"Скоро все станет-по-прежнему... Глаза... снова будут, я верю, Кольцо должно справиться. У тебя снова будут крылья — настоящие... Завеса Тьмы над Мордором — это моя страна, Мелькор, она так называется — исчезнет, мы уйдем на восток — там луга, чистые леса, там озера и реки, там живут люди, которые будут рады тебе. Будем пить вино, летать, смеяться... Мелькор. Ты веришь?.."

"Я верю... — он был слишком слаб, чтобы даже улыбнуться. — Ты говоришь — Кольцо... Если бы снять цепь, оно бы действовало быстрее..."

"Через пару часов Олорин вернется из Гондора. Мы попробуем — вместе. Я не уверен, что у меня хватит сил сейчас... да что там говорить, я и сам-то сейчас только что на ногах стою, а в остальном... Мы будем пытаться, Мелькор, все равно будем пытаться до тех пор, пока не получится. И вот еще что я думаю... Я вышвырнул Курумо туда, за Грань; но сейчас мы видели — он исчез оттуда. Может, хоть ты понимаешь — куда он мог пропасть? "

"Я знаю."

Он замолчал. Нахлынуло: последнее, что осталось в памяти — издевательский шёпот там, в Пустоте... Нет. Он властно не позволил этим воспоминаниям выбраться наружу. Слишком... слишком мерзко.

"Он сейчас в Чертогах Эру."

Эгленн закусил губу — и сам не заметил, как прокусил насквозь, отрезвил его только вкус собственной крови.

"Ты полагаешь, это может нам чем-либо грозить?"

Тонкие пальцы потянулись к нему — сквозь золотистое сияние. Поднять руку не мог: Ангайнор. Только — намёк на движение, и снова кисть бессильно падает на покрывало.

"Не думаю... За всё это время Эру ни разу не говорил со мной. Даже не пытался. Я думал, что... что Курумо... что его отправил ко мне Эру. Тогда, давно. Потому теперь и забрал, что больше не нужен... Наверное, он считает, что я никогда не обрету свою силу."

"Пусть считает. Нам же лучше... — и Эгленн мысленно позвал Олорина: — Ты скоро вернешься? Нужно заняться цепью. Сил моих нет — на это смотреть..."

"Я уже собираюсь. Да, кстати, эта женщина, Акта... она хочет тебя видеть."

"Я сейчас не могу к ней приехать, сам понимаешь. И после попытки с цепью, подозреваю, тем более. Так что либо ей придется подождать, либо — она ведь и сама может приехать сюда. Если ей хватит храбрости, конечно."

"Меня как раз и интересовало, — ты не против, если я захвачу её с собой? Она-то как раз не против."

"Смелая женщина... Конечно, бери ее с собой. Надеюсь, это не сделает ее предательницей в глазах остальных."

"Да там уже как-то всё так, что хуже некуда, — усмехнулся Олорин. — Все помнят, как она тебя лечила... теперь издеваются, что не стоило. От мальчишки вообще отшатнулись, он как в кольце отчуждения теперь. Как бы им не пришлось обоим покинуть гондорцев."

"Олорин, сегодняшним днем жизнь не кончается. Это было неизбежным в любом случае — в любом, понимаешь? Постепенно, когда они увидят, что зла им от нас нет, враждебность начнет ослабевать. Но это произойдет не сегодня, не завтра и не послезавтра. Дай Небо, если хотя бы за год мы увидим какие-то сдвиги. Родятся новые дети, что привыкнут к нашему присутствию — это будет следующий шаг; с этим поколением вытравить отчуждение полностью нам никогда не удастся. А парнишке — все лучше, чем жизнь, загубленная случайностью. К тому же, и у гондорцев есть и сердца, и соображение. Я знаю этот народ — не нужно представлять их чудовищами, готовыми убить каждого, кого коснулась моя рука."

Олорин не ответил: видно, говорил с Актой, чтобы отправиться в путь.

Он быстро привык к полётам, хотя раньше никогда не использовал такой способ передвижения. Для него было главным — что Акта не боится его, видимо, чувствуя, что он имеет к "тёмным" какое-то иное отношение, отличное от прочих.

Когда они приземлились и вошли внутрь башни Барад-Дура, Олорин остановился перед дверью.

