустился. Чуть покачнулся, — летать было непривычно, голова немного кружилась теперь. От всей этой красоты щемило сердце. Тоска... Как будто — во сне. Ночь пройдёт, ты проснёшься, а вокруг — Завеса Тьмы, и захваченный Гондор, и жизнь под властью Врага...

Он молча опустился на землю, просто лёг в траву. Не думать. Смотреть в лазурь небес, чувствовать, как лица касаются пахучие травы, слушать тихое пение ветра... Не думать.

— Я слышу, ты хочешь побыть один, — раздался голос эльде. Он открыл глаза: она стояла над ним, прекрасная, как, должно быть, Владычица Галадриэль. Золотые волосы светились в лучах солнца. — Я оставлю тебя. Наслаждайся покоем.

И она пошла прочь.

Он не знал, сколько пролежал вот так, — просто глядя в небо. Время исчезло... Очнулся оттого, что стало вечереть, что ветер стал прохладнее. С неохотой сел, запахнулся в плащ. Один, неведомо где... Эта, эльфийка... Хорошо, что её нет, хотя какая разница, — наверняка за ним следят. Обернулся.

Крылатый конь. Спокойный, красивый... Чёрный. Попробовать схватить его, сбежать, вернуться в Гондор?.. Как же. Так они и дали. Как знать, зачем они завезли его сюда...

Вечер. Он вдруг понял, что хочет есть, усмехнулся, — надо же, за всеми этими полётами, вынужденным общением с вражьей эльфийкой он совсем забыл про еду... Ну что же. Раз есть озеро, значит, должна быть и рыба. Если, конечно, её не извели каким-нибудь чёрным чародейством. Хотя вроде бы непохоже, — такое впечатление, что этого края никогда не касалась Тень. Он оглянулся по сторонам, соображая, из чего бы соорудить рыболовную снасть.

Лес был рядом. Хороший лес, светлый, березы, липы, молодой подлесок... Кто его знает, может, там и ягоды были? Земляника уже должна была точно сойти, а вот малина, черника... должны бы, кажется. Грибы, опять же, или коренья съедобные...

Помереть с голоду тут можно было только при очень большом желании... а этого желания у него не было. Рыба тут, похоже, была непуганая, ловилась чуть ли не сама, огонь он добывать умел, и вскоре уже на берегу горел костерок, а рыбина, завёрнутая в листья, дожидалась, когда огонь прогорит, и её сунут в уголья. А до тех пор и вправду можно ягод поискать, хотя и темнеет...

Один. И всё — нереально, как во сне... или в какой-то другой жизни.

А ведь сверху он видел — не так уж далеко были поселения. И довольно большие... возможность наткнуться на местных была, и не такая уж малая. Или — самому пойти к ним?.. Кто знает, как они встретят...