Зверь лютый. Книга 7. Найм

Зверь лютый

Книга 7. Найм

Часть 25. "Во ку, во кузнице..."

Глава 133

Напиши-ка, деточка, вот что: Люди работают НЕ за деньги. Что смотришь, красавица? Глупость воевода сказал? Сбрендил старый, из ума выжил? А ты сама-то подумай: вот придут к тебе "доброжелатели" да дадут гривну кунами да ножик вострый. Вот тебе — инструмент, вот тебе — плата. А работа проста: ткни тем ножиком воеводу под ребро. Сделаешь? А что ж так? Вот же тебе и дело дельное, вот и серебро. Нет? И я про то: окромя платы работнику ещё много чего надобно. Чего в серебрушках не померять.

"А старшина кричит "Подъём"

И снова службе мчит рулём

Какая ж падла свистнула портянку?"

Правильно кричать "Рот-та-а, подъём!" — этому надо учиться. Надо до предела опустить уголки губ вниз, ощериться, но не сильно, чтобы мышцы губ были свободными. Приоткрыть губы и гаркнуть как можно зычнее. И обязательно продлить последний слог "та-а-а-а", сделать паузу и крикнуть обычным голосам "пАдъЁм".

Здесь так не умеют. Здесь просто хватают за ногу и дёргают. И испугано лепечут:

— Тама... Эта... Ну... Как бы... Знахарка... Она... Типа... Того... Вроде... Вот те крест! А этому-то ка-ак... И такая вся... Ну очень... Вот.

Успокойся, дяденька, я всё понял.

"Еней був парубок моторний

I хлопець хоть куди козак,

Удавсь на всеэ зле проворний,

Завзятiший од всiх бурлак".

Пришло время "энеидить" и, где-то даже, "гаврилиадить". Сейчас посмотрим: куды ты, Ванька, казак. Вот только глазки промою да головушкой встряхну — а вдруг мозги на место встанут?

Ну-ка, ведро колодезной на голову. И на спинку. И по ножкам. Как писала Франсуаза Саган в "Немного солнца в холодной воде": "вода больше хороша не тем, что приносит, а тем, что уносит". В моём случае — уносит сонливость, вялость и, льщу себя неизбывной надеждой, глупость. Хотя бы частично. Проверяем АйКью по абстрактной тематике:

Нормальность психиатра — нонсенс. Докажем это.

Аксиома 1: всякому человеку свойственно инстинктивное подражательство.

Следствие: если вокруг человека — дурдом, то он и подражает насельникам сего заведения.

Аксиома 2: Длительная имитация интегрируется в сущность.

Вывод: среди гвоздей и шуруп — молотка просит.

Самодиагностика прошла успешно: с умытым личиком и колодезной водой в ушах я способен мыслить логически и при этом совершать подвиги. Что само по себе — несовместимо. Нуте-с, где наша пациентка? Пошли пудрить мозги богине смерти. Очень даже героическое занятие. Особенно — спросонок.

Мара сидела в шайке.

Вот только не надо искать в моих словах уголовно-процессуального подтекста! Шайка — не только группа лиц с противозаконными намерениями, но и тазик с ушками. Какая связь — не знаю. В этом тазике — моются. Может быть, все, кто моется в одном тазике — "шайка"? И — обливаются из одной лейки. Поэтому и говорят: "одна шайка-лейка"?

"Но работать без подручных

Может — стыдно, может — скучно".

Маре было скучно. И при этом — совершенно бесстыдно. "Подручных" у Мары не было. "Членов шайки". Вообще, мужиков не наблюдалось. Попрятались... "члены бородатые". Все затаились. И бородатые, и бритые. От "смерти вприсядку".

На лавке в красном углу зимней избы Гостимилового подворья под образами сонно и благостно хлопал ресницами умытый, чуть порозовевший и одетый в чистое Аким. Он встретил меня улыбкой. Правда, улыбка была несколько испуганной. Что не удивительно: с другой стороны печки повизгивающая хозяйка старательно драила Маре спинку. "Повизгивающая", потому что Мара периодически запускала руку себе за спину и щипала банщицу.

