-Не знаю я, как так можно, — со злостью проговорил Фарамир. — И как теперь быть? Сила его никакая не берёт, сколько ни развоплощай, всё равно собирает свои кости, и всё сначала.

Эгленн тихо и невесело засмеялся.

— Я воевать не хочу, — сказал он. — Силой их не одолеешь. Теперь уж точно, с этим их, с Кольцом... Сам-то ты что думаешь? Вернешься, снова возьмешь оружие, соберешь, кого найдешь, и опять через Андуин?

-Сначала добраться надо, — хмуро отозвался Фарамир. — Посмотрю. И потом, кто за мной пойдёт-то, за предателем? Я бы сам за таким не пошёл.

Эгленн помолчал.

— Но ведь никто не знает, — сказал он наконец. — Ты сам все расскажешь?

-Да. Расскажу. Всё, не таясь. Пусть Арагорн судит меня.

— Судит... Было бы за что судить. Ну, ошибся... А если б не ошибся — может, эти, с кем ты говорил, были бы уже мертвы.

-А так — наши мертвы. Лучше, да?

— Ты их тела не видел, — напомнил Эгленн. — Я к чему это говорю: они, темные, сейчас настроились — не убивать. Это правда, не обман. Смертей, их, знаешь ли, не утаишь. Трупы куда-то девать надо: или сжигать, или по реке сплавлять, или закапывать... Знаю что: орлов они сожгли, да. Жутко это было. А на войско эльдар наслали страх. Те и бросились бежать, обезумев... подавили, конечно, многих своих, но насмерть, говорят, никого: потом, как прошло заклятье, подобрали, с собою забрали. Так что, может, и этих не убили. Не знаю.

Фарамир помолчал, примпоминая, — его-то самого хоть и подстрелили сначала, после всё же вытащили из озера...

-Хотелось бы верить. В общем, если всех убивать, так Саурону и править будет некем, — голос его стал язвительным.

— Выжечь они могут всех разом. Придешь к своим, спросишь, что тут было в ту ночь, когда Минас-Тирит взяли. Вторая Дагор Браголлах была. Орлов летела — тьма. Сотни, со всех гор, должно быть. И всех разом — в пепел. Волна огня над землей прошла, от Андуина.

-Ужас какой... — Фарамир вздрогнул. — Нет, правильно сделали Элронд и Артанис, что ушли. Хорошо им сейчас в Благословенной Земле, никакой войны, никакого страха...

— Чертоги, — напомнил Эгленн. — У них тоже не так просто. У них Чертоги Намо, и то ли выпустят, то ли нет... Читал про Проклятье Нолдор легенды?

-Давно, — признался Фарамир. — Чуть ли не в детстве.

— А я вот помню, — Эгленн вздохнул. — Жуткие они, эти легенды. Особенно о Первой Эпохе. Пятьсот лет: войны, войны, войны из-за этих Сильмариллов... было бы из-за чего. Феаноринги там тоже... хороши... Три раза своих сородичей резали, да как! всегда — не воинов, а после того, как воины падут: женщин и детей безоружных вырезали. И все благородными оставались.

Фарамир вдруг сощурился, вглядываясь вдаль.

-Тихо. Или я ничего не понимаю, или близко их лагерь.

— Спешиться надо, — едва слышно произнес Эгленн. — Теперь надо осторожнее.

Фарамир быстро соскользнул на землю.

-Иди за мной, след в след. На крайний случай — попробую ещё раз, с этой звездой их... вдруг получится.

— Давай, — так же, едва слышно сказал Эгленн. — Попробуем. Я умею ходить бесшумно, не бойся.

Фарамир зашагал вперёд, — и вправду, как тень. Годы жизни в засадах не прошли даром: умел. Как он определил, что тёмный лагерь близко, несведущему человеку показалось бы чудом, — вроде бы ничто не выдавало здесь присутствия людей. Надвигались сумерки, но казалось, он наделён способностью видеть в темноте, — так уверено пробирался вперёд.

Эгленн шел следом, шаг в шаг. Тоже совершенно беззвучно, и это могло показаться Фарамиру странным... а может, и нет. Но ясно было, что если человек умеет ходить _так_ — значит, уж точно опыт не меньше, чем у самого Фарамира.

