Немного помогало то, что Ромашкин не отлипал от Афиногеновой, и профессорша решила, парень тянется к знаниям, хоть и слабачок. Аполлон тем временем не снижал накала ухаживаний, стихотворствуя и выкраивая из скудных денег суммочки на цветы. Даже похудел, хотя и так считался одним из самых тощих в группе.
— Почему ты не любишь Зилю Хабибовну? — спросила как-то Лена друга.
— Харибдовну-то? — усмехнулся Аполлон. — Ты в курсе, почему у неё такая кликуха?
— Ну, созвучие, предмет опять же. — Девушка пожала плечами.
— Это полбеды. Главное, её экзамены сдают далеко не все. Попадают между Сциллой и Харибдой.
Ленка сочла, что у её парня проблемы с профессоршей и её дисциплиной, и решила всячески ему помогать. Вот почему однажды после занятий, по дороге домой муза заявила Аполлону:
— Завтра вечером идём к Зиле Хабибовне.
— На корм? — по-деловому спросил парень.
— Очень смешно, ага. — Ленка поморщилась. — Она будет ждать меня дома. Я выпросила несколько книжек, раз уж она ими хвасталась. Курсач-то писать надо.
— Хм, а из интернета выкачать нужную инфу нельзя? — Аполлон смотрел на весеннюю улицу и мечтал о совместной с Ленкой прогулке в парке.
— У Зили Хабибовны есть старинные и редкие книги. Я обещала, что и ты будешь.
Парень остановился, насмешливо глядя на подругу:
— Не ври, коварная! Ты спросила, можно ли привести агнца на заклание.
— Ну, почти. — Девушка нахмурилась. — Скоро сессия, цени возможность продемонстрировать своей любимой учительнице трудолюбие.
— Спасибо, только я завтра того... занят, — попробовал дезертировать Аполлон.
Лена насторожилась:
— Чем это?! Ты же меня только утром в кино звал!
— Э... Мне мама эсэмэску скинула, надо будет шкафы двигать.
— Врун! Насквозь тебя вижу. — Девушка надула губки. — Для тебя старалась, кстати. Не ценишь ты меня. И не лезь обниматься, дурень!..
Дурню пришлось согласиться на поход в логово чудовища.
Весна била разум наповал, снося молодые крыши и заставляя совершать сильные поступки. Ленка по-прежнему держала Аполлона на расстоянии, а он, тайно готовясь вылететь из университета из-за Греции, страстно желал перевести отношения с подругой в новую фазу.
На следующий вечер парочка прибыла к дверям профессорской квартиры.
— Смотри, не назови Зилю Хабибовну этим дурацким прозвищем, — прошипела Лена, когда Аполлон нажал дрожащим пальцем кнопку звонка.
— Сцилл... — начал переспрашивать парень, но захрустел ключ в замке, дверь приоткрылась, и поверх цепочки сверкнул стальной взгляд Харибдовны.
— А, это вы, Леночка! Здравствуйте, — проговорила с хрипотцой преподавательница.
Дверь захлопнулась, хозяйка сняла цепочку и снова отворила.
— Заходите, Леночка. Ну, и вы, Одуванчиков, не стойте колоссом Родосским.
При этом взгляд профессорши застыл, она, не мигая, принялась сверлить им бедолагу, и тот подумал, есть в этом взоре нечто змеиное. Пауза затянулась.
— Добрый вечер, Зиля Хабибовна, — проговорил наконец Аполлон, входя после подруги в просторную прихожую. — Только Ромашкины мы...
Хитрец взял тон крестьянского недотёпы, и профессорша смягчилась.
— Извините, — сказала она, хоть и без особого раскаянья. — Разувайтесь, Леночка, вот тапочки.
Парень и девушка осмотрелись. Паркетный пол, старые бежевые обои на стенах, высокие потолки, рогатая люстра с помутневшими от времени стекляшками. Шкаф и комод явно старше хозяйки. Маска, вырезанная из чёрного дерева.