Радость "смерти" от вида моей умытой физиономии была выражена движением глаз в перпендикулярных плоскостях и приветственными словами:

— Деда твоего я подлечила. Коль не сдохнет — выживет. Теперь ты давай. Мертвяка своего давай, путейца. Только помыть сперва. Мертвяки-то... такие вонькие. Ты уж поверь Маране. Сперва — обмыть. Потом... применить.

Мара демонстративно, показывая себя со всех сторон, ополоснулась, вылезла из тазика, погоняла хозяйку-прислужницу, чтобы та вытерла её. Везде.

Мда... Если её личико тряпками закрыть... и ножки правильно установить... или, к примеру, когда совсем темно... Нет, великовата для меня будет. А потом в порыве страсти "живая смерть" обнимет прогрессора за тощую шейку и...

И вообще, Иван Юрьевич, "секс со смертью", даже в таком "фигурном" исполнении — чересчур... теологично. Я, конечно, полный атеист. Кому как не мне трахать всяких богов и богинь. Но... не нужен нам этот... трансцендентальный эмпиризм с летальным исходом. И трансцендентный — тоже.

Что радовало, хотя и несколько обижало — я Маране был неинтересен. "Не интересен даже смерти"... Мда. Нашёл-таки повод погрустить.

По моей команде, пришедший следом Сухан, разделся и уселся в тот же тазик. Ну вот, и "член в шайке" появился.

Мара беспощадно шпыняла нашу хозяйку, пристально наблюдая за каждым её движением и заставляя отдраивать моего зомби до крахмального хруста. Хотя крахмала здесь ещё нет.

— Ты что-то про калик перехожих говорил. Ну, которые идут куда-то. Мяо, ляо какое-то...

— Дао, Мара. А люди эти — не калеки, а даосы. Ладно, чтобы ты сильно не загрустила пока суд да дело, расскажу-ка я сказочку. Откуда у этого дао ноги растут. Ну и, естественно, всё остальное.

Я уселся поудобнее, принял умильно-повествовательное выражение лица и, воспроизводя интонацию "доброго сказочника" из детской передачи типа "Спокойной ночи, малыши", погнал порно-философический текст собственного сочинения.

Итак, в некотором царстве, в некотором государстве, которое называлось Чу... Не "тьфу", а Чу! В том маленьком царстве, которое даже соседи считали "варварским", жил да был мальчик. — Когда это было? — Нет, после потопа. Пифагора знаешь? — Ах, да... Ну, лет за шестьсот до Христа. Вот как раз тогда. То было время "Весны и Осени". — Как это? — Так это ж восток. Причём — дальний. У них и зимой — лето.

Жил там мальчик. — Мара, ты про Илью Муромца слышала? Значит, знаешь, что Илья просидел на печи тридцать лет и три года. И слезать не хотел. А этот мальчик изначально был такой умный, что просто не хотел рождаться в наш мир. И его мать носила растопырившийся, чтобы не вылезать, плод семьдесят и ещё семь лет.

Ты представляешь, какую подлянку он устроил своей матушке? Всю жизнь в состоянии перманентной беременности! Подружки уже с правнуками нянчатся, а эта так с брюхом и ходит. И тут — родила! Всё царство было в волнении. Ну, наконец-то! Старороженица. Сильно "старо".

И родился мальчик. Который был мудрым. Конечно — мудрым. Ибо случилось это под персиковым деревом в деревушке, называвшейся "Удручённая доброта", в "Уезде жестокости", в "Округе горечи", в "Государстве страдания". Причём на небе была "косматая звезда". Панкура в космосе — это всегда тревожно.

Конечно, все окружающие сразу поняли: пришёл "большой бздынь". Но были разные мнения — не знали кому именно. И из чувства самосохранения немедленно записали мальчика из простой крестьянской семьи прямо в императорские архивариусы.

Империя Чжоу в те времена разваливалась, и только две вещи удерживали её на плаву: "небесный мандат" и императорский архив. Там было столько компромата на всех...

