Зверь лютый. Книга 7. Найм

Девушки в Мордовии, собираясь на праздник уже в начале 20 в., наматывали себе портянки-повилы. Полосы чёрной ткани шириной в 10 сантиметров и длиной от 3 до 10 метров. Тамошние модницы наматывали их с вечера и так спать ложились. Как другие модницы в других социумах с вечера накручивали свои волосы на папильотки. Мастер по наматыванию женских волос назывался "куафер". А теперь представьте, что вам надо найти мастера по наматыванию парадных дамских портянок десятиметровой длины...

Мастера... Вспомните русские сказки, былины. Хоть из "Святой Руси", хоть из Императорской России. Что делает мастер? — Мастер "изловчился, извернулся". А что, просто по технологии, нельзя? Без этой... "акробатики"? Сначала — мастер "изловчился". И сделал инструмент. Потом работник к инструменту "приловчился"... И сам этим инструментом... "наловчился"... А время идёт, дело стоит, все кушать хотят. Или эти... "ловкачи", пока "ловчат" — духом святым напитаемы бывают? А дети их — манной небесной?

И вот что странно: соображалкой же не обижены. И умения, и глазомер — есть. Иной сапожник такие сапожки построит — любо-дорого смотреть.

— А сотню таких же сможешь?

— Не. Кож добрых нет, дратва худая, корова отелилась — надо присмотреть, погода скучная, богородица не благословила...

Насчёт того, что именно "плохому танцору" мешает — все помнят? Так здесь — постоянно.

Можно посмотреть "Новые времена" Чаплина или почитать "Глухаря" Гаршина. Регулярная, конвейерная, повторяющаяся, специализированная, профессиональная, индустриальная деятельность — хомосапиенсу не свойственна. То, что составляет суть и основу человеческой цивилизации — противоестественно для человека. И физиологически, и психологически.

Для населения Западной Африки, например, это неразрешимая проблема: внедрение современных технологий для поднятия местных национальных экономик и уровня жизни — невозможно. Поскольку у населения нет навыков повторяющегося, чётко организованного труда. А воспитывающие этот навык технологии из 19 в. — уже экономически убыточны. Часть человечества успела выучиться "достоверно воспроизводимому в деталях труду", часть — нет.

Попытки пересадить на эти территории технологии 21 в. требуют подготовки соответствующих кадров из местных. С соответствующим 21 в. уровнем оплаты. Разрыв в потреблении между такими и основной массой населения нарастает, государство коррумпируется, очередная "народная революция", "бананы на все столики"...

Мы, "золотой миллиард", "огребли" эти навыки в ходе "первой промышленной революции". Кто — больше, кто — меньше. Кто раньше, кто позже. Одни — ещё на уровне мануфактур, другие — в ходе "социалистической индустриализации". На Востоке, у китайцев, японцев, корейцев — несколько иной путь.

Всё остальное человечество... Они-то как раз и остаются нормальными людьми — лысой бесхвостой обезьяной без глупых привычек всегда доворачивать гайку до последней нитки и переходить дорогу только на зелёный. Живут в гармонии с природой. В которой и получают — то засуху, то наводнение, то эпидемию, то межплеменные войны. Вполне природно-гармонически.

Фольк подсовывает очередной "бородатый анекдот":

"Янки приезжает в Африку, видит аборигена, лежащего под банановым деревом:

— Вставай. Набери корзину бананов, отнеси в деревню и продай.

— Зачем?

— Купишь велосипед. Будешь собирать по две корзины, возить дальше, продавать выгоднее.

— Зачем?

— Купишь грузовик, наймёшь работников. Они будут собирать, возить, продавать. А ты будешь лежать под деревом и ничего не делать.

— Так я и так это делаю".

У этого старого анекдота оказалось продолжение в реале: я работал с сыном того негра, который начинал с велосипеда и бананов где-то в своей Кении. Папаша сына выучил, поддержал в обустройстве в Европе, потом и сам к нему переехал. Эмигрировал.

— А что ж так?

— Ни жить, ни работать невозможно. Соседи. То бананы обтрясут, то грузовик сломают, то дорогу перекопают. Надоело.

А ещё у нас тогда работала девушка из Казани. Устраивалась в новой стране. Её папаша был крутым бизнесменом где-то в Татарстане. Но уже собирался в дорогу. Когда все вокруг лежат, хоть под бананом, хоть под трубой, поджидая пока им в рот свалится — "человек с велосипедом" вызывает общую неприязнь.

Для русской православной традиции — это норма. Накопление, формирование стартового капитала — грех. Богатство — грех. Планирование своей деятельности — вызов богу, грех гордыни. Страховка — ересь: "бог дал — бог взял". Идеал: раздать имущество и побрести паломниками.

"Побредём, паломники,

Чувства придавив!..

Хрена ли нам Мневники -

Едем в Тель-Авив!".

Тель-Авива ещё нет, но острое желание "ехать" — уже есть. Вот в это время, в середине 12 в., русская православная церковь пытается бороться с паломничеством. С русским "нищенством во имя Христа". Архиепископ Новгородский Нифонт, едва ли не самый яркий из церковных иерархов этой эпохи "первого русского раскола", пытается ограничить "калик перехожих".

