— Ты уверен, что сейчас тебя ведет дар оборотня, а не твое упрямство, — поинтересовался Балор, потирая раненое плечо.
— Илкер не должна попасть в проклятый город, — отрезал принц.
— Это ты так решил? — к ним подошла Люне. Она постаралась смягчить вопрос. — Ты ведешь нас на верную гибель, — добавила она уже серьезней. — На западе даже не степь — бесплодная глинистая пустошь. Я еще ни разу не слышала, чтобы кто-то пересекал ее. Нам не хватит воды. А если мы пойдем точно на юг — доберемся до леса и воды через два-три дня.
— Илкер не пойдет со мной в проклятый город, — Ялмари не повышал голос. — Если мы поторопимся, путь на запад не будет намного длиннее. Самое большее на день. Идемте.
Он порадовался, что остальные не слышали дискуссию. Ему сейчас только не хватало выслушивать замечания Герарда.
Первые несколько часов они шли довольно быстро, но вскоре, как и предупреждала Люне, трава поредела, превратилась в редкие островки, а ступни почти полностью погрузились в красноватую пыль.
— Шереш, — пробормотал Сорот откуда-то сзади, — да тут как по снегу идти. Что это за дрянь?
— Она безопасна, — подбодрила его Люне. — Вернее, она опасна только в дождь. Представить не могу, что тут будет твориться, если пройдет ливень.
— На небе ни облачка, — хмуро сообщил принц.
— Погода быстро меняется, — возразил Шрам.
— А тут идти удобнее, — вступила Бисера.
Она шла поодаль, там, где росли редкие кустики травы. Земля у нее под ногами была тверже и светлее.
— Петлять не будем, — сообщил Ялмари, но теперь выбирал дорогу так, чтобы она шла по траве.
Но большая часть пути проходила по ржавой пыли. Идти по ней было тяжело. Люне была права: путь на запад займет больше времени. Он поймал взгляд Илкер. Девушка смотрела тревожно и виновато. Выдержит ли она такую дорогу?
20 дисамбира, Западный Энгарн
— А ну стой!
Вроде бы Шела и ожидал окрика, а все равно вздрогнул. Но так даже убедительней.
— Встань!
Он поднялся из травы. Голова втянута в плечи. Он очень боится. На вилланский кафтан из прочного сукна налипли травинки. Но он чистый, не рваный, а по вороту рубахи, торчавшей из-под него, вышивка есть. Они должны это заметить издалека.
— Руки в стороны, ладони разжать, — командовали из леса.
Он выполнил указания, все так же сутулясь и чуть ли не зажмурившись.
— Ты один?
— Один, господин хороший... — униженно сообщил Шела.
Только тогда они вышли из укрытия. Кашшафцы, чтоб у них понос начался. Четверо. Судя по манерам, рядовые. Ну, может, один десятник. Но так, мелкая сошка. Хотя с голодухи и червяк за карасика сойдет.
Такая война Шеле нравилась. Это тебе не месиво, когда боишься по своему рубануть — так плывет в глазах от пота, крови и усталости. Так гораздо интереснее. Как игра в охотника и лисицу. И эти разбойники еще не знают, кто здесь лисица.
Он терпеливо ждал, когда они подойдут ближе. Окружили, рассматривают.
— И что ты делаешь, мужик? — спрашивают вкрадчиво. Обычно после такого бьют. Шела быстро прикрыл живот.
— А чего я? — лепетал он. — Я ничего. Я тут... хворост собираю.
— И где ж твой хворост? — быстрым движением самый молодой хватает его за шкирку, поднимает вверх, так что рубаха трещит и душит. — Врешь, скотина. Зерно прятал?
— Что вы, господин хороший, какое зерно? — испуганно и хрипло из-за сдавленного горла, оправдывался он. — Да ведь все забрали. До зернышка забрали. Дом и тот спалили...
— Врешь, падла! — его со всего маха бьют в живот.
Шела быстро подгибает ноги, солдат, от неожиданности выпускает его, и "виллан" падает в траву. Она мокрая и холодная зараза. А над ним уже поют стрелы. Почти одновременно. И четыре тела падают рядом, он еле увернулся, чтобы не придавили. Четко. Даже шереша помянуть не успели. Выждав еще немного, поднимается с земли. Его товарищи тоже выходят из леса.
— Получилось ведь, — он будто еще не верит, что получилось. — А все-таки рискуешь ты, паря. Ну, раз сработало, ну, два. А дальше-то что? Однажды ведь сразу выстрелят — и хана.
— Не выстрелят, — Шела быстро обыскивал солдат. Деньги у них вряд ли будут, а вот оружие пригодится. — Главное, чтобы никто не ушел, да не сказал, о нашей выдумке. А им же зерно найти надо, так что стрелять сразу не будут.
