— Ты можешь отправиться рано утром. Но тогда надо будет очень спешить.
— Спасибо, вожак, — он направился к выходу, но остановился. — Тевос... — начал он неуверенно, — не знаю, насколько имею право предупреждать тебя, но... будь осторожен.
Тевосу не надо было объяснений. Он прекрасно знал, что в мыслях у князя.
— Разве я был неосторожен? — несколько отстраненно поинтересовался он.
— Ты знаешь, что никто не станет следить за тобой. Но твои отлучки говорят сами за себя. Кто-то может задуматься... Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Спасибо, — искренно поблагодарил вожак. — Я буду еще внимательней.
1 нуфамбира, Жанхот, столица Энгарна
Ялмари слушал неспешный рассказ Полада у него в кабинете, куда принесли и поздний ужин. Слушал, и кусок застревал в горле. Казалось, эта история о взбесившемся принце, который бросался на людей, дрался, рвал людей зубами, — это не о нем. О каком-то другом бедняге. Он помнил, как сражался с чудовищами, но осознать, что это были вовсе не чудовища, а люди, которые ему помогали, было очень тяжело.
— Я кого-нибудь убил? — он резким движением отодвинул тарелку. В дни пока он был под заклятием, пища казалась омерзительной, но и сейчас аппетит пропал. — Я помню, что до чьего-то горла все-таки добрался.
— Нет, — Полад сидел в кресле напротив. После напряженных дней, он очень устал: глаза и щеки ввалились. Отец вроде бы и не врал — Ялмари бы это почувствовал, — но что-то все равно скрывал.
— Кто знает о том, что я свихнулся?
— Знают твои спутники: Шрам, Герард, Свальд, — об этом Мардан явно поведал с большей охотой. — Двое последних те еще болтуны, так что неизвестно, что будет дальше. Рты, конечно, будем затыкать. И когда ты явишься народу, какие-то слухи умолкнут. Но я особо на это не рассчитываю. В хорошие-то времена о принце болтали много...
— Представляю, с каким удовольствием треплется обо всем Сорот, — Ялмари тоже откинулся на спинку. — Когда мы чуть не погибли в Капкане эйманов, он намекал, что я совсем не похож на короля Ллойда и его отец тоже так считает.
— Врет он, — Полад провел ладонью по бритому затылку. — Герцог не тот человек, который будет повиноваться опозорившей себя королеве или бастарду, поверь мне на слово. Чимин Сорот — законник до мозга костей. Если бы он заподозрил, что я причастен к смерти короля Ллойда, давно бы уже попытался меня убрать. Для него главное, чтобы все было пра-виль-но, — по слогам произнес он. — Но Чимин еще и болеет за страну. Поэтому, видя, что перемены идут ей на благо, предпочел убедить себя, что я в смерти короля невиновен, с королевой не сплю и из дворян наказываю только ооочень плохих мальчиков. Угадал только насчет последнего, да и то не совсем. Потому что я наказываю всех, кто мне мешает. Но в любом случае герцог Баит мне нужен сейчас. Я отправил его в Сальман — не сегодня-завтра там начнется война. Вот почему я не знаю, как оттащить Герарда от принцессы. Если с единственным сыном что-то случится, вряд ли Сорот будет так же спокоен, как сейчас. А мне перед войной только бунта Чимина не хватает. Остальное мы уже получили в полном объеме. Мы уже собирали Большой совет. Кажется, придется собрать его еще раз. Надо же, чтобы аристократы всерьез обеспокоились о будущем страны и всерьез поверили, будто они что-то здесь решают.
— В общем, Герарду придется идти со мной в храм Судьбы, — подвел итог Ялмари, нервно постукивая вилкой о край тарелки.
— Не обязательно, — возразил Полад. — Война вот-вот начнется. Отправлю его с отцом в армию. Вдруг нам повезло, и он от отца хоть полководческий талант унаследовал. Чимин неплохо воевал двадцать лет назад.
— Вдруг нам повезет и в каком-нибудь сражении... — подхватил Ялмари.
