Олорин молча смотрел на всё это и понимал, что у него уже кружится голова. Плохо. Очень плохо. Надо было сначала попробовать с цепью... да нет, он же знал, что не справился бы, а так — хоть что-то получилось. Только Эгленну об этом знать не надо.

В мире что-то происходило, что-то, неуловимое простым слухом, простым глазом... Как будто сама земля внезапно ожила, то ли очнулась от долгого сна, то ли просто узнала, почувствовала возвращение того, кто когда-то создавал её, и теперь... Вот только Олорин не мог понять, что же это, что теперь будет, и вообще — что происходит. Эгленн должен знать это лучше него, пришельца из Амана, он же так много времени провёл здесь, и тогда, рядом с Мелькором...

Закончив, Эгленн просто сел рядом на стул. Накрыть бы его... — подумалось. Хотя нет, не надо. Лучше просто, чтобы в комнате не было холодно. Небо, какой же он худой, одна только тень от самого себя осталась... Эгленн поднял глаза на Олорина.

— Мы сможем снять Ангайнор? — спросил он. — Ты-то сам как считаешь?

-Сами — нет, — честно сказал Олорин. — Послушай. Точнее — попробуй почувствовать, что ли... Ты ведь столько времени провёл рядом с ним, ты знаешь это лучше меня. Там, в Валиноре говорили, что он как бы слился с Артой — не так, как остальные, а как — мне не объясняли. И ещё этот момент, когда в Войне Гнева он мог использовать силу Арты и уничтожить и её, и войско Валар...

Он потёр лоб.

-Тут что-то кроется, пойми. Что-то, что должно ему помочь, но я не могу додуматься... я слишком мало знаю.

— Я знаю, — проговорил Эгленн. — Я пытался, тогда, давно — там... снять Воротэмнар, наручники эти... Оковы ненависти, понимаешь? Это не просто металл, это не просто цепь — это влитая в металл ненависть Валинора. Ею она питается. Исчезла бы эта ненависть — и оковы стали бы простым металлом. Но ведь она не исчезнет, пойми!

-Валинор... — задумчиво проговорил Олорин. — Они тогда ещё не отрезали себя от мира — так, как сейчас. Ещё могли передавать сюда часть своей силы. Сейчас же... вот уж сколько я здесь, и ни разу я не слышал никого из Валар. Как будто стена.

— Олорин, я понимаю... Мы соберем все, что сможем — силу Арды, силу Колец, в конце концов, просто желание помочь — тоже сила... Действовать нужно. Только сейчас я ничего не могу — меня еще несколько дней вообще ни на что не хватит.

-Вот силу Арты я не умею использовать, — признался Олорин. — Но... Если ты мне расскажешь, как он это делал, я попробую сделать так, чтобы он хотя бы не очнулся раньше времени. Я ведь, увы, не Ирмо, и держать одного из Валар в состоянии сна выше моих сил.

— Это просто, — улыбнулся Эгленн. — Для майар или фаэрнэй, во всяком случае. Думаю, на самом деле ты прекрасно умеешь это делать, только сам про то не знаешь. Разве ты никогда не слышал музыку мира? Разве ты не умеешь слушать, какие мелодии сплетаются в шуме дождя, в голосе рек, в звуках ветров? Арда жива и разумна, она — как огромное существо, и нужно всего лишь понимать это, понимать и попросить ее — помочь тебе.

Олорин кивнул. Какая же у него хорошая улыбка, даже при том, что сам он вымотан до предела, и его не хватит даже не то, чтобы попробовать попросить — самому...

Он сосредоточился, пытаясь чётче услышать это, — то, что только что ощущал, волнующееся, тревожное... живое. Фаэрней — Сотворённые, так они себя называют... Как это часто бывает у людей, когда прежде беспомощные дети взрослеют, и вот уже на них полагаются те, кто прежде учил, был им опорой, вёл... Помоги мне, земля. Ведь ты — поняла, ты — узнала, кто вернулся к тебе оттуда, откуда нет возврата... Раньше он был связан с тобой намертво, и страшной пыткой было и это, и потом — разрыв... Теперь вы оба свободны, так приди же, как свободный к свободному, и убаюкай в своих объятьях, пока мы восстановим силы.