Церковь тоже "хозяйствующий субъект". А "христарадничество" иссушает страну, ведёт к её обнищанию. Но идеология сильнее её собственной организации, православная церковь проигрывает своему православному народу.

"Быть больным — неприлично, быть бедным — стыдно, быть глупым, ленивым, бестолковым — грешно".

Это нормы протестантизма. Лютер писал:

"Если мне скажут, что завтра наступит конец света, то ещё сегодня я бы посадил дерево".

Вместо того, чтобы молиться, поститься, "спасаться"... Вместо покаяния, припадания, лобызания — делать дело, "посадить дерево".

В мире, в который я вляпался — этого ждать ещё полтысячи лет, в моей России... "ох, господи, не доживу". А пока святорусским идеалом остаётся тощий, костлявый, ползающий на коленях в грязи, покрытый гниющими язвами, монотонно ноющий попрошайка.

Негр, лениво поджидающий под деревом в теньке — когда же ему в рот банан свалится, на таком фоне выглядит... аристократично.

И вот такого непонятного аборигена, "белого негра", который почему-то нагло именует себя так же как и я — "русский человек", субъекта с непонятными, но явно негодными, на мой взгляд, привычками и идеалами, знаниями и умениями — я и нанять не могу.

Не пойдёт-с. У туземцев просто нет навыка работать по найму.

Ме-е-едленно.

Здесь нет наёмных рабочих.

Здесь некому кричать: "Атас! Веселей рабочий класс!", не для кого петь:

"Drum links zwei, drei,

Drum links zwei, drei,

Wo dein Platz, Genosse, ist!

Reih' dich ein in die Arbeitereinheitsfront,

Weil du auch ein Arbeiter bist".

"Ты войдёшь в наш единый рабочий фронт

Потому что рабочий ты сам".

Некому, некуда.

Мечта либерала. Правда, и допуски по качеству продукции... Точнее — по не-качеству... Ну очень... либеральные. Сплошной фриланс.

Здешние ремесленники не нанимают работников. Или — родня, или — ученики. Совсем другие отношения.

Когда я вижу у какого-нибудь попаданца фразу: "Я велел нанять в городе разных мастеров и привести в своё поместье", я понимаю — с Магдебургским правом он не знаком.

Статус ремесленника-горожанина и ремесленника из дворни — принципиально разные. Просто разные юрисдикции.

"Проживи в городе один год и один день — станешь человеком".

Это — вот из этой эпохи. А до этого — "проживи"? Не человек? "Орудие говорящее"?

Городской ремесленник — человек. У него есть право избирать и быть избранным, у него есть право платить налоги. И требовать отчёта об их использовании. Он член цеха. Который его защищает, под чей суд он попадает в первую очередь. Он член городского ополчения и, соответственно, может и обязан владеть и уметь пользоваться оружием. У него есть дом. Его собственный дом. "Мой дом — моя крепость".

У дворового слуги ничего этого нет.

В "Святой Руси" эта разница между горожанином и дворней — выражена ещё сильнее, чем в Европе. В усадьбах работают, как правило, вообще "не-люди" — рабы-холопы или должники-закупы. Они и рот-то открыть могут только с разрешения господина.

"Русская Правда" даёт лишь одно законное основание для ухода закупа с указанного ему заимодавцем места: обращение с жалобой на господина в княжеский суд. Во всех остальных случаях, если нет отягчающих обстоятельств — автоматический перевод в холопы.

— Я тут в село на денёк сбегал. Маменьку навестить, болеет она.

— Да? Ну, одевай ошейник.

А в городах на Руси — вече. Где каждый имеет право свободно ходить "куда похочет" и свободно говорить "чего похочет". Имеет право добиваться принятия своего решения даже силой кулака своего. И это не бунт, это — дискуссия. Вече собирается во всех русских городах. Во всех! В одних — регулярно, как основной орган управления. В других — временами, в критических ситуациях. А кроме того, во всех городах идут сходы "концов" — районов. Даже в княжеских, таких как Прикарпатский Галич, они забирают часть власти в городе себе.

Конечно, Новгородская республика — крайняя, извращённая форма народовластия. Это уже олигархия — 30-40 боярских родов полностью "закрывают" "вертикаль власти". Но и во всех сельских поселениях регулярно проходят сходы. Постоянный передел земли, раскладка податей, очерёдность исполнения повинностей, хозяйственные вопросы, семейное право, некоторые юридические... Вся Россия непрерывно митингует. Ругается, дерётся, соглашается, сама себя прощает... Вся. Кроме боярских усадеб. В усадьбах "а поговорить" — отсутствует. Там — воля владетеля, там не обсуждение, а исполнение.

Выдернуть хорошего, с устоявшейся репутацией, мастера из такой среды в какую-то недо-боярскую усадьбу... Да даже и не мастера...

В Москве в 21 в. сотня тысяч безработных. Ребята! Поехали в Хабаровский край. Землю дадим, работу, жильё, районный коэффициент, налоговые льготы... Не едут.