— Знаешь же: не произноси вслух то, чего желаешь больше всего, — прервал телохранитель королевы.
— Ты раньше не верил в приметы.
— После всего, что произошло, во многое поверишь.
Они немного помолчали, а потом Ялмари задал вопрос, который беспокоил его:
— Я так понял, мама не знает о том, что со мной было. А Илкер знает?
— Знает, — в полумраке было заметно, как помрачнел Полад. — К тому же она тебя видела.
— И... как она восприняла? — спросил осторожно. Он, конечно, не верил, что жена бросит его из-за того, что на него наложили заклятие, но на сердце было как-то тревожно.
— Она... хорошо восприняла. У тебя замечательная жена. Кое-что случилось, пока тебя не было, и мне, по-хорошему, надо перед тобой покаяться. Не знаю, простишь ли ты меня. Но она просила ничего тебе не рассказывать. Хочет сама с тобой поговорить.
— А она...
— Ждет тебя в спальне. Я решил, что эта неугомонная девушка должна быть поближе ко мне, так что последний месяц она живет во дворце. Оборудовали для семьи принца апартаменты, на случай если вы надумаете погостить...
— Так она здесь? — Ялмари вскочил.
— Ой-ой-ой, — рассмеялся Полад. — Как заспешил. Ладно, иди. О чем не договорили, завтра договорим.
— Спасибо, — он выскочил в коридор.
Вряд ли будет сложно найти эти апартаменты. Наверняка они где-то на верхнем этаже, также как спальня королевы. Там, куда слугам после заката вход запрещен.
...Илкер сидела на кровати и нервно теребила тесемки ночной рубашки. Все напоминало ночь после венчания: она одна в спальне на огромной кровати в ожидании мужа. И все было по-другому. Другой дворец, другая кровать, и она сама — другая... Если в тот день она всего лишь волновалась, то сейчас было страшно, и она ничего не могла с этим поделать.
Ялмари влетел вихрем, прижал к себе, целуя лоб, глаза, щеки, губы, губы, губы... Затем вдыхал запах ее волос, чуть покачивая девушку на руках, будто маленького ребенка.
— Неужели я добрался до тебя? — наконец вымолвил он и рассмеялся. Она тоже смеялась, нежно прикасаясь к нему, словно заново узнавая. — Как ты без меня?
— Я... — девушка запнулась, — хорошо, — Полад сдержал обещание и ничего ему не сообщил. Может, зря она попросила об этом? — Лучше... ты расскажи о своих приключениях.
— Прямо сейчас? — он лукаво взглянул на нее.
— Да, — уверенно подтвердила она, — прямо сейчас, — это даст ей еще отсрочку. Может, тогда будет не так страшно...
— Хорошо, — с сожалением покорился он. — Только коротко, ладно?
Наверно, еще ни разу она не слушала его так внимательно. Ловила каждое слово. И спрашивала, спрашивала, спрашивала. Но он сломался уже через четверть часа.
— Если я буду отвечать на твои вопросы, мы целую неделю будем разговаривать, — хохотнул он и стянул с себя рубашку. — Потом. У нас еще будет время. Сними это, пожалуйста, — он потянул за тесемки.
Но Илкер вцепилась в них так, точно от этого зависела ее жизнь.
— Нет!
Он удивился.
— Это что? Какой-то церковный обет? Рубашка под горлышко, длинные рукава... Ты обещала носить это, не снимая, пока не окончится война?
Девушка улыбнулась, лукаво прищурилась:
— Ты давно не был в Жанхоте. Теперь все благочестивые жены носят такие. Снимать нельзя. Я тоже попробовала, — а сердце стучит быстро-быстро. Сейчас выпорхнет из груди и улетит. Или разорвется от ужаса.
Он замер, потом с преувеличенной серьезностью кивнул.
— Ладно, — снова обнял ее. — Как скажешь, — произнес вкрадчиво на ухо, от чего по спине побежали мурашки. Губы не торопясь проделали путь от виска к шее, и она успокоилась. И обо всем забыла, отвечая на его поцелуи.