Эгленн вновь повернулся к Мелькору — и осторожно провел рукой по его волосам. Касаться лба боялся — вся кожа там была изорвана. Положил руку ему на грудь.

По крайней мере, он дышит... теперь — дышит, а раньше был просто ледяной, мертвый, оцепеневший. Кажется, забытье понемногу начало превращаться в сон.

— Олорин... — попросил Эгленн, поглядев на майа. — Попробуй сделать так, чтобы... чтобы ему не снилось ничего плохого, ладно? Ты ведь умеешь это, я знаю. Иначе сон для него будет кошмаром.

-Конечно, — Олорин наконец смог оторваться от стены и подошёл поближе. — Мы сделаем лучше. Было ведь что-то в той жизни... что-то хорошее, что-то радостное, прекрасное... Вспомни... а я сделаю это его снами.

— Было. Было...

Эгленн закрыл глаза.

Бесконечные леса, над которыми они когда-то летали — низко-низко, медленно, касаясь руками верхушек деревьев, или стремительно быстро, так, что все сливалось в одну сплошную несущуюся назад полосу. А весной все покрывалось цветами, сверху цветущие деревья казались облаками, упавшими на землю, и можно было нырнуть между стволов, туда, к этим цветущим ветвям, и в воздухе стоял запах, дурманящий запах весны...

Пир — все смеются, опьяненные золотистым вином, звучит музыка, а Мелькор, молодой, красивый, то запускает вокруг хороводы светящихся искр, которые осыпают всем волосы, то делает так, что с неба начинают медленно падать живые цветы — и не долетают до земли, исчезают в воздухе, если их не поймать.

Витражи в высоких башнях Аст-Ахэ — драконы, танцующие в небе. Зимний вечер, снаружи — снег, а здесь, в небольшом зале, пылает камин, на столе чаши с горячим вином, и так хорошо, тепло, спокойно, и рядом люди, в которых нет ненависти, умные, надежные — свои...

Может быть, все это снова станет реальностью?..

-Ну и вот, — почти неслышно сказал Олорин, прикрыв глаза. — А знаешь, я ведь вижу... он ведь тоже это помнит. Всплыло... Значит, жизнь к нему возвращается. Потихоньку.

Он вдруг резко развернулся.

-Жизнь. Нет, мы с тобой оба хороши! Сколько лет положено жить хоббитам? А Голлуму сколько? Вот он, источник жизни! А ну-ка давай сюда Кольцо!

Эгленн машинально сдернул Кольцо с пальца, дал его Олорину, и только тут спросил удивленно:

— А Кольцо-то тут чем поможет?..

-Оно же жизнь продлевает. Ну, здесь продлевать не надо, а значит — вернёт то, что отнял Курумо. Надеюсь. Надень ему... и обещай, что наконец попробуешь отдохнуть. Не то тебе понадобится не несколько дней, а гораздо больше. И вот ещё что. Надо понять, куда делся из Пустоты Курумо. Это меня тревожит.

— Эа велико... — произнес Эгленн. — Что же до Голлума, то ты видишь — Кольцо его изуродовало, и, кстати сказать, сам Голлум сейчас тоже у нас. Я хотел просить тебя помочь исцелить его, когда, конечно, мы сумеем помочь Мелькору — ибо жаль мне этого беднягу... Ладно. Как бы то ни было, с Кольцом попробовать стоит.

И он осторожно надел Кольцо на палец Мелькору.

Олорин опустил глаза: на такие руки только кольца надевать, да...

Казалось, сам воздух дрогнул, яркий золотой живой свет возник как будто из ниоткуда, стал на глазах шириться, расти... охватил неподвижную фигуру — и так и остался сиять, только стал чуть тише. Олорин сначала зажмурился, потом растерянно заморгал: даже он не ожидал такого эффекта.

-Смотри... раны затягиваются...

И тут же в дверь постучали.

Эгленн, глядевший, словно зачарованный, на происходящее, вздрогнул — и поднялся.

Сам открыл дверь.

Там был один из его людей, — никто не решился позвать его мысленно.

-Извини. Но там, в Лебеннине, — резня. Боромир объявил Арагорна предателем.

— Тааак, — резко произнес Эгленн и вышел за дверь, притворив ее за собою. — А подробнее?