Вот он и вырос в этом архиве. Да, именно архивный мальчик. Именно из налоговых архивов. — Так недоимки же надо платить! А для этого — хранить. Вот именно в реестр неплательщиков его и заворачивали. А реестром злостных — подтирали. Оба реестра — из шёлка. — Да, Мара, это дорого. Но нарушение налоговой дисциплины — дороже.

Ребёнок был изначально грамотным. Да он же ел и пил на мудрости! И всё остальное делал. На всех этих раритетах, палимпсестах, шелках, лотосах и папирусах.

Мальчик тихо рос себе, набираясь веса, роста и ума. Он бы так и остался одним из многих архивариусов тех и не тех ещё времён. Как Молчалин:

"С тех пор, как числюсь по архивам,

Три награжденья получил".

К хозяйским дочкам и одновременно к их служанкам — не приставал. Вообще, как всякий нормальный архивариус, был человеком сексуально озабоченным, но не агрессивным.

"Все люди держатся за своё "я",

один лишь я выбрал отказаться от этого.

Моё сердце подобно сердцу глупого человека, -

такое тёмное, такое неясное!".

Ну, помнишь из "Покровских ворот": "Я такая непредсказуемая!". — В каком городе ворота? Неважно, ты там ещё не была.

Так и прошла бы его жизнь в тишине и общепризнанной мудрости, ибо и прозвали его Лао-цзы, что на тамошнем наречии означает "мудрый младенец" или "старый ребёнок", за успехи в налоговой оптимизации и вбрасывании компроматов, но случилось обычное: молодёжь подвалила. Во дворец в 517 году до Рождества Христова заявился другой непростой "простой мальчик" — местный надзиратель за амбарами и присматриватель за казённой скотиной по имени Конфуций.

Конфуцию было 33, он был выскочка, карьерист, государственник и патриот. А теперь пришёл учиться у патриарха. Лао было 87, и он ответил... внятно.

Конфуций, всегда неукоснительно соблюдавший правила приличия, занял в высшей степени почтительную позицию. Он хотел учиться. Он рассказал Лао-цзы, что искал истину с самого начала своей карьеры, не имея к тому никаких побудительных мотивов, кроме стремления быть полезным государству и народу.

Ну, если не считать низкого происхождения от изгнанной из дома хозяина наложницы, в упор не видящей приблуду родни и постоянной нищеты и оскорблений с раннего детства.

Лао-цзы встретил почтительное приветствие и слова молодого человека довольно резко:

"Избавьтесь от самодовольного вида и множества желаний, от привычки втираться в доверие и необузданной воли. Они вам совершенно ни к чему — это все, что я имею сообщить вам".

Конфуций "сделал благородное лицо", подал в отставку с должности "главного погоняльщика овец и баранов", но не устроил себе харакири, а добился увольнения мудреца.

"Патриот и государственник" подсидел "смущённого налоговика". Всё, что "не к чему" — оказалось "к чему". Бедному Лао-цзы, который всю жизнь провёл в архиве, пришлось выйти из императорского дворца в незнакомый, дикий и пугающий мир. Это было настолько не похоже на прежнее, контраст был столь велик, что он написал:

"Повседневный мир людей ясен и очевиден,

один лишь я живу в мире смутном,

подобном вечерним сумеркам".

Когда простые люди "выходят на большую дорогу" — они становятся бандитами. С мудрецами хуже: они превращают всю дорожную сеть в Путь, в Дао.

Лао-цзы получил выходное пособие в форме старого смирного буйвола удивительной чёрно-зелёной масти и отправился в "куда глаза глядят". Глаза буйвола смотрели на северо-запад, в сторону пустыни Гоби, а "мудрому младенцу" было всё равно. Лишь бы убраться из-под налоговой юрисдикции в конфуцианском исполнении.