" — Что ты готова отдать любимому? — Всю себя..." Илкер не была на свадьбе у оборотней, только слышала рассказы Ялмари, но сейчас показалось, будто какая-то ее часть стоит там, у костра за околицей. А другая ее часть бесстыдно упивается его прикосновениями. Так скрипичные струны вздрагивают и устремляются навстречу смычку, чтобы засмеяться от счастья (ты вернулся наконец?), заплакать от тоски (почему тебя не было так долго?). Чтобы ответить на его прикосновение своим, так что он уже не сможет оторваться — сил не хватит...
...Когда раздался треск ткани, девушка не сразу сообразила что это. Но когда руки и губы любимого исчезли, когда озноб прошел по коже от этой внезапной пустоты, она открыла глаза и сердце остановилось. Случилось то, чего она так мечтала избежать хотя бы сегодня.
Ялмари остекленевшим взглядом смотрел на шрамы, изуродовавшие левое плечо и верхнюю часть груди. На лице был только откровенный ужас. Сбылись самые страшные ее ожидания.
— О Господи, — выдохнул он хрипло и отвернулся, обхватив себя руками. Спина напряглась.
Вот и все. Она натянула разорванную рубашку обратно на плечи. Сжала ткань в кулак. И сама сжалась в комок. Хотелось бежать отсюда, куда глаза глядят. Но чтобы добраться до платья надо преодолеть три трости до комнатки, где оно теперь висело, а ноги вдруг стали слабыми. Шаг сделает — и упадет. Да и не наденет она его без помощи горничной — оно на спине шнуруется.
Только бы, не расплакаться. Потому что хуже его ужаса — лишь его жалость. Он не должен быть с ней из жалости.
— Господи, да ведь ты меня боишься... — Ялмари сжал виски. Потом быстро повернулся, зашептал горячо, как в бреду. — Илкер, прости меня. Я чудовище, я знаю. Если ты уйдешь, я пойму, но... — он задохнулся. — Господи, я чуть не убил тебя! — он снова отвернулся. — Я ведь знал, что не должен был...
Илкер не выдержала и разрыдалась. Перебралась к нему, обняла сзади, прижалась щекой к спине.
— Нет, нет! Ты должен был. Я не боюсь тебя. Ты ведь не виноват. Я сама виновата! Меня Полад предупреждал, а я упрямая. Я не боюсь тебя. Я только боялась, что это очень некрасиво. Что тебя это оттолкнет. Что я тебе разонравлюсь, а бросить ты меня не сможешь...
— Илкер, — он повернулся к ней. — Илкер, как ты могла подумать? — он снова взял ее на колени, всмотрелся, поцеловал ее веки. — Я не человек. Я люблю тебя. Тебя, — повторил он настойчиво. — Не твое тело, не твое лицо, не твои волосы. Тебя. Как бы сильно ты не изменилась... — он недоговорил, только спросил еле слышно: — Ты ведь понимаешь?
— Да, — заверила она. — Теперь да, — и скользнула губами по его плечу.
...Они исступленно ласкали друг друга, так, будто это была последняя их ночь. И говорили взахлеб о страхах, любви, надеждах. И снова ласкались. И снова говорили...
Когда девушка уснула на его плече, он пробормотал еле слышно:
— Я не смогу жить без тебя.
И она тут же в испуге вздрогнула.
— Никогда, никогда не говори так! — запротестовала отчаянно. — Ты должен жить даже без меня.
— Я не смогу, — просто сказал он и, прерывая дальнейшие возражения, поцеловал ее. — Спи, родная. Я тебя замучил сегодня.
— Никогда не говори так, — все-таки повторила она, погружаясь в сон.
2 нуфамбира, Жанхот
"Неприятный тип", — Гарое едва удержался, чтобы не скривиться, и демонстративно уставился поверх бритого затылка сидевшего напротив него человека.
Дело было не в том, что собеседник не блистал красотой, что глубокие морщины уже пролегли возле губ, а щеки запали, так что нос торчал горой. И этот острый взгляд, будто изучающий содержимое его желудка, он бы простил. Но зачем же так показательно унижать того, кто к тебе приходит? Особенно если посетитель отчаянно в тебе нуждается. Если бы Полад хоть на геру был действительно так хорош, как о нем рассказывали леди Люп или папаша Улм, он бы так себя не вел.