Отчётливый библиотечный запах смешался с кондитерским, почему-то кажущимся лишним.
Гости разулись, оставили сумки у входа, проследовали из прихожей в гостиную. Здесь все стены были заставлены книжными шкафами, в центре — круглый стол с задвинутыми под него стульями.
— Располагайтесь, — пригласила Зиля Хабибовна, и студенты расселись на мягкие антикварные стулья.
Аполлону мгновенно вспомнился гарнитур генеральши Поповой.
«Проверить бы бритвой», — подумал парень, елозя на произведении мебельного искусства.
Хозяйка тоже присела, сложила на столе сухонькие руки домиком.
— Итак, вас интересуют литературные источники по городам-государствам второго века до нашей эры, как я помню? — спросила она, не отрывая взгляда от Лены.
— Да.
— Великолепно, — неизвестно чему обрадовалась Харибдовна. — Нужные вам полки — прямо за моей спиной. Если у вас чистые руки, то можете начинать.
Девушка показала ладошки, профессорша удовлетворённо кивнула. На Аполлона она зыркнула так, что сразу стало ясно: ему лучше засунуть руки в карманы и не вынимать их вовсе.
— Отлично. Леночка, я вам честно скажу: мне много лет, а время сейчас такое... Никто не хочет оставаться на кафедре. Я посмотрела, как вы учитесь у меня и у коллег, полистала ваши работы, сданные в прошлом семестре. Зрело и минимум заимствования из всемирной сети... — Харибдовна строго скосилась на Аполлона, хмыкнувшего при упоминании интернета — сокровищницы готовых рефератов.
Парень сделал скучную морду лица, а сам подумал, что присутствует при откровенной вербовке, и не ровен час историчка охмурит Леночку. Девушка тоже сообразила, куда клонит Зиля Хабибовна, открыла было рот, но преподавательница пресекла попытку встрять в свой монолог:
— Не перебивайте, пожалуйста. У вас есть все задатки для научной и педагогической деятельности. Да, мало платят, но вы найдёте себе отличного добытчика... если уже не нашли. — Сцилла бросила быстрый взгляд на Ромашкина. — Подумайте, Леночка, какие перспективы откроются перед вами: поездки по миру, летние раскопки... Зря улыбаетесь.
Хозяйка вспорхнула со стула легко, словно бы сбросила лет сорок, и подскочила к единственному серванту в комнате. Открыла стеклянные дверцы, достала коробку из-под чайника. Поставила на стол, откинула крышку, вынула пыльное тряпьё и бережно, будто главную мировую ценность, вытащила на свет какую-то штуковину, обёрнутую в ветошь.
Лена и Аполлон следили за аккуратными движениями Харибдовны, а она не умолкала:
— Раскопки — занятие романтическое, иногда сопряжённое с потусторонним. А уж если дело пахнет нелегальной добычей и хранением... Криминальным шлейфом... — Сухонькие руки преподавательницы ловко разворачивали предмет, но вдруг замерли. — О том, что увидите и услышите — ни слова! Когда-нибудь я расскажу вам, Леночка, как попала ко мне эта вещица. Очень древняя, а как сохранилась...
Последний покров — шёлковый платок — упал на стол, и перед взглядами студентов предстала почти ровная грязно-бурая чаша из обожжённой глины. Мутное, некогда глянцевое покрытие испещряли множественные трещины, по кайме шёл невнятный узор, который вообще невозможно было разобрать. В общем, ничего интересного. «Если ради таких черепков Ленку зовут на кафедру, то я ничего не понимаю», — решил Аполлон.
Сцилла Харибдовна посмотрела по-змеиному сначала на разочарованную физиономию парня, потом намного мягче на озадаченное личико Ленки и прямо-таки величественно усмехнулась:
— Это жертвенная чаша, скорее всего, из храма Артемиды. Относится к временам, когда практиковались обильные жертвы, в том числе человеческие.
— Но как она оказалась здесь? — прошептала Ленка.