"Старый ребёнок" был мудр и прозорлив: несколько последующих столетий показали, что приход в любом из королевств к власти поклонников Конфуция, с их неуёмным стремлением к общенародному благу и гармонии в государстве, всегда сопровождается террором, превосходящим по своей жестокости и масштабности обычные феодальные разборки. Только дикие кочевники сравнимы по разрушительному эффекту с представителями конфуцианцев — "школы образованных людей".

Конфуций выдвинул идеал государственного устройства, в котором при наличии сакрального правителя, реальная власть принадлежит "учёным", совмещающими в себе свойства философов, литераторов и чиновников. Государство отождествлялось с обществом, социальные связи — с межличностными, основа которых усматривалась в семейной структуре. Семья выводилась из отношений между отцом и сыном. Функция отца принималось аналогичной функции Неба. Поэтому сыновняя почтительность была возведена в ранг основы добродетели.

Древние евреи тоже так думали: "Чти отца своего". Но в Торе — это лишь одна из десяти заповедей. Остальные — несколько притормаживают абсолютность маразма, до которого человечество доводит реализацию любой философской посылки. У китайцев тормозов не было.

Каждый очередной правитель объявлялся "отцом нации". Принцип знакомый: в российской истории он звучит постоянно — "государь-батюшка", "матушка императрица". Чиновники, "мудрецы", "особы приближённые к императору", получали, соответственно, статус "старшего брата" и "учителя". Полная противоположность состояния "слуга народа", принятого в древнегреческих полисах. Именно этот путь прошёл Древний Рим, когда его "слуги" времён Республики стали его "господами" времён Империи. Со столь логичным обожествлением очередного новоявленного "отца нации".

Несколько экземпляров "отцов" разных "времён и народов" функционировали и в 20 веке. Последствия деятельности таких... "всенародных батюшек" — чудовищны. Но в Древнем Китае им не позволяли выступать на митингах и съездах ("неприлично — не сакрально"), а немедленно задвигали в очередной "Запретный дворец".

Собственно "властные функции" реализовали ничем не ограничеваемые "эрудиты". Абсолютная бюрократия. Вполне по "Республике" Платона. Или — "неизвестные отцы" из "Обитаемого острова" Стругацких. Соответственно, скорый "бздынь" в каждом очередном королевстве — близок и неизбежен. При всём обилии красивых слов, прекрасных мыслей, высоком профессионализме и глубоком философизме.

Лао-цзы, похоже, уловил это будущее по самодовольной физиономии "отца-основателя". И свалил в эмиграцию.

Но тут — "оба-на! иди сюда!" — таможня. Причём весь личный состав подразделения — уже "в грязь". История не сохранила рецептуры того, что пили или курили чуйские таможенники в тот исторический период. Если царство — "Чу", то какие ещё таможенники там могут быть? Хотя... можно — "чуйные". Или — "чуёвые". Достоверно известно только то, что незадолго до обнаружения Лао-цзы на заставе наблюдали пятицветные облака.

Главный из погранцов по имени Инь Си, встретил Лао-цзы торжественно. У него уже бывали видения. В соответствии с наблюдаемой пятицветностью всего... наблюдаемого.

Инь Си заблаговременно соорудил хижину из травы и тростника, чтобы дождаться пришествия великого мудреца, и, усевшись в дверях, безотрывно следил за дорогой, уходящей в Китай. От вида всего остального его просто мутило и выворачивало.

В должное время бдение Инь Си было вознаграждено. Он увидел приближающегося к нему по извилистой пыльной тропинке огромного зелено-чёрного быка. На неуклюжем животном ехал верхом маленький старичок с длинными белыми волосами и бородой, съёжившийся в складках накидки из грубой ткани. Одарённый внутренним зрением Инь Си мгновенно понял сердцем, что это — тот, кого он ждал.

На радостях добавили. Для прояснения "внутреннего зрения" и укрепления "сердечного понимания".

Но некоторые... китайцы уже тогда ставили свои меркантильные интересы выше хорошего настроения коллектива. Лао-цзы сопровождал его слуга Сюй Цзя, который служил мудрецу много сотен лет. Что ты так удивлённо смотришь? Обычный договор найма без фиксированной даты окончания.