-Акта, подожди здесь, в коридоре.

Та кивнула и прислонилась к стенке. Несмотря на всю её решимость, было видно, как у неё дрожат руки.

Олорин зашёл внутрь.

Эгленн встал навстречу Олорину. За недолгое время, пока тот летел, ничто не изменилось, и Мелькор все так же лежал рядом, и Кольцо светилось на его пальце.

То, что Акта ждет в коридоре, он уже знал; и страх ее чувствовал.

"Ну что?" — спросил мысленно.

"Там теперь тихо, — коротко ответил Олорин. — Выйди к ней, не думаю, что она тебя надолго задержит. Потом отвезу её обратно."

"Ладно".

В коридорах стояла темнота — вернее, гондорцы должны были воспринимать это, как темноту. И уж конечно, обстановка здешних помещений должна показаться с непривычки жутковатой... Эгленн вышел в коридор, мимолетом дотронулся до стены — пусть будет легкое свечение, достаточное для того, чтобы развеять темноту.

— Здравствуй, Акта. Спасибо, что решилась приехать.

Она ответила не сразу: смотрела на него, словно пыталась привыкнуть к мысли, что это и есть тот самый Эгленн, которого она лечила, с которым они так легко и свободно проговорили всю ночь...

-Я хотела поблагодарить тебя... за сына... И спросить.

— Он не должен был погибать — так нелепо, так рано... Спрашивай, конечно.

Она покачала головой. Так странно, — тот же голос, и вообще, это он же, но...

-Это действительно был ты? Там, у меня?

— Да, — Эгленн чуть улыбнулся, улыбка получилась грустной. — Теперь уже скрывать нет смысла. Пожалуй, за этот обман стоило бы извиниться, но, боюсь, от меня это покажется скорее лицемерием.

Акта прижала руки к груди.

-Скажи, что теперь будет с моим мальчиком? — голос её дрогнул. — Ты вернул его к жизни, да, но когда — _так_... Я видела, что сталось с Голлумом. Теперь то же будет и с ним?

— Акта, что ты! Ты знаешь, как Голлуму — когда-то его звали Смеагорл — досталось Кольцо? Он начал — с убийства, он таскал Его много веков подряд, не снимая иной раз месяцами. Оставь эти страхи — с твоим сыном ничего не случится. Кольцо лишь заживило его раны и вдохнуло в тело жизнь — не более.

Акта опустила голову: слёзы застили взгляд, она торопливо их вытерла.

-Хорошо, если так... Но он изменился, мой мальчик, он никогда уже не будет прежним...

Она достала из рукава сложенный маленький лист.

-Он просил тебе передать.

— Поневоле изменишься — когда тебя свои же зарубят... — проговорил Эгленн. — Так вот все и _меняются_.

Он принял у Акты лист и развернул.

-Он сказал, — мол, это мне вспомнилось, передай Саурону, он поймёт... — Акта с тревогой смотрела на Эгленна. — Я не знаю, что он имел в виду... Я боюсь, я его больше не понимаю, и мне страшно...

"Крылья лёгкие раскину,

Стены воздуха раздвину,

Страны дольние покину.

Вейтесь, искристые нити,

Льдинки звёздные, плывите,

Вьюги дольние, вздохните!

В сердце — лёгкие тревоги,

В небе — звёздные дороги,

Среброснежные чертоги..."

— Действительно, странно... — проговорил Эгленн. — Это его стихи?

-Его. Когда он ко мне прибежал, ну... потом долго сидел в углу, молчал, потом попросил — мама, дай мне что-нибудь, запишу, пока не забыл... Он у меня грамотный, — она улыбнулась сквозь слёзы. — Но он никогда раньше не сочинял таких песен, всё простое, радостное... Наше.