— Я же говорю, длинная запутанная история. Как-нибудь потом. Важно другое. Перед вами — настоящая древность. — Теперь на чашу уставился и Аполлон, что неожиданно привело Зилю Хабибовну в хорошее расположение духа. — Ладно, надо бы чайку попить. Начинайте подбирать книги, а я скоро буду. И затем, возможно, покажу вам такое, от чего дух захватит...
Оставшись наедине, студенты долго смотрели друг на друга и слушали, как гремит на кухне посудой хозяйка квартиры.
— Ну, и как тебе предложение? — спросила Ленка.
— Мне никто предложений не делал. — Аполлон скорчил рожу. — Это я у тебя хочу узнать, как тебе вся эта шняга.
Девушка поставила локти на стол и положила голову на скрещённые пальцы.
— Откровенно говоря, я о чём-то подобном задумывалась...
Парень не хотел отдавать подругу в лапы Харибдовны. Что-то ему подсказывало: добра ему от такого союза будет примерно, как от курения. Аполлон встал из-за стола, подошёл к бурой чаше.
— О чём-то подобном, значит? — Он подхватил древний артефакт небрежно, словно дешёвую китайскую подделку. — Будешь в архивах чахнуть и в земле рыться. Ради вот таких облезлых черепков.
Студент Ромашкин подкинул чашу к потолку. Она сделала три оборота и угодила точно в руки хулигана.
— Поставь на место, дурак! — прошипела, вскакивая и косясь на дверь, Ленка. — Рассыплется же!
Аполлона посетила гениальная мысль:
— Поцелуешь — поставлю!
Девушка подступила к парню вплотную, прошептала, гневно буравя его взглядом прекрасных глаз:
— Я тебя так поцелую, мать родная не узнает...
— Правильно, родителям рассказывать незачем, — продолжил дурачиться остряк и отступил от подруги, пряча жертвенную чашу за спину.
Ленка неожиданно быстро догнала Аполлона и будто бы с целью обнять протянула руку, ловко вцепилась в артефакт, выхватила его и отскочила назад. Удивлённый прытью девушки парень недолго пребывал в растерянности. Он потянулся за чашей, зацепился пальцами за край. Бесценной реликвии грозила смерть через разламывание.
Аполлон Ромашкин стал пятиться. Ленка, боясь сломать вещь, засеменила за парнем, но чашу не отпускала. Студенты обогнули стол, и тут один из пальцев девушки скользнул по зазубренному глиняному краешку.
— Ай! — Ленка отдёрнула руку от артефакта. Алая капелька, как при замедленной съёмке, взлетела по дуге и, плюхнувшись, разбилась о дно чаши, о самую середину.
Девушка сунула порезанный указательный палец в рот, не отпуская другой рукой артефакт. И она, и парень в странном оцепенении уставились на капельку крови, блестевшую на буром фоне. Аполлон подумал мельком, дескать, не от древней ли кровищи приобрела свой грязный цвет жертвенная чаша. У Ленки пронеслись другие мысли, скорее, касавшиеся безмозглости друга и гнева преподавательницы.
Тут от капельки начал подниматься то ли парок, то ли дым. Он струился сильнее и сильнее, становился темнее и темнее. Запахло горелым. «Всё-таки дым», — решил парень.
— Вам с лимоном или с молоком? — раздался с кухни голос Зили Хабибовны.
— С молоком! — в отчаянье крикнула девушка, наблюдая, как дым повалил уже не струйками, а мощными сизыми клубами.
Тем временем чаша нагрелась почти до нестерпимой температуры и с громким треском раскололась пополам.
Студенты отступили друг от друга и мгновенно потерялись. Комната была наполнена серым дымом. Там, где парень ожидал нащупать стол, оказалась пустота.
— Ленка! — позвал Аполлон.
Тишина.
— Эй, не шути! Надо выбираться отсюда, угорим! — Ромашкин закашлялся, принялся шарить перед собой вслепую, надеясь поймать подругу.
Тщетно.