Внезапно Фарамир застыл, как вкопанный, вскинул руку, — мол, стой. Впереди виднелся берег, а на берегу — лодки.

Тёмные были рядом.

— Не убивать, — чуть слышно произнес Эгленн. — Иначе они нас сами убьют.

Фарамир кивнул — и пошёл вперёд.

Похоже, его действительно не замечали. Во всяком случае, ничто не выдавало этого. То ли темные уверовали, что здесь они в безопасности, и ничто им не может угрожать, то ли Фарамир был так ловок — но им удалось подобраться почти к самым лодкам, и никто их не заметил.

Фарамир бросил взгляд: вроде просто вытащили на берег, не привязана лодка...

А вот теперь — быстрота. Рвануться к лодке, навалиться, да что же это, какая же она тяжёлая... Нет, всё, уже — вода. Дальше — он дёрнул за руку Эгленна, чуть не впихнул в лодку, забрался сам. Тёмные были правы, что вытащили судёнышки на берег: страшно быстрое течение подхватило её, унося вперёд. Теперь бы только не подстрелили...

Он заставил Эгленна лечь на дно, сам согнулся в три погибели, понимая, что места не хватит... а, неважно, лишь бы прикрыть его, а меня-то если подстрелят, то куда деваться...

На берегу поднялся шум; впрочем, шум — это слишком ярко сказано; но их заметили. Засвистели стрелы, одна воткнулась совсем рядом с Фарамиром — в борт, другая свистнула — и обожгло бок, пришпилило за плащ, впрочем, тут же Фарамир понял, что это больше царапина, с чем-то серьезным не сравнить. Повезло. Но течение уже несло лодку вперед, уже — не догнать. Теперь справиться бы с течением, чтобы на другой берег перебраться...

— Все, — проговорил Эгленн. — Слезай с меня, оторвались. Можно нормально садиться. Эй, да ты что, кажется, ранен?!..

-Ерунда, — отозвался Фарамир, скривившись. — Вот когда там, в засаде, стреляли, это да... Ну-ка, дёрни ты эту дрянь. Вот ведь, теперь плащ чинить придётся...

— Погоди, осторожнее надо... — Эгленн сел поудобнее в лодке, и осторожно вытащил стрелу из плаща — небольшая только прореха осталась. Наконечник был все же в крови. — Ты смотри, насчет раны, а то я и один грести могу. А пока давай на весла. А то нас эдаким течением балрог знает куда унесет, пока мы на тот берег выгребем.

-Нам и надо... балрог знает куда, — Фарамир отодрал рукав рубахи и попытался соорудить себе перевязку. — В Лебеннин. Мне эти тёмные сказали, что наши все там. Ты там бывал? Я — нет.

— Бывал. Да ты знаешь, я думаю, их трудно не найти... и вообще, дай-ка, посмотрю, что у тебя там, как тебя задело. Я в этом деле чуток понимаю, да и перевязать проще, чем самому себя...

Фарамир посмотрел по сторонам, — можно ли пока что не грести. Берега были далеко, их враз вынесло чуть ли не на середину.

-Ладно, смотри... если стрела не отравленная, то это пустяк, царапина. Просто перевяжи, и всё.

— Эти отравленных не держат, — уверенно ответил Эгленн. — Знаю. И потом, ты бы уже почувствовал... Да, и правда почти что царапина. Болеть будет, конечно, пока, но не опасно.

Он принялся перевязывать Фарамира — ловко, видно было, что опыт большой.

-Смотрю я, тебе и с ранеными приходилось дело иметь, и следопыт из тебя хороший должен быть. Ты под чьим началом воевал? — поинтересовался Фарамир.

— Нет уже того, под чьим началом я воевал, — ответил Эгленн. — И с тех пор нет у меня желания воевать. Хотя и приходится иной раз. Ты же сам понимаешь, что такое война... какая это дрянь. Мне всякое доводилось, и вино пить с врагами — тоже. И я тебя уверяю, это лучше, чем резать друг другу глотки. На расстоянии — враги; а вблизи сойдешься — такие же люди. Просто одни родились там, другие — здесь, по разные стороны меча, что называется. Эта вот, что тебе коня дала... Сэйти. Разве она враг, если вдуматься? Или ты — ей.