— Понимаешь, Акта, — Эгленн сложил листок, — у нас были похожие песни. Давно... очень давно. Нет, он их не повторяет: просто схожее настроение. Словно человек стал одним из хэлгеайни — духов льда; у нас умели с ними общаться, и не боялись этого. Но там, у нас, было и другое. "Вьюга память похоронит, навсегда затворит дверь", — произнес он медленно. — Знаешь, Акта... Я понимаю: на вас многие будут смотреть косо, во всяком случае, поначалу, пока не пройдет первый страх. Но не думаю, что из-за случившегося твоему сыну следует оставлять Гондор. Это его родина, и нельзя вот так бросать все прошлое, свой народ, наконец. Но, вместе с тем, моя страна открыта для вас. Как и для любого, впрочем, кто придет с миром. Не думай, здесь не только тьма и вечная ночь — эти земли я был вынужден прятать от солнца... раньше; были на то причины. Там, дальше к востоку, живут наши люди. Там огромные чистые земли, и множество поселений. Я бы хотел, чтобы постепенно барьер отчуждения между нами стирался — хотя это дело и долгое, но надо ведь с чего-то начинать. В действительности нет никакой нужды жить или там — или здесь; единственное, что возводит преграду — страх.

Акта постепенно успокаивалась: ничего пугающего, ничего такого, что отличало бы это существо от того Эгленна, она не видела.

Вздохнула.

-Что ж... Твой... даже не знаю, как назвать, он, похоже, никому не служит, — ну, тот, кто привёз меня... Он сказал, что отвезёт меня обратно. Мне что-то передать от тебя моему сыну?

— Кое-что, пожалуй, передать стоит. Возьми-ка вот это, — он вынул из воздуха и протянул Акте небольшую — вроде как брошь, или подвеску: белый звездчатый цветок из металла с вкраплениями каких-то то ли камней, то ли хрусталя. — Это не просто безделушка. Ваши люди не могут общаться между собою мысленно; такие вещи помогают. Пока этот цветок будет у него — пусть носит на шее, на цепочке, или под одеждой приколет — он сможет позвать меня мысленно, и я услышу. Сможет говорить со мной. Мало ли что; пригодится. Только лучше не показывайте вашим. Ни к чему вызывать лишние подозрения.

-Спасибо, — растерянно сказала Акта. — Какой красивый...

— Не за что, — улыбнулся Эгленн. — Я много таких делал в свое время — именно для этой цели.

Акта поклонилась ему — с обычным своим горделивым достоинством. Обернулась по сторонам

-Мне надо домой...

"Олорин, проводи Акту, будь добр, — попросил Эгленн. — И возвращайся. Пусть ее довезет на коне кто-нибудь из наших."

— Сейчас мой друг проводит тебя, — кивнул он. — Не страшно было — на крылатом коне лететь?

-Я разучилась бояться, — тихо сказала она. — Когда с тобой происходит самое страшное, то _после_ ты понимаешь, что уже ничто не способно тебя напугать...

Олорин возник в коридоре — из-за той же двери.

-Пойдём.

— Я не прощаюсь, Акта. Может, еще и увидимся. До встречи.

Олорин увёл её наверх. Вроде немного успокоилась... это хорошо. Жить в изменившемся мире — тяжко, далеко не все и не сразу смогут освоиться, перестроиться на иной лад, избавиться от привычного строя мыслей, когда есть "враг", и всё предельно просто...

Он помог ей забраться к всаднику на крылатом коне и некоторое время смотрел вслед стремительно удаляющемуся чёрному силуэту. Потом медленно пошёл вниз. Он не мог избавиться от сомнений, от ощущения, что Эгленн напрасно торопится, потому что — ну не выйдет сейчас ничего, и будет только зряшная трата сил, на восстановление которых опять понадобится время...

Эгленн ждал его. Все в той же комнате.

"Твои сомнения я слышу, Олорин. Думаешь, не хватит у нас сейчас сил, чтобы совладать с цепью? Я пока — до того, как попытаюсь — не могу сказать это наверняка."

"Да мои-то сомнения — это, на самом деле, ерунда... Впрочем, что я тебе буду это всё говорить, ты и сам знаешь. Ладно... действуй, а я поддержу."

...Этой вспышки не выдержал даже Олорин, — зажмурился. А когда снова обрёл способность видеть, то — цепи не было. Золотое сияние Кольца резко усилилось, стало напряжённым, казалось, — его можно потрогать... миг, и золотой свет словно сконцентрировался у лица Мелькора, какое-то время казалось, что он застыл... а потом вдруг исчез. Разом.