Человек за столом напротив гадко ухмыльнулся.
— Знаете, что мне о вас докладывали, господин Кеворк? Вы позволите называть вас так или предпочитаете церковное имя — отец Гарое?
— Да, вы можете называть меня господином Кеворком, — четко, почти по военному, откликнулся Гарое, все так же глядя поверх головы Полада. — Нет, я не знаю, что вам обо мне докладывали.
Полад взял перо и покрутил в пальцах. Теперь его взгляд исследовал инструмент для письма так же ревностно, как мгновение назад рассматривал Гарое. Лишь изредка телохранитель королевы бросал взгляд на священника, словно из лука выстреливал. Наверняка пытался застать Гарое врасплох. Чтобы не потерять самообладание, мужчина перечислял внутри себя детали интерьера: шесть больших окон, три на южную террасу и три на лестницу, по ней можно спуститься к фонтану; много золота и цветной эмали — слишком много даже в глазах рябит; стол тяжеловат для такой обстановки — сюда бы что-нибудь изящное...
— Мне доложили, что вы загадочный человек. Не поймешь, что от вас ожидать. По вашему мнению, на кого вы больше похожи: на отца, мать или старших братьев? — изучает перо, точно в нем есть какой-то секрет, как у шкатулки.
— На отца Далфона, — Гарое вскинул подбородок.
Полад лишь добродушно рассмеялся, откладывая перо в сторону.
— Я надеялся, что вы это скажете, — заметил он. — Хотя этот священник тоже был загадкой, но одно несомненно: он был честен. А вы честны, господин Кеворк?
— Достаточно честен, чтобы не шпионить ни для вас, ни для кого-нибудь другого, — вся эта прелюдия с игрой в гляделки, рассматриванием пера, была рассчитана именно на это: Гарое потеряет контроль и скажет то, что думает. Полад своего добился: священника прорвало, и остановиться он уже не мог.
— Достойно. Хотя возникает вопрос: вы считаете, что ее высочество леди Илкер или сударь Улм, с которыми вы познакомились, недостаточно честны? — Гарое собрался оправдываться, но Полад прервал его. — Не надо отвечать. Я только замечу, что не все так однозначно. Бывают моменты, когда то, что вы считаете бесчестным, необходимо для спасения многих людей или восстановления справедливости. Но вы не доверяете лично мне и не желаете мне служить. Я уважаю вашу откровенность. Кстати, леди Илкер, рассказала мне, какую роль вы сыграли в деле о загадочных смертях в монастыре Наемы. Я благодарен вам за то, что спасли ее высочество. Поэтому действительно хочу вам помочь, верите вы мне или нет. Каким вы видите свое будущее?
— Я его не вижу, — скривился Гарое.
— А что бы вы сделали, если бы я не пригласил вас в Жанхот?
— Послал бы просьбу о переводе в другую церковь Верховному священнику, поехал бы к родителям и ждал там ответ.
— Ждали бы, не веря, что ответ придет, терпели насмешки от старших братьев и отца, назойливую заботливость матери, необходимость выпрашивать средства на самое необходимое...
— А вы хотите, чтобы я пошел землю копать?
— В этом есть что-то предосудительное, по-вашему? — опять развеселился Полад. — Мне хочется узнать: кем бы вы стали, если бы не сдали экзамен на священника?
Повисла долгая пауза. Гарое не знал, что сказать, а Полад терпеливо ожидал, когда он что-нибудь произнесет.
— У меня такое ощущение, что я на исповеди, — недовольно буркнул священник. — Я никогда не видел себя ни в чем более. Я выбрал этот путь по велению сердца, и он мне нравился... — он запнулся, сообразив, что невольно сообщил об этом в прошедшем времени, поэтому сразу поправился. — Нравится. Мне нравится быть младшим священником в деревенской церкви, и ничто другое мне неинтересно.