В какой-то американской фантастике, где перед героем стоит задача вывести свой народ из благоустроенных подводных куполов в морях Венеры на опасную и враждебную сушу, попалась мысль: люди способны на массовую миграцию только в двух случаях — или под угрозой явной и скорой гибели, или следуя фанатичной идее. Зарплаты, каких-нибудь профитов — в этом перечне нет.

Пожалуй, есть смысл поверить "нации эмигрантов".

Тем более, что и история Советского Союза служит тому подтверждением. Советская индустриализация — это совпадение двух стимулов: явной угрозы попасть под раскулачивание или умереть с голоду в деревне для крестьян, и сформировавшегося коммунистического фанатизма городской молодёжи.

Вот на этом и строились новые города. Включая взрывной рост самой Москвы. Пожалуй, последними случаями применения таких стимулов были города Тюмени и плотины Ангары. Пусть и в ослабленной форме, с поддержкой "примазина" — принципа материальной заинтересованности — они сработали. А вот позднее, например, на БАМе — уже нет.

Но советский народ — это люди, пережившие, хоть бы и косвенно, через родителей, родственников, знакомых несколько волн массовых перемещений. Войны, революции, коллективизация, индустриализация, урбанизация... Советский человек, в массе своей, был морально готов оставить свою "малую родину" и перебраться в другое место в своей "большой родине".

"Легки на подъём".

В 20 в. я встретил только одну старую, семидесятилетнюю женщину, которая сказала:

— А я дальше нашего райцентра не была. А зачем?

Здесь это "а зачем" — норма.

Да, каждый здешний крестьянин — новосёл. Бродяга, кочевник, переселенец. Набродь. Каждая весь, община переходит на новое место каждые 8-12 лет. Но — целиком общиной! "Всё своё ношу с собой". Даже кошек, вошек и тараканов переселенцы тащат в своих узлах. И на новом месте для них ничего существенного не меняется. Они — "всем миром". Они весь "свой мир" — тащат с собой. Как улитка — свою ракушку.

В найм идти надо не "миром", а поодиночке или малым коллективом. "Мобильность трудоспособного населения". Один из важнейших показателей организации общества.

В американском налоговом законодательстве есть норма: "из налогооблагаемой базы вычитаются расходы на проезд на собеседование при поиске работы. При условии, что дальность поездки более 100 миль". В моей России... Много ли попадалось людей, кто может съездить за полтораста вёрст, договориться там о месте работы, и потом каждый день ездить туда на службу? По нашим дорогам. Или быстренько и достаточно дёшево снять поблизости жильё? С нашим строительством.

Не нанять мне здесь мастера. Потому что поодиночке здесь не нанимаются. Не принято.

Найм командой, артелью? Да, это единственная реальная форма. С кучей туземных заморочек. Например — профессиональная. Артели бывают всего нескольких профессий: землекопы, плотники, возчики, каменщики... Гуртовщики — летом. Лесорубы — зимой. Гребцы — от ледохода до ледостава. Всё.

Ни кузнецы, ни скорняки, ни ювелиры, например, артелями не ходят. Соответственно, навыка найма у них нет. Кузнецу наняться на службу в боярскую усадьбу... Да они меня просто не поймут!

Человек нанимается на время. Типа: от Покрова до Пасхи. Тогда подённая оплата и... смотри выше Тургенева. Сдельная, сдельно-премиальная формы оплаты отсутствуют.

Найм бессрочный, который-то мне и нужен, в здешней реальной жизни переходит в "найм без ряда". Тогда, по "Русской Правде", вольный работник превращается в холопа. Это понимают и на это не пойдут.

Возможен не найм работника, а покупка товара.

Закажи, заплати, подожди, забери. Нормальный ремесленник работает не на рынок, а на заказ. С предоплатой и без возврата некондиции. "Кот в мешке" как эталон... Смотри выше Слепакова.

Факеншит! Да что я "велосипед изобретаю"! Есть же Ленинское "Империализм как высшая стадия..."! Перемещение производства к потребителю, "вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров" — это империализм. Осталось каких-нибудь семь столетий подождать. А до тех пор мастера будут сидеть там, где им удобнее, а не там где мне.

Сдвинуть этих людей с насиженного места, заставить сменить образ жизни, пойти в наёмники... Или — "смертной угрозой", или — фанатичной идеей. По Некрасову и его железной дороге:

"Труд этот, Ваня, был страшно громаден -

Не по плечу одному!

В мире есть царь: этот царь беспощаден,

Голод названье ему.

Он-то согнал сюда массы народные.

Многие — в страшной борьбе,

В жизни воззвав эти дебри бесплодные,

Гроб обрели здесь себе".

Так мне что — молится "о пришествии глада и мора"?! Чтобы наступила "смерть курной избе" нужно дождаться нового "Голодающего Поволжья"? Или самому устроить вариант "Голодомора"?! "Чем хуже — тем лучше" — главное правило прогресса человечества?!

Как-то мне это... обидно, что ли... За хомнутых сапиенсов.

Нет, потом-то, конечно, кто-нибудь умилится:

"Всё хорошо под сиянием лунным,