В горле першило, голова кружилась, глаза слезились. «Ленка могла упасть в обморок... Но почему же до сих пор ни стен, ни стола?.. Вот-вот явится Харибдовна, и начнётся Армагеддон!» — Парень окончательно запутался. Он остановился, стараясь перебороть дурноту, но внезапно закачался пол, Аполлона мотнуло назад, и он потерял равновесие. Растопырив руки, в одной из которых до сих пор находилась половинка злополучной чаши, студент приготовился встретиться спиной с твёрдым паркетным полом преподавательской квартиры, но угодил в какую-то податливую кучу, а мгновением позже его ослепил нестерпимый свет.
II
Товарищ студент, вы почему явились
на занятия военной кафедры в штанах
наиболее вероятного противника?
Неизвестный преподаватель
Сначала Аполлон Ромашкин решил, что попал в баню. Причём в мужскую. Причём в кавказскую. Больно уж смуглы были не очень одетые кудрявые ребята, склонившиеся над нелепо сидевшим студентом.
Кто-то был голым по пояс, другие закутаны в простыни. Все с интересом и подозрительностью глядели на Аполлона, а он таращился, не мигая и не шевелясь, на бородатую делегацию. Миновали тягучие мгновения, студент понял, что находится в какой-то просторной палатке или шатре, рассмотрел лица «посетителей бани» и убедился — это не Кавказ.
Смуглые бородачи атлетического телосложения, казавшиеся парню высокими богатырями, всё больше хмурились, и, в конце концов, один из них подал голос, сжимая здоровенные кулачищи:
— Объяснит ли мне кто, братья-ахейцы, что это за диковинная статуя лежит на моих трофеях?
— Сам ты статуя! — ляпнул Аполлон, морщась от местного кислого запаха, смешанного с какими-то пряными благовониями.
Атлеты отпрянули от чужака и заговорили разом, эмоционально жестикулируя и метая пламенные взоры то на студента, то на потолок шатра, то в пол, то друг на друга:
— Знамение богов!..
— Кто-то сошёл с Олимпа!..
— Сто Зевесовых перунов ему в задницу, это лазутчик Троады!
— Идоменей, смотри, какой диковинный муж!..
— Может, эфиоп?..
— Сам ты эфиоп, Неоптолем!
— Довольно! — проорал хозяин трофеев, который, по догадке студента, был тут главным, иначе разве замолчали бы эти горячие хлопцы? — Что посоветуешь, Одиссей?
Мужик с тонким лицом и хитрыми глазами, не принимавший участия в общем галдеже, почесал аккуратную бородку и молвил:
— Думаю, надо звать Калхаса.
— Да, прорицателя сюда! Молодец, царь Итаки! Голова! — снова загалдело собрание, главный отправил гонца, но Аполлон Ромашкин ничего уже не слышал.
Ему сделалось настолько дурно, насколько может сделаться дурно человеку, попавшему в свой личный ад. Одиссей, Калхас, прочие Неоптолемы, а также Олимп и сто Зевесовых перунов подсказали парню единственно верный вывод: он в древней Греции. Минуту назад студент кривлялся перед любимой девушкой в квартире злобной преподавательницы. Сейчас он тупо сжимал половинку чаши в руке, хлопал невидящими глазами и пытался осознать, как же такое могло стрястись, что он валяется на куче бархатного тряпья и бронзовой посуды в шатре полуголых греков?! Да ещё и понимает каждое их слово!!!
Но главное было именно в слове Греция. Его личное проклятье. Самый тотальный попадакис всех времён и народов!
«Лучше бы в армию забрали, — подумал Аполлон. — Или, может, я спятил? Может, меня паралич разбил? Сижу у Харибдовны за столом, слюни пускаю, Ленка в шоке, преподша тоже, а мне тут глючится всякая дрянь... Нет, не так. Вот! Я в обмороке. Полежу и очнусь».
— В любом случае, друзья, вы свидетели — юноша упал в мои трофеи! — сказал главный и поскрёб пятернёй могучую волосатую грудь.