-Боромир дождался, пока ты уйдёшь. Ещё несколько дней было тихо. Сегодня — только что — он собрал на площади народ и при всех выложил, как ты под именем Эгленна встречался с Йовин, с Фарамиром... и с Арагорном. И рассказ Голлума, который плыл за вашей лодкой по Андуину, охотясь за Кольцом. Был шок, была паника — а сейчас Боромир со своими пошёл резать предателей. Идёт бой.

— Скотина... — произнес Эгленн. — Так. Подожди.

Он зашел в комнату снова — и посмотрел на Мелькора. Да, такого он точно не ожидал. Раны определенно затягивались, за ту минуту, пока он говорил с воином — они стали не такими глубокими.

— Ты слышал? — спросил он Олорина. — Мне придется воспользоваться Кольцом. А для этого...

Он снова перевел взгляд на Мелькора.

-Нет. Пожалуйста, — в голосе Олорина впервые чуть ли не за всю его жизнь была просьба. — Я не знаю, что будет, если ты его снимешь, боюсь — он очнётся. Что ты хочешь? Может, тебе хватит этих, которые у меня?

— Может... Так. Проклятье, это ведь не случайно. Он начал именно тогда, когда мы занялись Мелькором — иначе я бы услышал происходящее. Главное — надеюсь, ты это сумеешь — удержать в жизни тех, кто уже ранен. Остановить бой: чары слабости, так же, как мы делали в Минас-Тирите. Ты сумеешь сделать это?

-Никогда не пробовал, — улыбнулся Олорин. — Даже интересно. Однако мне придётся отправиться туда. Если отсюда и можно наслать Заклятье, то вот с ранеными — уже никак.

— Возьмешь крылатого коня. А пока — вот что...

Он открыл дверь снова. Воин ждал.

— Я не смогу сейчас воспользоваться Кольцом, — проговорил Эгленн. — Просто не хватит сил, я весь выложился ради прорыва. Девятка тоже вымотана до предела, еще хуже меня. Поэтому. Ближайшие к Лебеннину отряды — туда. Крылатых коней и драконов направить к ним, это не в наших обычаях, но на этот раз придется воспользоваться: важна быстрота, плюс будет преимущество в случае, если придется сражаться. Олорин попытается остановить бой с помощью заклятья слабости, но для него это внове, и выйдет ли, а если выйдет, то достаточно ли надежно — мы не знаем. Лебеннин занять. Никого не убивать без крайней необходимости. Боромира... — брови Эгленна сошлись к переносице, — Боромира и прочих зачинщиков взять живыми в любом случае. Я с этой сволочью поговорю...

Воин кивнул. Взгляд его устремился куда-то сквозь пространство: мысленно передавал приказы. Олорин следом за Эгленном вышел из комнаты... и внезапно обнаружил, что, оказывается, в последние часы мир как будто исчезал, замкнувшись вокруг них и Мелькора... А теперь мир снова вернулся, властно требуя их к себе, закружив их в вихре тревоги, событий, которые никуда не девались за это время...

...Когда Боромир выхватил меч, по толпе пошла паника. Кто-то с криками бросился бежать, кто-то — не поверив — схватился за оружие. Арагорн обернулся: воины Боромира чётко и слаженно пошли теснить тех, кто остался с ним, воздух вмиг переполнился звоном клинков. За его спиной упал один, второй, кто-то ругнулся, получив рану. Арагорн в два прыжка очутился возле упавшего, подхватил второй меч. Два лезвия красиво развернулись в воздухе, всё быстрее, быстрее, слились в мерцающие круги, страшные в своём совершенстве. Промелькнула мысль: сколько их там против меня? пять... шесть? история повторяется, когда-то точно так же Эгленн сражался против лучших воинов Эндорэ у Роковой Расселины... Боромировцы не поняли, отчего он так жутко улыбнулся, и пошли вперёд: убивать.

Он принял удар двумя скрещёнными клинками, над головой, отпустил один, повернулся, позволяя чужому мечу соскользнуть вниз. Выпад. Первый. Шагнуть в сторону, оставляя между собой и вторым падающего воина. Развернуться, — тут на него идут ещё двое. А Боромир... тот ждёт. Стоит и ждёт, пока он устанет. Ну, жди...