— Сапоги эвон какие хорошие, — десятник стянул их. "Труп" шевельнулся и застонал. Быстрый удар кинжалом, и он затих. — Вишь ты, — поразился солдат. — Живучий какой.
Шела выпрямился, закинул за спину добытый лук и меч. И тут его снова накрыло.
Он летел над лесом. Очень низко, почти задевая ветви деревьев. А внизу торопясь и ругаясь, бежали кашшафцы. У них тут кони недалеко. Вот сейчас добегут и...
— ... ястреб опять летает. Словно шпионит. Эй, паря, ты чего?
Шела рванул к спрятанным неподалеку лошадям, выкрикнув на ходу:
— Их было больше. Если донесут...
Если донесут, их отряду несладко придется. Кто его знает, сколько здесь кашшафцев. Может, целая рота.
Его товарищи не очень хорошо поняли, что происходит, но за последние дни они привыкли доверять его чутью. Они тоже вскочили в седло, но отстали, следуя за Шелой. А он скакал, прижимаясь к хребту лошадки и шепча, как молитву:
— Давай, родная, аккуратненько давай...
А внутри видел иное: враги почти добрались до лошадей. Еще две трости... одна. Он смотрел на них сверху, с ветки дерева. У одного из кашшафцев какая-то заминка с подпругой. Он снова соскакивает на землю, поправляет. Остальные ждут. Они не знают, что их преследуют...
Тут же настораживаются, прислушиваются... Ну да, когда по лесу скачут кони — это издалека слышно. Волнение. Ударяют шпорами по бокам. Только с места в карьер не получится. А значит, есть еще чуть-чуть времени.
Лес расступается. Уходить поздно. Они разворачивают лошадей навстречу. Но энгарнцы налетают вихрем. Пленных они не берут — этим "волки" занимаются. Поэтому все заканчивается быстро. Один дает деру, но десятник не сплоховал: тот же кинжал блеснул в свете пасмурного дня, и человек свалился, запутавшись ногами в стременах. Спасибо это "барсы" были, панцирь "дракона" кинжал бы не пробил. Шела хватает вражескую лошадь под уздцы, переводит дух.
— Обыщем? — десятник ожидает команду Шелы, хотя он рядовой. Все с почтением относятся к его дару. Не в первый раз он вот так им помогает.
У Шелы раскалывается голова. Он поднимает взгляд к ветке, на которой сидит ястреб.
— Опять эта птица, — Зефан передергивает плечами. — Признайся уж, что это твой дружок.
Если бы он признался, им бы стало легче. Но он ничего, решительно ничего не помнит. Одно он может заявить с уверенностью:
— Он нам не враг.
И люди облегченно переводят дух. Люди? А он сам-то кто?
— Обыскивать некогда, — медленно сообщает он. — Берем лошадей и возвращаемся к отряду, — тут же понимает, что как-то уж он слишком раскомандовался, поэтому извиняющимся тоном добавляет: — Так, десятник?
— Так, — соглашается он.
Обратный путь они проделали быстро. И Шела размышлял: как такое получается? Видеть сразу и глазами человека, и глазами птицы. И что это вообще за помешательство такое? Или все-таки магия?
Группами по пять-десять человек они каждый день рассеивались по лесам. В основном разведывали, где находятся кашшафцы. Если находили отряд или роту, сообщали выше. Сами нападали только вот на такие небольшие группки. Шела еще придумал, как их выманивать. Прослышал, что они вилланов, что не ушли, по лесам разыскивают, и сам в виллана переоделся. Так и ловили их на живца. Пока успешно. И не потому, что везло, вовсе не потому. На него все чаще "накатывало", а с поддержкой "с неба" намного легче воевать. И интереснее. Знать бы только, что вообще творится...
Шела быстро переоделся. Хорошо, что у них не так холодно, как на Гучине. Снег не идет. Но все равно воевать прохладно и, что еще хуже, сыро. Одежда почти не высыхает. Вот и сейчас натянул все полусырое и поплелся к костру, только там тоже желающих немало погреться.
— Давай свой разожжем, — предложил десятник. Шела покорно поплелся за сырыми дровами. Как напророчил ведь. Хворост он в лесу собирал.
Уже сидя возле чадящего и с трудом разгорающегося костра, он уснул.
— Вам не жарко, так близко у огня? Может, вина? — подавая бокал, Катрис наклоняется так близко, что он чувствует тонкий аромат яблочной воды, которой она умывалась. Какой запах! Так и хочется откусить кусочек.
Он прочищает горло и берет из ее руки бокал.
— Благодарю.
Она близко. Он рассматривает нижнюю шелковую рубашку, отделанную золотой нитью, и заглядывает в более открытое, чем обычно, декольте. Там тоже яблочки. Что она вообще сегодня делает? Он за ней с первой встречи ухаживал и всегда натыкался на холодный отпор. После очередной попытки ему было сказано: "Мне не нравятся такие мужчины, как ты" и "Давай останемся друзьями".