А Мелькор открыл глаза. Точно — звёздные... как прежде. И — как будто последние золотые искры взлетели с его длинных ресниц, затанцевали в воздухе, чтобы тут же раствориться.

Эгленн осторожно коснулся его руки. Не веря. Вначале опасливо, несмело... потом сжал его запястье — на котором не было больше ни самих оков Воротэмнар, ни следа от них.

— Получилось, — произнес он... и неожиданно сам удивился, до чего же хрипло звучит его голос.

У Олорина мелькнула мысль: такие тонкие запястья, чуть не до прозрачности. Как же ему было тяжело...

Мелькор тихо накрыл руку Эгленна другой. Знал, что благодарить словами бесполезно, что нет таких слов на свете, а есть — только эта горячая волна в душе...

"Живой. По-настоящему живой. Вернувшийся".

Внутри поднималось ликование. И Эгленн, не сдержавшись — нет больше сил сдерживаться! — подхватил Мелькора, сдернул его с постели, и, зная, что это ликование передастся и ему — слов и вправду не нужно — в восторге крутанулся по комнате.

— Получилось! — закричал уже в полный голос. — Мелькор, ты ведь теперь сможешь и летать, верно? Я чувствую!

Мелькор смотрел на него — улыбаясь. Глаза его как будто заново учились сиять, после всего, что было...

-Надо попробовать, — сказал он. Голос звучал негромко, как будто он отвык разговаривать... впрочем, так оно и было.

Сделал шаг вперёд, шатнулся, — еле удержался на ногах.

— Тихо, — предупредил Эгленн. — Осторожнее. Знаешь что, пойдем-ка наверх. Твое тело само вспомнит, как оно — двигаться, ходить, летать... Я уверен, это будет быстро. Давай. Цепляйся за меня, если что.

И он, так и не отпустив руки Мелькора, вышел в коридор, наружу, по темным переходам, наверх... к ближайшей открытой площадке. Одно было жаль: эта вечная темнота вокруг. Завеса Тьмы все еще закрывала эту область от солнца. Но теперь, пожалуй, смысла нет...

Он поднял руку, протягивая ее туда, к низким тучам — и в небе поднялся ветер, тучи начали медленно расходиться, открывая там, в высоте, ясное небо. Острые лучи солнца ударили вниз, на темную равнину.

Олорин насторожился: мало ли что, ведь там, наверху, — Ариен. Вряд ли, конечно, она будет что-то делать сейчас, время не то, но всё же...

Мелькор с каждым шагом как будто обретал былую уверенность, свободу владеть своим телом, пространством, наконец... Остановился, оглянулся вокруг, вздохнул полной грудью.

-Какая красота, — проговорил тихо. — Простор...

Он одной улыбкой попросил Эгленна отпустить его руку — и подошёл к самому краю площадки. Некоторое время стоял, глядя вдаль... а потом, как встарь, взметнулись к небу его чёрные крылья.

Олорин не удержался — ахнул. Этого ему видеть не приходилось никогда.

Эгленн сам мигом сменил облик и завис в воздухе рядом с краем площадки — протягивая Мелькору руку.

— Давай! — крикнул он вслух. — Вместе — наверх!

Тот взял его за руку — и шагнул туда, за край площадки. Свобода!..

"Слушай. Я не успел тогда сказать тебе... перед самой войной я сотворил народ, свободный от власти Эру. Их темы не было даже в Великой Музыке, — он улыбнулся и сразу же вновь посерьёзнел. — Хотелось бы понять, уцелели ли они. Если мы поднимемся повыше, я покажу тебе, где я их оставил, это было вне пределов Белерианда."

Миг — и Эгленн увидел то, о чём рассказывал ему Фродо: предгрозовая тишь, просыпающиеся маленькие мохноногие существа, и их большие глаза, с интересом и без страха смотрящие на того, кто их сотворил.

"Я знаю! Этот народ уцелел, он до сих пор живет в мире и покое... Только уже не там, где ты их оставил. Хочешь увидеть их — сейчас?"

"Конечно, — его удивительная улыбка расцвела снова. — Надо же... Только я не успел... кое-что сделать. Тогда совсем не осталось сил, я надеялся восстановиться и вернуться к ним... не получилось. Показывай дорогу."