Рядом раздался вскрик: тот мальчишка, который тогда — теперь казалось, страшно давно — пел песню вернувшемуся Фарамиру, не успел сбежать от чьего-то удара. В застывающем взгляде осталось недоумение и обида: а я-то тут причём?..

— Не убивать! — громко крикнул Фарамир. — Не сметь никого убивать! Опомнитесь!

Он схватил Боромира за рубаху.

— Брат, что ты делаешь?! Даже если ты прав — Враг только порадуется, глядя на то, как мы режем друг друга! Не этого ли он хотел добиться?!

Боромир стряхнул его руку.

-Ты-то сам — с кем? С нами или с ними?

— Я — с тобой, — произнес Фарамир, и вновь крикнул, так, чтобы его услышал и Арагорн, и остальные, те, кто был рядом с ним: — Сложите мечи! Бросьте оружие, клянусь, вы останетесь живы! — и вновь — брату: — Они обмануты, но это не равно предательству. Пусть сложат оружие, и будем вместе решать, какой кары заслуживает их преступная наивность. Но — не так!

-Напрасно ты за меня клянёшься, — сказал Боромир. — Я не буду пытаться убеждать тебя: ты сам провёл рядом с Сауроном достаточно много времени, чтобы тот успел затуманить тебе голову. Хотя вижу, что всё-таки не совсем. Что же до кары, то кара за предательство — смерть.

Арагорн молча усмехнулся: чужой клинок только что просвистел мимо уха, он успел отклониться. Двое. Против двоих он ещё может драться, но подпускать к себе больше — нельзя, это смерть...

Тех из его сторонников, кто ещё сопротивлялся, оттеснили в угол площади, один из них сообразил: отбежал к ближайшему дому, ногой распахнул дверь. Остальные рванулись туда: занимать оборону.

-Арагорн! Сюда!

-Нет. Уходите, — сквозь зубы. — Я не успею, они мне не дадут. Закрыть дверь!

Ещё несколько мгновений они отбивались возле дома, — всё-таки надеялись, что он сможет вырваться из теснящего кольца врагов. Когда ещё один упал раненым, поняли: время уходит. Дверь захлопнулась, кто-то из боромировцев не успел остановиться: клинок вонзился в дерево. Изнутри послышался грохот: там заваливали изнутри дверь. Кто-то пошёл в обход — выбивать окна.

— Я не допущу убийств между нами, — проговорил Фарамир. И в следующий момент, не дожидаясь ответа брата, бросился туда, где воины Боромира теснили оставшихся сторонников Арагорна — ясно было, на чьей стороне перевес, ясно и то, что если ничто не изменится — все они погибнут в ближайшие минуты.

Воины Боромира не ожидали нападения с другой стороны; это недолго — но этого времени должно было хватить другим, чтобы успеть уйти.

Арагорн коротко окинул взглядом поле боя: неожиданная подмога была весьма кстати, но на площади их осталось только двое.

-Фарамир, сюда! — крикнул он. — Спина к спине!

Не выстоять. Это было понятным. И все же Фарамир, сам уже понимая, что совершает непоправимое, что прощения не будет, бросился к Арагорну.

Тот успел улыбнуться, отводя удар. Поднырнул под меч, резкий выпад, левую с клинком — за спину, отбить... Хотел спросить: а ты-то за что собрался отдавать свою жизнь?.. Не спросил: берёг дыхание. Держаться. Держаться. Но — сколько?!

Те, кто был зажат в доме, ещё держали оборону: прорваться через окна пока не удавалось, но это был только вопрос времени.

Сколько его прошло, времени, были ли эти изматывающие мгновения — минутами, или время вообще остановилось, — Арагорн не знал. Только в какой-то момент почувствовал, как что-то произошло там, за спиной, обернувшись, краем глаза видел: Фарамир левой зажимает рассечённую правую, меч отлетел в сторону. Дальше — на Фарамира накинулись двое, Арагорн не рискнул бить, боясь задеть. Фарамира оттащили в сторону, бросили на землю, возле него сразу встали несколько воинов — охранять. Арагорн чувствовал, что уже измотан, что держится уже не на втором, а на каком-то двадцать пятом дыхании, и что надолго его не хватит.