Шела отодвигается. Не очень хорошо получается, сидя в кресле. А если он встанет, то придется оттолкнуть девушку.
— Что там наши отцы? — он делает большой глоток вина, быстро проглатывает. Сосредоточенно рассматривает дальний угол комнаты.
— Беседуют, — она пожимает плечами. Платье, будто плохо стянутое шнуровкой сползает с плеча.
Он не отрываясь, следит за этим. Да что такое? С трудом переводит взгляд на ее лицо. И повторяет вопрос вслух.
Катрис зарделась, смущенно спрятала взгляд.
— Я... хотела развлечь вас. Мне показалось, вы скучаете...
Он все-таки сбегает к окну, чуть касаясь девушки, когда проходит мимо. Там, справившись с чувствами, снова настойчиво спрашивает:
— Катрис, что случилось?
Теперь она побледнела, поджала губы. Потом быстро пролепетала:
— Простите, — и рванулась вон, но он преградил ей дорогу.
— Мы ведь друзья, Катрис. И давно перешли на "ты". Расскажи... — он запнулся на полуслове, потому что догадался. — Твой отец не может оплатить вексель? И продает тебя? — тон его стал жестким.
— Как ты смеешь! — теперь она пылала гневом, и он узнавал ту девушку, с которой общался уже почти два года: красивую, но строгую.
Конечно, ей нужен более серьезный мужчина. И более аристократичный. Ее отец — маркиз, хотя и без поместья. А теперь, выясняется, что и без денег.
— Извини, — тут же покаялся он. — Расскажи, что случилось. Не нужно использовать... уловки!
— А что я должна сказать? — она начала громко, но затем осеклась и перешла на горячий шепот. — Что я должна сказать? Что если твой отец не будет снисходителен, то мою сестру выдадут замуж за семидесятилетнего старика?
— Ей всего четырнадцать! — ужаснулся Шела.
— А меня этот "жених" считает старой, — она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. — И ты меня осуждаешь?
— Тебя — нет, — твердо ответил он. — Но ты уверена, что если выйдешь за меня замуж, твоя сестра будет в безопасности? Даже если мы простим этот долг, кто даст гарантию, что эта история не повторится? Что твой отец снова не подпишет какой-нибудь вексель и не расплатится дочерью?
Она словно не слышала.
— Замуж? — тихо переспросила она.
— Катрис, давай сделаем так. Я спрошу у отца. И ты подумай, что тут можно сделать. Я напишу тебе или приду сам.
Он говорил, а сам точно смотрел в окно кабинета, где Авиел беседовал с маркизом ми Невай. Собеседники заметили его.
— Надо же... сокол в городе, — удивился маркиз.
— Ястреб, — поправил отец. — Знаете что, я приду через два дня. Обдумаю все, и дам вам знать...
Отец понял его сигнал. Это хорошо.
— Так и сделаем. Не волнуйся, все будет хорошо, — заверил он Катрис.
Девушка взирала на него, как на энгарнского святого, который одним движением руки угасил лесной пожар. Но Шела не был святым, поэтому наклонился и поцеловал ее. Жадно и требовательно. Кто его знает, что будет дальше. Ее щедрым предложением он не воспользовался, так урвать хоть поцелуй. Он отпустил Катрис и поспешил выйти, не обращая внимания на тоску, которой вновь наполнились ее глаза.
"Дурак! — ругал он себя, выходя из дома с отцом. — Не надо было торопиться, не надо. Не торопился бы, может, и полюбила бы меня, как спасителя. А теперь решит, что я все-таки воспользоваться ее беспомощным положением... Урвать он захотел, придурок..."
— Эй, паря, — его потрепали по плечу, и он сбросил дрему. — Устал, что ль? Так прилег бы, пока время есть.
В сырой палатке, продуваемой ветрами? Нет уж, спасибо.
— Я здесь посижу, — возразил он десятнику.
— Чаю дать?
— Ага, — он принял кружку с ароматным напитком. Сейчас бы вина, но у них тоже с продуктами не густо. Одна радость — у кашшафцев хуже. Это очень настроение поднимало.
— Страшно становится, когда ты вот так с открытыми глазами сидишь, а как будто спишь, — десятник подсел ближе и забормотал в ухо, чтобы другие не слышали. — Ты не болен?
— Нет, — заверил Шела.
— Тогда бы хоть к священнику, что ль, сходил...
— Надо бы, — кивнул он.
— Ребята, живем! — к ним подсел Зефан. — Глядите, чего получил, — он швырнул десятнику бутыль, Шеле мешочек, в котором на ощупь были сухари, а сам держал краюху хлеба. — Еще сыру круг дали, — заявил он.
— Это кто ж дал? — десятник уже распечатал бутыль и, прежде чем глотнуть из нее, поднес к носу. — Еха! Граппа. Эт мы будем беречь. Для сугреву. Щас по глоточку и все. А с чего это так расщедрились?