-А с назгулом ты тоже стал бы вино пить? — насмешливо спросил Фарамир. — После того, как тот у тебя в памяти пошарит? Или с этой эльфийкой, которая тебя живьём съесть готова?

— С назгулом нельзя, они же, бедняги, говорят, и вовсе вина пить не могут, — улыбнулся Эгленн. — Но то ж назгулы. Я о простых людях. А война ведь идет только тогда, пока простые воины соглашаются в бой идти. Если два войска сойдутся, да вместо того, чтобы друг друга рубить, бросят мечи на траву — что сделают те, кто их в бой посылает? Да ничего они не сделают.

-Ты уж меня прости, но вот если б ты встретил того, кто твоего лорда убил — тоже стал бы такие речи вести?

Эгленн помолчал.

— Нет. Не стал бы. Но это другое.

-Чем же другое-то?

— Одно дело — когда убивают осознанно, желая убить именно тебя... или твоего друга, брата... за то, что ты, или он — свободны. За то, что вы осмеливаетесь быть свободными. Думать свободно, чувствовать свободно, творить свободно, а не в рабстве. И совсем другое дело, когда человек просто вырос по другую сторону меча, ничего о своих противниках толком не знает, видел их только в бою, думает, что они чудовища, и вот ему скажут — там враги, они нападают, нужно уничтожить — он верит и идет. Тем более, что войны эти идут тысячелетиями, и на каждой стороне полегло немало народу, есть за что мстить. Разное это. Понимаешь?

Фарамир положил ему руку на плечо.

-Ладно, Эгленн. Рассуждаешь ты мудро, возразить тут нечего. Только теперь нам лучше и вправду за вёсла взяться, вон берегов уже не видно. Будет грести, пока сможем, ночевать пристанем к нашему берегу. А как отдохнём — дальше, в путь.

...Наутро Фарамир первым делом развёл бездымный костёр, — трав-то нужных насобирать в родных местах было просто. Лембасы, на удивление, ещё остались, а настои он всё-таки сделал — не только себе, чтобы затягивалось быстрее, но и для Эгленна. Держится-то он, и вправду, молодцом, но ледяные эти руки Фарамиру упорно не нравились. А ну как свалится?

— Лембас, — проговорил Эглен, рассматривая небольшую плоскую лепешку, по виду которой было и не сказать, что она придает такие силы. — В хрониках сказано, что некогда зерно для них собирали только руками, и что только женщины из королевских домов эльдар имели силу выпекать такие вот лепешечки. Это ведь не просто хлеб, это еще и ... — он пошевелил пальцами, — не знаю даже, как сказать. Сила жизни? От того, кто делает — тому, кто принимает. Чудная вещь эти лембас, не в первый раз пробую, но всякий раз удивляюсь...

-Самому удивительно, как это человек, да ещё из тёмных, меня ими снабдила, — отозвался Фарамир и подал ему кружку. — Ну-ка, пей. Нам ещё плыть и плыть, а если ты свалишься, никому от этого хорошо не будет.

— Не свалюсь, что я, сам себя не знаю?

Впрочем, кружку он взял, и пил — видно это было — не просто с удовольствием: с наслаждением. Как будто уже кто знает сколько времени простого травяного отвара не пил.

— Ты о себе лучше думай, — посоветовал Эгленн, допив заваренное — и снова залив водой из котелка: уже послабее, конечно, но все равно. — Хоть и царапина, а заражение крови и от такой царапины бывает.

-На мне всё заживает, как на собаке, — улыбнулся Фарамир. — Брат вечно завидовал.

— Боромир? — спросил Эгленн. — Слыхал я, да... Вроде он жив, и даже поклялся мстить... что-то вроде того, чтобы стать вторым Береном. Эх... боюсь, не тем, кому надо, у него месть получится...

-Это на него похоже, — Фарамир посерьёзнел. — А что он жив, я и сам знаю. Вот смерть отца я не почувствовал, с ним мы далеки... были. А вот Боромир — да. Нам часто даже сны снились одни и те же.

— Расскажи, — попросил Эгленн. — Говорят, сны посылает Ирмо...

-Ты про Ирмо, пожалуй, лучше моего знаешь, — без тени иронии сказал Фарамир. — А сны... всякое бывало. Однажды приснилось обоим — как будто сверкающий шар, в котором, сменяясь, бегут картины далёких страшных битв, и голос, который я помню до сих пор... который говорил, что Гондору не выстоять. И рядом был отец, который прислушивался к этому голосу. Страшно было, правда... Я тогда рассказал отцу об этом сне, умолял рассказать, — что же это значит... Он рассердился почему-то. Кажется, тогда и пролегла между нами трещина, хотя я так и не мог никогда понять, — ну почему же, почему... Боромир отцу про такой же сон не сказал. Только мне.

— Палантир? — Эгленн явно удивился. — У вашего отца был палантир, и он вам об этом даже не сказал?

-Отец никогда не говорил про это. Ты знаешь, что это такое?

— Мне странно, что ты не знаешь. Ведь в нуменорских хрониках про них сказано, это же история Гондора! Даже стишки детские есть, вспомни! "Семь зрячих камней", помнишь?

-А, так вот это что! Я как-то и не подумал... Мне не это было обидно, а другое. Почему-то отец невзлюбил меня. Не знаю. Боромир в его глазах был лучшим, во всём, а я... я — так.

Эгленн посмотрел на Фарамира как-то... что-то странное промелькнуло в его глазах.

— Почему? — спросил он. — С чего так? Должны же быть какие-то причины.

-Я о них чуть ли не всю жизнь думаю, об этих причинах, — вздохнул Фарамир. — Никогда не мог понять.

— Мертв ваш отец. Все... И теперь вам между собою соперничать совсем не дело. Вы братья, вы вместе должны быть.

-Давно мы не виделись, — признался Фарамир. — Только встретились на совете, — ну, перед тем, как всё началось. А так — как отец меня отослал на итилиенские рубежи, вот и не видались. Он лучший, он во всём первый, он при отце в Минас-Тирите, а мной — дыры затыкать? Под орочьи стрелы?

— Он-то сам что... Боромир... возражал хоть? Ведь и убить же могли.

-Не знаю. Если и возражал, то его отец явно не послушал, как видишь. Эх... Знаешь, как обидно и больно, когда тебя вот так... ни за что ни про что из дома выгоняют!

— Знаю, — сказал Эгленн и вздохнул. — Вернее, догадываюсь. Но тут, знаешь... ты же ведь не стал бы мстить отцу и брату за то, что отец так с тобою обошелся.

-Да что ты говоришь такое. Нет, конечно, мне бы такое и в голову не пришло.

От внезапной догадки его глаза стали тревожными.

-У тебя... такое было?

— Да как сказать...— проговорил Эгленн. — В общем, видал я похожее... Уже и не сказать, с чего все получилось — ну, как вот и сам ты видишь: не отследить, не разобраться. А ты представь, что если бы... — он помолчал. — Ну, для сравнения: как будто ты взял бы и пошел в Минас-Моргул, да и выложил бы им там все тайны ваши — приходите, дескать, гости дорогие. И они бы пришли...

Фарамир вздрогнул.

-Как, вот взял и сам пришёл? По доброй воле предал? Не как я, нечаянно, а по доброй воле?

— Не проси меня это рассказывать, — тихо сказал Эгленн. — Не хочу. Сам понимаешь... тяжело это.

-Да я и не прошу, ты же сам начал, — Фарамир смешался. — Прости, если что не так сказал...

— Ладно, — Эгленн посмотрел куда-то в сторону Андуина. — Поели, попили, давай снова в путь, что ли?

-А то, — Фарамир поднялся. — Пора уже.

Он быстро и аккуратно залил костёр, разбросал угли, накидал травы, веток, — как будто никогда здесь никого и не было.

-Идём, помоги лодку столкнуть.

Следующие сутки прошли в пути. Андуин нес их лодку быстро и уверенно, нужно было только следить за тем, чтобы не заплыть на середину реки; потом выгребать было бы труднее. Где-то в этих землях сейчас должны были стоять гондорцы из Минас-Тирита.

К берегу они пристали под вечер. Земля здесь была зеленая, словно летом, ее как будто не коснулось дыхание осени, уже вовсю хозяйничающей в более северных землях. Вдвоем споро вытащили лодку на берег, спрятали в прибрежных кустах, так, чтобы не зная — нельзя было найти: самим может пригодиться. Теперь путь лежал от реки.